Газета Эском

ЮБИЛЕЙ

13 мая исполняется 140 лет памяти святителя Игнатия Брянчанинова.
В нынешнем же году – 200 лет со дня его рождения

Канонизированных святых обычно поминают по месту их служения: Радонежский, Свирский, Кронштадтский, Оптинский и т.п. И только святителя Игнатия мы привычно называем по фамилии – Брянчанинов, как это было и при его земной жизни. Чем же вызвано такое редкое наименование уже прославленного святого?

Фамилия Брянчаниновых была одной из самых древних дворянских фамилий, и сам уход ее представителя в монашество был большим событием. Родоначальником Брянчаниновых был оруженосец великого князя Московского Дмитрия Донского Михаил Брянко. Летописи сообщают, что Михаил Брянко был тем самым воином, который в одежде великого князя и под княжеским знаменем геройски погиб в битве с татарами на Куликовом поле. Летописи древних времен хранят еще немало упоминаний о представителях рода Брянчаниновых – верных слуг Отечества и Церкви.

Увы, в ХIХ столетии высшее сословие далеко ушло от духовных идеалов своих предков, к Церкви относилось в основном формально (а часто и бунтарски) и не очень-то жаловало монашеский чин. Пропасть же (о которой писали почти все русские философы) между светской культурой и Церковью стала к этому времени уже почти непреодолимой. Епископ Игнатий в своей жизни, и прежде всего в своих писаниях, соединил Пушкинский «золотой век русской словесности» (а с Пушкиным он был лично знаком) и тысячелетнюю аскетическую культуру. Но стоило ему это больших трудов и лишений. Сам путь его к монашеству был непрост. Родители долгие годы препятствовали осуществлению призвания своего долгожданного первенца.

Нынешним жизнеописателям пути епископа Игнатия очевидно, что он был избранником от чрева матери. Родился он после долгого неплодства и усиленной молитвы (причем именно монастырской молитвы) 5 февраля 1807 года в имении Брянчаниновых Покровское под Вологдой. Чудом Божиим это старинное имение с парком, сельским храмом и родовым кладбищем сохранилось и до нашего времени. Сейчас в Покровском музей, а храм стал действующим.

Отец будущего святителя – Александр Семенович Брянчанинов – был пажом императора Павла Петровича, «имел необыкновенно развитой вкус к изяществу в домашней обстановке и представлял собой совершенный тип современного передового русского помещика». Мать – Софья Афанасьевна – происходила также из большой фамилии Брянчаниновых. Все задатки мальчика говорили о том, что ему (еще и благодаря связям отца в высших придворных кругах) предстоит блестящее государственное служение.

Между тем с самых юных лет любимым чтением Дмитрия становится «Училище благочестия» и Жития святых. А любимым занятием – уединенная молитва и молитва в храме. При этом никто из домашних (в это время у Дмитрия уже появились братья и сестры) не сочувствовали такой настроенности. В поэтическом произведении «Плач мой», написанном архимандритом Игнатием в зрелом возврате, мы находим такие строки: «Детство мое было преисполнено скорбей. Здесь вижу руку Твою, Боже мой! Я не имел кому открыть своего сердца; начал изливать его пред Богом моим, начал читать Евангелие и Жития святых Твоих. Завеса, изредка проницаемая, лежала для меня на Евангелии: но Пимены Твои, Твои Сисои и Макарии производили на меня чудное впечатление. Мысль, часто парившая к Богу с молитвою и чтением, начала мало-помалу приносить мир и спокойствие в душу мою, когда я был пятнадцатилетним юношею, несказанная тишина возвеяла в сердце моем». Именно в это время отец задал юному Дмитрию вопрос: «Куда бы ты хотел поступить на службу?» И сын ответил ему: «В монахи». Но Александр Семенович, не обращая внимания на желание сына, повез его в Санкт-Петербург для поступления в Военно-инженерное училище. Вступительный экзамен был сдан Дмитрием настолько блестяще, что его сразу же зачислили во 2-й класс. С первых же дней учения Брянчанинов обратил на себя внимание Его Высочества Николая Павловича, бывшего тогда генерал-инспектором инженеров. Великий князь приказал Брянчанинову явиться в Аничков дворец, где представил его своей супруге – Александре Федоровне. Став императором, Николай I продолжал оказывать особые знаки внимания своему пансионеру.

