ДЕРЖАВА ИМПЕРАТОРСКИЙ СОБОР На плацу По школьным моим представлениям, Гатчина – это огромный парк с прудами, по которым степенно плавают лебеди, и мрачноватый дворец с огромным плацем, где в бытность императора Павла I маршировали «солдатики» в напудренных буклях и с румянами на щеках. Почти всё так и оказалось... Дворцово-парковый ансамбль занимает огромную территорию, так что здесь легко заблудиться. Следуя табличкам-указателям, миную озеро с плавающими уточками и подхожу к башням знаменитого дворца. Плац, действительно, поражает размерами – тут целую дивизию можно выстроить. О прежнем хозяине, который с балкона наблюдал за войсковыми эволюциями, сейчас напоминают старые пушечки вдоль стен, полосатая будка и бронзовая статуя Павла I с треуголкой на голове – её поставил царь Николай I в память об убиенном своём отце. Уже далеко за полдень, самое время для туристов, но площадь перед дворцом почему-то совершенно пуста: только я, две женщины в платочках да статуя императора. Невольно ускоряю шаг, чтобы поскорее пересечь пространство, – небо над плацем необъятно огромное и поэтому давит. Наверное, то же самое чувствовали русские цари, когда приезжали сюда. А может, и не замечали, ведь они и так жили с постоянным сознанием ответственности перед Небом за свою огромную империю, и груз этот давил ежеминутно. У парадного входа табличка: «Императорская Троицкая церковь Гатчинского дворца. Божественная литургия каждую субботу в 10 часов утра. Крещение, венчание по предварительной записи. Церковь открыта в дни работы музея, вход свободный». Домовой храм русских царей открыли не так давно, там даже реставрация ещё не окончена. «Венчаться в музейном храме? Наверное, только новые русские на это готовы пойти», – мелькает мысль. Но тут же одёргиваю себя: мне-то какое дело? Всяк по-своему приобщается к духовной истории своего государства. Я ведь тоже не просто так молиться иду. «Будете во дворце, спросите, где на экспозиции выставлена Библия. Она принадлежала самому императору Павлу», – запомнились мне слова гатчинского священника Сергия Маркова. Вообще-то, с отцом Сергием, клириком гатчинского Павловского собора, о Павле I мы почти не говорили. В основном батюшка рассказывал о послереволюционной истории Гатчины – как православные сопротивлялись безбожию новой власти. Эти люди были осколками старого русского мира. Но эти осколки, прежде чем их втоптали в землю, успели озарить весь мир, отразив в себе цельный образ России, какой она пребывает вне времени, перед очами Божьими. Наверное, только на сломе это открывается – какой Россия была и что мы потеряли... Гатчинские исповедники Если во дворцовый храм нужно долго шагать по парковой зоне, то собор Святого апостола Павла встречает уже на автобусной остановке – пять глав его высятся в самом центре малоэтажной Гатчины. Приехав в город рано утром, первым делом отправился я туда. Раз он Павловский – то где, как не здесь, можно узнать о почитании императора Павла Первого? После литургии подошёл к дежурному священнику с этим вопросом, он подтвердил: – Да, совершаем особые молебствия в память императора, ведь этот собор был построен во имя его небесного покровителя. Раньше по пятницам и субботам служили также и в дворцовой домовой церкви, но потом отказались – передали его клиру соседнего с нами Покровского храма. – Почему? – Времени не хватает, – ответил отец Сергий. – При нашем приходе открылась ещё церковь Пантелеимона Целителя в больнице, и недавно на кладбище восстановили храм Всех Святых, да и здесь каждый день литургии. Это так с военного времени заведено, когда Павловский собор при немцах заново открыли, – служба каждый день. Шестьдесят пять лет прошло, а правило неукоснительно соблюдается. По воскресеньям и по две литургии служим, в 7 утра и в 10. – Так вот в чём дело! – понял я. – Ваш императорский собор внутри столь же строг, как Исаакиевский в Петербурге, но в то же время намолен. Я когда утром вошёл, удивился: ночью, что ли, здесь служили? Ладаном пахло...
