ПАЛОМНИЧЕСТВО

БАЛКАНСКИЙ ДНЕВНИК

О хождении на поиски Царьграда

Долго летим над Черным морем. Женя Муравлев говорит, что родился на его берегу. Всмотревшись, объявляет, что внизу виден корабль. Это вряд ли. Снаружи густая серая пелена, и даже о море мы знаем лишь со слов стюардессы. Ничего не мог различить, пока не подлетели к Босфору. Через него в какой-то дымке действительно тянутся суда: одно, другое, третье. Откидываюсь в кресле. «Константинополь!» – кричит вдруг Женя. Картина, открывшаяся нам, вспоминается как сон. Самолет над старой византийской частью города, Золотым рогом, Мраморным морем; храм Святой Софии проплывает почти рядом, словно мы попали в сказку. Красиво...

На Восток через Запад

На поиски Царьграда мы отправились втроем. Дима Фомичев – фотограф, Женя – православный публицист. Вместе они создали хорошую книгу о старце Ипполите (Халине) «Звезда утренняя» – так она называется. В 60-е годы прошлого века Господь отправил на Святую Гору нескольких русских иноков. Среди них были и батюшка Ипполит, и его друг архимандрит Авель (Македонов), и известный всем духовник Оптиной пустыни отец Илий. Напитавшись афонским духом, они вернулись в Россию, а что было дальше, в двух словах не передать. Скажу лишь: не святость у нас иссякает, а желание ее замечать. Батюшка Ипполит скончался несколько лет назад. Архимандрит Авель – за несколько недель до нашего паломничества, успев благословить в дорогу.

Что значит для нас православный Восток? В «Звезде утренней» много сказано об истории русского монашества на Афоне. Сейчас готовится продолжение книги, куда решено включить и мой очерк «Царьград и Россия». Не так много лет назад он вышел в нескольких номерах газеты «Вера», но по сей день я продолжаю его дописывать и переделывать. Однажды текст попал в руки Муравлеву – самому горячему поклоннику Византии из всех, кого я знаю. Мы с ним дружим с конца 80-х, он даже был гостем на моей свадьбе. За импульсивный характер и то, что родом Женька с Кавказа, из Геленджика, кто-то в шутку прозвал его Мцыри. Потом встречались, бывало, в Москве, а однажды раздался телефонный звонок…

Так начиналось наше паломничество на христианский Восток, лежащий на Запад от России.

Галатский мост

На таможне в Домодедово мы задержались по собственной вине. Дима признался, что мы везем в Болгарию икону Иоанна Рыльского. Последовал вопрос: представляет ли она художественную ценность? В ценности мы не сомневались, но напирали на то, что даже краски на образе еще не просохли, а написала ее наша знакомая – почитательница преподобного. Наконец таможенник – человек восточного вида – махнул рукой. Собственно, мы могли миновать его без объяснений. Забегая вперед, скажу, что утратил во время поездки всякое представление о том, как на границах борются с контрабандой. Мой багаж в пяти случаях не вызвал даже слабого интереса у русских, турецких и болгарских таможенников, и лишь однажды сонный турецкий чиновник сделал вид, что исполняет свой долг. Но даже в этом случае я мог безнаказанно провезти все что угодно.

Гораздо больше внимания уделяется безопасности полетов. Проходя через металлоискатель в Домодедово, пришлось разуться, надев вместо ботинок синие полиэтиленовые мешочки, вытащить из брюк ремни, снять часы, высыпать мелочь, ключи, зажигалки. Правда, мне это не слишком помогло, я все равно продолжал «звенеть». Исследование карманов ничего не дало, но, увидев, как я достаю иконки, таможенники смягчились и «дали добро». Вот линия, которая проходит поверх государственной границы, по крайней мере, в глазах людей служивых. Достань я мусульманский атрибут, и пришлось бы, наверное, раздеться до нижнего белья. Страх перед исламистами въедается постепенно все глубже.

* * *

В салоне «Боинга» выяснилось, что Женя панически боится путешествовать на самолете. Надо сказать, что когда машина катится по земле, а потом начинает подниматься, то кажется: одно неверное движение пилота – и самолет развалится на части. Но мои опасения были бледной тенью переживаний Муравлева. На лице его выступил пот, а от молитвослова он не отрывался ни на секунду. Лишь через полчаса начал отходить. Я поначалу шутил над ним, но потом понял, какого мужества Жене стоило вообще решиться на этот полет. Любовь к Византии победила.

