РАССКАЗЫ НАШИХ ЧИТАТЕЛЕЙ

«ПРИШЛО НАШЕ ВРЕМЯ...»

Поп Вася

Если бы при окончании института молодому доктору сказали, где она будет работать большую часть жизни, Наталья Николаевна бы не поверила. Однако судьба сложилась так, что пришлось ей жить на Севере, в Республике Коми, а работать в больнице для заключённых. В этом невесёлом месте она поняла, что работа врача одинакова везде, только здесь требовалось ещё больше милосердия и терпения. Во время перестройки прекратилось финансирование тюремной медицины. Персонал больницы не получал зарплату, не было тепла, телефонной связи, постоянно отключали воду за неуплату долгов. Работа превратилась в муку. Истощённые люди болели крайне тяжело. Лекарств в больнице не хватало, и чаще, чем раньше, можно было видеть санитаров, идущих с носилками в направлении морга.

...Была суббота. Наталья Николаевна дежурила по больнице и осматривала тяжёлых больных. Один из них был совсем молодым человеком. Лицо с заострёнными чертами, тусклый взгляд, устремлённый мимо доктора, затруднённое дыхание – всё говорило о том, что он обречён. Наталья Николаевна спросила у него, как он спал. «Я не спал. Ко мне монахи приходили», – с трудом ответил больной. Женщина удивилась. Откуда он знает о монахах? «Отец Иона приходил», – продолжал больной. «Вот здесь сидел, утешал», – слабо кивнул он на стоящий рядом стул. На медицинском языке это называлось зрительные и слуховые галлюцинации, однако доктор как верующий человек заинтересовалась и продолжила разговор. «Откуда ты знаешь отца Иону?» – спросила она. Задыхаясь, едва слышно юноша рассказал, что жил в деревне недалеко от Ульяновского монастыря. Эту древнюю святыню должен был посетить Патриарх, и монастырь нанял местных жителей на работы по благоустройству. Василий, так звали больного, работал плотником и подружился с братией. Больше всех нравился ему отец Иона, строгий молодой монах. У него Василий часто исповедовался после пьянок и драк, которые устраивали рабочие в монастыре. В конце концов терпение настоятеля закончилось – и вся бригада была уволена. Работы в деревне и соседнем маленьком поселке не было, мужики перебивались случайными заработками, которых хватало только на выпивку. Семьи голодали, но спившихся людей не трогали отчаяние жён и слезы детей. Они продолжали пить зловонную жидкость, содержащую алкоголь, которую дёшево продавал проворный инородец по имени Ихтирам с приставкой «оглы», прозванный Ихтиандром. Каждый день в деревне кто-то умирал, отравившись продукцией преуспевающего дельца. Но несмотря на это, многие совсем молодые люди становились новыми покупателями ядовитой жидкости. Ихтиандр имел забегаловки по всей округе. В них можно было выпить в долг, а расплатиться потом, заплатив двойную цену. Деревни вымирали, и так же стремительно росли кладбища. На свежих могилках, увенчанных деревянными, наскоро сделанными крестами, располагались родственники, доставали бутылки с купленным у Ихтиандра напитком и ставили стакан для усопшего.

Однажды, проснувшись от разрывающей череп головной боли, Василий двинулся знакомой дорогой к деревянному сараю, на котором висела вывеска: павильон «Ромашка». На этот раз Ихтиандр не одолжил Василию заветную бутылку. Васька устроил скандал, грязно ругался, обзывал чужеземца «чуркой» и ещё крепче. Хотелось курить, но денег не было даже на одну дешёвую сигарету, которые продавали здесь же, в сарае, по штукам. Домой Василий не пошёл, а направился к своему закадычному приятелю Феликсу, надеясь занять денег. Пройдя полдороги, Васька остановился. Сквозь наплывающие волны головной боли он с трудом припомнил чёрное лицо своего собутыльника, которого нашла висящим в петле старуха мать. В памяти возникли похороны, горстка бедняков, бредущих за гробом, выпивка на могиле, а потом тьма и эта страшная головная боль. «Схоронили Феликса-то», – с трудом вспомнил Василий и повернул назад к Ихтиандру. Там он набросился на упругого как мяч хозяина пивной, требуя продать ему бутылку в долг. Ваську вытолкали на улицу и беспощадно били свои же, деревенские, которым Ихтиандр пообещал «налить» даром.