– А он и вправду намоленный, не случайно в Ленинградском обкоме партии Гатчину «оплотом мракобесия» называли – сюда, в Павловский собор, ехали молиться со всей округи. Как раз в ту пору и пришлось ввести раннюю литургию, даже в 5 утра иногда начинали, чтобы люди на работу не опаздывали. Теперь-то время другое, на ранней, бывает, стоит столько же людей, сколько и в алтаре. Поумирали бабушки старой закалки... Наверное, откажемся от этой традиции. У нас ведь только трое постоянно служащих, поскольку отца настоятеля можно не считать: как благочинный, он всё время в разъездах – Мариенбург, Вырицы, Сусанино, Тайцы... Всего в Гатчинском благочинии 16 приходов. – Да, много, – поддакиваю священнику. – Это как посмотреть, – не согласился о.Сергий. – До революции в одной только Гатчине 16 храмов было. – Откуда же столько? – искренне изумился я. – Мне представлялось, что Гатчина была этаким «придворным», вроде Версаля, городком – с маленьким населением. – И правильно представляли. Кто здесь жил-то? Город был набит полицией, из постоянных поселенцев – отставные военные, немножко мещан и купцов. Гатчина имела особый статус безуездного города и была образцом благоустройства – в начале ХХ века на смотре городов Европы в этом заняла первое место. Канализация, водопровод, электричество, телефон – всё по высшему уровню. И храмы. Служилый люд-то набожным был. Здесь даже свой монастырёк имелся. В начале века купец Козьма Карпович Карпов с женой пожертвовали своё имение для подворья Пятогорской, бывшей Мариинской обители, что находилась в лесу, в 25 километрах от Гатчины. Он же построил и храм для новообразованной общины – Покровский с Никольским приделом и Александра Невского – в память императора Александра III. На подворье собралось 50 сестёр, так что это был уже отдельный монастырь. В 1929 году общину разогнали, кельи разрушили, а Покровский собор превратили в склад. Вновь открыли его только в 1991-м году на Кириопасху, сейчас он считается самым большим Богородицким храмом в Ленинградской области. – Наверное, на этих монахинях после революции и держалась здесь православная вера?
– В Гатчине было много исповедников. Представьте, в 1921 году протоиерей Иоанн Смолин организовал кружок почитания прозорливицы Марии Гатчинской, которая жила неподалёку, – как выйдете на паперть нашего собора, справа за дорогой увидите её дом. Члены этого кружка (он назывался Иоанновским, по имени праведного Иоанна Кронштадтского) не просто ухаживали за монахиней, прикованной к постели, а нелегально проводили молебны и «молитвенные собрания». То есть это была прямая дорога в лагерь – крестный путь за Христа. И кто входил в этот кружок? Загляните в архивные «дела» ГПУ и удивитесь. Посудомойка станционного буфета Марфа Клячкина, генерал Алексей Алексеевич Епанчин, медсестра Зинаида Ермилова, генеральша Теляковская, адмиральша Пац-Памарнацкая, несколько сестёр из Покровского подворья. То есть все социальные слои. И все были глубоко верующими людьми. Не так давно у нас был опубликован «Предсмертный дневник протоиерея Иоанна Смолина» – удивительный документ. Знаете, что поражает: человечность и высочайшая духовность, спаянные воедино. Это были очень цельные личности, настоящие крепкие русские люди. Отец Иоанн перед смертью записал:
