ВЕРТОГРАД
СТИХИ О.ЛЕОНИДА САФРОНОВА
Введение
К Богу ревностью палима,
В храм святый Ерусалима
По пятнадцати степеням
Шла Она с нездешним пеньем.
А за Нею со свечами,
Пряча крылья за плечами,
Шли неведомые гости,
Говоря: «Премудрость. Прости».
А навстречу вне степеней,
Всех в тот год первостепенней,
К Ней спускался по воздухам,
Окрылённый Божьим Духом.
Как Премудрости науку,
В страхе брал Её за руку
И вводил Ученье это
Прямо в скинию Завета.
Это чудное явленье
Вызывало удивленье
У всего Ерусалима,
Но влекло неодолимо.
Лишь Иоаким и Анна
Улыбались, как-то странно,
Провожая плод родимый
В тайну тайного вводимый.
2000
Евдоким
Жил преподобный Евдоким
В стране Каппадокии,
Он был каким-то не таким,
А все, как все, такие.
Он жил молитвой и постом:
Лишь на воде и хлебе.
И в животе его пустом
Всегда светло, как в Небе.
Вдруг над одним из городов
Он стал градоначальником –
Для нищих всех сирот и вдов
Заступником-печальником.
Прожив до тридцати трёх лет,
До возраста Христова,
Он свой святой оставил след
Среди жилья простого.
Душа, не ведая преград,
На Небо улетела.
И поместили в Цареград
Его святое тело.
Над ним воздвигли Божий храм,
Как облачили в схиму.
Чтоб избежать семейных драм,
Молитесь Евдокиму.
«Иверская»
По морю, как по скатерти,
Неся всему живот,
Икона Божьей Матери
Сама собой плывёт.
И кровь струится алая
Из раненой щеки,
И хочет Боже малое
Сойти с Ея руки.
«Почто не хочешь, Боженька,
Ты Матерь пожалеть?
Промокнет в море ноженька
И можешь заболеть!»
Навстречу ветер «сивера»
Им хочет дать возврат...
Плывут они до Ивера,
До монастырских врат.
У врат один монашечек
Сидит, псалмы поёт,
Вдруг видит: в море ящичек
Светящийся плывёт.
Плывёт себе, качается,
Как рыбка на волнах...
В одежды облачается
Служебные монах.
Звонит заря вечерняя,
Рыбак спешит на клёв...
Горе идёт свечение,
А долу льётся кровь.
1999
Видение
В России всё идёт на слом
Без войн кровавых и без драки...
Гудели сосны за селом,
И выли в сумерках собаки.
Лишь я от мира в стороне
Стоял у сломанного храма,
И вдруг во тьме открылась мне
Братоубийственная драма.
Я видел, как средь русских сёл
Осатанелыми толпами
На брата брат угрюмо шёл,
Как в поле, с острыми серпами.
Не поняв, кто из них правей,
На жатве головы сложили.
Лишь люди хамовых кровей
Вокруг, как вороны, кружили.
Шипя, гражданская война
Из душ безродных выползала,
На храмы скалила она
Своё раздвоенное жало
И била в бешенстве хвостом,
Когда, из дыма, из огня ли,
Одной молитвой и постом
Её монахи изгоняли.
И Патриарх всея Руси
Святейший и Светлейший Тихон
Стенанья к Богу возносил
В каком-то изумленьи тихом.
Я слышал: Русская земля
Уж заводила песню вдовью,
Где Царь и Царская Семья
Христовой истекали кровью.
Та кровь текла по всей стране,
Рекой текла... Не потому ли
И даже те, кто в стороне,
В реке кровавой потонули.
То небывалый был потоп.
Его б не видеть никогда вам!
Я быстро в храм вошёл, а то б
И я погиб на дне кровавом.
Крестилась бледная рука –
В груди волненье умолкало.
Текла кровавая река
И храм угрюмо обтекала.
Потом опять сомкнулся мрак –
Пропало страшное виденье.
И только – дикий вой собак
И сосен грозное гуденье.
Огоньки
Сквозь тонкие заросли ивы,
Колоды, коренья, пеньки
Во мгле, будто дети, пугливы,
Дрожат деревень огоньки.
Посмотришь взволнованным взглядом
На свет за далеким жнивьём –
И вот огоньки уже рядом,
Они уже в сердце твоём.
Уж волки в полях завывают,
А тихие эти огни
И сердце твоё согревают,
И Русь освещают они.
* * *
Уныло осенняя роща
Роняет последний листок.
И в сумерках белая лошадь
Всё щиплет затерянный стог.
Полгода живёт горожанка
В забытой деревне родной.
На что ей такая лежанка,
Давно уж без мужа одной!
Лишь кошка да старая крыса,
Да в сердце печальная боль...
Великая в прошлом актриса,
Свою не сыгравшая роль.
Похожа на позднюю осень,
Что близится резко к концу,
Ей белое платье – не очень,
Ей чёрное платье – к венцу.
