– Ты что, не узнал меня? – крикнул он призраку, и я поневоле обернулся. Сияющий дух был одет, а лицо у него светилось такой радостью, что я чуть не заплясал на месте.

– Чёрт меня дери! – сказал призрак. – Увидишь – не поверишь. Нет, Лем, это уже чёрт знает что. А как же Джек? Ты вот расплылся до ушей, а Джек, Джек-то как?

– Он здесь, – отвечал дух. – Ты его скоро увидишь, если останешься.

– Да ты же его убил!

– Верно, убил. А теперь всё в порядке.

– В порядке, значит? Это для тебя, что ли? А он, бедняга, мёртвый лежит…

– Не лежит он! Говорю тебе, ты его увидишь. Он тебе кланялся.

– Интересно узнать, – не унимался призрак, – почему это всякие убийцы тут прохлаждаются, а я столько лет живи в каком-то хлеву?..

– Этого сразу не понять. Ничего, теперь всё кончилось. Всё хорошо. Ты больше не беспокойся.

– Не беспокойся, значит? А тебе не стыдно на себя глядеть?

– Нет. То есть не в том смысле. Я на себя не гляжу. Я перестал с собой носиться. Понимаешь, не до того мне было после убийства. Так всё и началось.

– Я лично, – сказал призрак с неуместной значительностью, – я лично считаю, что мне место здесь, а тебе – там. Такое моё мнение.

– Ты, наверное, тут и будешь, – отвечал дух, – ты только не думай, где кому место.

– Погляди на меня! – призрак ударил себя в грудь (но звука не было), – погляди на меня. Я человек порядочный. Конечно, недостатки у меня были, у кого их нет, но я жил честно. Такой уж я человек. Чужого не просил. Хотел выпить – платил деньги, хотел заработать – вкалывал. Да. Я человек такой.

– Сейчас бы лучше на этом не настаивать.

– Это кто настаивает? Я что, спорю? Я тебе просто и ясно говорю, какой я человек. Мне чужого не нужно, я своего требую. Думаешь, ты лучше меня, если разрядился, как на ярмарку (да, у меня вы так не ходили), а я человек бедный? Ничего! У меня такие же права, как и у тебя.

– Ну что ты! У меня нет никаких прав. Если бы мне дали то, что мне по праву следует, я бы здесь не был. И тебе не дадут. Будет гораздо лучше. Ты не бойся.

– Я и говорю. Мне не дали того, что мне по праву следует. А я человек порядочный, делал, что мог, зла не творил. Нет, вы мне скажите, почему надо мной распоряжается какой-то убийца?

– Я не распоряжаюсь. Ты только пойди со мной, и всё будет хорошо.

– Чего ты пристал? Я милостыни не прошу.

– А ты попроси. Попроси милости. Тут можно только просить, купить ничего нельзя.

– А тебе того и надо! Ясное дело. Тут у вас принимают всяких убийц, если они расхныкаются. Что ж, вам виднее. А мне это не годится, понятно? Мне милостыня не нужна. Я жил как надо.

Дух покачал головой.

– У тебя ничего не выйдет, – сказал он, – ты не сможешь ступать по траве, ноги не окрепнут. Мы и до гор не дойдём. Да ты и вообще неправ.

– Это в чём же? – мрачно спросил призрак.

– Ты не жил как надо и не делал всё, что мог. Никто из нас этого не делал.

– Вот это да! – возмутился призрак. – Ты мне объясняешь, как надо жить!

– Конечно. Стоит ли разбирать? Лучше я тебе вот что скажу: когда я убил бедного Джека, это было не самое худшее. Я себя не помнил, и всё кончилось в одну минуту. А тебя я убивал годами. Я лежал по ночам и думал, что бы я с тобой сделал, если бы мог. Потому меня к тебе и послали. Чтобы я просил у тебя прощения и служил тебе, пока нужно. Из всех, кто у тебя работал, я самый худший. Но все мы так чувствовали. Понимаешь, нам нелегко приходилось. И жене твоей, и детям…

– Тебе-то что? – прервал его призрак. – Это дела частные, понятно?

