ДЕРЖАВА

УМЕРЕТЬ, ЧТОБЫ ВОСКРЕСНУТЬ

К 90-летию гибели Российской Империи

(Окончание. Начало в № 543)

Слухи о Распутине

Довольно ярко характеризует волевые качества Царя история с Распутиным.

Этот мужик был другом Царицы и ее детей, что являлось их личным делом. Откровенной наглостью или как минимум бестактностью стало непрерывное вмешательство публики в эти отношения.

Для того чтобы оправдать это, родился миф о каком-то громадном влиянии Григория на ход дел в государстве. По сути, с его стороны было несколько микроскопических по значению просьб: «помоги», «выслушай», которые иногда выполнялись, иногда нет, так что здесь, собственно, не о чем говорить. На самом деле на кадровые решения влияла хоть и редко, но, увы, действительно неудачно Александра Федоровна, пытаясь защитить Григория от гибели. Подчеркиваю, она делала это не из каких-то амбиций, а из безвыходности. Вдумаемся в ужас происходящего – Царица мечется, пытаясь уберечь от смерти друга своей семьи, который кажется ей посланником русского народа.

Я далек от идеализации Распутина. Но у меня есть несколько знакомых, в чем-то сильно напоминающих Григория, т.е. глубоко религиозных людей, которых периодически «заносит», иногда далеко. На предложение «моралистов» порвать с ними я ответил бы, пожалуй, не вполне кротко.

Что делает Царь, когда его достигают слухи о Распутине? Он встревожен и требует доказательств того, что Григорий – то исчадие, каким его изображают сплетни. В ответ – какой-то лепет, главные аргументы: «не нравится», «говорят», «замечен в кабаках». Как будто сами обвинители пили одну сельтерскую. Вытаскиваются на свет сообщения полицейских агентов о том, как Распутин с неизвестной, «по-видимому проституткой», зашел на 20 минут в гостиницу. Что можно сделать за это время? Выпить в буфете по стакану чаю. Остальное в том же духе: «доказательства», которых слишком мало для выводов, и «выводы», не подкрепленные никакими доказательствами. Ни одно из обвинений не выдерживает критики.

Будь Царь слаб, он бы уступил. Но что делать, если с волею у тебя как раз все в порядке?

Отречение

Главное, самое распространенное обвинение в адрес Государя, – это, конечно: почему не подавил Февральскую революцию? зачем отрекся от престола?

– Ну и как он должен был ее подавить? – спросил я у одного из обличителей.

– Сформировать надежную военную часть, поставить во главе надежного генерала и отправить на Петроград.

– Но ведь Государь именно так и поступил! Часть была сформирована. Возглавил ее вполне преданный престолу генерал Николай Иудович Иванов.

«И надо же иметь особый противодар выбора людей, – пишет Солженицын, – чтобы генералом для решающих действий в решающие дни послать Иудовича Иванова, за десятки императорских обедов не разглядев его негодности. Противодар – притягивать к себе ничтожества и держаться за них».

Это сказано о герое русско-японской войны, человеке, подавившем в 1906 г. волнения в Кронштадте, военачальнике, разгромившем австро-германцев в Галиции (18 августа – 26 сентября 1914 г.).

В феврале 17-го Иванов был единственным опытным военным в ставке Государя, которому можно было поручить наступление на Петроград. В подчинение ему были приданы Георгиевский батальон, охранявший ставку, пятая рота сводного полка и полурота железнодорожного полка (всего 800 человек). Это все, что имелось в наличии. Правда, из разных мест на усиление Иванова двигались полки фронтовиков, но сбылись предчувствия генерала во время движения к Петрограду: «Я приеду с одним батальоном, так как войска с Двинского фронта не придут». Они и не пришли.

К вечеру 1 марта головной эшелон с частями Тарутинского полка дошел до станции Александровской, эшелоны Бородинского полка находились в Луге, остальные войска растянулись между Лугой и Псковом, а также Псковом и Двинском. Эшелоны с частями, направлявшимися с Западного фронта, миновали Полоцк. Требовалось еще около суток для подтягивания их к Царскому селу, но уже в ночь на 2 марта движение было остановлено. Командующие фронтами высказали свое мнение относительно отречения Государя.

