СТЕЗЯ
«ГДЕ ТВОЯ ОДЕЖДА БЕЛАЯ»Не успеть!
Мысль написать об Анатолии Першине никогда не приходила мне в голову, хотя знаю его, кажется, очень давно. Может, потому, что нас слишком многое связывает? Это и общий духовный отец – архимандрит Трифон, и общие знакомые, и та борьба за строительство в Петербурге подворья Антониево-Сийского монастыря, которую мы в редакции всегда переживали как свою. История «побед и поражений» Сийского подворья длится уже тринадцать лет, и Анатолий, главный его строитель, словно бы слился с этой историей: подворье – это Першин, а Першин – это подворье. И ни разу у нас не возникало вопроса: а почему он всё это не бросит? Другой бы давно отступился. Ну какой «нормальный» человек 13 (!) лет без перерыва станет биться о стену непонимания, снова и снова собирать документы, поднимать общественность, придумывать разнообразные «ходы», чтобы уговорить местную администрацию? Что движет этим человеком?
Поводом для встречи с Першиным стала весть о том, что его рукоположили во диаконы и скоро он станет священником. Приехав в Петербург, набираю знакомый номер: «Анатолий... извините, отец Анатолий, вы сейчас на подворье?» Из трубки доносится шум мотора. Отец диакон объясняет, что в данный момент он возвращается со службы из Александро-Невской лавры, где проходит «курс молодого священника». Затем перечисляет срочные дела по подворью, после которых только и сможет освободиться для встречи. По всем прикидкам, освободится он где-то к полуночи. «Впрочем, вот есть окно – в 10 вечера встречаю груз из Сийского монастыря, – вдруг вспомнил о.Анатолий. – На Ладожский вокзал сможешь подскочить? Оттуда вместе заедем на Литейный, где у нас книжный склад, там и поговорим».
|
В назначенное время о.Анатолия на перроне нет. Догадываюсь заглянуть в вагон – диакон уже там, ворочает коробками. «Это газеты Архангельской епархии, прислали сразу за несколько месяцев», – поясняет он. Мы вместе с пассажиркой, сопровождавшей груз, заталкиваем коробки в багажник машины. Отец Анатолий лихо трогает с места, проносимся по какому-то пандусу и вливаемся в железный уличный поток.
– Не любитель я автомобилей, – обернулся через плечо о.Анатолий, – но вот уже три года, как пришлось сесть за руль. Иначе, ну, ничего не успеть!
По пути на книжный склад сворачиваем на улицу, где у нашей пассажирки забронирован гостиничный номер. Подхватив её сумку, Першин берётся доставить её до порога, но скоро выясняется, что женщина неправильно запомнила номер дома. Минут сорок они ходят по лабиринту питерских двориков, выясняя адрес странного отеля. «Иначе ничего не успеть», – вспомнилось сказанное в сердцах отцом Анатолием. Конечно, если по первому зову всем помогаешь...
Я тем временем сижу в машине и листаю «Духовный сеятель», привезённый из Архангельска. На последней странице под рубрикой «Аксиос!» натыкаюсь на заметку:
«16 марта, в день Торжества Православия, во время Божественной литургии, которую совершал владыка Тихон в сослужении архангельского духовенства, был рукоположён во диакона исполняющий обязанности настоятеля подворья Сийского монастыря в Санкт-Петербурге Анатолий Першин.
Родился А.В.Першин 1 февраля 1958 года в пос. Выползово Бологовского района Тверской области. Окончил школу в 1975 году, служил в армии, затем закончил музыкальное училище. В 1985 году переехал в Ленинград, организовал музыкальный коллектив. В 1989 году получил тяжёлую травму. В 1995 году впервые приехал в Сийскую обитель и провёл здесь четыре месяца в молитвенном усердии, получил благословение настоятеля монастыря на создание в Санкт-Петербурге подворья обители. Успешно справляется с возложенным на него послушанием. Женат, имеет детей».