– Частных дел нет, – сказал дух.

– И вот ещё что, – продолжал призрак, – иди-ка ты отсюда, не лезь ко мне, понятно? Я, конечно, человек маленький, но убийца мне не компания. Нелегко вам было, да? Вернулся бы ты ко мне, я бы тебе показал, как работают!

– Покажи сейчас, – сказал дух. – Идти к горам весело, но это и труд немалый.

– Ты думаешь, я с тобой пойду?

– Не отказывайся. Одному тебе не дойти, а меня к тебе послали.

– Ясно… – горько проговорил призрак, но в голосе его звучало торжество. – Чего от вас и ждать? Вы все тут в сговоре. Не пойду. Так и передай. Если я им без тебя плох, и не надо. Я своего требую, понятно? Нечего мне няньку подсовывать, – он просто радовался, что может угрожать. – Вернусь домой. Я вам не собака. Домой пойду, понятно? А ну вас всех…

И он направился к автобусу, что-то ворча и пошатываясь от боли. Ноги его не привыкли к алмазной траве.

Минуту-другую под кедрами стояла тишина, потом послышались какие-то глухие звуки. Два льва, мягко ступая, вышли на поляну, взглянули друг на друга, встали на задние лапы, словно геральдические львы, и стали играть. Гривы у них были мокрые, – наверное, они выкупались в реке, шумевшей неподалёку. Я испугался и пошёл посмотреть, где же она. Река оказалась за стеною цветущих кустов, стоявших у самой воды. Текла она тише Темзы, но быстро, как горный поток. Там, где отражались деревья, вода была бледно-зелёная, и сквозь неё виднелись все камешки на дне. Ещё один дух беседовал с ещё одним призраком, тем, кто так культурно выговаривал слова и носил гетры.

– Дорогой мой! – восклицал призрак. – Как я тебе рад!

Дух, стоявший перед ним, сверкал нестерпимой белизной.

– Вчера я виделся с твоим несчастным отцом, – продолжал призрак. – Мы всё гадали, где же ты.

– Ты его не привёз? – спросил дух.

– Н-нет. Он живёт далеко от остановки… И, честно говоря, он стал немного странным. Трудным, я бы сказал. Не тот, не тот. Сам знаешь, силой он не отличался. Помнишь, когда мы с тобой начинали беседу, он уходил спать. Ах, Дик, никогда не забуду наших бесед! Правда, к концу жизни ты стал… как бы это выразиться… узким. Надеюсь, твои взгляды с тех пор изменились.

– В каком смысле?

– Ну, сам видишь, ты был неправ. Ты верил в настоящие, буквальные, так сказать, Небо и ад.

– Чем же я неправ?

– Я понимаю, в духовном плане всё так. Я и сейчас в них верю. И сейчас, так сказать, взыскую Царствия. Но все эти суеверия, мифы…

– Прости, а где же ты был, по-твоему?

– А, вон оно что! Ты хочешь сказать, что серый город, где с минуты на минуту рассветёт – это, в сущности, Небо. Прекрасная мысль!

– Ничего я не хочу сказать. Неужели ты не знаешь, где ты был?

– Сейчас, когда мы об этом заговорили, я припоминаю, что мы никак не называли этот город. А вы его как зовёте?

– Адом.

– Ну, зачем же так грубо!.. Быть может, в твоём смысле слова я не очень правоверен. Но о некоторых вещах я привык говорить почтительно.

– Это об аде почтительно говорить? Я не шучу. Ты был в преисподней. Но если ты останешься здесь, можешь называть её чистилищем.

– Прекрасно, дорогой, прекрасно! Ты всё тот же. А не скажешь ли ты мне, за что я попал в ад? Не бойся, я не обижусь.