В годы учения в Военно-инженерном училище Брянчанинов становится любимым гостем в доме президента Академии Художеств и собеседником тогдашних знаменитостей литературного мира: Гнедича, Крылова, Батюшкова и Пушкина. Но все эти внешние успехи не окрылили избранника Божия.

К Богу влеклась его душа, «скучны были ей песни земли», ничто не могло ее удовлетворить и утешить в этом мире. Впрочем, было одно сокровище у Брянчанинова – дружба. Долгие годы, даже полвека спустя, когда в Военно-инженерное училище поступил Ф.М. Достоевский, воспитанники и преподаватели из уст в уста передавали рассказ об удивительных друзьях – Дмитрии Брянчанинове и Михаиле Чихачеве, которые, оставив блестящую карьеру, стали монахами. «Монашеское настроение» поддерживали в друзьях иноки Валаамского подворья в Петербурге. Друзья советовались с валаамскими подвижниками как с духовными отцами обо всем, исповедовали свои помыслы и поступки. Отцы-подвижники благословили Брянчанинова на чтение трудов святых отцов.

Вскоре Господь послал друзьям-студентам учителя – преподобного Льва Оптинского. Но было это еще до вселения старца Льва в Оптину пустынь. После долгих скитаний он вместе со своим духовным отцом – старцем Феодором – жительствовал в древнем Свято-Троицком Александра Свирского монастыре. С будущим святителем старец Лев встретился в Санкт-Петербурге в Александро-Невской лавре. Эта встреча еще более упрочила в Дмитрии Брянчанинове желание иночества. В 1826 году он закончил Инженерное училище в чине поручика и, желая уйти в монастырь в том же году, подал прошение об отставке. Тут ему пришлось вступить в единоборство со многими «сильными мира сего»... Родители категорически отказались благословить Дмитрия на путь иноческой жизни, и сам император Николай I был против его увольнения. В результате поручик Брянчанинов получил приказ: в 24 часа выехать в Динабургскую крепость для прохождения службы.

Таково было решение людей. Но Божия воля была в другом – не новый Сперанский или Панин нужны были России, нужен был новый Златоуст, нужен был апостол, проповедник святоотеческого учения в среде «просвещенного общества». Для того чтобы это служение осуществилось, будущего святителя нужно было свести «со сцены мира» – и для этого была послана тяжкая болезнь. В Динабурге Брянчанинов почти тотчас же после начала службы заболел, получил трехмесячный отпуск от службы для поправки здоровья и отправился под Вологду в дом родителей. Здесь любимым местом его уединенной молитвы становится родовое кладбище: «Могилы праотцов моих ограждены кругом вековых дерев. Широко раскинувшиеся ветви образовали сень над могилами: под сенью покоится многочисленное семейство. Лежат тут прахи многих поколений. Земля, земля! Сменяются на поверхности твоей поколения человеческие, как на деревьях листья... Что наша жизнь? Почти то же, что жизнь листка на древе?»

Здоровье молодого офицера все более и более ухудшалось, и всем, препятствовавшим Дмитрию Брянчанинову в исполнении воли Божией, пришлось согласиться с тем, что он не способен к военной службе. В ноябре 1827 года была получена отставка, и юноша немедленно отправился к своему духовному отцу – старцу Леониду в Александро-Свирский монастырь.

Родители отказали Дмитрию в вещественном вспоможении – таким образом, полная нищета материальная сопровождала вступление его в монастырь. В «Плаче» он так повествует об этом времени: «Вступил я в монастырь, как кидается изумленный, закрыв глаза и отложив помышление, в огонь или в пучину, – как кидается воин, увлекаемый сердцем, в сечу кровавую, на явную смерть. Звезда руководительница моя, мысль благая пришла светить мне в уединении, в тишине, или правильнее, во мраке, в бурях монастырских».

