ДОБРОСЛОВ
ЗАЧЕМ МЫ ЗДЕСЬ...
Полагаю, по воле Божией образовался наш скит – Кирилло-Мариинский, в память о родителях преподобного Сергия. Через месяц после архиерейского указа о создании обители нас было четверо, а вскоре уже и семеро.
Пять монашествующих, из них одна монахиня – матушка Мария, и два послушника. Опыта иноческой жизни я не имел и знал о ней только из книг. Мало его было и у братии. Но нет ничего лучше, как жить братии вкупе ради спасения. Так учит Церковь. За сладостью надежд, однако, приходит горечь, а за горечью – радость. Так закаляется человек для вечной жизни. И вот нас семеро, но я – в ужасе! Мама моя, мама! Господи, Господи! Не скит, а селение грешников. Грызутся подвижники, обзываются, руками размахивают, капризничают. И все, включая меня, понимают, кто главный виновник, – я. Замалодушествовал, растерялся, пришла мысль: а не разойтись ли нам подобру-поздорову, вернуться к тихой приходской жизни, где всё было так ясно. Но потом пришло понимание, что через указ владычный назначил мне Господь послушание.
На приходе мы всё делаем по доброй воле: крестимся, выбираем священника, ходим на службы. И всё это прекрасно, так зачем же монастыри, где всё держится на послушании, а нередко и на принуждении? Зачем люди расстаются с внешней свободой, сталкиваются с глубочайшим противоречием иноческой жизни – человек, склонный к одиночеству, должен жить в общежитии, претерпевать самое тесное, не всегда приятное общение с другими беглецами от мира? Само слово «монах» происходит от «моно» – «один», и, не преодолев этот камень преткновения, в монастыре не ужиться. А как преодолеть? Никакие волевые усилия не спасут, лишь ради Господа можно всё претерпеть. Самый чудный прихожанин, самый распрекрасный, по мирским понятиям, пастырь очень скоро обнаруживают степень своего несовершенства, рушатся все благостные представления о себе. Лишь в монастыре, в скиту христианин способен по-настоящему познать себя, потому что иноческая жизнь – это война человека со своей греховностью, прежде мирно дремавшей и вдруг озверевшей, взбешённой.
Всё было относительно тихо, пока нас было четверо: мы были разные, несовершенные, но как-то притерпелись друг к другу. Но вот появился пятый, обладающий свойством возмущать души ближних. Пообщавшись с ним, матушка Мария выдвинула ультиматум: «Или он, или я!» Тот, что появился в скиту четвёртым (само смирение и послушание), вдруг взорвался, прямо в храме закричал: «Лукавый, лукавый», – стал размахивать кулаками и грозить, что размажет пятого по стенам. Третий всё молча претерпевал, я радовался, думая: «Вот истинный монах!» Но и он не выдерживает. Я – последний, кто не сорвался, но однажды, увидев, как пятый сладко и, как мне показалось, нагло зевает на службе, не выдержал, ударил его по лбу и велел снять подрясник. Совесть меня не больно обличала, я искренне полагал, что гнев мой праведный, что нагло зевать в храме – хула на Бога. Но потом прочитал у святых отцов, как одного старца спросили: «Что делать, если брат на службе зевает?» «Что касается меня, – отвечал старец, – я бы положил голову брата на колени и покоил бы его».
Так пятый брат выявил, кто мы, чего стоим. И мы крепко ошиблись, полагая, что от него один вред. Шестой – он имел опыт монашеской жизни, с ним обошлось, а потом появился седьмой, поселился на время, спасаясь от суеты, алкоголя. Личная жизнь не налажена, два высших образования, последнее из них – юридическое, не спасли его от самого себя, скорее, наоборот. Будучи юристом, он хорошо знал свои права, выпирающие из скитской жизни так, что она содрогнулась и затрещала, умел отстаивать свои заблуждения, требовать равенства и свободы. Человек очень способный. Быстро освоил церковнославянский язык, ему явно нравилось молиться, что до «моно», тут всё было в порядке, а вот с общежительством полный крах. Вскоре в обиходе обители появляются блатные слова: «застучал» и т.п. Началось деление на своих и чужих, создание партий.
Большая часть энергии седьмого уходила на моё вразумление. Оказался я в его глазах ни на что не годным человеком. Не было и дня, чтобы он позволил мне забыть об этом, оставить без комментариев. Конечно, я во всём был виноват. Читаю святых отцов: нельзя искать дружбы с настоятелем, станешь дерзким, захочешь занять его место. А начальствующему нужно держаться обособленно, иначе сядут на шею и ножки свесят. Говорю об этом на трапезе, седьмой спрашивает, не без иронии: «А как это?» «А вот как», – отвечаю и, поднявшись на диван, сажусь ему на шею. Сам ужаснулся тому, что сделал, не говоря о моральной стороне: вес мой немалый. Никак от себя не ожидал такого странного поступка, а брат просто потерял дар речи от возмущения. Объясняю: «Вот что я принимаю от тебя каждый день».
Спустя какое-то время седьмой брат добыл денег и запил. Увещеваю один день, другой, третий. Не помогает. Советуюсь с братией, имевшей опыт монастырской жизни, что делать. Один говорит: «У нас привязывали к кровати в таких случаях». Другой: «А у нас сажали в холодную». Соображаю: бедняг лишали свободы. Как же так, всё должно на доброй воле строиться. Неужели мне, человеку, как мне казалось, доброму, придётся строить у себя в скиту келью скорби и печали, то есть тюрьму для спасения братии? И понял, что без этого не обойтись. Каждый волен покинуть скит в любой момент. Но, если остаёшься и любовь тебя удержать не может от буйства, терпи узы иного свойства.
Уехал от нас седьмой брат. По своей воле. Может, и вернётся, дай-то Бог. Он мне понравился, несмотря ни на что, и знает это. Ошибка моя была в том, что с самого начала не попросил я его написать прошение следующего содержания: «Сознаюсь, что я пёс смердящий, тля и лежу в калу. Я немощен есмь и не могу поправить свою жизнь, отравляю её и себе, своим близким и родным, потому вы, не равный мне, а... высокопреподобный игумен Игнатий, научите меня жить достойно, по-человечески, любить Бога и людей. Приготовьте к жизни вечной. Для достижения оной цели разрешаю лишать меня свободы и поступать по своему усмотрению».
Напиши он это, мы не тратили бы время на то, чтобы выяснить, кто из нас лучше разбирается в жизни, а на каждую его претензию я вынимал бы оный документ, напоминая, зачем мы здесь...
 | назад |
| вперед |  |