Стекло иллюминатора было почему-то исцарапано снаружи. Кто там об него скребся, не знаю. Пока летели над Россией, под нами, словно заснеженное гладкое поле, стлались облака. Большую часть пути я проспал; когда проснулся, увидел, что Дима пытается объясниться с парнем из соседнего ряда, по виду армянином. Я поинтересовался, кто он по национальности. «Турок», – без тени сомнения ответил попутчик. Оставалось пожать плечами. «Тайный армянин», как выяснилось, работает на фабрике «Филипп Моррис» в Анкаре. Он беспрерывно шутил, изъясняясь, как ему казалось, по-английски, показывал фотографии, бурно их комментируя; оказался очень жизнелюбивым, так что мы постепенно начали изнемогать.

* * *

В Стамбульском аэропорту удивило изобилие мусульман в каких-то специфических одеяниях нескольких видов. Такое впечатление, что они летают чаще других, причем целыми общинами. В каком-то окошке нам шлепнули визы в загранпаспорта. Стоит это чуть больше пятисот рублей, а вместе с перелетом на чартерном рейсе около четырех тысяч. Нигде больше ничего оформлять и платить не нужно. Для меня, бывшего советского человека, простота пересечения границы показалась ирреальной.

На метро отправились на автовокзал. Часть пути вагон проделал под землей, но в основном шел поверху, мимо пейзажей довольно скучных, каких-то свалок, не слишком презентабельных домов. Привлекла внимание пожилая женщина в монашеском одеянии с мальчиком – явно внуком. Насколько я понял, так в Турции одеваются вдовы. Встречал их потом несколько раз, и всегда они были с малышами. До автовокзала мы не доехали, пришлось пересесть на трамвай. Трамваи в Стамбуле мало отличаются от метро и оплачиваются одинаковыми жетонами. Они намного современнее и комфортабельнее российских, но есть одно обстоятельство, которое постепенно начинает раздражать. Названия остановок произносит приторно-ласковый женский голос, записанный на пленку.

Когда мне говорили прежде, что Стамбул – сплошной базар, то я не верил, но оказалось, что это действительно так. На прилавках – жареные каштаны, фрукты, китайские игрушки и электроника, женские платки, мужская обувь, все в одну цену – 15 лир, это около 280 рублей – цена нескольких чашек кофе или десятка поездок в общественном транспорте.

На автовокзале к нам подбежал юноша-курд – отвел к кассе, помог перенести вещи. И все это с бесчисленными улыбками и попытками общаться на ломаном английском. Зарабатывает таким образом на жизнь. Теперь поясню, зачем нам понадобился автобус. Дело в том, что мы распланировали поездку таким образом, чтобы из Стамбула податься сначала в Болгарию. Я лично хотел встретиться в Софии с русскими эмигрантами, записать их воспоминания об отцах – воинах Белой армии. У Жени с Димой была своя цель. Обитель, которую окормлял батюшка Ипполит, наименована в память о святом Иоанне Рыльском. Она является как бы младшей сестрой Рыльского монастыря в Болгарии – одного из знатнейших не только на Балканах, но и во всем православном мире.

Отчего мы сразу не полетели в Софию? Дело в том, что билеты туда очень дорогие. С бывшим соцлагерем, перебравшимся под крышу ЕС, вообще все как-то непросто. Визу в Болгарию получить во много раз труднее турецкой, а срок ее действия в несколько раз меньше. У нас он истекал через неделю, но нужно было оставить несколько дней на непредвиденные обстоятельства. Как выяснилось позже, опасались мы ненапрасно и моим надеждам через два-три дня вернуться в Царьград не суждено было сбыться.

* * *

При покупке билетов до Софии обнаружилось, что до отхода автобуса остается уйма времени, так что решено было съездить на Босфор. Такого понятия, как «камера хранения», в Турции, насколько я понял, не существует. Поэтому весь свой багаж мы свалили рядом с чужими сумками и чемоданами в одном из закутков автовокзала. Приглядывают там за ними сотрудники фирм, занимающихся перевозками. «Здесь за воровство руки рубят», – удовлетворенно сказал Женя. Как выяснилось впоследствии, это было преувеличением, и довольно большим. Впрочем, нашим вещам действительно ничто не угрожало.

