ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ

«НЫНЕ ЖЕ БУДЕШЬ СО МНОЮ»

Памяти отца Василия Булатникова

Уже год его нет с нами. Время от времени приходили сведения: «Батюшка сильно болеет». Но, вспоминая его, худощавого, сильного, из тех, у кого девять жизней, я думал: всё обойдётся. Не обошлось. О том, что отец Василий Булатников ушёл из жизни 23 января 2007 года, мы в редакции узнали совсем недавно. Рассказал духовный сын батюшки – Александр Лаптев. Вспомнил, как добирались они с женой и другом на похороны до Подосиновского района Кировской области: «Из Пинюга выехали на микроавтобусе. Жену сильно укачивает в транспорте, поэтому она, чтобы лучше себя чувствовать, старалась смотреть на шоссе. И всю дорогу видела отца Василия: он улыбался, и было видно, что ждёт нас в Демьяново».

Отпевали его пятеро священников – старый товарищ, с которым когда-то вместе начинали служение, и четверо учеников. Погребли рядом с отцом и матерью. В минувшие годы я часто рассказывал об отце Василии знакомым, так поразила меня в своё время его история. О нём можно было бы снять фильм, написать книгу. Но ограничимся тем, что в наших силах.

«Господь так же упрятал»

Он дважды уже умирал прежде – отец Василий Булатников. Вот что он сам рассказывал:

«Перенёс туберкулёз в открытой форме, кровью харкал. Но была какая-то уверенность, что это Бог меня вразумляет, что всё будет хорошо. Плюёшь на землю кровью – это жизнь твоя уходит. Врач говорил, мол, месяц тебе осталось. Похоронили уже. И тогда я понял, что болезнь эта от Бога. И как понял, так сразу выздоровел. “Ты здоров, – говорит врач, – аппарат ничего не показывает”. И ещё было: покалечило в тайге, товарищи на руках и на тракторах вытащили, думали, что нежилец. А врачи сказали: “Встанешь – паралич тебе обеспечен”. Позвоночник был повреждён. И тогда я вспомнил про то, как меня врачи хоронили, и сбежал в лес на вахту. Мне обезболивающие вкололи перед тем, и я доковылял. Потом на воле перед Духовным училищем ноги опять отказали, но, слава Богу, всё образовалось. И на крышу сейчас забираюсь работать, и лес валю, и на тракторе езжу».

Всё это произошло с ним в лагере. Отец Василий – единственный вятский священник, имевший позади такое прошлое – десять лет провёл в узах за разбой. Как всё вышло? «До службы в армии был спокойным парнем, хозяйничать любил, ни разу на танцах не был, – рассказывал мне отец Василий, – но в ВДВ научили выпивать, материться, драться неплохо».

После демобилизации десантник загулял в Баку, и что-то там у него вышло с таксистом-азербайджанцем. Приписали покушение на убийство, хотя этого и близко не было. Просто было мучительно стыдно, и Василий подписал не глядя все бумаги, что ему подсунули, получив вдвое или втрое больший срок, чем полагалось за подобное преступление. Сам батюшка так всё понял: «Не раз и не два Господь меня пытался вразумить. Когда уходил в армию, мать взяла образ Спасителя и хотела меня этим образом благословить. А я как взбесился. Вырвал образ у неё из рук и спрятал его. Долго его потом не могли найти, я и сам забыл, куда дел. Вот и меня Господь так же упрятал».

О том, что прошёл через лагерь, не жалел. Рассказывал: «Души там у всех обнажены, болят, живые. В миру человек не задумывается о том, как живёт, его по течению несёт. Умер кто – два дня поплакали, на девятый день посмотрели на число, выпили. И всё. А на зоне человек любую мелочь через себя пропускает, искренен до предела, всякую думу до конца додумывает. Путь мой к священству именно там начался. Как-то так получилось, что потянулись ко мне люди, исповедывались как бы. Знали: всё, что расскажут, дальше не пойдёт, и раскрывались до конца».

«Заходи, смиренный»

А вышел на волю, узнал злобу людскую. Отсидел – значит уже не человек, трави его. Несколько месяцев его ломало, нервные стрессы начались, даже в больнице помощи просил. На зоне – «Подайте чайку, пожалуйста» – никогда никого не обидишь, следишь за словами. А в миру люди развязные. Что спасло? Матушка Наталья ждала Василия два года из армии, потом десять лет из лагеря. Мама молилась. И вера, конечно, росла. Сначала Булатников ездил в котласскую церковь. Через какое-то время одна христианка из Подосиновского района спросила его: «Пойдёшь учиться в Духовное училище?» Василий сразу согласился, поехал в Киров. Там услышал: «Ты что, с таким сроком куда лезешь?» Но не отступился. Раз съездил, другой. В очередной раз секретарь владыки выходит и говорит, что Булатникову в приёме в училище отказано.