Так Васька оказался в тюрьме за хулиганство. В тесной камере, забитой озлобленными, голодными людьми, спали по очереди. Сильные отнимали еду у слабых. Донимали вши и клопы. Кожа у Васьки покрылась гнойниками. По ночам его сотрясал озноб, он постоянно кашлял, захлёбываясь мокротой. Ноги опухли. Двигался он с трудом и однажды, упав на холодный пол камеры, больше не поднялся – лежал, закрыв голову руками. Его без конца избивали сокамерники. Иногда Васька думал, что он уже умер и это ад, которым стращала когда-то своих пьющих сыновей мать. Но умирал Василий только теперь, когда иссякли унаследованные от могучих предков – зырян недюжинные жизненные силы и стремление к жизни. Как он попал в больницу, Васька не помнил, но точно знал, что умирает. Он думал об этом легко, без сожаления. Маленьким островком разума, ещё не отравленного алкоголем, Васька сознавал, что жить так нельзя и лучше умереть. Он часто вспоминал своего ровесника – отца Иону, который будто услышал его и пришёл нынешней ночью.

Наталья Николаевна взяла историю болезни Васьки, чтобы сделать запись, и увидела неуклюжую фамилию больного – Попвасев. Глядя на безучастное лицо, бледный заострённый нос, сухие губы больного, она вдруг спросила: «Василий, ты причаститься хочешь?» Больной не ответил. «Отец Иона сказал, что нельзя туда с такими грехами», – прошептал он, глядя на потолок. «Исповедаться бы мне...» – забеспокоившись, повторил он несколько раз.

Придя домой, Наталья Николаевна стала размышлять о том, что она может сделать для Василия, но с горечью констатировала, что ничего. В городе была одна церковь и один священник. Батюшка был постоянно занят, и исповедать больного вне храма было делом невероятным. Кроме того, лично с о.Сергием Наталья Николаевна не была знакома и ни адреса, ни телефона его не знала. Однако какие-то неведомые силы начали влиять на происходящее, и все события последующих дней, кроме как чудесными, назвать было нельзя. А случилось вот что.

Поздно вечером о.Сергий вдруг сам пришёл к Наталье Николаевне. Он захворал, и одна из прихожанок посоветовала ему обратиться к верующему врачу и дала адрес. Наталья Николаевна с удовольствием помогла батюшке и за чаем рассказала ему о болящем Василии. Отец Сергий неожиданно откликнулся на робкую просьбу женщины исповедать больного. Возможно, ему было неловко отказать человеку, сердечно встретившему его в своём доме и оказавшему ему услугу. На следующий день после литургии они поехали в «зону», и Наталья Николаевна всю дорогу молилась, чтобы Василий дождался их и не умер. Вход постороннего человека на территорию больницы был категорически запрещён без личного разрешения начальника. Однако заранее договориться с руководителем о визите священника Наталья Николаевна не решилась, зная, что неверующий майор запретит ей сделать то, что она задумала. Несмотря на воскресный день и усиленный режим, доктору легко удалось выписать пропуск для отца Сергия, и они беспрепятственно прошли к больному. Чудом было и то, что он дождался этого, в то время как двое из его палаты умерли за прошедшую ночь. Василий исповедался и причастился.

На следующий день разразился скандал. Наталью Николаевну вызвал «на ковёр» начальник, грозил выговором и даже увольнением, но она чистосердечно во всём призналась и молча слушала обвинения. Сознание того, что умрёт Василий спокойно, освободившись от грехов, терзавших его, давало ей силы пережить неприятности. В конце концов всё утихло безо всяких последствий, а Василий выжил. После причастия он проспал почти сутки, а потом начал выздоравливать. Самые примитивные лекарства, которыми в те годы снабжалась больница, оказывали на него чудесное действие. Самые простые мази, считавшиеся неэффективными, действовали на него как драгоценный бальзам. Василий поправился и превратился в улыбчивого, добродушного парня. Вскоре он выписался совершенно здоровым и из поля зрения доктора исчез.

Чудо Васькиного выздоровления никем, кроме Натальи Николаевны, не воспринималось как чудо. «Повезло», – решило большинство коллег. Однако больше так никому не везло. Наталья Николаевна не могла понять, за что умирающему Ваське – этому хулигану и пьянице – была дана возможность исповеди и причастия в неволе, когда на свободе даже верующие и благочестивые люди не могут подчас и мечтать об этом. Привыкшая анализировать все происходящие события, она старалась докопаться до истины, но не могла.