Пока добирались до Галатского моста, начало темнеть, и мы могли любоваться магазинами, где напоказ были выставлены ковры, кальяны, роскошные блюда и так далее. Наша остановка называлась «Эминон». И вот он – Босфор, об овладении которым на протяжении столетий мечтали русские военные и все образованное общество. Темнело. На берегу шла бойкая торговля фруктами, обувью опять же и массой всяких дубленок, пальто, детских кожаных безрукавок, разложенных на брезентовых полотнищах поверх асфальта. Под ногами разъезжали безобразные машинки с дистанционным управлением, со всех сторон доносился неприятный запах жареной рыбы. Мне нездоровилось, а тут аппетит и вовсе исчез, хотя в ресторанчиках на мосту меню представляло собой любопытнейшее чтение. Составлено оно было на трех языках – турецком, английском и подпорченном русском. Я мечтал о кофе, но им-то как раз не торговали. «В подарок», – поясняли зазывалы. Естественно, в придачу к основным блюдам. Мы что-то заказали, все было дорого и невкусно, даже ракия – виноградная водка – отдавала каким-то лекарством от простуды, кажется корнем солодки. Выпили понемногу, чтобы согреться и снять напряжение, после чего смогли, наконец, потребовать кофе. Его можно было заказывать сколько душе угодно.

А вид с моста был совершенно петербургский, на мгновения я вообще забывался, казалось, что смотрю на Неву. Даже роскошная мечеть справа не рассеивала этого впечатления, а суда, катающие туристов, только усиливали сходство. Оно бросилось в глаза еще во время поездки на трамвае. Центр Стамбула застраивался одновременно со столицей Российской империи, за образец брались одни и те же европейские города. Есть и отличия, если свернуть, например, на какую-нибудь маленькую, совсем уж старинную улочку. А ведь не Петербург, а именно Константинополь одно время виделся для нас вратами в мир. Сложись у Петра Великого все иначе с Прутским походом, и в устье Невы вырос бы город едва ли больше Риги или Хельсинки, а столица переместилась бы сюда – на Босфор. Русская речь звучала бы здесь тогда на каждом шагу, вперемешку с греческой, армянской, турецкой, болгарской...

Жалею ли я об этом? Полное отсутствие крестов в небе Константинополя ранит сильнее, чем я мог представить заранее. Даже большевикам не удалось бы его сделать столь монотонным, одноязыким, исповедующим почти полное отрицание своего христианского прошлого. Что удивительно, Царьград, несмотря на это, так и не стал турецким. Он – ничей, таким бы стал Петербург, высели из него всех русских, замени их на тех же турок. Но этого мало, чтобы овладеть душой города. Разумеется, все это я в полной мере прочувствовал не тогда, когда стоял с чашкой кофе на Галатском мосту, глядя в черные воды пролива. В тот момент мне было просто очень грустно и хотелось домой. Сказка закончилась, едва начавшись.

Рыльский монастырь

На турецко-болгарской границе нас несколько раз высаживали из автобуса, прежде чем таможенник шлепнул печать с надписью «Капитан Андреев». Я решил, что это его имя, но на обратном пути другой офицер сделал такой же оттиск. В Софии я, с некоторым разочарованием, обнаружил, что болгарский язык меньше напоминает русский, чем я надеялся. Попытки объясниться с молодыми продавцами в кафе закончились тем, что они предложили перейти на английский. «Братья-славяне?!» – воскликнул я нарочито печально. Один из посетителей кафе, не выдержав, рассмеялся. Впрочем, постепенно выяснилось, что болгары способны нас понимать, а мы их – нет. Дело в том, что мы, сами того не замечая, говорим довольно медленно, а они быстро.

