БЫЛОЕ
ПОДРУБЛЕННЫЙ КОРЕНЬ
|
Августом 2000 года Собор Русской Православной Церкви определил включить в Собор Новомучеников и исповедников Российских священника Петра Вяткина. 9/22 октября – день памяти сего священномученика, убиенного в 1918 году.
Этот рассказ – о нём, но не только. Он и о том, как бездумно пускало государство под откос жизнь целых селений, как легко, вырвав почву из-под ног, искривляло будущность целых родов, не говоря уж о судьбах людей…
Единоверческий род
…Село Кривец расположено на берегу реки Обва, это правый приток Камы. Окрестные села сберегли радостные имена: Рождественское, Сретенское, Воскресенское. Сто лет назад на этой земле мирно текла жизнь православных и единоверческих приходов Пермской епархии. Единоверцы были выходцами из старообрядцев, служили по старопечатным церковным книгам.
16 января 1882 г. в крестьянской семье Димитрия Ермолаевича и Параскевы Вяткиных в деревне Карабаи (Ильинский район) родился мальчик. К тому времени в семье уже был взрослый – 17-летний – сын.
Младенца крестили в селе Кривец с именем Пётр. В двенадцать лет Пётр Вяткин окончил курс уездного земского училища. В селе Кривец встретил и верную спутницу жизни Елену. «Елена была грамотной в семье, – вспоминают родственники, – а Пётр сам овладевал грамотой, был толковый парень. Любовь проторила дорожку друг ко другу».
Ее родитель, Иван Васильевич Субботин, рано овдовел, растил трёх дочерей. Одна из них, Евдокия, заболеет туберкулёзом, проживёт свой век в избушке в одной ограде с Еленой. О том, каков был этот единоверческий род, можно судить по Евдокии. Строгой вспоминал её племянник. Помнит, как в детстве ходил с тёткой за 10 км в единоверческую церковь. Мальчику неохота идти пешком, вот бы на лошади, как другие. А тётка берёт вицу и по ногам его – больно так постёгивала, и он вприпрыжку. Дурь в ту пору из детей выгоняли не церемонясь. Теперь эту науку он вспоминает с благодарностью. А умерла Евдокия просто, в трудах и заботах о ближних.
Послужной список
Пётр начал служение в церкви в 1904 году, исполнял обязанности псаломщика в Михайло-Архангельском храме с. Ситниково Оханского уезда. Через три года он рукополагается во диакона, а спустя ещё год – 14 мая 1908 года – становится священником единоверческой церкви. В январе 1912 г. 30-летний пастырь командирован на Всероссийский единоверческий съезд в Петроград. В 1914 году Пермскую епархию возглавит епископ Андроник, владыка уделяет особое внимание единоверческим общинам, нередко служит в их храмах по старопечатным книгам и крестится двоеперстием. Своим указом архипастырь перемещает отца Петра на настоятельское место. К этому времени у Петра и Елены уже народилось трое деток: Раиса (1906–1980), Мария (1911– 1977) и Михаил (1914–1943).
В 1915 году батюшка исполняет обязанности благочинного в Пермском единоверческом округе, в 1917 году зачислен штатным благочинным. Уцелела единственная, неважного качества, фотография батюшки, сделанная в одном из фотоателье Перми…
Осенью 1918 семья жила в с. Сретенском. Здесь красные схватили священника Петра, расстреляв прямо на глазах супруги. Детей держали в помещении, из которого они пытались вылезти через окно. Батюшку «зарыли у дома под окнами его кабинета». В 37 лет матушка Елена овдовела. Вместе с о.Петром расстреляли и белого офицера (Павловского?), квартировавшего у Вяткиных. Прах офицера покоится на сельском кладбище. Был расстрелян и священник церкви в с. Воскресенском (в ней когда-то начинал свои пастырские труды о.Пётр) Алексий Николаевич Грамолин, доброй души человек, к которому частенько в гости на лошадях ездили Вяткины. Единоверческую церковь в с. Воскресенском сожгли, а православный храм разрушили. Одна из селян помнит, как рушили храм и в соседнем селе Кривец: на самом верху церкви восседает мужик и с силой бьёт по крыше. Божий дом превратили в сырзавод.