– Со смертью отца Иоанна Смолина этот молитвенный кружок распался? – Ко Господу он отошёл в 1927-м, и сразу же на его место заступил другой подвижник, отец Пётр Белавский, который часто наведывался из Тайцев, что в четверти часа езды по железной дороге. В Тайцах он служил в Алексиевской церкви, освящённой перед самой революцией в честь небесного покровителя Цесаревича Алексея. Перед этим отец Пётр уже подвергался арестам, но в Гатчине появляться не боялся – здесь у него было много знакомых, в том числе через его отца, протоиерея Иоанна Белавского, который до революции служил близ Гатчины. Целых три года ему удавалось нелегально окормлять Иоанновский кружок, поддерживая преподобную Марию Гатчинскую. Но снова арест, Соловки, страшный лагпункт на Анзерском острове, перевод в 32-м на Беломорканал, каторжный труд в Надвоицах и Май-губе... В 1945 году отец Пётр вернулся в Гатчину, а с ним и несколько участниц Иоанновского кружка – они и возрождали здесь молитвенную жизнь. Но, знаете, так можно долго рассказывать – и про отца Петра, и про священников Фёдора Забелина, Иоанна Кондрашова... Утешительница После службы батюшка собирался ехать в посёлок Сиверский на требы, но я уговорил его ещё остаться, рассказать о храме. Настоятеля о. Владимира Феера всё равно было не «поймать», и мне представлялось удачей, что дежурным священником в этот день оказался о.Сергий Марков, – как выяснилось, сам он местный, гатчинский, и может многое вспомнить. – Ну, давайте пройдём по собору, – согласился батюшка, – начнём со святынь. К мощам преподобной Марии Гатчинской вы уже прикладывались? – Да, перед началом службы. Мы, кстати, писали в газете и о прославлении её в 2006 году в лике святых, и об обретении мощей. – Об этом многие писали, в том числе за рубежом, – РПЦЗ ведь прославила её ещё раньше, в 81-м. Говорят, это было первое обретение мощей новомучеников Российских, все остальные лежат под спудом. – Вы принимали в этом участие? – Нет, я в тот день дежурил по храму. На Смоленское кладбище ездили отец настоятель и ещё один наш священник, там же были епископ Петергофский Маркел и сёстры Новодевичьего монастыря. – Мощи и вправду оказались частично нетленными? – Только чело и пальцы рук. Но чего вы ждали? Там же почва такая – едва мощи успели поднять, как могила водой наполнилась. Хотя обретение совершалось по чину, с пением акафиста, всё равно приходилось не мешкать. – А не боялись, что мощей там не окажется? – Опасения-то были. Ведь не сохранилось документов, что там лежит именно Мария Гатчинская. Но верующие, кто знали, к этой могилке постоянно приходили после посещения часовни Ксении Петербургской, и молились – она ведь рядышком находится. И представьте, тут почитателям гатчинской мученицы сообщают: вы десятки лет не туда приходили. Но, слава Богу, предание питерских богомольцев оказалось верным: когда открыли мощи, то увидели части монашеской мантии, монашеский пояс, параманный крест и другое, с чем похоронили матушку. Отец Сергий подводит меня к раке, молимся, прикладываемся. Вот не ждал я, что пути-дороги так скоро приведут меня к Марии Гатчинской, о мощах которой мы писали в пасхальном выпуске прошлого года (Утешительница в гонениях, «Вера», №537). Наверное, хотя бы вкратце надо пересказать её житие. Родилась Лидия Александровна Лелянова (так звали её до пострига) в Петербурге в 1874 году. Вскоре за ней родилась сестра Юлия, были ещё братья Владимир и Александр, последний впоследствии дослужился до высокого чина статского советника. Все дети росли здоровыми, но в юности Лида вдруг заболела энцефалитом, который дал осложнение – болезнь Паркинсона. На выпускные экзамены в гимназию её привезли уже в инвалидной коляске. Девушку полностью парализовало, даже лицо стало анемичным и напоминало маску. Речь у неё сохранилась, но она стала говорить сквозь зубы, медленно и монотонно. Болезнь Паркинсона и ныне считается неизлечимой, характерные симптомы её проявляются в припадках раздражительности и повышенной возбудимости, в ярко выраженном эгоцентризме и в постепенном разрушении личности. Но не так было с матушкой Марией.