Приблизился конец года, и Наталья Николаевна принялась за годовой отчёт. Она перебирала архивные истории болезни и натолкнулась на Васькину. Опять бросилась в глаза фамилия – Попвасев. Заново прочитанное слово вдруг раскололось на две части – поп и Вася. Воображение нарисовало деревенского батюшку в стареньком подряснике. Его звали Василий. Жил он здесь, в далёком Северном крае, среди своих добродушных соплеменников – зырян, служил Богу и людям. И все называли его просто – поп Вася. Жизнь каждого человека начиналась здесь, в коми деревне, с крещения и весёлых крестин, на которых самое почётное место – для попа Васи. Вся жизнь деревни проходила при мудром участии священника. И заканчивал свою земную жизнь каждый здешний человек в местной церкви, куда ставили гроб, и тихий свет, льющийся из узкого оконца, освещал мирное лицо покойника. Потомки батюшки все стали Попвасевы и расселились широко по всей северной земле, молились за эту землю и её крепкий, красивый народ. Так повелось испокон века, от самого просветителя коми народа святого Стефана Пермского. Пришла беда в начале XX века от Рождества Христова. Нагрянули в деревню люди с винтовками, попа Васю увезли в тюрьму и там расстреляли. Большинство Попвасевых уехало и растворилось в большом городе. Оставшиеся в деревне работали в колхозе. Новая власть объявила, что Бога нет, церковь разобрали на кирпичи, и где она стояла в деревне, уже никто не помнил. На Пасху деревенские Попвасевы пекли куличи и красили яйца. В большом деревянном сундуке хранились лампадка из красного стекла и бумажная икона Богородицы – всё, что осталось от попа Васи.

Без священника и без церкви стала деревня чахнуть, словно организм, лишённый иммунитета. Молодёжь стала разъезжаться, пьянствовать, старики умирали в тоске и одиночестве. Вековые дома рушились, в реках уже не стало любимой сёмушки и хариуса. Красу и отраду Коми земли – лес – вырубили. Как ребёнок украдкой выковыривает из булки сладкий изюм, выкачивали из недр нефть да газ, оставляя после себя изуродованный техникой ландшафт. Мимо нищих деревень с грохотом проносились составы с углем, текли, как кровь, по трубам нефть и газ, чтобы там, в богатых больших городах люди жили ещё богаче и счастливей.

«Конечно же, Васька из рода священника! Сама фамилия говорит об этом», – рассуждала Наталья Николаевна. «По молитвам попа Васи перед престолом Господа остался в живых его непутёвый потомок. Деревенский священник отец Василий, не заслуживший при жизни никаких наград, так угоден Богу, что может просить у Него милости даже для самых грешных своих сродников», – решила тогда женщина. «Возможно, одумается Василий, исправит свою греховную жизнь, не будет пьянствовать, начнёт работать, женится. А может быть, выучится и продолжит династию священников Попвасевых», – мечтала Наталья Николаевна. «А иначе, для чего свершилось чудо в самом безотрадном месте на земле, в тюремной больнице?» – думала она. Вечный труженик и молитвенник, отец Василий и сейчас молится о своих земляках. В этом Наталья Николаевна убедилась сама. По его святым молитвам Господь помилует эту землю. И вырастут новые Божьи храмы, и новое поколение священников уже трудится по возрождению православия на древней Коми земле, а добродушный её народ заживёт благочестиво и богато.

 Декабрь 2006 года

Обет

Прочное, но ещё не достроенное здание Людмилиного благополучия, которое она возводила на протяжении всей своей жизни, дрогнуло. Напряглись опоры фундамента, обречённо звякнули стёкла светлых окон и по стене, едва различимая, поползла трещина. Упругая волна, грозившая разрушить строение, исходила из рентгеновского снимка, лежащего на рабочем столе. Здесь, над тенью сердца её сына, нежно клубилась дымка с едва различимой дорожкой вниз. Она была похожа на воздушный шарик, который кто-то невидимый держал за тонкую верёвочку. На рентгенограмме была картина туберкулёза лёгких. Сомнений не было никаких, но Людмила, надеясь, что кто-нибудь опровергнет её страшное предположение, набрала номер рентгенологического кабинета. Через несколько минут прибежали коллеги. Снимок просмотрело несколько пар внимательных и опытных глаз, но диагноз, поставленный Людмилой, отвергнут не был. Посещение фтизиатра только усилило тоску. Диагноз был ясен. Предстояло лечение в лесной школе в Крыму, и мечту о поступлении сына в институт нужно было оставить. Маячили кардинальные перемены в жизни вплоть до смены места жительства, и вся семья пребывала в тревожном ожидании этих перемен. Однажды вечером забежала подруга и выпалила с порога: «Собирайтесь! Завтра едем к старцу! Поезд в 5 утра». Людмила была крещёной, ходила в церковь, но как человек, только что пришедший к вере, многое ещё не понимала. Она полностью доверилась своей глубоко верующей подруге и быстро собралась с сыном в дорогу.