– Как за что? За то, что ты отступник.

– Ты это серьёзно?

– Совершенно серьёзно.

– Признаюсь, не ожидал! Неужели ты и впрямь считаешь , что людей карают за их взгляды, даже если мы допустим, для пользы рассуждения, что взгляды эти ошибочны.

– Неужели ты и впрямь считаешь, что нет грехов разума?

– Есть, как не быть. Суеверие, отсталость, умственный застой… Но честно исповедывать свои взгляды не грех.

– Да, я помню, как мы говорили. Я сам так говорил, пока не стал узким. Тут всё дело в том, честно ли ты исповедывал эти взгляды.

– Я? Не то что честно – смело! Я не боялся ничего. Когда разум, данный мне Богом, не мог больше соглашаться с доктриной Воскресения, я открыто от неё отрёкся. Я сказал мою прославленную проповедь. Я рисковал всем.

– Чем ты рисковал? Что из этого могло выйти, кроме того, что вышло? Ты прославился, книги твои раскупили, тебя приглашали повсюду, ты стал епископом…

– Дик, ты ли это! На что ты намекаешь?

– Я не намекаю. Понимаешь, я знаю. Давай говорить прямо. Мы не дошли честно до наших взглядов. Мы просто унюхали определённый тип идей и схватились за него, потому что он был в моде. Помнишь, ещё в колледже мы писали сочинения на верную пятёрку. Так и потом. Мы не хотели встать лицом к лицу с единственно важным вопросом: а может, чудеса всё-таки есть? Мы не хотели рисковать, боялись недолгой борьбы и теряли веру.

– Если ты имеешь в виду свободные богословские взгляды, я решительно протестую! Неужели ты хочешь сказать, что такие люди, как…

– Я ничего ни о ком не хочу сказать. Я говорю о нас, обо мне и о тебе, ради Бога, вспомни всё, как было! Ты ведь знаешь, что мы жульничали. Мы просто боялись, как бы другое учение не показалось правдой. Мы боялись простой веры во спасение, боялись предать дух века, боялись насмешек, а больше всего мы боялись настоящих страхов и надежд.

– Конечно, люди молодые часто ошибаются, попадают под дурные влияния, подчиняются моде. Но при чём тут я? Я честно верил в то, что говорил, и честно говорил то, во что верил.

– Да, конечно. Мы разрешили себе плыть по течению, охотно принимали всякую полуосознанную подсказку наших желаний и, в конце концов, поверили, что не верим. Так завистник верит любой лжи о лучшем своём друге, пьяница верит, что ещё одна рюмка ему не повредит. Они честно верят в том смысле, что именно это подсказывает им душа. Если ты имеешь в виду такую честность, и они честны, и мы. Но ошибки их не становятся от этого невинными.

– Ты сейчас оправдаешь инквизицию!

– Почему? Из того, что в средние века люди ошибались на один лад, не следует, что мы должны ошибаться на другой.

– Очень интересная точка зрения, – проговорил призрачный епископ. – Я бы сказал, оригинальная. Однако...

– Спорить некогда, – перебил его дух. – Всё это позади. Мы больше не играем. Я говорил о нашем прошлом только для того, чтобы ты от него отказался. Начни с самого начала. Ты знаешь, это ведь правда – «паче снега убелюся». Бог дал мне власть очистить тебя. Я долго шёл, чтобы тебя увидеть. Ты был в аду; ты в преддверии рая. Неужели ты и теперь не покаешься и не поверишь?

– Я не уверен, что улавливаю твою мысль, – сказал призрак.

– Какая тут мысль! – воскликнул дух. – Я прошу тебя покаяться и поверить.

– Дорогой мой, я и так верю. Мы не во всём согласны, но ты ничего во мне не понял, если тебе кажется, что я не дорожу моей верой.

– Ладно, – сказал дух, – поверь в меня.

– В каком смысле?

