ПАМЯТЬ

«КАКИЕ МЫ СЧАСТЛИВЫЕ!» –

эти слова старец Николай с острова Залит сказал о всех нас, православных, и о себе –
прожившем трудную, исповедническую жизнь

Нынче 24 августа исполнилось пять лет, как батюшка перешёл в Небесные селения. Печатаем его краткое жизнеописание, некоторые факты из которого, особенно о детских годах, нам мало известны.

Светлый отрок

Протоиерей Николай Алексеевич Гурьянов родился 24 мая 1909 года (по иным сведениям – 26 мая 1910 года) недалеко от места Ледового побоища, в селе Чудские Заходы Гдовского уезда Санкт-Петербургской епархии, в купеческой семье. С раннего детства маленький Коля Гурьянов прислуживал в алтаре, в храме Михаила Архангела в селе Кобылье Городище. С 1910 года епископом Гдовским, викарием Санкт-Петербургской епархии был будущий священномученик – митрополит Вениамин (Казанский). По сути дела, он заменил мальчику отца (в качестве духовного авторитета), который умер, когда Коле было всего лишь пять лет. По воспоминаниям старца, записанным близкими людьми, владыка Вениамин часто бывал в семье Гурьяновых, останавливался у них на ночлег. Прислуживая ему за богослужениями, он впитывал в себя духовную мудрость и мужество святителя и однажды услышал от него: «Какой ты счастливый, что ты с Господом…» – и получил в благословение архиерейский крест. Его батюшка всю жизнь хранил как величайшую святыню.

Слова архиерея были напутствием на всю жизнь. Всю жизнь, во всех её испытаниях подвижник, угодник Божий Николай Гурьянов был с Господом – это было его счастьем, смыслом земного странствования, глубиной его внутреннего человека. И всю жизнь он нёс крест (подобный кресту архиерейскому) молитвенного предстояния за множество людей.

Недаром уже в детские годы его прозвали монахом. Духовные чада записали рассказ старца о его блаженном детстве: «Меня в детстве все монахом называли. А я рад, я действительно монах. Никого, кроме Господа, не знал и не искал… У меня своя келия была, так и называли: не комната, а келия. Иконочки везде стояли, молитвословы, книги духовные, огромные царские портреты. Однажды, когда красные бушевали, в окно влетел снаряд и упал возле царских портретов, но не разорвался: вот как меня Царские мученики с детства хранили; а я как их любил! Даже сердце останавливалось, как только думал о них!..»

Среди детей, сверстников Коли Гурьянова, были не только те, кто насмехался над ним, но и его единомышленники. Старец сам об этом рассказывал: «И что это было у меня? Всёвремя о Господе думал, говорил и беседовал с Ним. Место наше, Чудские Заходы, больше эстонцами населённое. Так вот, ещё мальчонкой соберу их всех – Луззи, Магда, Сальма, Эдвард – и говорю: «Давайте с крестным ходом пойдем. Возьмём кресты, иконы. Так и ходили, а я впереди шёл и пел на эстонском: «Иссэнт, хэй да арму» – «Господи, помилуй…» А потом, когда оставался один, пробирался в баню, прихватывал с собой накидушку с подушек, покрывал ею плечи и начинал служить литургию. Даже кадило сам делал. И плакал, славя Господа. Всегда любил ночную молитву, потому что среди ночи Небеса отверзаются и Ангелы внемлют…»

Главным воспитателем и духовным другом юного подвижника была его мама, которую он после её блаженной кончины назовёт святой. Она научила его молитве, она научила постоянному предстоянию пред Господом. Об этом свидетельствует то, что уже в юные годы отрок часто вопрошал мать: «Мама, а это не грешно? Это Господу угодно?»

Екатерина Стефановна Гурьянова, в девичестве Крылова, была ангелоподобным человеком, так говорили те, кто встречался с ней в годы жизни на Талабском острове. Одна она подняла и воспитала четырёх сыновей после ранней смерти мужа. Старец Николай часто вспоминал пророческие слова отца, однажды высказанные за домашней трапезой. Указывая на младшего сына, он сказал жене: «Вот этот тебя доглядит». Так и вышло – вскоре отошёл в вечность сам Алексей Иванович, трое старших сыновей погибли «за други своя» на полях Великой Отечественной.