До места, где проживал старец, они ехали несколько часов на поезде и автобусе, потом долго шли по шоссе, шарахаясь от свирепо рычащих грузовиков, проносившихся мимо и плюющих в них грязным крошевом весенней распутицы. Уставшие и продрогшие, они наконец добрались до убогой лачуги, стоявшей невдалеке от деревянной церкви. Покрашенная ярко-зелёной краской церковь казалась цветной декорацией среди чёрно-белого пейзажа ранней весны и умирающего посёлка. Несколько старых женщин захлопотали вокруг гостей, которые послушно съели обед, предложенный им гостеприимными хозяевами, выпили горячего чаю и стали ждать, когда их позовёт старец. Этого старого священника Людмила несколько раз видела. Он приезжал в их город, но подойти к нему не решалась. Она много читала о старцах давних времён и современных и боялась их. Их прозорливость пугала женщину. Она боялась, что при встрече услышит такое, что не в силах будет правильно воспринять или исполнить. Сейчас страха не было, а появилась надежда на помощь.

Келейница старца сообщила, что батюшка их ждёт, и проводила гостей в соседний крохотный домик, больше похожий на деревенскую баню. В комнате, устланной домоткаными светлыми половичками, с божницей из множества ярких бумажных икон, Людмила начала рассказ о своём горе. Она корила себя за то, что не могла обеспечить сына хорошим питанием, которое являлось основой профилактики туберкулёза. «Не ругай ни себя, ни мужа. Вся страна голодает». «Батюшка! – плакала Людмила. – За что же нам такое?» «Дак ведь не постились же раньше, мясо да пироги каждый день ели. Хлеб выбрасывали! Вот Господь и попустил пост». «А ребёнок-то при чём, почему он заболел?» – всхлипывала Людмила. «Какой ребёнок? – не понял старец. – Видел я в коридоре юношу с отменным здоровьем, и никакого больного ребёнка не видел!» Батюшка надел старинные круглые очки, зацепил за уши тряпичные петельки, приделанные вместо дужек, и внимательно посмотрел на Людмилу. «Вижу, не веришь мне. Тогда сама молись Богородице и обет дай Ей, Царице неба и земли», – сказал старик, глядя на божницу, и степенно перекрестился. При слове «обет» Людмила напряглась и замерла как перед ударом. С этим словом ассоциировались уход в монастырь, дар в пользу какого-нибудь монастыря всего имущества и что-нибудь подобное. Старец спокойно посмотрел на женщину и сказал: «Пообещай Пречистой Деве каждое воскресенье ставить Ей в церкви свечу, если сын поправится». «Совсем меня батюшка никудышной считает», – подумала Людмила. «Что же это за обет такой!» – обиженно сказала она. «Я Богородицу почитаю и на каждую воскресную службу стараюсь ходить, и свечи Ей ставлю», – чуть не плача, продолжала женщина. «Всё поняла? Исполняй, – сказал батюшка, не обращая внимания на возмущение Людмилы. – Сыночка-то покличь сюда. А сама иди с миром...» Батюшка долго говорил с сыном, но содержание их беседы осталось тайной для всех, сын молчал, возможно по просьбе старца. Всю обратную дорогу Людмила недоумевала. Зачем они приезжали? Чтобы услышать, что сын здоров? Но она сама врач, видела снимки своими глазами, да и не доверять коллегам у неё не было причин.

На следующий день было сделано запланированное повторное рентгенологическое обследование. Никакого «облачка» не было. Сын действительно был здоров. Недоумению докторов не было предела, а Людмила побежала в церковь, где был отслужен благодарственный молебен. Она вспомнила о том, что пообещала Богородице, и поставила перед Её иконой большую свечу. В воскресенье пойти в церковь не было возможности, так как Людмила была в командировке и церкви в этом глухом посёлке не было. Пришлось идти на железнодорожную станцию, где был телефон, звонить домой, просить мужа поставить свечу. Потом находились всевозможные обстоятельства, по которым Людмила только с большими трудностями могла выполнить обет. То мешала болезнь, то срочная поездка заставала в дороге, то не было службы в их храме и приходилось ехать в соседний маленький городишко, то случалось ещё что-то. Людмила не переставала удивляться тому, что такое простое дело превратилось для неё в тяжёлый труд. Она вспоминала, как возмущалась у старца, думая, что этот обет очень лёгкий. Вся семья помогала Людмиле отрабатывать драгоценный подарок Богородицы, здоровье сына. Целый год трудилась и женщина, и её семья.