– Пойди со мной. Поначалу будет больно. Истина причиняет боль всему, что призрачно. Но потом у тебя окрепнут ноги. Идём?

– Занятное предложение…Обдумаю, обдумаю… Конечно, без гарантий рискованно… Я бы хотел удостовериться, что там, у вас, я могу быть полезен… могу развернуть данные мне Богом дары… что там возможно свободное исследование, царит, я бы сказал, духовная жизнь…

– Нет, – сказал дух, – ничего этого я тебе не обещаю. Ты не принесёшь пользы, не развернёшь дарований – ты получишь прощение. И свободное исследование там не нужно – я веду не в страну вопросов, а в страну ответов, и ты увидишь Бога.

– Прекрасно, прекрасно, но ведь это метафоры! Для меня окончательных ответов нет. Ум обязан свободно исследовать, как же иначе? Движение – всё, конечная цель…

– Если бы это было правдой, никто и не стремился бы к цели.

– Нет, согласись, в самой идее законченности есть что-то ужасное. Умственный застой губит душу.

– Тебе так кажется, потому что до сих пор ты касался истины только разумом. Я поведу тебя туда, где ты усладишься ею, как мёдом, познаешь её, как невесту, утолишь жажду.

– Я не уверен, что жажду новых истин. А как же свободная игра ума? Без неё, знаешь ли, я не могу.

– Ты и будешь свободен, как человек, который выпьет воды по собственной воле. Ты лишишься одной свободы – бежать от воды.

Призрак подумал.

– Не понимаю, – сказал он.

– Послушай, – сказал дух. – Здесь нет религии. Здесь – Христос. Здесь нет философии. Иди, смотри, и увидишь Того, Кто реальней всех фактов.

– Я решительно возражаю. Мы не имеем оснований относить Бога к области фактов. Высшее Благо – это ещё корректное обозначение, но «факт»…

– Ты что, даже не веришь, что Он есть?

– Есть? Что значит «быть»? К этим великим тайнам нельзя подходить так грубо. Для меня Бог – чисто духовен. Так сказать, дух сладости, света, терпимости и служения, Дик, служения. Мы не должны забывать об этом.

– Значит, разум твой уже не жаждет… – проговорил дух. – Вот что, радости ты хочешь?

– Радость, мой дорогой, – кротко пояснил призрак, – неразрывно связана с долгом. Когда ты станешь старше, ты это поймёшь. Да, кстати, чуть не забыл! Не могу я с тобой идти, у меня же в пятницу доклад. У нас ведь есть богословский кружок. Как же, как же… интеллектуальная жизнь, я бы сказал, бьёт ключом, быть может, не самого высокого уровня… Изменились все, плохо соображают. И склоки у них вечно… Не знаю уж почему… Не владеют, что ли, собой. Что поделаешь, слаб человек! Но пользы я могу принести много. Хоть бы спросил, о чём у меня доклад! Как раз в твоём вкусе. Я хочу осветить одну неточность. Люди забывают, что Христос (тут призрак слегка поклонился) умер довольно молодым. Живи Он подольше, Он бы перерос многое из того, что сказал. А Он бы жил, будь у Него побольше такта и терпимости. Я предложу слушателям прикинуть, какими были бы Его зрелые взгляды. Поразительно интересная проблема! Если бы Он развился во всю силу, у нас было бы совершенно другое христианство. В завершение я подчеркну, что в этом свете Крест обретает несколько иной смысл. Только тут начинаешь понимать, какая это потеря… Такие обещания – и не сбылось! Куда же ты? Ну что ж, пойду и я. Очень был рад тебя встретить. Интересно поговорили… Будит мысль… Всего хорошего, дорогой, всего хорошего, всего хорошего!