На трамвайной остановке пожилая женщина, окруженная голубями, торговала чем-то съестным. Я хотел снять эту сценку на видеокамеру, что взволновало и расстроило ее. Как я понял, устроилась она на этом месте, бросив вызов какому-то закону. На трамвае, родном брате питерских, ростовских, одесских, мы доехали по бульвару Тотлебена до автостанции. Оттуда наш путь лежал в Рилу, а далее в Рыльский монастырь. Автобус плыл вдоль Родопских гор через балканские селения, где двухэтажный, крытый черепицей дом не обязательно признак зажиточности. Он может быть стареньким, даже ветхим, скромно прилепившимся к склону холма. В полях из тумана выступали иногда странные деревья, кривые ветви которых торчали, куда хотели. Такие любят художники, а туман был словно напущен на них рукою чародея и рассеивался почти сразу после того, как эти сказочные сады оставались позади. После стамбульской суеты это было отдохновением.

В Риле познакомились с молодой женщиной – паломницей из Молдавии. Застенчивая, приветливая, она походила на европейских актрис давно минувших лет и выглядела очень трогательно – принаряженная по моде 70-х, с длинными распущенными волосами. Как я понимаю, старалась выглядеть «по-современному», но, видно, время в Молдавии течет по своим законам. Очень добрая, улыбчивая и подвижная болгарка, лет шестидесяти, разъяснила, как добраться до монастыря, а после, когда мы разбрелись, рискуя опоздать, задержала автобус. Господь словно определил ей послушание на этой остановке – встречать и провожать православных. Над смотровым стеклом у старика-водителя были прикреплены иконка Божией Матери и фото какой-то не вполне одетой девицы. Нечто подобное можно встретить у нас в холостяцких избах, обитатели которых не отличаются набожностью, но вместе с тем далеки от порока. А картинки вешают, как бы это сказать, «для красоты». По дороге видим сломавшуюся машину, автобус притормаживает, слышна русская речь. Тоже паломники.

* * *

Рыльская обитель по-настоящему красива. Вокруг стена с башнями. Внутри вдоль нее тянутся галереи – четыре этажа с номерами для паломников, кельями монахов, небольшими церквушками. В центре стоит огромный собор, сложенный из красного и белого кирпича, при этом полоски одного цвета выступают вперед, а второго, соответственно, как бы «притоплены». Внешние стороны храма частью покрыты фресками, с картинами рая, ада и жития преподобного Иоанна Рыльского. Над всем этим возвышаются горы, журчит ледяная святая вода во дворе.

Удивило отсутствие жилых домов вокруг. Отель где-то внизу на склоне, ресторан неподалеку от монастырских ворот, еще несколько строений, на ступеньках которых идет торговля цветными шерстяными носками и другими сувенирами, сделанными вручную. Вот и все. Между тем Женя с Димой только недавно вернулись из Рыльска, города в Курской области, который, по преданию, обязан своим появлением болгарским инокам, бежавшим от турок. В память о своем небесном покровителе они и основали на Руси монастырь. Святого Иоанна Рыльского очень почитал всероссийский пастырь Иоанн Кронштадтский. Основал в его честь обитель в Петербурге, которую обычно именуют «На Карповке». Там я впервые принял святое причастие и несколько лет был прихожанином монастырской церквушки. Нет, не случайно, наверное, мы все трое оказались здесь – в горах, где подвизался преподобный.

преп. Иоанн Рильский

Он родился в IX веке близ Софии, которая тогда именовалась Средец. Рано оставшись сиротой, мальчик пас скот у чужих людей. Однажды хозяин избил его за то, что потерялись корова с теленком. Мальчик долго плакал и молился, чтобы Бог помог ему, и вскоре нашел пропавших животных. В то время в реке Струме сильно поднялась вода. Юный пастух помолился, положил на воду свою верхнюю одежду, начертал на ней крест, взял на руки теленка и прошел с ним, аки посуху, на другой берег реки, где уже находилась корова. Хозяин, спрятавшийся в лесу, ужаснулся, видя это чудо, и, щедро наградив мальчика, отпустил его.