Не то чтобы очень красива,
С чертами былой красоты...
Куда ты несёшься, Россия,
Как лист золотой с высоты?!
Деревни твоей и селенья,
Теперь уж моли не моли,
Коснулось осеннее тленье,
Когда ты коснулась земли.
А помнишь, ты верила в Бога,
Взлетая к небесным хорам...
Укрыта листвою дорога,
Ведущая в сломанный храм.
Давно уж прошло «бабье лето» –
Его не вернёшь всё равно...
И медная мелочь с билета
Со звоном пошла на вино.
Пошла – и не надо закуски...
Родная, в году роковом
Нам русским привычней по-русски
Беду утирать рукавом.
Сидит. И с таким же прохожим,
Попавшим в сплошной переплёт,
На давнюю юность похожим,
Вино невесёлое пьет.
Коса, как тяжёлая ноша,
И бледный румянец ланит...
А в сумерках белая лошадь
Уздою звенит и звенит...
И в доме родимом осталось
Прожить ей последнюю ночь...
И ждёт её в городе старость
И мужем забытая дочь...
* * *
День за днём, не греша и не каясь,
Проживала ты жизнью святой
И не видела, как, спотыкаясь,
В небе кружится лист золотой.
На работу брела ты селеньем
И не чуяла, как под пятой
Умирает, охваченный тленьем,
С неба свергнутый лист золотой.
И партейный мужик-председатель
Посреди бессловесных овец
Был не только колхоза создатель –
И семейного мира творец.
И однажды, лишь только однажды,
И с тобой приключились дела:
Ты, духовной не выдержав жажды,
Одинокая, дочь родила.
И за это тебе как награда:
И уход в пожилые лета,
И по смерти – стальная ограда
И с крестом из гранита плита.
Облетели за кладбищем рощи.
Мир до веточки ветром продут.
Скоро черви съедят твои мощи,
Внуки дом на дрова продадут.
Золотая облепиха
Золотая облепиха
Бабьим летом расцвела.
Так под старость лет попиха
Вдруг попа с небес свела.
Ходит спелым урожаем
С головы до самых пят,
Шепчет: «Батя, нарожаем
Кучу новеньких попят.
Чтобы всяк попёнок вырос
Не ребёнок – золотарь.
Девка – марш ко мне на клирос,
Коль сынок – к тебе в алтарь.
Чтобы Пети, Павлы, Гали –
Наш достаток и послед,
Всей оравой помогали
Нам служить под старость лет.
Ослабеем, захиреем,
Будем вдруг валиться с ног,
Тут и станет архиереем
Самый маленький сынок.
На-ка, во-ка, погляди-ка,
Как он важен и сердит,
И сурово, как владыка,
На родителей глядит.
И хотите ль, не хотите ль –
Все пойдём к нему на суд...
Что ты, милый наш святитель,
Ковыряешься в носу?..
Вот придут старушки к Вите,
Напустив смиренный вид,
Скажут: “Вить, благословите!”
Вить их всех благословит.
А на что, и сам не знаешь,
Без угла и без ремня
Вырастая: “Кашу, на, ешь!
Витя, слушайся меня!
Выбирай пошире ложку,
Кашу ешь, расти до звёзд...
Отпусти, владыка, кошку,
Не тяни её за хвост”.
Может, станем в день прощеный
Со скуфейкою в горсти:
“Ты уж нас, Преосвященный,
Наш сынок, за всё прости:
Что давали много каши,
Чтоб скорей ты мог расти.
Ты уж нам промашки наши,
Бог простил, – и ты прости”.
Стану я рукою липкой
За подол его ловить,
Он одарит нас улыбкой
И, простив, благословит.
На отца с усмешкой хитрой
Словно в детстве поглядит
И высокой шапкой-митрой
Он скуфейку наградит.
Только нам к чему награды
Средь берёз и средь осин!
Без наград мы дюже рады,
Что у нас владыка-сын.
Что грустишь, мой сельский батька,
Выпрямляйся поскорей,
Горю спину не горбать-ка:
Старость нам не архирей.
Без детей совсем одна я,
Да и ты, как перст, один.
Где-то дочь живёт родная,
С незапямятных родин.
Да и та давно не пишет,
Приезжает раз в году...
Облепиха жаром пышет
Золотым у нас в саду».
2003
Награды
«Папа-поп, вставай скорей,
Хватит дрыхнуть в койке!
К нам приехал архирей
На машине-тройке!»
Из несмазанных дверей
Скошенного дома
Выбегает иерей,
Сгорбясь, как от грома.
Смотрит. Видит: у ворот, –
Мол, сюда поди-ка –
Городской стоит народ,
Впереди владыка.
Хошь не хошь, а привечай
Всех, кого не звали.
На столе дымится чай
В новом самоваре.
Иерей до неба рад.
Попадьиха рада:
С детства не было наград,
А теперь – награда!