Девушка не только не деградировала психически, но сделалась чрезвычайно смиренной, углубилась в постоянную молитву и без малейшего ропота переносила тяжкое состояние. К брату в Гатчину её перевезли в 1909 году, тогда же православные узнали о духовных дарах страдалицы, особенно о даре утешения скорбящих, которым Господь наградил девушку. К ней приезжал разный русский люд не только из Петербурга, но также из Москвы и других городов – простолюдины из крестьян, чиновники, генералы, архиереи. Продолжалось это и после революции. Принявшая в 1922-м постриг Мария не только утешала сломленных лихолетьем людей, но и делала предсказания, которые сбывались. Профессор Иван Михайлович Андреевский, сам получивший утешение и впоследствии эмигрировавший в США, свидетельствовал: «Юноша, унывающий после ареста и ссылки отца-священника, вышел от матушки с радостной улыбкой, сам решившись принять сан диакона. Молодая женщина от грусти пришла к светлой радости, также решившись на монашество. Пожилой мужчина, глубоко страдавший от смерти сына, вышел от матушки выпрямленный и ободрённый. Пожилая женщина, вошедшая с плачем, вышла спокойная и твёрдая». И таких людей были не десятки, а многие и многие сотни. Своё благословение матушке посылали такие иерархи, как митрополит Вениамин (Казанский) и митрополит Иосиф (Петровых) – глава «непримиренцев», не желавших сотрудничать с советской властью. Через три года после ареста духовника о.Петра Белавского в ходе акции по «изъятию монашек и монахов», которую ОГПУ проводило по всей стране, чекисты схватили и матушку Марию. Беспомощную и совершенно неподвижную монахиню привезли из Гатчины в Ленинград в кузове грузовика. В доме предварительного заключения на Шпалерной ей предъявили обвинение в «нелегальных сборищах», «чтении евангелия» и «беседах на религиозные темы с антисоветской агитацией». Неизлечимой монахине грозил срок в лагере. Но сначала её отвезли в больницу имени 25 октября на Фонтанке, якобы на лечение. Там поставили диагноз: «В настоящее время она представляет из себя редкую уродливость, и болезнь её в данном состоянии неизлечима». И непонятно зачем, наверное для эксперимента, её подвергли мучительным операциям: подрезали сухожилия... Те, кто остался на свободе, приносил ей передачи в «больницу» в течение месяца, но потом передачи принимать перестали, сообщив, что она умерла. Произошло это 5 апреля 1932 года – в день памяти мученицы Лидии. Пять дорог Батюшка ведёт меня дальше по храму, но я останавливаюсь перед необычной иконой Спасителя, сложенной из мозаики. – У нас три таких образа, созданные в знаменитой петербургской мастерской Флорова, – поясняет священник. – Флоров в начале века пытался воссоздать технику византийской смальты и украсил своими иконами несколько храмов Северной столицы. Но в 30-х годах было такое безумие – все их уничтожили. И к нам теперь специально приезжают мастера, пытаются восстановить хотя бы манеру: как камушки подобрать, чтобы особым образом играла на них светотень. – Неужели только в вашем соборе они сохранились? – Прежде их в соборе не было – наш храм ведь апостольский, строгий, лишних украшательств в нём не должно быть. Иконы находились в усыпальнице на нашем кладбище – богатые родственники покойного когда-то заказали их в мастерской Флорова. И в 50-е годы настоятель собора решил спасти святые образа, спрятал в храме. Удивительно, что их до той поры никто не расколошматил, ведь тут такое творилось... Павловский собор советская власть закрыла в 1938 году и начала перестраивать под кинотеатр. В колоннах прорезали большие отверстия под железобетонные балки, чтобы сделать перекрытия. Из-за этих каверн, впоследствии заделанных деревянными вставками, акустика испортилась – теперь к священникам собора особые требования, сюда берут только голосистых. Тех, кто служит тихо и невнятно, совершенно не слышно. До конца изуродовать собор коммунисты не успели, началась война. Давайте-ка покажу я вам один уникальный кадр, я его случайно обнаружил в киножурнале фашистской Германии «Дойче Вохеншау»... Перекрестившись, заходим в алтарную часть собора, батюшка достаёт альбом. Никогда не думал, что в алтаре буду рассматривать фашистские снимки! 