Когда Иоанн повзрослел, то раздал все имущество бедным и в чем был, в кожаной одежде, ушел из дома. Взойдя на одну высокую и пустынную гору, стал проводить там подвижническую жизнь, питаясь дикими растениями. Однажды на него напали разбойники и, не найдя чем поживиться, избили и изгнали с горы. Смущал он их, что ли, своими молитвами? Так святой и оказался в местности, именуемой Рыльской, где нашел себе новую гору. Поселился в дупле и шестьдесят лет не видел ни одного человеческого лица, только зверей. Однажды его убежище открыли пастухи, и потянулись люди, принося с собой недужных. По молитвам старца они получали исцеление. Слава о преподобном разошлась по всей Болгарии, и несколько иноков обосновались рядом с ним, устроив в пещерке на склоне горы крохотную церквушку. Так было положено начало Рыльской обители.

Сохранились свидетельства, что праведник призывал болгарских государей склонять головы перед Церковью, не увлекаясь ложной мыслью, что царство важнее. Но его не послушались, и страна была покорена Византийской империей. Когда спустя несколько веков Болгарское государство возобновилось, царь Иоанн Асен велел перенести мощи преподобного из Средеца в Тырнов, бывший тогда столицей. Триста отборных воинов участвовали в шествии вослед за мощами главного святого своей страны.

Впоследствии и в Болгарии, и на Руси по молитвам преподобного совершалось много чудес, селения избегали гибели от турок и татар. Что касается Рыльской обители, то она даже при турках процветала, став одной из четырех крупнейших на Балканах. Но стала вдруг угасать после освобождения Болгарии от магометанского ига и возобновления в ней Патриаршества. Уже к началу ХХ века число иноков сократилось в десять раз. Достойно выдержав испытание рабством, Болгария начала терять веру сразу после обретения независимости. Сейчас в Рыльском монастыре подвизаются восемь иноков. В сотню раз меньше, чем в былые времена, не говоря о том, что нет здесь больше многих сотен послушников и трудников.

«Стало чудо, и поверил»

– В России такое немыслимо... – говорю я нашему доброму проводнику отцу Теодосию, заведующему рецепцией, то есть местом, где путешественников определяют на постой.

Стоит поселение в монастыре недорого, около ста семидесяти рублей с человека. При этом кельи обустроены получше, чем номера в провинциальных российских гостиницах с «удобствами в коридоре». В первый день мы забыли заплатить, но монах не напомнил об этом, а от денег, которые Женя пытался вручить лично ему в виде пожертвования, наотрез отказался. Принял лишь подарки из России, в том числе образ преподобного Иоанна, написанный старой знакомой Димы. Я рассказал о предыстории написания иконы. Оказывается, паломница, когда была в обители, молилась святому Иоанну, чтобы он открыл, как выглядел на самом деле. И милость была явлена – преподобный показался ей. Остальные дары инок принялся укладывать со смущенной улыбкой, не зная толком, что с ними делать.

Отец Теодосий! Один из самых светлых людей, которых я встречал. Что он мог ответить на мои слова, что в России монастырей без счета, а древние, почтенные обители полны иноков? Да, в Болгарии, как и вообще в Европе, все иначе. Он ничего не ответил. Просто рассказал о своей судьбе, о Крестовом лесе, где ждет последние времена сокрытая от мира часть Креста Господня, о своей обители, где Небу случается иногда соприкоснуться с землей.

* * *

Как и любой из болгар, он поминал Господа в юности, произнося: «Бог помоги!» – но и только.

Спрашиваю:

– Как вы стали монахом?

– Поверил в Бога.

– А что подтолкнуло?

– Стало чудо, и поверил. Большое для меня чудо. Когда Бог открывает глаза, ты не будешь неверующим.

– А кто был вашим учителем на этом пути?

– За веру? Сам Бог. Я ходил по дискотекам, работал барменом. Однажды к нам в бар зашла с улицы женщина и спросила меня: «Ты ходишь в церковь?» Я ответил, что нет, мол, мне это неинтересно, свечки зажигать. «А если тебя Бог призовет, ты будешь верующим?» – «А как понимать “призовет”, если нет желания?» «Надо будет, появится желание», – ответила она. Это была прозорливая женщина. Уходя, она предупредила будущего инока, что через два дня он должен прийти в храм: «Если сам не придешь, будешь приведен через большие неприятности для тебя». Теодосий не воспринял ее слов всерьез, и вскоре над ним, действительно, сгустились тучи, да так навалило, что в церковь он все-таки отправился. Дело было в городе Русе, который прежде именовался Рущук. Турки запрещали там строить церковь ввысь, поэтому большой храм почти целиком находится под землей. Теодосий сошел туда, еще не понимая, что умирает для мира. При виде его та женщина, что предсказала его появление в церкви, улыбнулась. «Где здесь поп?» – спросил ее юноша. «Не поп, а священник, – последовал ответ. – Он на отпевании». Потом велела подойти к иконе Божией Матери. Он подошел... И вдруг глаза на образе ожили. Потрясенный Теодосий хотел сказать: «Господи, помилуй!» – но смог прошептать лишь: «Господи!»