Вот что он сам вспоминал о том, что было дальше: «Ну а я немножко настойчивый. Стою у двери. Идти мне больше некуда. Долго стоял. И тут владыка меня вызывает: “Ну что ж, заходи. Смиренный, видать, так учись”. Владыка у нас – золото. Я скажу одно: он очень сильно чувствует людей. Я на него в жизни ориентируюсь – стараюсь верить людям. Но священником я не в училище стал. Многое пришлось пережить... Есть у нас в общине бабушка Агапья, мы её страшно любим. Когда церковь начали восстанавливать, она мне урок преподала. Несёт на крышу штук шесть кирпичей, слёзы текут, а она всё повторяет: “Прости меня, Господи”. А я стою, как громом поражённый, и понимаю, что мне с моими училищами такой веры едва ли когда достичь».

«Вы знаете, что такое родного отца отпевать?»

«Очень помог отец, – рассказывал мне отец Василий. – Он гордый мужик был, к церковной жизни не очень расположенный, но меня во всём поддерживал. И вот однажды слёг он в больницу. Прихожу я туда, а отец говорит: “Ну что, Васька, помираю”. Нет, отвечаю, не пришло твоё время, через месяц дрова будешь колоть. Я это твёрдо знал, ведь отец не исповедовался и не причастился, куда ему умирать. Молился я за отца сильно, чувствовал – не могу без него, не перенесу его смерти.

Стало полегче – забрал из больницы. Исповедовался он, причастился. Год прошёл. Понимал я, что он только по молитвам моим живёт, что мучается сильно, но не мог отпустить. И вот однажды в Киров я поехал, подошёл к мощам святого Трифона и понял, что нельзя больше противиться, держать отца. Ведь он страдает очень. Стоял я у мощей, и Трифон словно убеждал меня. Страшно было и тяжело, но потом как будто что-то оборвалось. И тогда я сказал: “На всё, Господи, воля Твоя, если угодно Тебе, пусть мой отец умрёт, как бы я ни противился этому”. Когда ехал домой, знал уже, что отца не застану. Так и получилось. Он умер ночью, когда я в поезде ехал.

А дальше было такое, что лучше бы и не вспоминать. Я один священник в районе был. Вы знаете, что такое родного отца отпевать?»

«Дед болотный»

«Нельзя давить на людей. Я это ещё с зоны знаю. Нажмёшь – человек внешне прихорошится, курить бросит, глаза долу опускать начнёт, а душа его для тебя потеряна навсегда. Веру нужно медленно растить, а всё лишнее само отпадёт. Не через год, так через десять лет, но зато взамен одного видимого греха не появятся два сокрытых. Спешить здесь – страшное дело. И главное – нужно доверять людям. Тогда и они себе доверять начнут. Вот у нас Ирина с Костей в одной комнате живут, а никому и в голову не придёт что плохое подумать.

И ещё. Священник не может влиять на тех людей, которых не знает хорошо, не понимает так же, как себя. Я поэтому письма писать не люблю и по телефону разговаривать. Даже номер набирать не умею. Что эти мёртвые голоса слушать? Нужно глаза человека видеть. Что сегодня ужасно – трое священников на весь район. Почти ни с кем поговорить не удаётся по-человечески, ездишь, ездишь, скользишь по поверхности. Поэтому приход наш медленно растёт. Но, слава Богу, растёт. Интеллигенция тянется, недавно в моё отсутствие моя первая учительница, которую я очень люблю, приходила.

Про то, что я по телефону говорить не умею, обязательно писать? Подумают, наверное, дед болотный».

Как рождаются общины

Постепенно вокруг стали собираться люди, в основном молодые ребята.

«Церковь наша трудно восстанавливалась поначалу, – рассказывал батюшка. – Говорил я ребятам – всё по молитве делайте. Но всерьёз они этого тогда не воспринимали. И вот осенью случилось большое несчастье. Начали падать ребята на службе, на молебне. Одержимость. Сначала двое. Я перепугался, никогда не сталкивался с этим, да и не слышал о подобном-то почти ничего. Евангелие им на головы положил, начал отчитывать. Вроде успокоились. Решил, что отбились, но это было только начало. Сразу несколько по полу кататься начали. Под Евангелие их – чуть стихли. А вечером захожу в избу – ребята лежат, а от них, как от трупов, пахнет. Лежат, а сила в каждом такая, что в порошок могут любого стереть.

Что делать, не знаю, руки опускаются, перепугался до смерти. Оставил Костю за главного, а сам с Ириной в Подосиновец к регенту нашему Марии Николаевне Коносовой – тогда только у неё телефон был. Обзвонили мы всех священников в Вятке, никто не знает, что делать. А отец мой духовный говорит, мол, молебны совершай один за другим, пока не отобьётесь. Сказал я тогда Ирине: “Останешься в Подосиновце! И всё для тебя закончится. Мы ведь все погибнуть можем”. А Ирина мне ответила, что неполезно ей оставаться, если погибать, то всем вместе.