1941 год. Вот немцы входят в Гатчину: танки, мотоциклы... Солдаты топчутся у входа в царский дворец, боятся, что заминировано. На широком плацу какие-то камни лежат, пустые лафеты от старинных пушечек, сами пушки, наверное, наши успели вывезти... А вот Павловский собор... Да! Уникальный снимок. Из стен собора торчат стволы орудий. – Я просмотрел все выпуски «Дойче Вохеншау» и нашёл съёмки только одного храма – нашего, – поясняет отец Сергий. – Его только потому кинооператор и снял, что он представлял собой сильно укреплённый дот. Одна старая женщина потом подтвердила: в алтаре красноармейцы поставили зенитки, из которых прямой наводкой били по немецким танкам. – Всё-таки это варварство – храм превращать... – Так ведь всюду царила паника, враг беспрепятственно шёл на Петербург. Если бы его не задержали здесь... Был такой удивительный случай. На подступах к Гатчине имелось пять дорог, которые немцы могли свободно использовать для наступления на город и дальше на Питер. По какой из них пойдут немецкие железные колонны, советское командование не знало. Имелось всего три танка КВ, и вот наудачу их послали на три дороги из пяти. Одному из этих КВ повезло – он наткнулся на наступающих, на примерно сорок фашистских танков. Наш стрелок подбил первый танк и последний в колонне. А вокруг дороги было заболоченное место – немцам ни туда ни сюда, некоторые сползли в сторону и застряли. И КВ поочерёдно, как в тире, расстрелял 39 «панцеров». По нему тоже били, заклинило башню, так что пушку пришлось наводить водителю-механику разворотом всей машины. Немцы после такого разгрома словно умерли и несколько дней не двигались в направлении Петербурга, что спасло ситуацию. – Вы, наверное, ещё застали следы войны? – Конечно. Мальчишкой по огородам бегал – и всё вокруг было колючей проволокой опутано. В детстве мы находили немецкие каски, у многих были штыки, даже автоматы МП-3, известные как «Шмайссер». Много ребят погибло, подрывались на минах в лесу. Недавно я смотрел в интернете снимки современной Гатчины, сделанные из космоса, – и представьте, до сих пор сверху видны следы от противотанковых рвов вокруг города, доты. Их и так можно увидеть, если пойти в сторону Мариенбурга, – железобетонные громадины, ничего с ними не сделалось. А население почти всё погибло, плюс 80 тысяч военнопленных здесь похоронены. Есть такая статистика: в советское время население увеличилось почти в 10 раз – около 30 тысяч человек было, а после войны – снова три тысячи. Когда здесь построили несколько военных заводов, то население снова выросло. Но эти заводы сослужили плохую службу: Гатчина стала полузакрытым городом, иностранцев не пускали, и потому ничего здесь толком не реставрировали, за некогда образцовым городом не следили. Для начальства Гатчина была «аэродромом подскока» – немножко поработал здесь и дальше, на повышение в Ленинград. Только в последнее время Гатчина как-то переменилась, стала светлее и радостнее, что-то делается. Из руин – Вы говорили, что Павловский собор заново открылся при немцах, – напоминаю о.Сергию. – Как это было? – В обезлюдевшую Гатчину немцы привозили не только военнопленных, но и гражданских на поселение. В числе «перемещённых лиц» из Царского Села оказался старый протоиерей Фёдор Забелин. В ответ на просьбу начать богослужения немцы в 43-м году предложили ему Покровский храм, более или менее сохранившийся, но священник настоял, чтобы православным отдали Павловский собор. Просьба казалась нелогичной: Павловский стоял без купола, был обезображен. Наверное, священник выбрал его, чтобы восстановить, ведь никто другой – ни немцы, ни советская власть – этим бы не занялся. Пока шёл ремонт крыши, службы отец Фёдор проводил в подвале собора. Там же прятал сбежавших военнопленных. Надо сказать, прежде он провёл всю Первую мировую войну в действующей армии, был ранен, но продолжал исповедовать и причащать, за что получил от царя Георгиевский крест. В общем, был мужественный человек. На службы собиралось много народа, среди певцов на клиросе был даже артист Мариинского театра, оказавшийся в спецлагере. Немцы относились равнодушно к верующим, только однажды кто-то ради забавы бросил гранату внутрь храма. От взрыва, к счастью, никто не пострадал.