Монастырская жизнь открывает в душе человека бездну его падений, его немощей, которые в обычной жизни не так заметны. И главное, с чем приходится бороться – с самолюбием, гордостью, с эгоизмом. Старец Леонид постоянно выводил своего ученика на такую борьбу – на духовную битву с самим собой. Он мог оставить его в мороз на улице в легкой кибитке, а сам пойти пить чай; он мог заставить его нырять в холодную воду в осеннюю пору, для того чтобы распутать сети с рыбой, держать зубами мешок, пока в него насыпали муку. И называл его при этом на людях не иначе как «дворянчик». Мирскому человеку, читающему эти строки, такое руководство духовное может показаться жестоким или даже грубым, а святитель Игнатий, сам став учителем и отцом многих иноков, благодарил своего старца за то, что с самого начала он дал его монашеской жизни правильное направление. Кроме того, именно такое руководство на деле связало будущего «отца современного монашества» с древней аскетической культурой. Что мы имеем в виду? Преемственность от святых отцов.

Преемственность осуществлялась через старца Феодора – духовного отца старца Леонида. Он в свою очередь был учеником знаменитого старца Паисия Величковского – восстановителя традиции «умного делания». Именно Паисий Величковский собрал на Святой горе Афон и перевел вместе со своими учениками на русский язык те книги святых отцов, в которых сохранялась вся «азбука духовного делания» и «наука из наук» – учение об Иисусовой молитве.

В книгах святых отцов говорилось о том, что главный искус, который должен претерпеть новоначальный, – умение потерпеть унижения, научение смирению не только перед старшими, но и перед равными и даже перед низшими. На практике пережил молодой послушник, что такое старческое окормление.

Через год после вступления Дмитрия Брянчанинова на путь иноческий к нему присоединился и друг его Михаил Чихачев. Было это уже в Площанской пустыни Орловской губернии, откуда через короткое время вместе со старцем Леонидом друзья переселились в скит Оптиной пустыни в Калужскую губернию. Как свидетельствуют письма епископа Игнатия, Оптина пустынь на всю жизнь останется для него образом «земного рая». Туда он будет стремиться уже маститым архимандритом, желая окончить свои дни на покое в келье уединенного оптинского скита.

Пока же послушнику Димитрию пришлось послужить в трех монастырях Вологодской епархии и выдержать еще один родительский натиск – попытку изъять его с иноческого поприща. Наконец в 1831 году епископ Вологодский Стефан совершил над послушником монашеский постриг и нарек ему имя в честь мученика Игнатия Богоносца. Вскоре юный летами монах был рукоположен в иеродьякона, а потом в иеромонаха. И назначен (в 25 лет!) настоятелем Лопотова Вологодского монастыря.

Монастырь этот к тому времени находился в полном запустении. Молодому настоятелю пришлось заново отстраивать братские корпуса, ремонтировать храм, собирать братию. В январе 1833 года за усердные труды по возрождению древней обители иеромонах Игнатий был возведен в сан игумена. В это его время о его успешной строительной и духовнической деятельности стало известно в Петербурге, и он был вызван в столицу. Здесь его принял государь Николай I и поручил его заботам «столичную обитель» – Приморскую Сергиеву пустынь со словами: «Ты у меня в долгу за воспитание и учение». 23 года проведет игумен, а потом архимандрит Игнатий в этой, стоявшей на берегу Финского залива (потому – «Приморская»), близ «царской дороги» на Петергоф, новой (основанной в середине XVIII века) обители.

Сергиевский монастырь достался молодому настоятелю в страшном запустении – и духовном, и материальном. Окружив себя людьми со способностями и силами, о.Игнатий быстро стал поправлять дела. Хотя в это же время у настоятеля «придворной обители» появилось немало недоброжелателей, в том числе и среди духовенства. Его считали «барчуком» – человеком, пришедшим к церковному служению не из привычной «поповской среды», слишком по-светски образованным. А «свет», как мы уже говорили, видел в нем изгоя. Так подвижник оказался между двух огней...

Но, как писал уже в конце своей жизни святитель, в этой ситуации осуществлялся промысл Божий, и не только по отношению к самому Брянчанинову, но и к сотням людей, его современников и людей будущих поколений. Не найдя собеседников среди своего окружения, он обратился к книгам, и не только внимательно перечитал многие творения святых отцов Церкви, но и переложил их на новый, «пушкинский» литературный язык. Творения святителя Игнатий отличает удивительное сочетание философской глубины и поэтической вдохновенности. Немало у него и просто стихотворений в прозе на духовные темы.