В этот момент церковь вокруг него исчезла, он оказался в темноте у престола Отца Небесного и, стоя перед Невидимым Богом, увидел бездну внутри себя, все грехи начиная с детства, все от самых маленьких до смертных, даже те, что и за проступки никогда не считал. А совесть считала. Так открылось Теодосию, что такое Суд Божий, когда не Господь нас будет обличать, а собственная душа, которой не скажешь: «Это не грех», не поспоришь, не умолишь простить. Все записано. И неискупимо. В этом – ужас: ожидая суда со стороны, мы заранее готовим оправдания. Мы уверены, что судить другого никто не вправе, и это правда, вот только не вся, оказывается. Теодосию было не просто страшно, в такие минуты у людей останавливается сердце, нет сил рыдать, даже тихо плакать, переживая муку самопознания.

И тогда между ним и Отцом появился свет. «Не светлый свет, – сказал мне Теодосий, пытаясь подобрать слова, – а тихий свет». Утешающий, полный любви. Это был Спаситель... «Вокруг часто слышишь: “Любовь, любовь”, – говорит болгарский инок, – но часто имеют в виду наущение демонов, страсть, когда сегодня – любовь, завтра – зло, это все не от Бога. Как можно говорить о любви, если не с чем сравнивать, если нет понимания, что такое Божественная любовь. Я почувствовал себя легким, как пушинка».

Отец Теодосий выехал на кресле из-за конторки своей рецепции и, улыбаясь, показал на ноги: «Я посмотрел тогда на них, чтобы понять: на земле стою или поднялся над нею». В храме почему-то никого не было. Выходя из церкви, он увидел женщину с ребенком и ощутил, как сильно их любит. На улице был жаркий день, люди прятались в тень, пели птицы, которых он увидел и услышал словно впервые в жизни, – оказывается, что прежде, пока Господь не открыл глаза, он был почти слеп. Так, за самопознанием Бог дарует познание. Так начался путь отца Теодосия в Рыльскую обитель.

Стал отпрашиваться из бара на полчаса, чтобы ходить в церковь. А однажды, потеряв работу, заболел. Это был разгар зимы, к этому времени мама Теодосия умерла, а отец уехал в деревню, так что в доме он оставался один. Не было денег ни на еду, ни на отопление, ни на лекарства. Он лежал в холодном доме и, однажды впав в отчаяние, взмолился: «Господи, мне ведь так мало надо. Небольшой теплый домик, немного еды – и все, ни о чем другом я не прошу». А в ответ услышал голос: «Я дам тебе больше». Так Теодосий оказался в монастыре. Там и сейчас ему бывает трудно, а поначалу были такие искушения, что однажды Теодосий не выдержал, оставил на время обитель. Но оказалось, что за ее стенами у него не осталось ничего. Бывшие товарищи отвернулись, слишком разошлись их пути, а кто-то сказал: «У тебя есть один друг – Бог».

* * *

Отец Теодосий объяснил нам, как добраться до пещерки, где спасался зимой от ледяных ветров преподобный Иоанн и где потом была обустроена церковка, ставшая истоком Рыльской обители. «Пройдете по дороге четыре километра, увидите указатель и подниметесь в гору, это еще минут десять». Он не знал ни того, что горная тропа совершенно обледенела, а подошвы у наших ботинок совсем гладкие, ни того, что мы отправимся в сумерках, быстро сгустившихся в кромешную тьму. Мы вышли из обители бодрые (слишком легко дался нам весь предыдущий путь), еще не догадываясь, что меньше чем через час все для нас изменится и почти каждый шаг вплоть до возвращения в Россию будет даваться с трудом.

В.ГРИГОРЯН

(Продолжение следует)

назад

вперед