На той же странице рассказывается о первом концерте колокольных звонов на Сийском подворье в Петербурге. На снимке – парнишка, дёргающий за колокольную «упряжь». Это сын Анатолия. Вот ведь, уже династия на подворье появилась...
– Ну, времени терять не будем, – плюхается в водительское кресло отец диакон. – Пока на склад едем, ты обрисуй, о чём спрашивать собираешься.
Действительно, о чём? В той заметке вроде всё сказано: родился, окончил, служил...
Рок-история
Не мудрствуя, начал я с самого тривиального вопроса: «Ваши родители были верующими?»
– Да нет, какое там, – выворачивая на Староневский проспект, ответил о.Анатолий. – Отец был коммунистом, как и положено офицеру, прошедшему всю войну. Мама тоже воевала, там, на фронте, они и встретились. Потом отец служил под Бологое – рядом с воинской частью я и родился.
Песня про Бологое, 80-е годы. Автор-исполнитель А.Першин. |
– Бологое-то посерёдке между Москвой и Петербургом. Почему не Москву выбрали, а сюда приехали?
– А куда ещё податься начинающему рок-музыканту? Вон там впереди есть улица Рубенштейна, – Першин показал в окошко. – Там был знаменитый на весь СССР рок-клуб, где начинали Цой, Гребенщиков, собирались известные группы. А я ведь с раннего детства музыкой увлекался – ещё до школы слушал по радио народные песни и пытался их воспроизвести на подручных инструментах. Потом самоучкой освоил баян, игру на гитаре, стал сам сочинять песни. В своём посёлке Выползово налаживал самодеятельность, участвовал в фольклорных ансамблях. Но когда после окончания музыкального училища вернулся из Калинина к себе в посёлок, то заскучал там. И решил отправиться на покорение большого города...
Машина затормозила у площади Восстания, пропуская поток, несущийся по Лиговскому проспекту.
– Вон слева Московский вокзал, – кивнул о.Анатолий, – а справа гостиница «Октябрьская» – только через площадь перейти.
Песня про Ленинград, 80-е годы. Автор-исполнитель А.Першин. |
– Вы так и оставались бардом, ни к кому не примыкая?
– Мне не раз предлагали создать свой ансамбль. И в 1987-м он появился, под названием «Туши свет!». Сейчас смешно вспоминать. Состоял он из меня и ребят, перешедших из групп «Совдеп» и «Нокаут». Репетировали мы в клубе общежития Института целлюлозно-бумажной промышленности, где в своё время начинал «Зоопарк», а потом репетировали многие другие группы. Продержались мы почти год, пока двое ребят, не выдержав моей фольклорной направленности, не ушли в «Скорую помощь», где играли «нормальный» металлический рок. К нам пришли другие ребята, в том числе хороший аккордеонист, и «Туши свет!» преобразовался в группу с шахматным названием «М.А.Т.». Некоторые переводили эту аббревиатуру как «музыкально-алкогольное товарищество». Вскоре выпустили мы дебютный альбом «Жертвам урбанизации посвящается».
– Вы выступали только в Ленинграде?
– В 1988-м втянулись в непрекращающиеся гастроли: Северный Кавказ, Ростов, Украина, Поволжье. Публика хорошо нас встречала, нравились мелодии и тексты. Тогда же мы участвовали в Международном рок-фестивале «Акция мира» в Киеве, где меня арестовали. Как раз была Пасха, и я поздравил всех со сцены с Воскресением Христовым. Из-под ареста выпустили только после вмешательства известного кинорежиссёра Петра Солдатёнкова.
В начале 1989-го наш «М.А.Т.» вышел в финал «Музыкального ринга», тогда очень популярного в Союзе, его по телевизору показывали. И тут нас пригласили в Америку. Некий Тарлбэк загорелся идеей собрать лучших советских рок-музыкантов и показывать их в городах США, ну, как обезьян в цирке.