Я могу допустить, что Солженицын с батальоном солдат мог действовать намного успешнее «негодного» боевого генерала, Георгиевского кавалера, награжденного золотым оружием за храбрость и до конца сохранившего преданность Царю. Это можно было сделать очень просто. Раз – батальон атакует 200-тысячный петроградский гарнизон, перешедший на сторону Временного правительства. Два – выигрывает сражение. Жаль, что писателя не было на месте Иванова. Он бы всем показал, как можно одним махом семерых побивахом. Или не показал?

* * *

Император не бежал от ответственности. В совершенно отчаянной ситуации он действовал максимально хладнокровно. Это отмечают все свидетели его последних дней на престоле. С этим соглашаются даже наиболее трезвые из большевиков. Так, видный их публицист Михаил Кольцов (Фридлянд) в дышащем ненавистью очерке «Николай» вынужден был признать:

«Дворянство и придворные совершенно зря рисуют своего вождя в последние минуты его царствования как унылого кретина, непротивленца, безропотно сдавшего свой режим по первому требованию революции. Пожалуй, именно эти минуты, единственные во всей жизни, пробудили в «прапорщике» сознание его высокого положения...

Под... натиском Николай не идет на уступки... После нового залпа телеграмм генерал Алексеев еще раз идет к Николаю для решительного разговора. Выходит оттуда ни с чем, вернее – с повышенной температурой. Старик сваливается в постель – он ничего не может сделать с упорным своим монархом.

Где же тряпка? Где сосулька? Где слабовольное ничтожество? В перепуганной толпе защитников трона мы видим только одного верного себе человека – самого Николая. Ничтожество оказалось стойким, оно меньше всех струсило...

Что же выдвигает Царь взамен голицынско-алексеевских компромиссов? Одну простую, ясную, давно уже испытанную и оправдавшую себя вещь. Николай снаряжает сильную карательную экспедицию на взбунтовавшуюся столицу.

Шаг не оригинальный. Но исторически понятный и решительный.

Николай Иудович Иванов, старый вояка, выслужившийся из низов, крепкий, надежный бородач, с хорошим круглым русским говорком и солидными жестами – вот кто должен стать усмирителем петроградского восстания и военным диктатором в усмиренной столице. Староват, но коренаст. Неладно скроен, да крепко сшит. В толпе жидких штабных генералов Николай неплохо выбрал диктатора...

Николай, видя предательство кругом себя и не находя ни в ком из окружающих опоры, наконец получив известия о неудачной экспедиции Иванова, склонился к отречению... Он еще колеблется. Но его решение подстегнуто телеграммами от главнокомандующих фронтами....

Николай берет назад свое согласие. Он приказывает остановить телеграммы Родзянко и Алексееву! Он не гордый. Он готов передумать... Николаю почудилась какая-то поддержка, какой-то проблеск героизма – нет, даже не героизма, а просто решительности, нежелания «пойти на милость победителя». И он уже готов опять упорствовать, опять сопротивляться, карать. Где же сосулька, где тупое безразличие к «командованию эскадроном»?..

Поддержки нет. Она только почудилась. Никакой опоры...

Николай уступил, он отрекся после решительной и стойкой борьбы в полном одиночестве...

Спасал, отстаивал царя один Царь...

Не он погубил, его погубили...»

А в ответ на слова большевика, вынужденного признать очевидное, слышим мы солженицынское – беспардонное, жалкое:

«Слабый Царь, он предал нас...»

Без великодушия

Нет, никакого пацифизма со стороны Государя не было. Он был одним из немногих, кто до последнего момента сохранял мужество.

Когда противники Государя говорят, что он боялся пролить кровь, опасался столкновения русских людей друг с другом, они во многом правы. Вот только сами не понимают в чем. Отвращение к кровопролитию – врожденное качество любого психически здорового человека. Доброта, но доброта умная, зрелая действительно была особенностью всей Царской Семьи. Узнав о волнениях в Петрограде, Государыня умоляла обойтись без убийств. Это было самым умным, что можно было сделать в первые дни. Именно приказы стрелять в горожан, в т.ч. женщин, ввергли в состояние бунта треть гарнизона. Поначалу солдаты открывали огонь, не жалея патронов, но быстро изнемогли. Не случайно первым восстал Волынский полк, который перед тем наиболее активно выдвигался для подавления беспорядков.