«Здесь стояла моя кроватка…»
Дом священника Петра в советские годы превратили в школу. В 1961 году сюда направили учительствовать Галину Егоровну Шистерову, батюшкину внучку. Приехала к Галине погостить мама, вошла в класс и тихо сказала: «Это была наша детская, здесь стояла моя кроватка, а дальше – у сестрёнки… Три смежных класса были гостиной с длинным столом, покрытым плюшевой скатертью».
Мама указала под окном на могилку отца Петра.
Больше об этом никогда не говорили – такое было время. 1961-й – это космос и разгул воинствующего атеизма, хотя и обходившегося без крови.
|
О себе матушка Елена Вяткина вообще не любила рассказывать. Слишком страшна была её жизнь после расстрела мужа: забрали имущество и лошадь, с малыми детьми на корове вернулась в родной дом в Кривец. Пришлось изменить весь образ жизни. И эту, другую жизнь она прожила достойно. Была скромной, управлялась с хозяйством, и двор её всегда был полон детворы.
Галина Егоровна вспоминает:
«В детстве мы часто приходили к бабушке Елене, а иногда и подолгу жили у неё. Бабушка была очень интересная и строгая. Помнится, как по вечерам упрашивали её: “Разреши хотя бы попрыгать на одной ноге, от стола до порога и обратно”. Прыгали пять раз, а когда и десять. Баловаться мы не имели права. Настоящий праздник случался, когда слышали от бабушки: “Девки, а сейчас залезайте на полати и пойте песни”. И мы с радостью и упоением, положив головы на руки, через брус глядели на бабушку, которая сидела внизу на лавке, и пели песни, все, какие знали. И лучшего слушателя не было у нас; вспоминала она сына, ушедшего на фронт, и тихо утирала слёзы…
Мою сестру бабушка начала закалять до году. Завернёт в одеяло, унесёт в баню, напарит и потом бросит на снег – и снова в баню. А когда уходила огород полоть, привязывала её за ногу к ножке кровати, чтобы далеко не уползала. Наложит ей игрушек, та играет, играет и уснёт. Когда побольше стала, начала её выносить: посадит то на межу, то на завалинку – дитё сидит, а бабушка работает. Любила собирать грибы и ягоды, ходила в лес с дружком: два ведра на коромысле. Когда я подросла, она стала брать меня с собой. Сколько чудесного рассказывала бабушка о лесе и обо всём на свете!
А потом бабушка стала брать меня в Пермь к моей тетке Рае. От Кривца до пристани шли пешком 44 километра; съедали по яйцу, куску хлеба и – в дорогу. Целый день под палящим солнцем, отдыхать разрешалось всего два раза. Нытья никакого, чтобы выдержать переход. Ночь проходила на полу парохода, при бабушке – котомка с гостинцами в Пермь. Эти впечатления не забываются. Благодарю тебя, бабушка, и за суровое воспитание, и за радость, которой ты одаряла всех нас!»
Из семейной хроники
Трудно было матушке одной подымать деток. Годы унижений, бедности после расстрела батюшки наложили отпечаток на неё. Она знала цену любви. Но для своей дочери-сироты избрала другой путь.
Мария была девицей, на которую заглядывались парни. Галина Егоровна рассказывает о маме: «В ней было столько грации, обаяния. Было такое неуловимое, что отличало её от других. Держалась прямо, с достоинством, была нетороплива в походке, во всяком движении. Не влюбиться в неё было невозможно».
Мария любила паренька из семьи Колобовых, что жили в селе Сретенском. Но бабушка приняла сватов от других людей – из зажиточной работящей семьи, имевшей кузницу и мельницу. Наверное, ей желалось для Марии сытой, спокойной жизни – непохожей на свою.
Георгий был старше невесты на 10 лет, красив, с тёмными вьющимися волосами и с живыми голубыми глазами. Бойкий и на все руки мастер… В общем-то, жених завидный. Но рос парень в селе, откуда прогнали Бога. По молодости погуливал с приятелем. Нашли знахарку, обзавелись у неё снадобьем против зачатия. И получили желаемое… Парень потерял мужские качества, а женившись на Марии, не мог зачать деток. Хороший хозяин, славная супруга, а деток нет...