Першин смеётся:
– Я, конечно, образно говорю. В Америке и правду интересовались, что там поют в СССР. Пригласили также «ДДТ», «Машину времени»... А у меня была такая смешная электрогитара – под струны спички какие-то насованы, резинки, подложки. И Тарлбэк говорит: «Подари мне свою гитару». Отвечаю: «А мне играть больше не на чём, одна она у меня». А для них это, знаешь, экзотика: как медведь на балалайке умеет играть, так, наверное, и мы для них были. «Подари!» – не отстаёт. А инструмент-то у меня – гриф от одной гитары, корпус от другой, из берёзы, с трещинами. Но он хорошо звучал. Купил я его у одного рок-музыканта из группы «Патриархальная выставка», у Юры Рулёва.
– И что же, отдали гитару американцу?
– Уговорил он. Сейчас эта гитара в Нью-Йорке, в музее рок-н-ролла. Американец же вместо неё подарил мне «Фэндэр Стратокастер».
– Серьёзная фирма?
– Да-а... Очень серьёзная. Ну вот, подписал я контракт с его компанией Turlbeck Production – и на этом моя музыкальная деятельность закончилась.
– То есть как? А как же Америка?
«Душа моя...», 80-е годы. Автор-исполнитель А.Першин. |
– Понимаешь, жил-то я в коммуналке, в дворницкой. И в июле 1989-го случилась коммунальная история – сосед меня ножом зарезал.
– Как зарезал...
– Да насмерть почти, одиннадцать ножевых ран. Привезли в реанимацию, когда уже истёк кровью. Пока врачи пытались вернуть к жизни, попал я на тот свет. И не в рай попал, как все обычно попадают, – как это описывает Моуди в «Жизни после смерти». Нет, Господь показал мне ад. И вернулся я оттуда совершенно другим человеком. Понял, что существует...
Отец диакон замолчал, вглядываясь в дорогу. Совсем уже стемнело, и Литейный проспект, на который мы свернули, казался бесконечным чёрным коридором с плывущими по нему разноцветными огоньками.
– И что там было? – наконец, спрашиваю его.
– Ничего. Кроме боли.
Об аде
– Сначала я почувствовал, что ухожу, – продолжил рассказ Першин, – словно в другое измерение ухожу. Землю увидел, как она удаляется... И пока она удалялась, я всё время перебирал миллионы вещей и миллионы каких-то понятий, которые могли бы меня оставить на этой Земле. И ни за что не мог зацепиться. Ни родственные связи, ни любовь к чему-то – ничто не могло удержать. Как ни банально это звучит, вся жизнь прошла перед глазами: я понял, ч т о неправильно сделал, и хотел рвануться обратно. Но тела-то нет! Никак назад не повернуть. Вижу, скольких я обидел, скольких... Это как-то сразу всё выплывает – и тебе хочется тут же изменить это, исправить. Ты вдруг понимаешь, что жил совершенно неправильно. И вот я искал ключ возвращения, перебрал миллионы вещей – и нашёл его. Не знаю, может, это мне Господь подсказал. Это была... песчинка. Просто песчинка, из которой состоит земля. Только подумал про песчинку, вдруг яркая вспышка, и я увидел за собой светящееся существо с мечом. Он как бы взял меня вот так, сзади, и вытащил из ада.
– А почему вы решили, что это ад?
|
– Потому что хуже ничего не бывает. Это когда боль нестерпимая, когда ты не можешь терпеть ни одной секунды, а каждая секунда длится вечность. Нестерпимая потому, что это не физическая боль, которую ещё можно перетерпеть, а боль души. Ты превращаешься в нечто такое маленькое и болящее. И терпеть это невозможно, повторяю. Когда Господь руками ангела вытащил меня из этого состояния, очнулся я в палате. И был уже другим человеком.