Когда Гатчину освободили, отец Фёдор попросил владыку назначить ему вторым священником Петра Белавского, который уже вышел из советского лагеря. Владыкой в ту пору был митрополит Григорий (Чуков), в своё время сидевший вместе с о.Петром в доме предварительного заключения на Шпалерной, – он согласился. Отец Пётр взял восстановление собора в свои руки, поскольку старенький настоятель уже не справлялся. И когда в 49-м протоиерей Фёдор умер, то был назначен вместо него. Вместе с отцом Петром в Гатчину вернулись уцелевшие члены Иоанновского кружка, в том числе младшая сестра Марии Гатчинской Юлия Александровна – она почила уже в 50-м году, на квартире отца Петра. Одна из «иоанновских», Мария Петровна Харитонова, дожила до девяноста лет и умерла сравнительно недавно, в 1995 году. – То есть восстановление Павловского собора во всём нынешнем великолепии – дело рук духовника Марии Гатчинской? – Именно так. Конечно, все ему помогали. Когда иконостас храма ломали в 38-м, одна женщина, Варвара Филипповна Прозорова, попросила взять его «на дрова». И только отец Пётр вернулся в Гатчину, она достала его из сарая. Все, как увидели, ахнули – иконостас из кипариса. Вот он у нас стоит, такое чудо редко где можно найти. Появилось в соборе и кое-что новое, например отец Пётр устроил придел в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали», которая у нас особо почитается. Во время оккупации Гатчины этот образ был найден целым и невредимым в обгоревшем доме. Отец Пётр восстановил и чин празднования перенесения в Павловский собор десной руки Иоанна Предтечи. Как вы знаете, эту святыню, а также часть древа Животворящего Креста Господня и Филермскую икону, императору Павлу I в своё время передали рыцари Мальтийского ордена. Святыни хранились в Зимнем дворце, но каждую осень, ко дню празднования перенесения 25 октября, доставлялись во дворцовый храм Гатчины. Оттуда их крестным ходом несли в наш собор, где до возвращения в Петербург они находились целый месяц. Когда в октябре 17-го в Зимний ворвались революционеры, то святыни как раз находились в нашем соборе. А в 19-м году их забрали отсюда отступавшие белогвардейские части – и они оказались в Черногории. Так была утрачена десница пророка Иоанна, а вместе с ней и праздник перенесения. Но стараниями отца Петра его возобновили: были сделаны образы святынь, и теперь каждый год 25 октября они кладутся посередине храма, совершается служба со всенощным бдением и крестным ходом из верхнего храма в нижний. Затем в течение месяца, как и было прежде, у изображения святынь совершаются молебны. – Отца Петра Белавского вы уже не застали? – спрашиваю священника. – Умер он в 1983 году, будучи в заштате. Примерно тогда же я начинал чтецом. В детстве, конечно, его видел, когда родители приводили меня на службы. И потом уже, когда сам смог ходить... Но больше знаю о нём по рассказам. Отец Пётр появлялся в храме первым и покидал его последним. Проскомидии совершал неторопливо, если ему попадала записка о здравии или об упокоении, то она оставалась в храме навсегда. Также постоянно он поминал Царскую Семью, считал, что Государя Бог прославил. Посоветоваться с ним приходили и домой, он всех принимал. Слово его творило чудеса. Например, спрашивали его, как бросить курить, и батюшка отвечал просто: «Не кури». И люди переставали курить.