Мать свою до конца дней старец называл ласковым словом «мамушка»: «Мамушка у меня была блаженная, разговоров не любила, больше молчала и беседовала с Господом мысленно. Никогда с Евангелием не расставалась. Была очень религиозной и любила клиросное пение».

Но даже глубоко верующей матери было тревожно от того исповеднического настроения, которое её сын стал проявлять в детские и юношеские годы, пришедшиеся на начало революционной смуты. Существуют свидетельства о том, что в девятилетнем возрасте в день крестных страданий Царственных мучеников ему было открыто (мы не знаем как – во сне или в тонком видении) то, что происходило в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге в ночь на 18 июля 1918 года. В этот день мальчик встретил свою мать, молитвенницу Екатерину Стефановну, со словами: «Мама! Мама! Царя убили! Всех! И Царевича! Страшно накажет их Господь, окаянных, что Царя загубили, всех накажет!»

В последние годы своей жизни старец рассказывал, что тогда ему были открыты и страшные подробности мучений Царской Семьи. Потрясение, от данного ему откровения, породило в душе отрока любовь, благоговение и покаяние перед Царственными страдальцами, которые он пронёс через всю свою жизнь, к которым он призывал приходивших к нему за советом.

Мама опасалась, что откровенные слова и мысли сына навлекут беду на всех. Зная его послушание, она попросила учительницу словесности Любовь Николаевну Микиткину (у батюшки сохранилась её фотография, видимо он её почитал) поговорить с Николаем. В ответ на увещевания молчать юноша сказал: «Если все будут молчать и никто не будет говорить о Боге, все умрут!» А учительницу просил: «Прошу вас, говорите о Боге и Царе. Вам, учителям, грешно молчать, и если вы не будете веровать, то будете тяжело болеть».

Это высказывание объясняет, почему Николай Гурьянов решил избрать для себя учительскую профессию – и по окончании школы поступил учиться в Гатчинский педагогический техникум, а потом в пединститут в городе на Неве. Вероятно, эта же учительница словесности заронила в душу юноши особую любовь к слову, к поэзии. С юных лет Николай Гурьянов записывал полюбившиеся ему стихи в особую тетрадку, которая потом стала основой его заветной книги «Слово жизни». В годы старческого служения на острове батюшка благословлял чаще читать детям хорошие стихи, ибо они «умягчают сердце». При этом прибавлял: «Некоторые стихи – как молитва, и человек, читая их, беседует с Господом, а потом полюбит саму молитву, его будет тянуть к ней, чтобы покаяться перед Творцом». Сам батюшка всю жизнь записывал свои молитвенные переживания в поэтические строфы, их он тоже включил в книгу «Слово жизни», о которой речь впереди.

Получая профессию учителя, Николай Гурьянов явно готовил себя к исповедническому служению. На это его вдохновил подвиг митр. Вениамина (Казанского). После мученической кончины святителя в 1922 году четырнадцатилетний Николай написал сугубую ектенью, которую он возносил Господу всю свою жизнь. В нотной тетради батюшки под этой ектеньей его рукою было написано: «Светлой памяти духовного отца Митрополита Вениамина. 1922 год».

Лагерь

По словам старца, записанным духовными чадами, причиной ареста было его смелое слово защиты веры и поруганных святынь. В конце двадцатых годов в городе, получившей имя главного революционера, стали разрушать храмы. Николай Гурьянов однажды оказался свидетелем этого святотатства и не мог смолчать: «Что вы делаете? Ведь это храм, святыня. Если вы не уважаете святого, поберегите хотя бы памятник истории и культуры и подумайте о Божием наказании, которое за это будет!»

Студента Гурьянова вскоре исключили из института, это был 1929 год – начало особо яростной борьбы с «религиозной пропагандой». С 1929 по 1934 годы Николай служил псаломщиком в церкви во имя святителя Николая в селе Ремда Середкинского района Псковской (тогда Ленинградской) области и преподавал математику, физику и биологию в школе. Те пожелания, которые он когда-то высказал своей любимой учительнице, он сам стал исполнять на поприще учительского служения, и в 1934 году Николая Алексеевича арестовали. Начались мытарства: питерские «Кресты», потом еще три тюрьмы, лагерь. «Так было с нашей Святой Русской Православной Церковью, – говорил батюшка, всегда со слезами вспоминая страдания миллионов людей. – Её распинали».