Потом, когда я рассказывал всем про эту «нефизическую» боль в аду, то не мог подобрать слов. В больнице один учёный также подходил, интересовался опытом клинической смерти – не знаю, понял ли меня. Это невыразимо. Когда меня выписали и я вернулся к прежней жизни, то начал замечать в некоторых людях, в жизненных ситуациях как бы предголоски того ада. Это тоже невыразимо, как интонация. Оказывается, преддверие ада начинается здесь, в нашей реальности. Мы уже сейчас начинаем готовить себе ад – и страшно это видеть. Здесь мы с Богом и наши грехи покрываются Им. Но если после смерти Бог отступится от нас, то мы останемся наедине со своими грехами. Это и будет ад. Нестерпимый, невыразимо страшный.
Позже я прочитал, что один старец побывал в таком же состоянии и после этого сразу затворился: «Братия, всё! Я увидел такое, что всю жизнь буду молиться, а вы мне только еду приносите. Если не возьму еды, знайте, что помер. Молитесь за меня...» Понимаешь? Что мне было делать: стал я искать старцев, чтобы узнать, зачем мне Господь такой опыт дал, как исправиться, как спастись.
– И всё-таки, что вы там видели? Ад – это тьма?
– Это – ничто. Даже не тьма. Когда-нибудь я, может, подберу слова и это дело опишу. Когда появится возможность. Пока же не до этого.
Подворье
– Вы сказали, что после больницы не могли определиться, как дальше жить. И что вам помогло?
– Помог Юра Шевчук, который посоветовал: поезжай в Антониево-Сийский монастырь к отцу Трифону. С батюшкой Юра познакомился во время гастролей в Архангельске. Ночевал он у своего друга, художника из архангельского андеграунда. Сейчас этот его друг – отец Сергий, возглавляет иконописную мастерскую Сийского монастыря. А тогда он пригласил к себе отца Трифона, у него на квартире Шевчук с ним и познакомился.
Поехал я на Сию, проникся молитвенной монастырской жизнью. Всё встало на свои места. Спустя время отец Трифон благословил вернуться в Питер, чтобы основать здесь монастырское подворье.
Это подворье – как оно нам даётся – достойно отдельного описания. Знаешь, многих вещей я просто не понимаю! Такое чувство, будто оказались мы на каком-то острие, на грани какой-то борьбы. Почему мы идём таким трудным путём? Ведь тринадцать лет длится эта история. Может, это из-за моей безалаберности – бывает же, человек ищет трудностей на свою голову. Или, действительно, Господь так нас испытывает? Но в чём тогда промысл Его об этом подворье?
Лично я так понял: мне самому ни в коем случае нельзя допускать сомнений, что подворье будет. И именно на том пустыре, как изначально было благословлено. Многие люди, которые были с нами, плюнули на это дело, сказали: всё равно ничего из этого не получится. А другие говорили, что это безумие, мол, зачем. Какой-то далёкий северный монастырь, малоизвестный – и вдруг в Петербурге...
– Но здесь ведь существуют подворья: Оптиной пустыни, Валаамского, Александра-Свирского монастырей.
– Они или принадлежат Петербургской митрополии, или ставропигиальные – в непосредственном подчинении Святейшего Патриарха. До революции, действительно, в Северной столице имелись подворья Архангельской епархии, была даже часовня, освящённая в честь преподобного Антония Сийского. Но в 1934 году её сровняли с землёй. И сейчас в Петербурге нет ни одного подворья из другой епархии. Мы – первые, и Святейший Патриарх благословил нас. Это уникальный опыт со всеми деликатными межепархиальными моментами. Тут, в Петербурге, очень сложно удержаться. А мы уже восемь лет официально существуем как подворье, удерживаем маленькую частицу Архангельской области. Уже все в Петербурге знают о нас, местная пресса много писала о наших трудностях. Знают также, что существует храм преподобного Антония Сийского. Он хоть и небольшой, деревянный, но в нём уже возносится молитва, идёт литургия, люди ходят, дети причащаются, крестятся, исповедуются – храм действует как живой организм. И люди любят его. И чудесные явления в нём происходят. Значит, что-то уже стронулось с места? И прав был старец Николай с острова Залит, когда говорил, что подворье здесь обязательно будет.
