Встретить диакона в годах по нынешним временам непросто. Не секрет, что многими это церковное служение воспринимается как переходное к священническому. А встретить пожилого диакона с семинарским образованием – это всё равно что прапорщика с военным училищем за плечами, то есть практически невозможно. В Вятской епархии единственный такой протодиакон – Владимир Жуков – служит в макариевской Троицкой церкви под Кировом. Богослужения, требы каждый день, хотя ему без малого 75 лет.

История встречи с о.Владимиром для меня примечательна. Сюда, к нему в домик, в первый раз я постучался много лет назад. Он не вспомнит уже, как пригласил меня в дом, как за чаем мы говорили о том о сём, и между прочим он всё подводил меня к мысли о необходимости принятия сана, о церковном служении. Я же впервые для себя пытался сформулировать, почему меня Господь призвал именно к служению Слова, говорил, что служение диакона и журналиста в этом смысле сродни. Оттого и запомнилась та встреча.

Вот снова я возле зелёного домика близ макарьевского храма, отец Владимир приглашает меня в горницу. Здесь за полтора десятилетия ни одна вещь со своего места не сдвинулась. Мы разглядываем семейные альбомы, отец диакон рассказывает о своём жизненном пути.

– Я ведь из семьи репрессированного священнослужителя – дьякона. Его забрали в 37-м году, вслед за четырьмя священниками храма, на следующую же ночь. Посадили в «чёрный ворон», увезли в Уржум и там осудили по 58 статье на 10 лет за антисоветскую агитацию. Нас, пятерых детей, пришлось воспитывать матери в одиночку. Когда его забрали, старшей было 10 лет, а младшей – год. Мне – 4 года. Государство тогда совсем не помогало. Если бы не церковь и не добрые люди, едва ли выжили бы. Постоянно все были голодные. Тяжело вспоминать... – о.Владимир некоторое время молчит. Как ни тяжело вспоминать, но я прошу его подробнее рассказать об отце – диаконе Иоанне.

– 10 лет лагерей Архангельской области он отбухал полностью. Рассказывал, что сначала попал к головорезам-уголовникам. Выжил потому, что вскоре его направили на курсы фельдшеров и определили в лагерную санчасть. Вернулся из лагерей, 20 месяцев прожил с нами и снова был арестован. Будто бы он в первый раз не досидел – добавочный срок. Кто там из начальства это придумал – не знаю. Разнарядку, наверное, спустили. Выслали его на поселение в Новосибирскую область. И там прожил шесть лет без нас. В итоге – 16 лет. Поэтому из детства воспоминаний о нём осталось мало. Помню случай (года четыре мне было): я легко оделся и пошёл из дома. Мама спрашивает: «Куда ты?» Я: «В уборную». А сам побежал к отцу, за два километра, из Нижней Шурмы, где мы жили, в Верхнюю, где находилась церковь. Пробежал это расстояние – и прямо в алтарь. Отец ахнул: «Ты откуда?!» «Из дома!»

…Вернувшись из поселения, он ещё до 1969 года служил в малмыжской церкви, потом болел года два – и скончался.

– Изменили отца испытания в лагерях?

– Нет, как он был очень религиозным человеком, так и остался до конца.

– А как вы все эти годы провели?

– Мама все 16 лет работала где придётся в колхозе, но при этом всё время была при церкви – пела, читала. Своего жилья не было. В Шурме в церковной сторожке жили все пятеро. Через некоторое время переехали в город Малмыж к бабушке. Церкви там поначалу не было, ходили с мамой в село Гоньба за 10 км. Бывало, из-за этого уроки пропускал. Мать вызывали, ругали её за то, что она меня берёт в церковь, дело чуть не до исключения доходило. Бывало, кто-нибудь из старших в школе подойдёт, сорвёт с гайтанчика мой крестик и подаёт: на, унеси бабушке и больше не надевай. Много было насмешек, притеснений, но всё-таки семилетку я закончил. Поступил в сельхозтехникум – там у меня дружок на третьем курсе учился, Владимир Ведерников, он посоветовал. Но месяца через три директор училища узнал, что мы ходим вместе в церковь. Видимо, кто-то донёс. За это нас исключили из техникума: меня – с первого курса, Володю – с третьего. Он сразу поступил в Московскую семинарию и мне написал: давай приезжай, здесь хорошо. Он сейчас, кстати, заслуженный митрофорный протоиерей, служит в г.Владимире, награждён четырьмя церковными орденами. Но в Московскую семинарию я опоздал, поехал поступать в Ленинградскую. Там меня приняли. Кстати, профессор Осипов у нас преподавал, тот самый, который потом отрёкся от Церкви. Замечательный был профессор, но крепко его взяли в оборот органы.

