– Это вы из «Веры»? – тронул меня за рукав незаметно подошедший молодой человек в тёмных очках. Сопровождала его улыбающаяся женщина, судя по фигуре, готовящаяся стать мамой.

– Калерия, – представилась она, – жена Алексея. Вы хотели с нами поговорить?

– Да, хотелось бы взять интервью, – растерялся я, гадая, с чего начать. С виду совершенно обычная молодая пара, и не будешь же в лоб их спрашивать: а что в вас такого есть «интересного»? К счастью, Алексей сразу расставил точки над «i»:

– Честно признаться, мне и рассказывать-то нечего. Прихожанином я стал недавно. Просто проходил мимо настоятеля, тот по телефону с кем-то говорил и остановил меня: вот, мол, встретишься с корреспондентом. А почему именно я, не сказал.

Тут же выяснилось, что молодые вышли на Сенной по пути домой с работы, устали, и ехать им ещё далеко, до «весёлого посёлка», так что какие тут разговоры... Ну, попал! Деваться некуда, раз священник благословил, надо брать интервью. «Простая православная семья, задавленная урбанистической средой большого индустриального города», – мысленно наметил я тему и сам же поморщился. А что ещё придумаешь?

– Вы сказали, с работы возвращаетесь, а где работаете? – потянул я за «ниточку». Алексей ответил односложно:

– Я программист, Лера – инженер-проектировщик.

– Техническая у вас семья, – говорю. – А как вы познакомились друг с другом? По работе или по православным интересам, то есть в церковной общине?

– Познакомились мы по интернету, – улыбнулся Алексей. – Я тогда жил в родном городе Брянске, а Лера жила в Австралии. В одном интернет-форуме завязалась наша переписка, почти год так общались. А потом решили приехать в Петербург в один день, и Леру я встретил в аэропорту.

– А что здесь такого? – кивнула Калерия. – Мы и храм свой тоже через интернет нашли.

– Храм? Через интернет? Да, в большом городе как в джунглях! – удивляюсь.

– Да это обыкновенная история, – начала рассказ будущая мама. – Вот говорят, что к религии приходят от большой трагедии. У нас же, слава Богу, получилось наоборот. Четыре года назад мы поженились и встал вопрос о венчании. Честно говоря, мы тогда были стеснены в средствах. Сначала пошли в Лавру, потом в Спасо-Преображенский собор – там оказалось дорого. И тогда поехали в Благовещенский храм...

– Благовещенский – это на Васильевском острове, а где именно? – прерываю Калерию, пытаясь вспомнить знакомые улицы. Молодые супруги стали выяснять друг у друга: «Это 7-я линия... Нет, на 6-й линии стоит Андреевский собор, поэтому на 7-й не может быть... Точно, это между 7-й и 8-й...» Слушал я их и думал: какие всё-таки счастливые петербуржцы – православные церкви чуть ли не на каждом перекрёстке! Спрашиваю:

– А почему этот храм? До него из «весёлого посёлка» ведь долго добираться.

– Почти час ехать, – соглашается Калерия. – Но я ж вам рассказываю. Когда мы убедились, что в соборах дорого венчаться, то взяли из интернета список небольших церквей, распечатали на листочке и стали ездить по адресам. Правда, недолго это продлилось. В начале списка на букву «Б» был Благовещенский храм, на нём и остановились. В ту пору мы не очень-то верующими были, находились ближе к теизму, то есть «что-то такое есть», особенно у Лёши.

– Я вообще был неверующим, – подтвердил Алексей, – в церковь меня Лера привела, это было её желание – венчаться.

– А теперь, знаете, всё наоборот, – рассмеялась его супруга. – Когда я ленюсь и говорю: «Ой, завтра воскресенье, поспали бы подольше», – муж понукает: какое там спать, надо на литургию!

– Начинали мы ни шатко ни валко, – продолжила она рассказ. – Прошло полгода после венчания, и мы подумали: надо бы причаститься. Куда ехать? Решили: а давай поедем в «нашу» церковь. И теперь стараемся каждое воскресенье быть на литургии и хотя бы раз в месяц исповедоваться и причаститься.

Вот так, вроде бы случайно, притулились мы к Благовещенскому храму. Все батюшки там очень нравятся. Настоятель отец Андрей – такой строгий, серьёзный. Отец Алексей – помягче, но тоже требовательный. Иду к нему на исповедь и вслух вздыхаю: «Ох, сейчас отец Алексей ругаться будет». И отец Анатолий, он нас венчал, тоже очень хороший. Детей, которые приходят в храм, ведут обязательно к нему, малышня его обожает.

– Всё-таки желание венчаться на пустом месте не появится. Вы ведь из православной семьи? – спрашиваю Калерию.

– Как бы это сказать... условно православной. Мама моя пришла к вере, когда я была уже взрослой и смотрела на происходящее с удивлением. Духовником мамы стал отец Маркел – будущий епископ Петергофский. И так получилось, что её выбрали секретарём «двадцатки» прихода Казанского собора. Тогда собор только ещё передавался верующим, и я застала первые богослужения, когда в центральном приделе служили, а в нефе продолжали стоять идолища музея атеизма. Мать ездила на Ломоносовский завод, доставала какие-то вазы, договаривалась, чтобы сделали подсвечники, – такая черновая работа на ней была: где-то что-то выклянчить, договориться, что-то доказать чиновникам.

– А ваша мама в музее атеизма работала?