В осмысленном возрасте застал я только отца Иоанна Кондрашова, который служил вместе с отцом Петром с 1950 года и потом стал настоятелем. Он и благословил меня стать священником, хотя заметил при этом с каким-то непонятным сожалением: «Ты ведь, Серёж, человек с высшим образованием. К тому же ты русский...» «Ну и что?» – удивился я. «Тебе бы служить в глухой деревне, а не здесь». КГБ тогда курировал образованных людей, а я тогда закончил вуз, был инженером-экономистом. Сам батюшка знал, что такое опека КГБ, рассказывал мне: «Помню, был большой праздник. Отслужил я всенощную, подхожу к дому, а там уже ждут. Сажают в машину, отвозят в кабинет для допросов и всю ночь там держат, спать не дают, “беседуют”. Знают, что мне утром служить праздничную литургию...» У себя дома батюшка держал дома узелок на случай ареста. Представляете? Уже не 30-е годы были, а мытарства продолжались. Послужить вместе с отцом Иоанном мне так и не довелось, был на разных приходах, а в Гатчину вернулся в 99-м, через десять лет после смерти батюшки. – Как считаете, верующих при старых священниках было больше, чем сейчас? – Когда я был здесь чтецом и во время всенощной выходил читать шестопсалмие, то, знаете, в храме было просто не пройти, столько народа. Но тогда, поймите, отсюда вплоть до Петродворца – ни одного храма, и в другую сторону тоже. Весь край вдоль Финского залива ехал к нам. А сейчас столько храмов... Нет, я бы не стал умалять нынешнее поколение. На своём месте Среди храмовых святынь отец Сергий показал мне и образ десницы Иоанна Пророка: – Вот, в прошлом году сделали серебряный ковчег в форме руки и к ней прикрепили звездицей настоящую частицу десницы. – А ведь два года назад саму десницу привозили к вам! – вдруг вспомнил я (мы писали об этом в № 520, Иоанн Креститель призывает Россию к покаянию). – И как черногорцы, поди, боялись, что вы потребуете оставить её навсегда? – Как я понял, опасения такие имелись. Но когда черногорцы увидели, как здесь встретили святыню, то сами предложили: мы вам в Гатчину её ещё раз привезём. Очередь в Павловский собор стояла невообразимая, люди ждали по восемь часов. Многие сюда из Питера ехали, поскольку там из-за наплыва людей вообще невозможно было приложиться к деснице.
От образа «мальтийской святыни» батюшка повёл меня по собору (какой он всё-таки огромный!) к иконе благоверной Анны Кашинской с частицей мощей: – А это передал в Павловский собор ещё митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий. – Почему именно вам? Потому что собор императорский? – Возможно, это учитывалось. Но я думаю, всё проще: прежде икона с частицей находилась в Алексиевской церкви в Тайцах, а поскольку она в советское время была закрыта, то передали ближайшему храму, то есть нашему. Батюшка идёт дальше, а я, поспешая за ним, пытаюсь осмыслить сказанное. Как-то слишком просто получается: «передали ближайшему храму». Но тут же целый исторический поворот произошёл! Во всём есть духовный смысл. Преподобная Анна Кашинская, принявшая схиму после убиения в Орде супруга Великого князя Михаила Тверского, сотни лет почиталась как княгиня Святой Руси. Когда в присутствии царя Алексея Михайловича Романова были обретены её мощи, то все увидели, что она лежит со сложенными в крестное знамение пальцами, словно княгиня и в гробу 300 лет молилась за Русь.
Мы идём дальше по императорскому собору... Всё я посмотрел, всему поклонился. Побывал и за алтарём храма, где похоронены три протоиерея – Владимир Славинский, Иоанн Кондрашов и Борис Воскресенский. О двух из них батюшка так и не успел рассказать, уехав на требы в Сиверский. Михаил СИЗОВ | |||||||