В результате неумелого использования новобранцев столица самой централизованной в мире страны полностью вышла из-под контроля. Правительство арестовано. Высшее армейское командование смалодушничало.

В первый момент волнений требовалось удерживаться от активных действий, хотя бы ввиду отсутствия надежных кадров. Но военные (вопреки просьбам Царицы) отдали приказ стрелять, и неповиновение переросло в мятеж.

Во второй момент энергичные меры стали необходимы и Царь начал их осуществлять, но военные испугались, и мятеж перерос в революцию. У генералитета просто не хватило мужества, великодушия понять, что альтернативы безусловной и даже слепой верности Царю в подобных критических ситуациях не существует.

Наконец, когда оказались исчерпаны ВСЕ иные возможности, кроме вероятности развязать кровавую гражданскую войну с неизвестным исходом, отказ Николая Второго от трона в пользу брата давал пусть ничтожную, но надежду для России преодолеть воцарившийся хаос.

Она этой возможностью не воспользовалась. Группа безумцев в Петрограде отговорила Михаила Александровича от восхождения на престол. Узнав об этом, Государь немедленно дезавуировал свое отречение, но даже Господь был бессилен в той ситуации спасти нас. Бога, впрочем, винить одни стесняются, другие отрицают само Его существование, третьи понимают, что один раз дотянулись в Иерусалиме, второго шанса им не представится. С благочестивыми физиономиями подыскивают замену.

Наши ошибки

Да, наши ошибки накапливались веками, по крайней мере со времен Раскола. Но чаша переполнилась не потому, что Государь был слаб. Да, он был слаб, как все мы, в том числе лучшие из нас. Да, он сам совершил много ошибок, так же, как и любой выдающийся человек, в том числе и его отец Александр Третий, который заморозил все процессы в обществе в тот момент, когда с оппозицией еще можно было разговаривать по-человечески. Как его дед, который одной рукой освободил крестьян, другой лишил лучшей земли – крутись, как хочешь. Как прадед, который из восстания декабристов не сделал никаких других выводов, кроме одного – пожестче быть нужно. А закончилось это поражением в крымской войне – нация оказалась к ней совершенно не готова, за редким исключением утратила желание и способность проявлять инициативу. И так далее. Та же нехватка земли в громадной России была вызвана тем, что крепостное право заморозило процессы естественной миграции. Люди скапливались в центре страны, вместо того чтобы осваивать казахскую целину, Сибирь, Дальний Восток.

Вся наша история – это цепь заблуждений и великих деяний, так же, как и история любой другой страны. Глупо и даже подло не замечать недостатков, которые не привели прежде к роковым последствиям лишь потому, что не хватило искры. Такой «искрой» стала Первая мировая война – самая чудовищная в истории, если не считать ее родной дочери – Второй мировой. Надорвалась не только Россия. Так никогда и не оправились, начали угасать Франция и Англия, рухнули Германия и Австро-Венгрия.

Война истощила нашу страну психически. Речь идет о первом за много веков столкновении не профессиональных армий, а вооруженных народов, которое сопровождалось небывалыми потерями. Добавим, что все это происходило в условиях, когда связь между обществом и монархией в России слабела уже более полувека. Нравственные силы страны оказались исчерпаны. Так бывает, когда изможденный сверхусилием человек перестает понимать, что делает.

Генерал Краснов описывает в своих воспоминаниях, как на его глазах армия превратилась в скопище безумцев, его самого несколько раз пытались убить. Но ни слова упрека не произносит Краснов. Он знает, что это те же самые солдаты, которые еще вчера были преданы Царю и с бесконечным терпением несли все тяготы войны. Но лопнула какая-то струна, и огромное напряжение нашло себе выход. Это было временное помутнение, как у тех верных монархии солдат или крестьян, которые бунтовали на протяжении всей нашей истории, а потом столь же искренне каялись. Такова российская специфика. Ни слова упрека не произносит генерал и в адрес Государя, зная, что тот до конца исполнил свой долг.