О тех страшных годах батюшка рассказывал только самым близким: «Идёшь по снегу, нельзя ни приостановиться, ни упасть… Дорожка такая узкая, ноги в колодках. Повсюду брошенные трупы заключённых лежали, не погребённые до весны, потом рыли им всем одну могилу. Кто-то ещё жив. “Хлеба, дайте хлеба…” – тянут руки».

Батюшка протягивал ладонь, показывая, как это было, приоткрывал её и говорил: «А хлеба-то нет!» Потом плакал и долго молчал, молился.

Он помнил всех умученных, помнил их страдания, молился за всех, показывал фотографии духовных друзей.

Сам батюшка в лагере несколько раз был на краю смерти. Однажды его придавило вагонеткой, в другой раз уронили на ноги тяжёлый рельс и покалечили ступни. С тех пор ноги его «едва держали», как говорил батюшка (а сколько батюшка потом на этих больных ногах выстоял литургий, сколько принял людей, часами стоя у калитки своего домика!). Самым страшным испытанием была пытка, подобная той, которую претерпели мученики Севастийские, – долгое стояние в ледяной воде. Эту пытку пережил только великий молитвенник – избранник Божий Николай, все остальные страдальцы скончались. Батюшка открыл духовным чадам, что «его согревала молитва Иисусова, и он не чувствовал холода». Он часто говорил: «Я холод люблю и не чувствую его». Батюшка всегда ходил легко одетый, в любой мороз, никогда не кутался.

Не любил прилюдно батюшка рассказывать о лагерных испытаниях (срок он отбывал в Республике Коми. – Ред.), потому что сердце разрывалось от воспоминаний о человеческих страданиях. Но в стихах, написанных как «Реквием» об умерших, он выразил чувства многих лагерников – их муку тяжкую и молитвенный вопль. Стихотворение он назвал: «В тридцатых годах XX века» и дал ему подзаголовок: «Автобиография».

К Тебе, О Мать Святая,
Я, бедный раб грехов,
Со скорбью и слезами
Пришёл под Твой Покров.

. . . . . . . . . .
Я выслан в даль иную,
Там много лет отбыть –
Мне дали вольну ссылку:
Где хочешь, можно быть.

Теперь всего лишён я,
Посаженный в тюрьму,
Досада, горе, голод,
Терпеть уж не могу.

Решётка, стены толсты –
Всё надоело мне,
И день за днём жду воли,
Но не дождаться мне.

Увы! Я вновь в изгнаньи,
В стране снегов и льда,
Где с людом обречённым
Покорный раб труда.

В Полярье путь железный
Готовим проложить,
Облегчить жизнь крещённым –
Страну обогатить.

Физически устали,
В зарях недуг слепит,
От скудости питанья
Нас смерть косой разит.

Прошу, Святая Дева,
В несении Креста,
Для славы Божьей Церкви
Спаси, спаси меня!

Стихотворение это оказалось пророческим. Батюшка действительно стал «славой Божьей Церкви»! А в лагере, по словам старца, он был «всегда горячий в вере, чтобы ни делали. В лагерях, в тюрьмах – всегда радовался, что с Богом. И знаете, даже резко говорил: «Как вы смеете хулить Христа и всё святое! Покайтесь! Бог за это накажет!» Батюшка говорил, что ему были открыты будущие военные испытания, которые, по словам многих подвижников, явились наказанием за отступничество народа от Бога.

На приходе

После заключения Николай Алексеевич Гурьянов работал в Тосненском районе под Ленинградом, учительствовал. А во время войны перебрался в Прибалтику. Сначала в Ригу, потом в Вильнюс. Здесь произошла его встреча с будущим новомучеником – митрополитом Виленским и Литовским Сергием (Воскресенским). От его руки 8 февраля 1942 года батюшка принял рукоположение в диаконы, а вскоре, в том же месяце, во священника.

В Вильнюсе батюшка поступил в Духовную семинарию, а проживал отец Николай в это время в Свято-Духовом монастыре. С этим моментом связаны самые загадочные страницы его жития. Сохранилось несколько фотографий, на которых он запечатлен в монашеском облачении. Существуют разные объяснения этого факта: кто-то из насельников монастыря говорил о том, что он принял полный постриг в мантию (но на всех вышеназванных фотографиях батюшка запечатлён в рясе), по воспоминаниям других – монашеское облачение, приготовленное к постригу, сгорело во время бомбежки в том доме, где оно хранилось, и батюшка счёл это знаком Божиим и больше к постригу не стремился. Как бы то ни было, мы знаем одно – разным людям уже в конце жизни батюшка говорил: «Зовут меня Николай. Молитесь за митрофорного протоиерея Николая».