Призрак кивнул, улыбнулся духу сладкой клерикальной улыбкой – насколько мог улыбаться призрачными губами – и ушёл, что-то бормоча. Я не долго следил за ним взглядом. Если трава тверда как камень, подумал я, нельзя ли тут ходить по воде? Я тронул воду ногой, вода была твёрдой, и я пошёл по ней. Сперва я несколько раз упал – я забыл, что она движется. Когда я как следует приспособился, меня уже несло вниз по течению. И всё же я продвигался вверх, только очень медленно...

Недалеко от того места, где водопад срывался в озеро, росло большое дерево. Брызги воды и пены переливались на нём, сотни птиц мелькали среди листвы, а листья были огромны, как вечернее облако. Откуда ни взгляни, сквозь зелень просвечивали золотые яблоки.

Вдруг я заметил, что внизу что-то шевелится. Поначалу мне показалось, что ожил куст боярышника, потом я увидел, что у куста кто-то есть, наконец, я разглядел, что это – один из призраков. Он пригибался, словно прятался от кого-то, и делал мне знаки, кажется хотел, чтобы я пригнулся. Но я не понимал, в чём опасность, и стоял прямо.

Призрак огляделся как следует и, убедившись, что никого нет, кинулся к другому дереву. Бежать он не мог, трава мешала, но торопился изо всех сил. У дерева он встал, прижавшись к стволу, будто ища защиты. Теперь я разглядел его лучше и понял, что он – тот пассажир в котелке, которого высокий призрак звал Айки. Он постоял, отдышался, перебежал к третьему дереву. Не прошло и часу, как он достиг яблони.

Cильный порыв ветра налетел на дерево, ветви заметались, яблоки посыпались на траву и на несчастного призрака. Он закричал. Я думал, что его совсем пришибло, действительно, он лежал минуты две и тихо стонал. Однако потом он снова взялся за дело – он пытался засунуть яблоко в карман. Конечно, это ему не удавалось, и он постепенно снижал свои требования. Сперва он решил ограничиться двумя яблоками, потом одним, самым большим, потом стал искать такое, которое влезло бы в карман.

Как ни странно, ему это удалось. Я вспомнил, сколько весит листок, и восхитился его упорством. Несчастный призрак поднялся, держа своё яблоко. Он припадал на одну ногу и сутулился – яблоко пригибало его к земле. Однако он упорно, дюйм за дюймом, продвигался к автобусу по своему крестному пути.

– Глупец! Положи его, – сказал кто-то. Такого голоса я не слышал никогда. Он был оглушительно громким и в то же время журчащим. Я понял, что говорит водопад, я увидел, что это – и водопад, и светоносный ангел.

– Глупец! – повторил он. – Положи. Ты его не донесёшь. Да оно и не вместится в ад. Останься тут, научись есть такие яблоки. Листья и трава – и те будут рады тебя научить.

Не знаю, слышал ли это призрак. Он приостановился и снова двинулся в путь с превеликим трудом и превеликой опаской. Больше я его не видел.

На муки призрака я глядел довольно благодушно, когда же он исчез, я понял, что мне не вынести водопадного ангела. Он, по всей видимости, меня не замечал, но сам я сильно смутился и постарался как можно небрежней двинуться дальше по течению вниз. Глядя на серебряных рыбок, шнырявших на дне, я жалел, что для меня вода непроницаема. Мне бы не мешало выкупаться.

– Назад не собираетесь? – услышал я, обернулся и увидел высокого призрака. Он стоял под деревом и сосал призрачную сигару. Волосы у него были седые, голос – хриплый, но культурный. Таким людям я всегда доверял.

– Не знаю, – отвечал я. – А вы?

– Собираюсь, – сказал он. – Больше тут видеть нечего.

– Значит, остаться не хотите?

– Ах, всё это пропаганда! – сказал он. – Никто и не думал, что мы останемся. Яблоки эти не укусишь, воды не выпьешь, по траве не пройдёшь. Человек тут жить не может. Всё одна реклама.

– Зачем же вы ехали?