– За отсутствием других подворий, вы, получается, представляете не только Архангельскую епархию, но и весь наш Север?
– Да, меня иногда обвиняют в каком-то глобализме, но я всегда хотел, чтобы Сийское подворье стало центром культуры всего Русского Севера.
– Под этой «общесеверной» маркой, наверное, проще пробивать свои планы в администрации?
– Нет, не проще. Наоборот, чиновники боятся, что мы затеем грандиозные планы и потребуем для этого ещё земли. Вся проблема в этом. В Петербурге идёт уплотнительная застройка и цены бешеные на землю. Наш участок в два гектара, на который мы претендуем, стоит более 10 миллионов долларов. Кто нам его просто так отдаст?
– Но вы же начали раньше, когда таких цен не было!
|
– Да, раньше было проще. Никто не спорил, что в Калининском районе, севернее Муринского ручья, нужно строить храм. Там ведь огромный жилой массив из многоэтажек, а до ближайшей церкви на Шуваловском кладбище добираться около часа. Имелись и место под храм, и подворье – обширный парк с озером, между улицами Ольги Форш и Демьяна Бедного, размером 15 гектаров, где жители в летнее время отдыхают и выгуливают собак. Комитет по градостроительству предложил нам уголок этого парка, 0,6 гектара. Отдыхающим мы там не могли помешать, наоборот, комплекс подворья заслонил бы собой гаражи и другие невзрачные постройки, в общем украсил бы парк. Потом выяснилось, что на это место претендует бензозаправка. Дальше – больше: появились новые претенденты. Мы не сразу поняли, что администрация района хочет или продать этот участок, или построить на нём что-то доходное. А мы им постоянно мешали – поднимали общественное мнение, подключали разных авторитетных людей, защищались, как могли. Под конец глава района на нас озлился и устроил так, чтобы этот участок использовался под губернаторскую спортивную программу. То есть столкнул нас с губернатором Матвиенко. И вот начали рядом с нашим храмом строить спортивный комплекс.
– То есть ни нам, ни вам?
– Почему же. Этот спортивный центр будет в ведении Калининского района. Обещают, что в нём станут бесплатно заниматься школьники. Хочется в это верить, но чаще на практике из этого получаются фитнесклубы и качалки всякие – очень даже платные. Комплекс строится быстро, узбеков нагнали целую кучу. С трёх сторон нас окружили, перекрыли подходы – теперь покойника на отпевание не подвезти и свадьбе не подъехать.
Помогут... космонавты
– И что же вы, сдались?
– Нет, конечно! Долго рассказывать, но ситуация сейчас такова. На том же пустыре нам вроде как выделяют другой участок, примыкающий к улице Ольги Форш. На эскизном проекте губернатор Матвиенко поставила резолюцию: «В установленном порядке», что уже отрадно, поскольку раньше мы получали от неё только краткое «нет». Будем строить здесь второй храм и помещения подворья. Напротив этого участка, примерно в ста метрах на улице Ольги Форш, нам уже в безвозмездное пользование передали 90 квадратных метров на первом этаже жилого дома. Собираемся там открыть просветительский центр – это давняя наша мечта.
Второй храм у нас будет, наверное, во имя Архангела Михаила – под таким именем он у нас по документам проходит. Как ни странно, в Петербурге нет ни одной церкви в честь предводителя Небесных Сил. Только в Михайловском замке есть, но там храм домовой. Другие же Михайловские храмы – они все за пределами города, например в Токсово. Так что наш будет первым, если кто-то другой не опередит.