Удивительно, что имея столь поэтическую душу от юности, настоятель Сергиевой пустыни был и настоящим администратором, и хозяйственником. И потому, после того как пустынь достигла расцвета, Брянчанинова возводят в сан епископа Ставропольского и Черноморского.

Можно сказать, что новый лик епископа Игнатия – не только созерцателя, но и деятеля – открывается нам только сейчас благодаря прекрасному изданию – «Полному собранию творений святителя Игнатия», подготовленному издательством «Паломник». Собрание еп. Игнатия, составленное в свое время им самим, переиздавалось не один раз и репринтно, и в перенаборе. Но то издание, которое подготовил московский исследователь А.Н.Стрижев, уникально: в каждом из семи томов дается приложение; мы находим публикации ценнейших архивных материалов: консисторскую переписку, архипастырские воззвания, переписку с родственниками и друзьями, с епископами, с настоятелями монастырей, воспоминания о святителе. При этом издание творений св. Игнатия (впервые!) снабжено обширным научным комментарием.

Все перечисленные документы, письма, большинство которых опубликованы впервые, раскрывают перед нами по-новому облик святителя. Таким, по-человечески простым, эмоционально близким, оказывается нам владыка Игнатий через большинство впервые опубликованных писем.

Первое, что поражает – благодатное сочетание в одном человеке, казалось бы, противоположных черт. С одной стороны, владыка был книжным человеком, теоретиком, его «Аскетические опыты», изданные при жизни, как бы стоят на позиции вечности. А с другой – он жил в нынешнем дне. В письмах к различным лицам владыка из аскета-созерцателя превращался в грозного пророка. Положение веры в России, особенно монашества, уже в средине 19 столетия изображается им как близкое к оступничеству, влекущее к падению.

«Вы встречаете человека образованного нынешним образованием, заимствованным из развращенной Европы, умеющего расшаркаться, извернуться, быть ловким на бале, в дипломатическом салоне, имеющего о всех предметах кое-какой, свой, по большей части бестолковый толк. Вы находите в нем по отношению к религии неверие, скептицизм, и, внезапно, рядом возле философского скептицизма Европы грубое суеверие, предрассудок глупый и смешной избы русской; он ни за что не сядет тринадцатым за стол, чрезвычайно обеспокоится, когда соль будет просыпана, оплевывается на все стороны при встрече с попом или монахом. В человеке, который хвалится своим разумом – две крайности, две пропасти погибельные: неверие и суеверие.

Где же вера чистая, святая? Ее нет ни в слепых, односторонних приверженцах формы, ни в превозносящемся разуме и премудрости человеческой. Вера, святая вера! Вера – око! Которым одним человек может усмотреть и зреть Святую Истину!...

Положение Церкви и Христианства самое горестное, горестное повсеместно. Предсказанное в Писании совершается: охлаждение к вере объяло и наш народ и все страны, в которых доселе держалось православие… Одна воля Божия может остановить нравственную, всегубящую эпидемию, остановить на некоторое время, потому что надо же исполниться предреченному Писанием.

Надо не быть обманутым актерами и актерством благочестия; увидев, надо отвратить взоры от грустного зрелища, чтобы не подвергнуться пороку осуждения ближних, надо обратить взоры на самих себя, позаботиться о собственном спасении, т.к. милость Божия еще дарует возможность спастись тем, которые произволяют спастись.

У нас, в России, люди более православны по чувству сердца, нежели по умственному убеждению».

Такого рода печалования разбросаны по всей (более тысячи писем) переписке свт.Игнатия.

Размышляя над судьбою России, святитель не уставал повторять, что ее грядущие бедствия будут скорее нравственные и духовные, нежели политические и военные, от столкновений с внешним врагом.

В разложении православного сознания святитель Игнатий видел предвестие неминуемой общественной катастрофы. Подменяя святую истину ложью или вовсе отвергая ее, человечество не один раз потоками крови оплачивало свои заблуждения. «Религиозные недуги человечества, – убеждался святитель, – всегда отражаются на внешнем быте его. Свидетель этого – вся история».