– Сам не знаю. Так, поглядеть. Люблю, знаете ли, сам всё увидеть. Когда путешествовал по Востоку, специально заехал в Пекин…

– Какой же он?

– Ах, ерунда! Ловушка для туристов. Где я только не побывал. Ниагару видел, пирамиды, Солт Лейк Сити, Тадж Махал…

– Какие они?

– Чепуха на постном масле. Реклама… И заметьте, все одна шайка! Концерн у них такой. Возьмут атлас и ткнут пальцем: тут будет достопримечательность! Что ни выберут, всё сойдёт. Реклама!

– А там… Э-э… В городе… вы жили?

– В так называемом аду? Жил. То же самое, голову морочат. Расписали: огонь, черти, знаменитые люди жарятся, какой-нибудь Генрих VIII… А прибудешь туда – город как город…

– Мне здесь больше нравится, – вставил я.

– Не понимаю, что тут особенного, – не сдался призрак. – Обыкновенный парк, только неудобный.

– Говорят, если останешься, привыкнешь… Уплотнишься, что ли…

– Знаем, знаем, – сказал призрак, – не верьте. Мне всю жизнь это твердили. Когда я был маленьким, они обещали: будешь хорошим – будешь счастлив. Когда пошёл в школу, они обещали: зубри латынь – потом легче будет. Когда я женился, какой-то кретин пообещал мне, что это поначалу тяжело, а терпение и труд всё перетрут. Вот и здесь то же самое, только я им не дурак!.. Да и вообще, что нам тут делать?

– А что делать там? – спросил я.

– Вот именно, – сказал призрак, – что так, что эдак.

– Ну а сами вы что бы сделали на их месте? – поинтересовался я.

Призрак обрадовался.

– Хитрый какой! – воскликнул он. – Значит, на меня всё свалил. Нет, они – начальство, они пускай и думают. С какой это стати я буду за них работать? На этом нас и ловят всякие святоши. Твердят, чтобы мы менялись. А вы мне скажите: если они такие умные, такие важные, почему же они нам не предложат чего-нибудь получше? Видите ли, ноги у нас окрепнут на ихней траве! Как бы не так! Вот, я вам пример приведу: приезжаете вы в гостиницу, и вам подают тухлые яйца. Вы идёте к начальству, а они, чем выгнать повара, говорят: «Ничего, привыкнете!..» Что вы запоёте?

Призрак помолчал немного.

– Ну, я пошёл, – сказал он наконец. – А вы как?

– Зачем мне идти, если всюду одно? – печально спросил я. Мне стало очень тоскливо. – Здесь хоть дождя нет.

– Сейчас нет, – отвечал упорный призрак. – Но я ещё не видел, чтобы в такое вот утро не полил дождь. Да, это уж будут капельки! Продырявят как пули!.. Такая шуточка, видите ли. Сперва измочалят этими травами и речками, а потом изрешетят. Ну, со мной это не пройдёт.

И он удалился.

* * *

– Куда ты идёшь? – спросил меня кто-то с сильным шотландским акцентом. Я остановился.

На одном из камней сидел высокий человек, почти великан, с длинной бородой. Я ещё не разглядел, какие у здешних людей лица, а сейчас понял, что они вроде бы двойные. Передо мной было божество, чисто духовное создание без возраста и порока. И в то же время я видел старика, продублённого дождём и ветром, как пастух, которого туристы считают простаком, потому что он честен, а соседи по той же самой причине считают мудрецом. Глаза у него были зоркие, словно он долго жил в пустынных, открытых местах, и я почему-то догадался, что их окружали морщины, пока бессмертие не умыло его лица.

– Не знаю, – ответил я.

– Тогда посиди со мной, – сказал он. – Поговорим, – и он подвинулся, чтобы дать мне место на камне.

– Меня зовут Джордж, – сообщил он. – Джордж Макдональд.

– О, Господи! – закричал я. – Значит, вы мне и скажете... Это экскурсия в рай для погибших душ?