В июле 1943 года отец Николай получает назначение на приход Гегобрасты Поневежеского благочиния. Здесь ему суждено было прослужить 15 лет. Вот простые бытовые сценки, которые оставили прихожане этого прихода. Проломился пол в храме, надо делать ремонт, а прихожане – одни «платочки», мужчин нет. И вот батюшка идет в военную часть неподалеку, в тот момент, когда солдаты на отдыхе, и говорит просто: «Ребятки, помогите мне». И эти, в основном неверующие, солдатики и их начальство (которое по тем временам очень рисковало) помогают отцу Николаю в считанные часы отремонтировать пол в храме. А вот привычные «сцены народной жизни»: гулянье на праздник, с вином, песнями и плясками, отец Николай приходит на праздник, и всё вокруг умиротворяется.

В годы служения в Гегобрастах к отцу Николаю ездил тогда семинарист, потом молодой священник, а теперь повсеместно известный протоиерей Иоанн Миронов, настоятель храма в честь Божией Матери «Неупиваемая Чаша» при заводе АТИ в Петербурге. В своих воспоминаниях он свидетельствует о подвижничестве и мудрости батюшки:

«В католическом и лютеранском окружении жилось, конечно, нелегко, но батюшка покрывал всех любовью. Припоминаю такой случай. Однажды я приехал к отцу Николаю. Только сели за стол – вдруг в окно стучат, милостыню просят. Батюшка им подал что-то, пригласил чайку попить. Я ему говорю: “Какие же это нищие – с золотыми зубами?” А он мне ласково: “Я знаю. Это местный ксёндз послал их разведать, кто ко мне приехал, о чем разговаривают…” Батюшка улыбнулся, никого не осудив.

Частенько окружали его хитрые люди (до самого конца жизни), а он покорял всех простотой».

Остров

В 1958 году отец Николай покидает свою «прибалтийскую пустыньку» и, выполняя настойчивую просьбу своей матери, соскучившейся по родной Псковской земле, по благословению печерского старца Симеона (Желнина) переселяется на рыбачий остров Талабск посреди Псковского озера, где почти полвека до самой светлой своей кончины прослужил в храме святителя Николая.

Когда батюшка приехал на остров, там жили в основном рыбаки. Уже в три часа ночи они оставляли свои дома, шли на озеро ставить сети. Отец Николай сам, без приглашения, приходил в избушки, сидел с младенцами, пока родители трудились. Не только верующие островитяне, но даже падшие души тянулись к батюшке. «Пьяницы местные мирно уживались с ним. Бывало, выйдет он навстречу такому бедолаге: “Ну-ка, роднуля, что у тебя в сумочке затаилось? Голубчик, роднуша, надо бросать, семье-то тяжело. Дай сюда бутылочку-то”. Возьмёт бутылку – и о камень её... А пьяница не ругается, домой идет спокойно», – вспоминает прот. Иоанн Миронов.

В 1960-е годы, во время хрущёвской «оттепели» и усилившегося гонения на храмы, на остров к отцу Николаю приехали представители местной власти, разговаривали очень резко, грубо, запугивали и пообещали на следующий день вернуться за ним. Батюшка разволновался и всю ночь простоял на сугубой молитве. Наутро на озере поднялась страшная буря, которая не утихала в течение трёх дней. Талабск стал недоступен. После того как буря стихла, об отце Николае как-то забыли и больше не трогали.

Простые слова

Паломники, которые приезжали к старцу в те годы, имели редкую возможность присутствовать за его богослужением, исповедоваться у него, а часто и оказывались его гостями в незабвенном маленьком домике напротив островного кладбища. «Всегда после встречи со старцем Николаем мысли и чувства упорядочивались, печали растворялись, становилась понятной и ясной цель жизни на ближайшее время», – вспоминают паломники.