Война могла случиться после смерти Императора, и тогда он вошел бы в историю как сверхуспешный самодержец. Так мощно, как при нем, страна никогда прежде не развивалась. Она рухнула бы позже, и тогда слабым объявили бы наследника Государя.

Соборность

Еще одна причина катастрофы – та форма монархии, которая сложилась у нас после царя Алексея Михайловича, постепенно исчерпавшая свои моральные и физические ресурсы. Это видно даже по тому, что у Государя не оказалось наследников. Цесаревич был болен, брат Михаил не готов к ответственности, третий по счету претендент – Кирилл Владимирович – вполне показал себя в тот момент, когда вместе со вверенной ему частью присягнул мятежникам. Трудности с одним наследником можно было списать на случайность. А с тремя?

Подчеркиваю, не монархия себя исчерпала, а та ее разновидность, которую иногда называют «петровской». Когда царь формально является и верховной властью, и высшим администратором в одном лице, а общество отстранено от управления.

Я преклоняюсь перед мужеством наших государей – они не жили, а умирали под грузом ответственности, и все до одного вели себя достойно. История просто не знает таких примеров, когда на протяжении более 120 лет страной правили бы герои. Но это не могло продолжаться бесконечно, потому что разрывались от перенапряжения внутренние ткани монархии, в то время как с обществом происходило прямо противоположное – оно слабело от недостатка ответственности, устраненности от управления страной.

Представьте, что нашим телом управляет один лишь разум. В этом случае палец, соприкоснувшись с огнем, не отдергивается мгновенно, а ждет сигнала от растерянного рассудка. И обгорит раньше, чем этот сигнал поступит. Винить ли ум в том, что он растерялся? Нет, это для него естественно, на этом основании его нельзя обвинить в слабости, нерасторопности. Просто одного его недостаточно для управления телом. Переход России к абсолютизму можно проследить по окнам храмов. До Петра окна, глядящие на север, откуда дуют холодные ветра, делали маленькими, а на юг – большими. После Петра все окна стали одинаковы, понадобилось больше дров для отопления церквей, и все равно они стали менее уютны.

Можно ли винить в этом Царя Николая – первого нашего правителя за два с половиной века, который всерьез попытался опереться на древнерусскую старину (что видно даже по архитектуре) и который реабилитировал староверов, попытался вернуть народу его права в надежде, что вместе с ними вернется и ответственность.

Да, России нужна сильная власть. Но что такое сила и где заключены ее подлинные источники? Вся история России со времен последнего Земского Собора, Раскола вопиет – силу правитель может почерпнуть только в Боге и народе, в самом живом, деятельном сотрудничестве, синергии с ними. Соборность – вот ключевое слово для понимания русского характера. Без нее деградирует нация и слабеет власть, сколько бы прав и полномочий она ни сосредоточила в своих руках. Именно поэтому Царь, убеждаемый Столыпиным, пошел на сохранение Государственной Думы, хотя уже в 1907 году ее можно было разогнать раз и навсегда. Те, кто полагают, что Николай Второй не пошел на это из малодушия, бесконечно далеки от истины.

«На путь труда»

Дадим слово архимандриту Константину (Зайцеву): «Позиция Столыпина была ясна. Россия... в составе своих имущих классов, постепенно приспособлялась и приучалась к сознательной гражданской жизни, основанной на началах разумной свободы. Государственная Дума, при всех ее недочетах, в этом отношении служила, в глазах Столыпина, прекрасной школой, принося вместе с тем полезные плоды и как контрольный аппарат над бюрократией. Столыпин верил, что эксцессы, отравлявшие деятельность Думы, постепенно сгладятся, как проявления детской болезни. Он уже видел положительный успех в этом отношении...»

Отец Константин упускает то, что те же взгляды, хотя и с меньшим энтузиазмом, исповедовали не только все последовательные монархисты – Марков, Маклаков, Римский-Корсаков, Щегловитов... но и сам Государь, заявивший: «Верю, что созданная Мною Дума обратится на путь труда, и в строгом подчинении установленным Мною основным законам оправдает мои надежды».