В 1861 году Преосвященный Игнатий получил наконец долгожданный покой – он был отпущен за штат и переехал на жительство в тихий Николо-Бабаевский монастырь на Волге. Здесь в последние 6 лет своей многотрудной жизни святитель закончил главный труд своей жизни – «Приношение современному монашеству».

13 мая 1867 года святитель мирно отошел ко Господу, ныне его святые мощи почивают в Толгском монастыре, находящемся неподалеку от разоренных «бабаек».

Святитель Игнатий Брянчанинов живет в своих творениях. В наше время он, пожалуй, самый переиздаваемый духовный писатель. В чем значения наследия святителя для нас? Об этом для читателей «Веры» рассказал настоятель возрожденной Свято-Троицкой Сергиевой пустыни игумен Николай (Парамонов):

– То, что Пушкин сделал для русской классической литературы, святитель Игнатий сделал для русской духовной литературы. Он переложил на новый литературный язык творения святых отцов. Святитель Игнатий был знаком с А.С.Пушкиным и почитал его, как великого труженика над слогом, и в своих трудах он старался пользоваться образным языком. Зная, что образы больше затрагивают душу, чем сухие рассуждения, он немало написал таких произведений, которые можно назвать стихотворениями в прозе на духовную тему.

Для того, кто внимательно пытается разобраться в своей душе, сочинения святителя Игнатия незаменимы. Потому что все, что им написано, родилось из страдающего сердца. Он не теоретизировал, а искал у святых отцов ответы на те вопросы, которые его волновали. И сейчас у святителя Игнатия человек, который «духовной жаждою томим», может найти ответы на мучающие его вопросы.

Приведу один самый яркий пример. Сейчас многие живут в страхе. Страх этот и искусственно насаждается, а иногда и рождается как бы из благочестивых размышлений о смерти. Так вот, уже 16-летний Дмитрий Брянчанинов, когда учился в Инженерном училище, на вопрос о смерти во время товарищеского диспута ответил очень мудро: «Как рождение, так и смерть находятся всецело в руках Божиих. И человеку не нужно обременять себя несвоевременным беспокойством. Надо положиться на волю Божию».

Сейчас люди живут в страхе, потому что не подкрепляют себя благодатными таинствами, которые кладут на душу человека покров, и он защищает от всевозможных страхов. Творения святителя Игнатия, чтение их – тоже один из способов избавления от страхов. Хотя, конечно, нужно не просто читать, а учиться у него. Учиться тому, что можно с собой взять в «путь вечный», отбросив временное, несущественное.

Когда владыка Игнатий отошел ко Господу, один почитаемый в народе настоятель вологодского кафедрального собора приехал к его отцу – Александру Семеновичу Брянчанинову – и сказал: «Радуйтесь! Ваш сын уже предстоит Господу!» То есть уже при жизни святителя Игнатия и сразу после его кончины многие понимали его значение, почитали его святость.

Для нас очень дорого то, что большинство произведений были написаны здесь, в Сергиевой пустыни. Многие из адресатов писем похоронены у нас здесь. Мы стали их поминать, стали приезжать их родственники.

Более того, могу признаться, что многие скорби, которые выпали на нашу долю с момента начала возобновления обители, очень похожи на те, которые пришлось переживать святителю Игнатию, о которых он пишет в письмах. Потому, читая его творения и воспоминания о нем, мы находим слова утешения.

В наследии святителя мы находим ответы и на многие вопросы, касающиеся монастырских строений. Например, я задавался вопросом, почему храм святителя Григория Богослова стоит именно на том месте, где он стоит, и почему такое посвящение было дано храму. И вот ответ был найден.

Однажды архимандрит Игнатий размышлял о том, как Бог может все про всех знать, как Он одновременно может проникать в жизнь всего творения. И вдруг он увидел на косогоре напротив настоятельского корпуса луч света, который пробивал мириады капелек, соринок, травинок. И так он понял, что Господь светом Своей божественной любви пронизывает все. Потому и храм был построен в честь Григория Богослова – таким образом, ученики епископа Игнатия, которые строили этот храм, почтили богословское озарение своего учителя на том месте, где оно произошло.