– Нет, работала она в рекламном агентстве. Просто жила возле Пяти углов, а это недалеко от Казанского.

– Вы по нам не судите, – с юмором прокомментировал Алексей. – Нормальные питерцы через весь город в храмы не ездят, а ходят в ближайший, на соседнюю улицу.

– Нет, Лёша, ты не прав, мы не одни такие, – возразила Калерия. – В нашем приходе дежурная, например, ездит с Суворовского проспекта, хотя рядом находится Лавра. Охранник Алексей тоже ездит издалека...

– Это служащие, не забывай! А обычные прихожане?

– Вообще-то, да, – смирилась супруга. – Когда на нынешнюю Пасху я спросила отца настоятеля, можно ли нам в храме переночевать до открытия метро, он так удивился: «Вы что, сюда из “весёлого посёлка” ездите?!»

– Как считаете, для духовного спасения хорошо, когда есть выбор, в какой храм ходить? – спрашиваю молодых супругов. – Или можно потеряться?

– Не знаю... Вот когда я два года жила в Австралии, там вообще никакого выбора не было, и это так тяжело! – ответила Калерия. – В Австралию я приехала вслед за мамой, которая там поселилась насовсем. И там, на чужбине, я впервые осознала себя православной. На весь город – одна русская церковь и один батюшка, хотя город большой, столица штата. Да и церковь-то не наша, а принадлежала РПЦЗ. Мама, видя мою неприкаянность, заслала меня на съезд ортодоксальной молодёжи. Там я вообще оказалась белой вороной: вокруг 15–16-летние дети, а мне уже далеко за 20. Единственная была радость – пообщалась на съезде с австралийским владыкой Илларионом, которого недавно избрали главой РПЦЗ. Я спросила его, как он смотрит на воссоединение с Московской Патриархией. Может, сейчас этого не понять, тем более здесь, в России, но там, за границей, я очень из-за этого переживала. Конечно, в «зарубежную» церковь я ходила, мама меня таскала, но чувствовала себя там как в гостях. И вот когда вернулась обратно в Россию, то вдруг поняла, что не просто домой вернулась, а у меня появилась возможность пойти в церковь. Это трудно объяснить...

Там же, в Австралии, я почувствовала себя русской до мозга костей. Хотя австралийцы мне говорили: «На русскую ты совсем не похожа». «Почему?» – удивлялась я. «А ты улыбаешься». Ко мне хорошо относились, но не потому, что я русская. А когда я акцентировала на своей национальности, они выдавали по первое число, что думают о России, о её общественно-политическом устройстве, её истории и так далее. Они там чуть-чуть зомбированы своими газетами и телевидением. Но дело даже не в телевидении. Они совсем другие и никогда не поймут нас, русских... Ну, вот моя история. А дальше вы знаете: по интернету познакомилась с Лёшей, вернулась в Петербург, мы обвенчались...

После долгой паузы заговорил Алексей:

– Я думаю, нельзя выработать какой-то единый алгоритм: сделайте так, и вы станете верующим. Но есть один способ, который чаще всего срабатывает: это когда вера передаётся от человека к человеку. Только так. Иным путём, без Калерии, я, наверное, никогда бы не пришёл в Церковь. Потому что отношусь к потомкам Фомы неверующего, не успокоюсь, пока не потрогаю, не рассмотрю по кусочкам – как компьютерную программу, в которой всё должно быть логично и железно детерминировано. Сейчас многие так мыслят. Маловерие и сомнение – самая распространённая беда.

– Может, само время у нас такое, очень критичное?

– Дело не в критике веры, сейчас никто не критикует. А в том, что для неё нет поддержки. Сейчас как в пустыне – один на один с равнодушным миром.

Мужа поддержала жена:

– Лёша правильно говорит. Вот у меня сейчас в голове такая мысль сидит. Через полтора месяца у нас появится ребёнок. Его надо будет окрестить. А кого пригласить в крёстные? Недавно мы присутствовали при крещении, и батюшка спросил у крёстных: ну, кто может прочитать Символ веры? И я теперь мысленно перебираю наших друзей, коллег по работе, кто из них знает Символ или хотя бы «Отче наш». Никто! Опереться совершенно не на кого. То есть в современном мире для веры нет дорожки, надо самим её торить, преодолевать среду.

– А почему бы в крёстные не пригласить кого-нибудь из вашей общины?

– Так ведь принято приглашать родственников или близких друзей. А мы за четыре года по именам только батюшек знаем, дежурных да охранника. Правда, несколько прихожан начали здороваться – улыбнутся, кивнут головой, когда приходишь на службу. Это всё. Конечно, есть костяк в общине, человек десять, которые не только по воскресеньям в храм ходят и хорошо друг друга знают. Нам пока до них расти и расти.

– Как считаете, Санкт-Петербург – православный город? – задаю последний вопрос.

– Нет, не православный, – убеждённо ответила Калерия. Алексей же, как программист, прежде чем ответить, попросил уточнить «вводные»:

– В процентном соотношении или в идеальном смысле?

– И так и эдак.

– Количественно настоящих верующих здесь, как и везде, всего лишь горстка. Вот мы стоим около этой часовни сорок минут – и ни один человек туда не зашёл, вы заметили? Хотя на площади вон сколько народа. А в идеальном смысле... Церковь всегда отделялась от мира, почему и сохранилась. А любой город – это средоточие мирского, это вавилон.