Вечером всё продолжилось. Видно, крепко мы поперёк нечисти в районе встали. Ирина с Виктором через стены друг друга чувствуют: одного бес выворачивает – и другого трясти начинает. Я понимаю: даст кто слабину – всем конец. Кому живым не быть, кому в психушку. Все мы одно тело, одна душа, больные. А силы на исходе. Посылаю Георгия на колокольню, знаю, звона бесы боятся. Посылаю и прощаюсь с ним. Свидимся ли? Дрогнет Георгий, и сбросят его с колокольни нечистые. Он полез, а там птицы как бешеные на него набросились, свечку из рук сразу выбили. Но он добрался и звонил. Мы его потом плачущим, почти без сознания, с колокольни сняли. И я тоже реву: “Господи, помоги мне, спаси ребят”.

Выбежал на улицу, ветер сильный, тучи почти по земле стелются. Думаю, в Вятку нужно ехать, за помощью. И тут словно кто говорит мне: “Аз есмь пастырь добрый: пастырь добрый душу свою полагает за овцы. А наёмник, иже несть пастырь, емуже не суть овцы своя, видит волка грядуща, и оставляет овцы, и бегает: и волк расхитит их...” В этот момент и стал я священником, и в эти дни родилась наша община. Никто из тех, кто был тогда, меня не оставил потом, и уже не оставит. Вернулся я к ребятам. После третьего молебна наступил перелом. Но месяц потом работать не могли, были выжаты досуха».

Помню

Я помню, как приехал к ним в Яхреньгу, что недалеко от Подосиновца. Дело было ранним утром, ещё стлался туман, а я стоял среди огромных кедров близ храма, не зная, что делать, где батюшку искать. Но вижу, приближается мужик немолодой, весёлый такой, познакомились. Это был дядя Серёжа, так его здесь звали. Он отвёл меня в дом, где сидели Костя и Ирина – оба красивые и тоже весёлые. Ирина просто светилась. Я представился, и мне налили чай. И вдруг, глядя на ребят, тоже почувствовал себя счастливым.

Мы с Костей начали что-то живо обсуждать, когда вошёл Виктор, он тогда совсем юный был, добродушный такой, крупный парень. На одной руке у Вити нет кисти, на второй только два пальца, батюшка забрал его к себе из интерната, решил сделать иконописцем. Во всяком случае, с топором Витя управляться научился. Вскоре пришёл младший брат Ирины Сергей с большой рыбой в руках. Её положили в таз с водой, и вскоре она начала шевелиться. «Как мелкая рыба, так матушке несёт: пожарь, матушка, а как крупная, так к Ирише, порадовать», – рассмеялся дядя Серёжа. Я смотрел на окуня и вспомнил, что у первохристиан в виде рыбы изображался Спаситель.

Только сейчас узнал, что с ними сталось со всеми. Несколько лет назад умер дядя Серёжа. Костя стал отцом Константином – священником в Подосиновце, а Ирина – его женой. Вот почему она светилась тогда... Брат её Серёжа воевал в Чечне. В первом бою был ранен, потом вернулся в строй. Службу закончил бойцом горноштурмовой бригады. Витя Харин иконописцем не стал, но оказался последним, кто был с батюшкой в момент его смерти. Отец Василий и матушка Наталья его усыновили. В тот момент отец Василий был силён, молод, но, по мере того как слабел от болезней, Виктор всё больше становился его опорой. О последних днях и часах отца Василия рассказывает:

«В Крещение было ветрено, но молебен мы отслужили. Хотели литургию, но батюшка уже не мог. После этого слёг, мучился сильно, не мог вставать. В 10 вечера 23 января я помог ему перевернуться с правого бока на левый. Потом печку затопил, вытер батюшку крещенской водой. Начал его трясти, а он не шевелится. Не сразу пошёл я позвонить мамке. Она была в Демьяново. Не дозвонился. Тогда позвал медиков из Ровдино. Они приехали и сказали, что папа умер. Председатель сельсовета из Старой Яхреньги помог перевезти папу, то есть батюшку, в Демьяново. Там его и похоронили».

Отец Константин и Александр Лаптев вспоминают, что с каждым годом батюшка становился всё лиричнее, теплее относился к людям, больше читал духовной литературы. Он и прежде был тонким человеком, а тут просто светиться начал. Страдал ужасно. Со времён лагеря у него был повреждён позвоночник, и под конец жизни старые травмы дали о себе знать. Начало сдавать сердце. Не могу, не в силах рассказать о нём так, как хотелось бы. Это был человек, каких рождается малая горсть на поколение и без которых народа просто не будет, он превратится в население. Был простым и умным, рядом с ним всё было просто и честно, и оттого всегда было место для Христа. Прощай, отец Василий. В путь прочту тебе молитву, которой научила меня твоя мама, Валентина Прокопьевна: «Господи, благослови раба Божьего... ну, к примеру, Василия Владиславовича... ангел навстречу, Христос на пути, Пресвятая Богородица на подмогу».

Бог даст, свидимся.

В.ГРИГОРЯН

назад

вперед