Благодатными дарами утешения и рассудительности старец делился и через письма. Мне посчастливилось прочесть несколько из написанных старцем в конце 1960-х – начале 1970-х годов писем. Как будто бы немудрёные слова, а какой силой и непреходящей правдой жизни от них веет: «Ваши вздохи считаю ненужной пустотой. Кто отстал (в смысле отошёл. – Л.И.) от вас – не жалейте и не забывайте то, что “всяк человек лож” и я тож. Тем более что вы человек труда, а труд-то и есть для вас самый честный друг. Кроме того, вы живёте в Боге, с Богом и для Бога, что оставившим вас не по пути с вами. В первую очередь любите труд, Отечество, человека и помните изречение Слова Божия: “Трудящийся да яст”, то есть кто работает, тот и ест».

Старец любил труд: участвовал в ремонте храма, сажал деревья – сам поливал (десятки ведер в день носил из озера на разные концы острова), не давал даже в свой дом для него принести воды; пёк просфоры... Многих людей подвигал к трудолюбию. А также к любви ко всему живому.

В письмах он называл кусты и деревья «зеленые друзья» или даже писал так в начале весны: «Движемся по хозяйству. Зеленеем». Старался обратить внимание людей на безгрешную жизнь растений. Один священник рассказывал: «Батюшка Николай предложил мне взять с собой банку из-под консервов из его кельи и посадить в ней цветочек. Я возразил: “А зачем мне цветочек?” – и, естественно, брать банку не стал, о чём теперь сожалею».

Такое же трепетное отношение было у старца и к птицам – у своего домика во дворе он устроил «столовую для пернатых». «С первой половине ноября птичья столовая аккуратно работает. Большие обслуживаются с полдесятого утра, малые же воробушки с трёх часов дня. Всех посетителей бывает ежедневно больше трёхсот. Корму большой запас, хватит до тепла. Всё это меня радует, и за всё благодарю Бога».

Старец Николай благословлял обращавшихся к нему людей кормить птичек за упокой души своих близких и во очищение своих грехов – «блажен, кто тварь милует». У батюшки в домике всегда жили котики, он с ними разговаривал, как с разумными существами. Одному паломнику на его недоумённый вопрос однажды сказал, показывая на кота: «Это даже Липуня понимает».

В одном из писем старца есть такие замечательные слова: «Боже, сколько в мире красивого. Природа, Природа, ты для нас дорога в Невечерний день».

Из писем мы узнаем, что уже в это время – в начале 1970-х – батюшку начали одолевать телесные немощи. А ведь впереди был ещё почти тридцатилетний крестный путь, когда к нему на остров поехали толпы.

Как написал духовный сын старца иеромонах Нестор (Кумыш): «Никто доподлинно не знает, какие подвиги нёс отец Николай на острове. Он скрывал это от всех, близко никого к себе не подпускал и сам за собой ухаживал, за исключением последних десяти лет, когда уже не мог этого делать. В последнее время ему очень трудно было переносить свою немощь. Видя, как старцу не только тяжело говорить, но даже сидеть, как при этом он напрягает свои последние силы, я как-то участливо сказал ему: “Батюшка, вам бы полежать”. Отец Николай, не поднимая опущенной головы, ответил: “Лежат только лентяи”. В другой раз на такое же сочувственное предложение отдохнуть... он заметил: “Отдыхать – это грех”».

Нами правит Бог!

Вот ещё несколько отрывков из воспоминаний.

«Прозорливый был батюшка, но не это главное было в его служении. Главное было то, что он всех утешал. Он ведь и сам так говорил, когда выходил из своего домика: “Надо вас утешить. Чем вас утешить?” Помазывал нас святым маслицем скрепочкой из пробирки, и такое утешение входило в душу. А говорил он совсем немного и, казалось бы, одни и те же слова разным людям говорил, а все получали утешение в самых разных обстоятельствах».

«На сердце было необычайно радостно, душа чувствовала особую бодрость, легкость, покой… Чувствовалось, что он вслушивался в обратившегося к нему человека и, в зависимости от его внутреннего устроения, корректировал своё поведение и совет. Разговор с ним был диалогом, а не авторитарным, назидательным монологом… До сих пор посещение старого батюшки на далёком острове в Псковском озере вспоминается как сияющий праздник».

«Всю ночь я проплакала от благодарности к старцу, который исцелил раненую душу и нашёл время и силы на особенное утешение. На следующее утро я уехала. Сердце примирилось со всеми».

Батюшка утешал не только отдельных людей в их скорбях, но и с надеждой и верой говорил о судьбе России в целом. В ответ на сетования людей на тяжелую жизнь: «Батюшка! Как жить, когда Россией правят люди, ненавидящие и разрушающие её?» – он неизменно говорил: «Нет! Нами правит Бог! Живите и радуйтесь!»