– Думаете, препятствовать вам больше не будут? – всё-таки сомневаюсь я.
– Открою один секрет, о котором мало кто знает: сейчас нас поддерживают космонавты. Надеюсь, они замолвят слово.
– А космонавты здесь при чём?
– Так они ж давно помогают Сийскому монастырю. Плесецкий космодром ведь находится рядом, одна из стартовых площадок расположена на месте, где когда-то подвизался преподобный Антоний Сийский. А в Петербурге тоже есть космонавты, даже музей космонавтики имеется – в Иоанновском равелине Петропавловской крепости, где в 30-х годах прошлого века разрабатывались первые ракеты и ракетные двигатели. Там же рядом профильный институт находится. И там давно уже хотят построить свой храм, чтобы в нём поминать погибших космопроходцев и молиться об успехе новых полётов. Сначала такой храм они хотели построить на Валааме, но там он сгорел. Но почему бы не построить его в самом городе? Чем космонавты хуже моряков, у которых в Питере есть свой Морской Никольский собор? Вышел я на Гречко, который возглавляет Северо-западное отделение федерации космонавтики России, и он поддержал идею сделать наш будущий Михайло-Архангельский храм «космическим». Может, это поможет.
Я вот иногда думаю: в чём промысл Божий о нашем подворье? Ведь столько трудностей, препон... А потом смиряюсь и продолжаю делать своё дело. Всё в руцех Божиих, на Него только и упование.
Голос на плёнке
На Литейном отец диакон сворачивает под арку дома № 7, и мы въезжаем в типичный питерский двор-колодец с мрачными облезлыми стенами. Впрочем, стены заставлены строительными лесами. Это уже примета такая – где Першин, там что-то обязательно строится. «После ремонта красивый дворик будет», – глянув хозяйским глазом на леса, говорит он. Мы выгружаем коробки. Несмотря на позднее время, на первом этаже горят окошки – это в книжном складе Сийского подворья запозднились сотрудники, юноша и девушка. Они помогают занести газеты.
О чём ещё говорили мы с отцом Анатолием – уже в спокойной обстановке, среди стопок книг и газет, среди икон? Сейчас трудно вспомнить, а диктофонная запись куда-то подевалась. Говорили мы о жизни. Будущий священник вспоминал о поселковом детстве, о ленинградском рок-клубе, словно прощаясь со всем этим. Подарил мне несколько музыкальных записей того времени.
Слушаю сейчас низкий красивый голос, поющий в стиле блюз под акустическую гитару: «Это где-то между, это где-то между Петербургом и Москвой – Бологое! Болого-ое! Да и сам я где-то между, да и сам я где-то между – между небом и землёй в Бологое, в Болог-гое!» [скачать]
А вот другая песня барда Анатолия Першина – грустная, щемящая сердце, написанная, наверное, когда он приехал в град Петра Великого: «Это город, это дом, это мы с тобой идём. Это небо и вода, это ранняя звезда... Разноцветные огни, в этом мире мы одни. Только город на песке, только птицы вдалеке...»
[скачать] А вот новые мотивы: «Душа моя, окаменелая, зачем не любишь, ищешь лжи? И где твоя одежда белая? Одни мечтания и миражи. Душа моя была доверчива. Но суета земных сует и жизнь пустая и беспечная затмили мне Небесный свет...» [скачать]Удивительна магия звукозаписи. Этого мятущегося, идущего вслепую человека уже нет – он закончился там, на «том свете», куда Анатолий попал во время клинической смерти, чтобы возродиться в ином качестве. Но голос, садняще призывный, остался: «Душа моя, окаменелая...» А ведь это была молитва. И Господь её услышал.
М.СИЗОВ
фото автора.
Телефон подворья Антониево-Сийского монастыря в Петербурге (812) 272-42-77. Адрес электронной почты: siya@bk.ru
 | назад |
| вперед |  |