– Вас не смущало, что отец за принадлежность к сословию церковнослужителей попал в лагеря, а вы пошли тем же путём? И что история может повториться...

– Я когда женился, то сразу предупредил супругу, что меня тоже может ожидать участь отца. Но она не испугалась. Кстати, бумага о реабилитации отца пришла как раз в день свадьбы, в 1957 году.

Служение отца Владимира на Вятской земле пришлось как раз на пик хрущёвских гонений на Церковь. Несколько лет дьяконствовал в Феодоровской церкви, украшении набережной Вятки, последней, снесённой при Хрущёве. Спрашиваю отца Владимира, сопротивлялись ли верующие закрытию храма или страх ещё со сталинских времён не позволил открыто выступить в защиту святыни.

– Не думаю, что люди были испуганы. Если в сталинские времена не боялись… А Хрущёва просто не уважали. Уж очень хороша Федоровская церковь была, но как будешь сопротивляться? – нам сказали, что будет строительство моста через Вятку, а храм мешает. Рядом были деревянные постройки, их начали сносить. Но нас обманули: мост-то построили далеко в стороне. А храм снесли. Потом на этом месте власти придумали заложить капсулу с посланием к потомкам – не знаю, о чём уж они хотели нам, теперешним, сообщить. Долго ничего на этом месте не строили, было что-то наподобие клумбы. Потом это место заасфальтировали. А тогда сразу же после объявления о сносе храма указом архиерея нас перевели в Серафимовский собор.

– Владыка Поликарп не помогал вам защищать церковь?

– Он был довольно слабохарактерным человеком, по-моему, и нисколько не боролся за неё. Но в основном храмы закрывали при следующем владыке Иоанне.

– …Который, как многие утверждали, даже сотрудничал с властями в этом деле…

– Этого я не знаю, но помню, что ходили слухи о закрытии последнего действующего в областном центре Серафимовского собора. Но власти не решились на это. Думаю, побоялись – туда ведь ходила огромная масса людей, в праздник палец нельзя было между людьми просунуть, не то что перекреститься. Однажды, запомнилось, было двадцать восемь венчаний в один день, два священника венчали, что называется, на два круга. Молодых преследовали за это, но они всё равно шли.

– Насколько я знаю, вам довелось послужить и в центральной России, и на Юге, в Ставрополе. В чём особенность православной жизни на Севере?

– Мне думается, на Юге больше религиозности в народе и посещаемость храмов лучше. У нас в храм вообще стали плохо ходить.

– От чего это зависит – от народа или священников?

– От народа, думаю, там он более богобоязненный. И приходы там побогаче. У духовенства, как правило, свои дома, и у меня свой дом был.

– И всё-таки вы направили владыке Хрисанфу прошение о принятии обратно в Вятскую епархию?

– Там люди другие. Здесь роднее, ближе как-то. Ностальгия, всё время тянуло сюда. И вот, как вернулся в 1994-м, так и служу здесь…

Всё-таки я не мог не спросить отца Владимира о том, почему он так и не принял священнический сан. Так «прапорщиком», на вторых ролях в храме и служил всю жизнь.

– Смотря за чем идёт человек в церковь, – ответил о.Владимир. – Из семинарии меня забрали в армию (экзамены за последний курс сдавал экстерном). И вот, помню, едем мы в эшелоне с другом на Дальний Восток и говорим о планах на будущее. Он: «Я только попом буду!» А я: «Нет, я только дьяконом». Я не стремился к священству с молодости. Мне много раз предлагали стать священником, но я всегда отвечал, что иду по стопам отца: он был протодиаконом, и я тоже надеюсь, что похоронят меня в сане дьякона. Отец тоже мог стать священником, но, по-моему, какое-то убеждение у него было диаконское. На самом деле молодые не всегда задумываются, что священник – это огромная ответственность. Своих грехов много, а ведь надо ещё чужие брать, молиться о тех, кто тебе будет исповедоваться. Чисто по-человечески для меня гораздо интереснее диаконство. Я люблю церковную службу, а ведь во время неё в основном идёт именно диаконское служение. Может быть, ещё мой характер сказался – я не очень общительный, а священник всё время должен быть с прихожанами.

– Значит, за всю жизнь вы ни разу не пожалели о своём семинарском выборе?

– Кем служить, в конце концов, ведь не самое главное. Главное – не забывать Бога и жить по божеским законам. А к этому призваны все – хоть ты священник или дьякон, хоть мирянин.