«Глубоко переживая разрушение русской культуры её врагами, нравственное убийство русского народа, я была почти в состоянии отчаяния. Мне казалось, мир рушился вместе с Россией. Свои переживания я рассказала батюшке, не пытаясь сдержать слезы. Старец не перебивал меня, покачивал головой: “Так, так”. Затем он спросил: “А где ты видишь, что все разрушается? Знаешь, кто тебе все это показывает?” Я продолжала плакать и объясняла причины своей боли. Неожиданно вспыхнул свет, и мои глаза оказались прямо перед изображением Страшного Суда. Батюшка указывал на дьявола: “Вот кто тебе показывает все. Гляди, какой он. Это Страшный Суд, когда одни пойдут в рай, а другие в ад. Нам с тобой надо попасть вот сюда (то есть в рай). Больше отчаянной озлобленности по отношению к иудеям у тебя не будет. Надо истово осенить себя крестным знамением и сказать: “Господи, спаси и помилуй, ведь мы приняли Святое Крещение”».

«Я спросила, спасёт ли Господь Россию. “Тю! – легонько хлопнул по лбу меня батюшка. – Всё может быть хорошо, молиться только надо”. Спустя много лет на вопрос корреспондента о том, возродится ли Россия, старец ответил: “А она и не умирала. Нет-нет-нет. Нет-нет-нет. Где просто, там ангелов со сто, где мудрено, там – ни одного. Когда нам кажется, что уже – всё... Нет...”»

На вопрос о влиянии злой силы батюшка отвечал с удивлением и улыбкой: «А как Бог? О воле Божией забыли?»

«Батюшка все время повторял: “Всё хорошо да всё хорошо. Какие мы счастливые, что мы в Церкви, что мы причащаемся...”». «Скорбеть – терять благодать Божию, а надо радоваться и веселиться». Батюшка во всём учил полагаться на волю Божию: «Будет, как должно быть».

Даром утешения всем нам (не только паломникам на святой остров, но и тем, кто никогда с батюшкой не виделся) стала его книга «Слово жизни». Вот что сказал один из духовных сыновей батюшки: «Когда в храме после беседы со старцем просматривал книгу, внимание сконцентрировалось на трёх стихотворениях, которые особенно утешительно действуют на сердце: проходит уныние, на душе становится легче, словно рассеиваются невидимые тучи.

Господи, помилуй,
Господи, прости.
Помоги мне, Боже,
Крест свой донести.

* * *
К Тебе, о Матерь Пресвятая,
Дерзаю возвести свой глас,
Лице слезами омывая,
Услышь меня в сей скорбный час.
Прими теплейшие моленья,
Мой дух от зол и бед избавь,
Пролей мне в сердце умиленье,
На путь спасения наставь.

* * *
Мира Заступница, Матерь Всепетая!
Я пред Тобою с мольбой:
Бедного грешника, мраком одетого,
Ты благодатью прикрой!

Всё сказанное не означает, что батюшка не видел трагедию нашего времени. Разным людям он говорил: «Сейчас вся преисподняя на земле, смотри держись». Слезно переживал старец события в Сербии. 6 июня 1999 года он сказал: «Вот, мои драгоценные, что означает сейчас святое слово «Сербия» – Сер-бия: бьют их». В это время на благословение чадам батюшка давал, вероятно, им самим составленный «Братский гимн», в котором есть такие слова:

Послано Богом нам вновь испытание:
Тяжкое время невзгод.
В этом суровом горниле страданий
Должен окрепнуть народ.
Должен он Церковь и Родину смело
Грудью своей защитить,
Ради великого русского дела
Жизни своей не щадить.

В этом гимне выразился неизменно бодрый дух старца – скорбя и плача о страданиях людей, старец шёл по пути прп.Силуана Афонского: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». Толкователи этих слов говорят, что «держать ум во аде» – это значит постоянно переживать муку всего мира, сострадать страдальцам всего мира; «и не отчаиваться» – это значит всякий раз, когда мука сердечная за людей достигнет предела, сказать себе: «Не люди и временные правители управляют миром, миром Божиим управляет Сам Господь. Он владеет царствами земными и судьбами отдельных людей».

Людмила ИЛЬЮНИНА

назад

вперед