– Да. Для желающих. Конечно, они, по глупости, редко того желают.

– Как же так? Разве приговор не окончательный? Разве из ада можно перейти в рай?

– Это зависит от того, что ты вкладываешь в это слово. Если душа покидает серый город, значит, он был для неё не адом, а лишь мытарством. Да и здесь, где мы сидим, ещё не рай, не самый рай, понимаешь? Это, скорее, преддверие жизни, но для тех, кто останется, это уже рай. А серый город – преддверие смерти, но для тех, кто не ушёл оттуда, это – ад, и ничто другое.

Видимо, он понял, что я озадачен, и заговорил снова:

– Сынок, тебе сейчас не понять вечности. Давай сравним это с земной жизнью, там ведь то же самое. Когда добро и зло созреют, они обретают обратимую силу. Не только эта долина – вся прошлая жизнь – рай для спасённых. Не только тот город, но и вся жизнь – ад для погибших. Люди на земле этого не понимают. Они говорят о временном страдании: «Это ничто не изгладит», и не знают, что блаженство окрасит и преобразит всё прошлое. Они говорят о греховной усладе: «Я согласен на любую цену», и не ведают, что погибель обращает в боль усладу греха. И то и это начинается в земной жизни. Прошлое святого преображается – раскаянный грех и ушедшая скорбь окрашиваются красками рая. Прошлое нечестивца уходит во мрак. Вот почему, когда здесь взойдёт солнце, а там, внизу, настанет ночь, блаженные скажут: «Мы всегда были в раю», погибшие – «Мы всегда были в аду». И никто не солжёт.

– Значит, правы те, кто говорит, что рай и ад существуют лишь в сознании?

– Что ты! Не кощунствуй. Ад, оно верно – сознание, верней не скажешь. И если мы сосредоточимся на том, что в сознании, то, скорей всего, очутимся в аду. Но рай не в сознании. Рай реальней реального. Всё, что реально, – от рая. Всё тленное – истлеет, осыпется, только сущее пребудет.

Я спросил, почему здешние люди, если они такие добрые, не пойдут в тот город спасти призраков. Почему они просто выходят навстречу? Казалось бы, от них можно ожидать более деятельной любви?

– Ты и это потом поймёшь, – отвечал он. – Пока что скажу, что они и так прошли навстречу призракам гораздо больше, чем ты думаешь. Мы прерываем странствие и возвращаемся ради одной надежды на их спасение. Конечно, это нам в радость, но дальше идти бесполезно. Здоровый человек не спасёт безумца, если сойдёт с ума.

– А как же те, кто в автобус не влез?

– Каждый, кто хочет, влезает. Не бойся. Есть только два вида людей – те, кто говорит Богу: «Да будет воля Твоя», и те, кому Бог говорит: «Да будет твоя воля». Все, кто в аду, сами его выбрали. Ни одна душа, упорно и честно жаждущая радости, туда не попадёт. Алчущие насытятся. Стучите и отворят вам.

* * *

...Я стоял спиной к востоку, учитель – лицом ко мне. Вдруг лицо его осветилось. И высокий папоротник у него в руках вспыхнул золотом. Тени потемнели. Всё время, что я был тут, птицы щебетали и хлопотали, а сейчас они запели хором, и бесчисленные духи запели, и ангелы, и сам лес. Я осторожно взглянул через плечо и, кажется, увидел на секунду краешек солнца, золотыми стрелами поражающего время и сгоняющего всё призрачное. Я закричал, кинулся к учителю и уткнулся лицом в складки его одеяния. «Утро! – плакал я. – Утро застало меня, а я только призрак!» Свет всем своим весом обрушился на меня. Складки одеяния стали складками старой, залитой чернилами скатерти, в которую я вцепился, падая со стула, тяжёлые слитки света – моими книгами. Я лежал в холодной комнате у чёрного остывшего камина, и часы били трижды над моей головой.