Поп сидит, слегка святой,
Как молитва в требе,
Крест сияет золотой,
Словно месяц в небе.
На ногах носки худы,
Пятки смотрят дико.
«Се награды за труды! –
Говорит владыка, –
Что служили на селе
Вы полвека честно».
На дубовом на столе
Присно всё и пресно.
Гости чинно пьют-едят,
А на них, как свечки,
Очи маленьких ребят
Светят прямо с печки.
Вдруг один попёнок – хлоп! –
Гости так и сели...
От хлопка проснулся поп
У себя в постели.
Трёт в испуге бедный лоб,
Не поймёт спросонок:
То ль с небес свалился клоп,
То ли поросёнок.
И никто ни пьёт, ни ест
За столом дубовым...
В небесах сияет крест
Месяцем медовым.
Улыбаясь, светит он
Детям прямо в глазки.
И к чему бы этот сон
Накануне Пасхи?!
Номера
На бугре за серой зоной
Завершив житейский круг,
В поределой роще сонной
Ты лежишь, безвестный друг.
Отчего ты рано помер?
Не больной, не инвалид,
На твоей могиле номер
Ни о чём не говорит…
Как последний Суд твой Страшный,
Нависает над тобой
Водянистый карандашный
Страшный номер голубой.
Может, метким автоматом
Получил ты дырку в лоб –
И тебя в х/б помятом
Уложили спешно в гроб.
Может, был ты вор в законе
На тюрьме который год
И томился, как в загоне
На убой рабочий скот.
Может, был ты злой грабитель,
И с тоски от прежних дел
В монастырскую обитель
Ты потом уйти хотел…
Может, сел в тюрьму по пьянке,
Не нахален, не бесстыж,
И по воле, и по мамке
И в гробу ещё грустишь.
Может, то и это, может,
Может всё в твоей судьбе…
Отчего мне сердце гложет
Эта дума о тебе?
Я не знаю, что ты, кто ты,
Много вас таких ребят…
Как небесные вороты,
Журавли вдали скрипят.
По большим дорогам лужи
Вьюга снегом замела.
Неприкаянные души.
Голубые номера.
2004
Перевёрнутый баркас
В захолустье сельском, нищем,
Вынув душу напоказ,
Голубым зияет днищем
Перевёрнутый баркас.
Без него большие воды
Проплывают по реке,
Словно чьей-то жизни годы
Пребывают налегке.
А хозяин?! Где хозяин?!
По кустам крадётся вор.
С сельских слышится окраин
Громкий смех и разговор.
Там живёт в угаре пьяном
Флота русского матрос,
И его корабль бурьяном
Весь до донышка зарос.
Без него я не осилю
Сдвинуть в воду с вражьих глаз
Деревянную Россию –
Перевёрнутый баркас.
2005
Русская воля
Русь Святая. То пни, то коряги,
То нездешних цветов аромат.
Полосатый бежал из тюряги,
Прихватив по пути автомат.
В автомате всего три патрона,
Три патрона свинцовых-стальных...
Дома ждёт его тётка Матрёна,
Схоронив без него остальных.
Десять лет не бывал он на воле,
Не гулял средь больших городов.
Десять лет было дочери Оле,
А теперь уже двадцать годов.
Десять лет, как законной женою,
Бедолаге служила тюрьма.
Пахнет поле горбушкой ржаною –
Даже сытого сводит с ума.
Двое суток он шёл от погони,
Так, что ветер свистал в голове,
А на третьи – блеснули погоны,
Как заря, с литерами «ВВ».
«Эх! Сейчас бы очищенной чарку!» –
В горле сердце, как глиняный ком...
Задавил он руками овчарку,
Задавил и добил кулаком.
Отпихнув от себя неживое,
Он подумал: «Вот так-то верней!»
Вдруг увидел: врагов было двое,
Деревенских обычных парней.
То ли во поле зыбко, то ль зябко –
Аж прошиб полосатого пот.
Померещилась в сумерках бабка
И сказала: «Суди тя Господь!»
От волнения дёрнулось веко –
И в себя он уткнулся стволом:
И не смог он убить человека,
Хоть и был настоящим вором.
Так предстал он у Божьего Трона –
И ничем ему там не помочь...
И остались лишь бабка Матрёна,
Два патрона да взрослая дочь –
Синеглазая девушка Оля, –
Да бескрайняя русская воля...
На кладбище кони пасутся
На кладбище кони пасутся –
Их малые дети пасут.
Не знают, чьи души спасутся,
Когда вдруг придёт Страшный Суд.
По воле Всевышней подпаски,
От жизни не зная обид,
Гуляют без всякой опаски
Меж конских тяжёлых копыт.
Трава по колено густая,
И конь необъезженный ржёт,
И ангелов целая стая
От смерти детей бережёт.
И мерина тёплые губы
За плечи теребят ребят.
Архангелов грозные трубы
Уже над землёю трубят.
 | назад |
| вперед |  |