Приходили тревожные известия, что старец болен. Людмила собиралась съездить к нему, спросить, сколько времени ей нужно исполнять обет, ведь об этом старец ей ничего не сказал, да всё как-то не получалось. Старец умер. Незаметно для Людмилы муж и сыновья стали ходить в церковь, а препятствий для исполнения обета становилось меньше. Людмила вспоминала увеличенные очками глаза старого священника, пытаясь увидеть в них ответ на свой вопрос. Но батюшка лишь внимательно и с любовью смотрел на неё из прошлого.

Апрель 2007 г.

Ангелы

В ту пору мы были ещё студентами и жили в Ярославле на пересечении Московского проспекта и Большой Фёдоровской улицы. Здесь находился гастроном, принадлежавший когда-то купцу Градусову. Перед магазином была небольшая площадь, окружённая торговыми палатками. С одной стороны площади была автобусная остановка, с другой – в неё упиралась трамвайная. На этот пятачок мы и отправлялись каждое воскресенье с годовалым Димой на прогулку. По выходным дням здесь, у трамвайной остановки, прямо на улице торговали сметаной. В то время сметана была дефицитом и около блестящих серебристых фляг выстраивалась очередь, к которой стремились присоединиться и мы. К остановке то и дело с грохотом подъезжали трамваи со стороны единственной на весь город действующей церкви.

Каждый подошедший трамвай подвозил бабушек, возвращающихся после воскресной службы. Все они были худенькие, почти невесомые, со светлыми лицами и глазами, в одинаковых светлых платочках. Они как бисер высыпали из вагона, и всё пространство между магазинами заполнялось каким-то птичьим весёлым гомоном. Некоторые бабушки пристраивались в нашу очередь, а остальные как ручейки растекались в разные стороны, неся с собой воскресную радость во все закоулки большого города.

Наш Дима сидел в коляске в нарядной белой кофточке, пухлый, голубоглазый, на головке колечками завивались белокурые волосы. «Ангел! Ангел!» – шептали бабушки, увидев ребёнка, и совали ему в ручки кто конфетку, кто яблочко, а кто глянцевый пряник или узорное печенье. Малыш радовался угощенью, кивал кудрявой головкой – благодарил – и весело смеялся, обнажая новенькие сахарные зубки. Старушки прикладывались беззубыми ртами к его пухлым ручкам, гладили по мягким кудрям, а он совсем не боялся этих чужих людей, как будто видел в их безгрешных глазах тот ангельский мир, к которому принадлежал сам.

Гостинцев было так много, что мы смущались, отказывались их принимать, но бабушки продолжали засыпать нас сладостями. Приходилось сворачивать кулёк из газеты и складывать в него угощенье. Вернувшись с прогулки, мы обедали, а потом пили чай с конфетами и печеньем из заветного кулька. Вечером, как обычно, приходили друзья, такие же студенты, мы доставали кулёчек и угощали их.

Сейчас, спустя четверть века, я с умилением вспоминаю эти события нашей обыденной жизни и понимаю, что нашего сына гладили по головке и угощали лучшие люди огромного города: русские верующие бабушки – «белые платочки», как называли их в народе. Такие бабушки были в каждом доме. Они жили тихо, как голубицы, и так же тихо умирали, никому не доставляя хлопот. О них даже мало плакали, потому что знали: пришло время, которого они ждали и к которому готовились всю жизнь, – их праведная кончина. Бабушки не оставляли наследства, они были бедны, и только их иконы навечно поселялись в наших домах, как окна в тот светлый мир, куда они уходили. Пока мы учились, бегали на танцы, стояли в очередях, они молились, а значит, спасали нас, страну и, наверное, весь мир. Как много они для нас сделали, скольким людям помогли, скольких утешили, кого добрым словом, кого молитвой, а кого пряничком да конфеткой. Они были нашими ангелами, ангелами-хранителями!

Бабушки не обличали нас в безбожии, не читали нам нотаций. Своей безграничной добротой, ежеминутными жертвами они учили нас жить праведно. Они знали, что не пришло ещё наше время, они молились за нас и верили, что когда-нибудь мы, их внучки, наденем платочки и пойдём в церковь. И вот оно, это время настало! Время молиться за детей, пока они учатся, бегают на свидания и путешествуют. Наши дети уже знают о Боге, но не все постятся, редко причащаются, мало молятся. Но они правнуки «белых платочков», и надо только подождать, чтобы семена праведности, брошенные в их души русскими бабушками, проросли.

Елена ШИЛОВА
г.Ухта

назад

вперед