Однако надо сказать, что сам святитель Игнатий не стремился к возведению новых строений, расширению внешнего достояния обители. Он, наоборот, сокрушался, что все уходит во внешнее, а духовно-нравственный уровень общества, а значит и монашества (ведь в монастырь приходят из мира), падает – когда «кресты золотят», заботятся только о внешнем благолепии.

Сейчас мы сталкиваемся с теми же проблемами. Потому когда люди задумываются о том, как жить по-христиански (не по-монашески даже, надо сначала научиться жить по-христиански), то они могут найти у святителя Игнатия просвещающие мысли.

Скажу еще такую парадоксальную вещь: святителя Игнатия в основном читают миряне. Вероятно, это потому, что иногда духовно-нравственные потребности у мирянина бывают выше, чем у священнослужителей. Творения владыки любят те люди, которые испытывают духовный голод; он писал из состояния страждущей души, а в церковь сейчас приходят в основном люди страждущие, а не духовно благополучные. Потому боль души воспринимается ими как родная.

Что касается нашего монастыря, мы, конечно, читаем творения своего небесного аввы, потому что, как я уже сказал, мы здесь переживаем то же, что он переживал.

Недавно я был потрясен таким случаем: у нас тут ночевал один игумен. И потом он мне сказал, что он видел святителя Игнатия в тонком сне, всю ночь с ним разговаривал, и тот ему сказал, что он здесь живет.

Со мной ничего подобного не происходило, хотя я и занимаю покои святителя, но это уже не первое свидетельство, которое приходилось слышать от людей, – они чувствуют присутствие свт.Игнатия в Сергиевой пустыни.

Думаю, что это не обманные чувства, потому что братия того времени очень много потрудилась на этом месте и физически, и духовно. Потому, даже когда только входишь за ворота обители, охватывает такое чувство, как будто ты переступаешь через порог суетной городской жизни. Как будто бы совсем близко от города находится монастырь, а кажется, что отделен от него огромным духовным расстоянием. Все это благодаря трудам святителя Игнатия и его учеников.

Хотя монастырь в годы революции очень сильно пострадал, но дух не уничтожим. Потому люди сюда едут не ради красивых построек (все самое красивое в монастыре разрушено), а ради того, чтобы помолиться в тишине.

Каждое воскресенье (кроме Великого поста) вечером мы читаем акафист святителю Игнатию, служим ему молебен. Но память состоит не в том, что мы читаем акафисты, а в том, что мы разделяем чувства и взгляды святителя на многие вещи, мы стараемся поддерживать в обители тот дух, чуждый фарисейства, который насадил он. Дело не во внешнем почитании.

Святитель Игнатий помог нам в первое время нашего вселения в «Школу милиции» (эта организация в советское время заняла помещения монастыря) просто физически выжить.

И сейчас мы надеемся на его помощь в самом насущном вопросе – напротив монастыря собираются строить развлекательный центр с ночными клубами и казино. Никакие наши хлопоты перед местными властями пока не увенчались успехом. А ведь строить собираются на бывшей монастырской земле. Когда здесь игуменствовал Игнатий Брянчанинов, он тоже столкнулся с самозахватом монастырских земель и вынужден был бороться с этим. И теперь мы ему молимся и надеемся на его помощь.

Игнатию Брянчанинову помогал государь-император, а к кому мы пойдем? Надежда только на Господа Бога и тех бессребреников, которые подвизались на этом месте.

А наше дело – не предавать заветов этих людей, стремиться к «единому на потребу», а не к приобретению «коммерческой жилки» и умению «вписаться в современную жизнь».

А если с нами происходят какие-то искушения, то мы вспоминаем пословицу: «Дохлую собаку не пинают». Значит, мы еще живые.

Как говорил приснопамятный отец Василий Ермаков, «люди ждут, чтобы их кто-то приголубил»; «чтобы в монастыре была такая братия, когда народу было бы у кого поплакаться на груди». Вот это главное на все времена, а «остальное все приложится».

назад

вперед

На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Форум.Гостевая книга