К сожалению, этим надеждам суждено было оправдаться лишь отчасти, но совершенно неверно делать из Государственной Думы козла отпущения за катастрофу. Ее отсутствие ничего бы не изменило в лучшую сторону. Гучков, организатор заговора среди военных в 1916 году, обходился без депутатства. Винить следует лично тех людей, которые использовали трибуну Думы в недобрых целях, но отними ее, осталась бы печать, отними свободу печати – кухни, казармы и т.д., где шушукались купцы, офицеры, роптали солдаты. Не случайно Дума была распущена практически сразу после революции. Масоны, сформировавшие Временное правительство, с ходу задушили всякие начала соборности под крики о свободе и демократии.

Надежда Государя найти опору в лице Думы не только не была роковой ошибкой, но и доказывает – ни одна возможность для спасения России не была им упущена. И хотя с первым русским парламентом у нас связана масса неприятных воспоминаний, но задача этого института не в том, чтобы нравиться. Государь проделал трудный путь от полного его неприятия до понимания, что это шанс для монархии вступить в пусть малоприятный, но все-таки диалог с обществом.

Да, оно было не на взлете – так пальцы после долгой анемии не могут разом вспомнить все реакции. Но дадим слово умнейшему С.Ольденбургу: «Поправение в органах земского и городского самоуправления обозначилось уже с начала 1906 г., каждые новые выборы давали все более правые результаты. «Третий элемент» негодовал, газеты писали о «реакции»... – но факт был налицо: те самые круги, которые недавно считались главной опорой «освободительного движения», теперь заявляли себя сторонниками власти и даже порой оказывались правее ее».

Каждая последующая Дума была более работоспособной, культурной и консервативной, чем предыдущая. Все ближе мы подходили к немецкому варианту взаимодействия монарха и парламента, сделавшему Германию к 1914 году, быть может, самой сильной страной в мире. Мы быстро нагоняли ее во всех отношениях.

Мы должны это сделать

В России происходили замечательные процессы. В последние годы перед войной наше общество стало много консервативнее, религиознее, чем прежде, но вместе с тем в нем пробуждались огромные творческие силы, чувство собственного достоинства. Интеллигенция впервые за десятилетия начала поворачиваться спиной к революции. Это можно проследить по биографии Струве, который начинал марксистом, потом стал все больше сочувствовать Царю, а закончил жизнь совершеннейшим монархистом. Молодые эсеры больше не бросали бомб, а шли в агрономы и работали на благо страны.

В начале войны на Николаевской верфи с приветственной речью к Царю, полной доверия и уважения, обратился рабочий, принадлежавший к социал-демократам. Прежде подобное немыслимо было представить. Это были плоды политики Государя по сближению трона и всех слоев нации, постепенно она начала давать прекрасные результаты.

Общество на краткое время поверило Царю, но этим новым отношениям не суждено было окрепнуть. Требовалась самоотверженность многих, готовых бескорыстно встать рядом с Государем и помочь удержать его ношу. Он призвал к этому, но недостаточно оказалось тех, кто откликнулся на этот призыв. Остальные засомневались, вообразили, что лучше слабого Императора Николая Александровича знают, как спасти страну от погибели. Да, он был слаб, как слаб бывает атлет, который не смог удержать на плечах вес, стрократно превышающий его собственный. Вступившая в эпоху индустриализации, раздираемая партийными страстями, теряющая веру Россия непрерывно тяжелела. В какой-то момент ее можно было спасти. Но отшатнувшись от Царя в феврале 17-го, мы все потеряли.

Император Николай был не только хорошим семьянином. На каждую его ошибку приходилось десять ошибок прошлого, которые он успевал исправить. Но для того, чтобы уцелеть в тот момент, счет должен был идти на сотни. Царь не успел, не мог успеть, окруженный немногими верными. Мы должны это сделать – став из холопов гражданами, подобными купцу Кузьме Минину и князю Димитрию Пожарскому. Только поднявшись вровень с ними, мы сможем восстановить РУССКУЮ государственность, вспомнить обеты верности, данные на Земском Соборе 1613 года.

Владимир ГРИГОРЯН

назад

вперед