Как-то жарким летом муж позвал крепкого молодого соседа помочь с заготовкой сена. Дочка вспоминает: «В них было столько нерастраченной молодости… Георгий почему-то их ни в чём не подозревал. Ведь мама всегда была безупречна… Через год, в 1935-м, появилась я. Георгий считал меня своей родной дочкой. Уж насколько он был подозрителен, настолько и доверчив. Доходившие до него разговоры отметал и любил меня до безумия. Молодой сосед же своих прав заявить не решился, а мама, по-видимому, со всем смирилась. Ведь у неё было долгожданное дитё…
Прошло несколько лет. По реке проплывали сплавщики в своих беленьких домиках. С одним из них – Николаем, крепким черноволосый парнем – познакомилась Мария. Он, женатый, стал искать с ней встреч, добивался свиданий. Конечно, ей льстило внимание… В 1939 г. появился ребёнок…
«Муж мамы плохо относился к моей сестрёнке, не называл её по имени, – рассказывает Галина. – Наступили и трудности, пришлось прятаться, уезжать. Николай устроился лесничим, получил домик и увёз туда свою новую семью. Вразумление приходит через беду. Смолил лодку и обварился, долго лежал в больнице. Тут и приехал Георгий, забрал маму с сестрёнкой. Все остались жить по своим семьям, но ещё много раз приезжал Николай навестить свою дочь, привозил гостинцы. Своей жене сказал: “Фая, не ругай меня, я любил, люблю и буду любить свою Марусеньку”. Просил у мамы дочку, хотел забрать к себе, его жена не возражала, но мама не отдала и алименты не брала, хотя он и предлагал… Вот так».
Угасание
Хозяйство у Марии и Георгия было большое: корова, два телёнка, поросёнок, овцы, куры, утки, гуси, пасека. У семьи был единственный в селе сад, росли яблони, цветы, а ведь на Урале суровый климат. Он успевал всё делать и по дому и работая в кузнице. Рыбак был славный. А она работала допоздна на ферме. Её коровы всегда были лучшими, а грамот у Марии – полсундука.
Маме завидовали. Её муж и корову доил, и хлеб пёк. Он мог делать всё: корыта, топорища, грабли, печки-буржуйки. Был плотник, каменщик, кровельщик. На его труд было любо-дорого смотреть. В поездках на заработки Георгий смог скопить денег на новый дом. Купили богатый двухэтажный пятистенок в Кривце под железной крышей, в ограде располагались старинные купеческие лари, кладовые. В доме висели старые картины, здесь же были поставлены добротные столы священника Петра Дмитриевича, который был прекрасным столяром-краснодеревщиком.
Дом был гостеприимно открыт для всех, кто приезжал в село на работу или временно по какой-либо необходимости. Живали и учителя, и врачи, и простые рабочие.
|
«Жили у нас на квартире Иван с женой Надеждой, – вспоминает внучка. – Иван заведовал сельским магазином, который они выстроили вдвоём с Георгием. Шёл 1941 год. Как-то дома за обедом заговорили о колхозных делах, Георгий сказал одну только фразу: “В колхозе поросята мрут и лежат штабелями”. За обедом сидели Иван с Надей и я. Надежду как ветром сдуло, побежала в сельсовет с жалобой. Утром приехал “чёрный ворон”: “антисоветская деятельность”. Свидетелем заполучили председателя сельсовета, которого когда-то Георгий обучал рыболовному делу, подарил лодку. Надьку селяне выгнали из Кривца. А Георгию дали 8 лет…»
Так при живом муже Мария стала, можно сказать, вдовой, повторив судьбу матери. Правда, он вернулся на третий год – кожа да кости, на второй этаж подниматься не мог, – но только затем, чтобы тут же отправиться на фронт. Вернулся с полей сражений контуженным инвалидом… Вскоре умер.
Вот так работали не покладая рук, строили жизнь, как могли… И не их вина, что это не всегда получалось – ведь некому было научить их вере и Божественным заповедям… Но хочется думать, что и их Господь не оставит Своею любовью.
Матушка Елена Вяткина говорила: «Хочется умереть летом, когда птицы поют и цветы цветут на родном кладбище». Но не случилось. Скончалась она в Перми, где жила у дочери, холодной зимой 1954-го…
Виктор КОРОЛЁВ
 | назад |
| вперед |  |
