БЕСЕДА
«ДАТЬ ОТВЕТ ЗА ВСЁ, ЧТО СДЕЛАЛ»
Пять лет назад Сыктывдинский район Республики Коми возглавил православный человек
Хочу представить читателям «Веры» руководителя Сыктывдинского района Республики Коми Артура Рудольфа. Сразу оговорюсь: статья не заказная. В своё время меня приятно удивило выступление Рудольфа на одном из епархиальных мероприятий. Говорил он о нынешних судьбах российского села, образования, культуры, и звучали при этом не просто слова, а мысли, образы были яркими, взятыми из жизни. Вот тогда и захотелось с ним встретиться, поговорить и познакомить читателей.
Наш разговор начался у него в кабинете, потом продолжился в Центре народных ремёсел, недавно построенном в Вильгорте – этой маленькой столице района на реке Сысоле. Первое, что бросается в глаза в Центре, – лифт для инвалидов, туалет тоже для них приспособлен. Когда ругают Россию, это очень часто звучит: у вас никому нет дела до инвалидов. Ну и много ещё чего поминают, а когда говоришь, что только через православие мы можем стать той страной, какой не стали из-за революции, войн и прочих бедствий, в ответ нередко слышишь издёвки. И вот живой пример, далеко не единственный.
После смерти главы Госсовета Коми Ивана Егоровича Кулакова, возглавлявшего также местное отделение движения «Россия Православная», опустевшее место согласился занять Артур Альбертович. На эту тему мы, правда, говорить не стали. Нашлись другие вопросы.
В поисках ответов
– Артур Альбертович, откуда вы родом?
– Я родился в 1959 году в Воркуте, отец мой – почётный шахтёр СССР. Хотя жили мы небогато, родители позаботились, чтобы все дети владели музыкальными инструментами. Старший брат играл на скрипке, сестра на фортепьяно, средний брат на аккордеоне, а я – на баяне. Конечно, устраивали домашние концерты. Много читали, у нас дома была хорошая библиотека. Такие вот встречались шахтёрские семьи в то время. Кроме русской и зарубежной классики, в доме можно было увидеть и духовные книги, их приносила моя бабушка по маме. Она была православной, с Южного Урала, а бабушка по отцу – из поволжских немцев – говорила о себе: «Я римиш-католик».
Мои пращуры переехали в Россию ещё при царе Алексее Фёдоровиче, в 1664 году. Недавно в церковных книгах Австрии удалось найти запись, датированную этим годом, что мой предок Йоханнес и его жена Анна-Мария отправились на постоянное место жительства в Россию.
– Во время войны ваш род пострадал?
– Во время войны все пострадали – и русские, и нерусские. Старший брат отца был красным командиром, участвовал в Финской кампании. Когда Гитлер напал на Россию, дядя был на западной границе, сражался, раненым вышел из окружения и вывел своих бойцов. А потом последовал приказ Сталина – немцев с фронта отозвать. Дядю отправили в Воркуту, но не под конвоем, он отправился строить город в качестве инженера. Отец в то время работал подпаском. Когда Поволжскую немецкую республику расформировали, большую часть её жителей отправили в Казахстан. Конечно, было трудно, но, повторяю, никому не было легко. Из четверых детей в семье двое умерли от голода, двое выжили – мама и тётя Оля, её сестра.
– Вы ощущаете себя в большей степени немцем или русским?
– В детстве надо мной иногда подшучивали, даже Гитлером, бывало, называли – после войны прошло не так много времени. А когда мы с ребятами в «войнушку» играли, меня, естественно, в немцы записывали. Я страшно обижался, так как ощущал себя русским. Но со временем, когда вырос, понял, что я – русский немец. И в Германии немцев, которые выросли в СССР, считают русскими, потому что культура, язык, мировоззрение формируются годам к двенадцати. И конечно, краеугольный камень здесь – отношение к вере. Человек всерьёз, по-настоящему русский, когда он пусть не глубоко православен, но хотя бы чувствует, что это своё, родное.
– Ваша мама тоже была верующей?
– Однажды они с соседом говорили о Боге, а я, будучи пионером, сердито так заговорил о том, что никакого Бога нет. И тогда мама меня одёрнула: «Никогда не говори так больше, ты просто многого не знаешь, когда вырастешь, поймёшь».
– Когда это предсказание начало сбываться?
– Лет в 15-16 отправился я в поездку по Золотому кольцу, побывал в нескольких монастырях, где разговаривал со священниками, монахами. Особенно запомнился один из них, встреченный в Ферапонтово. Мы говорили о мироустройстве, о нравственности, всего не вспомнить, но дело не в темах. Это был образованнейший человек, с кругозором на порядок шире того, что был у моих учителей. Поразило, что к батюшке подходили старушки с просьбой объяснить, как принимать то или иное лекарство. Врачи им что-то выписали, не сказав, что делать дальше. Священник терпеливо объяснял. Эта встреча пробудила во мне много вопросов. Ответы на них я ищу до сих пор.
– Находите?
– Всё действительно ценное, на чём стоит наша культура, создано на православной основе. С каждым годом я сознавал это всё лучше. Вера, Царь, Отечество – на этих понятиях у нас всё держалось много веков. А потом мы духовно эмигрировали, и сейчас с огромным трудом возвращаемся обратно в настоящую Россию. На Руси ведь, знаете, долгое время не было своих палачей, приходилось выписывать из-за границы, таким было отношение к человеческой жизни.
А потом это стало теряться, на первое место начало выходить государство, чтобы в 17-м году прошлого века окончательно воцариться как ценность высшего порядка. И когда государство сегодня укрепляется, армия усиливается и пр. – это правильно. Но неужели в СССР армия была слабой? И экономика считалась второй в мире, но всё рухнуло, потому что шёл процесс строительства государственности, а не личности. И когда личность измельчала, атрофировалась – мы получили то, что заслуживаем. Дело в том, что серая, безликая масса не в состоянии двигаться самостоятельно, ждёт указаний сверху, но случись наверху заминка, ошибка, и всё идёт вразнос. Нельзя возвращаться на этот путь, не для того Бог нам попустил столько бедствий.
– Что вас подтолкнуло к крещению?
– Жить по-свински не хотелось, вот что подтолкнуло. Присутствие какой-то Высшей Силы в своей жизни я чувствовал и до того, как осознанно пришёл к вере. Помню, в армии попал в очень сложную ситуацию. Были очень большие физические нагрузки, например нужно было десять километров пробежать с полной выкладкой, было подавление личности. Здоровые ребята, физически крепче меня, плакали, и в какой-то момент я понял, что силы на исходе. Всё – выработался. Не знаю, чем бы это закончилось, но однажды мне приснился вещий сон, очень рельефный, яркий. Будто армия давно позади, я женат, у меня маленький ребёнок, мы живём в небольшой однокомнатной квартирке, и жена, стоя ко мне спиной на табуретке, вешает шторы. Запомнился даже рисунок на этих шторах. Представьте себе, эту сцену я видел потом наяву, а рисунок оказался прибалтийским орнаментом. У меня супруга – дочь офицера, который служил одно время в Латвии, там эту ткань и купили. А тогда, в армии, я проснулся от привычного крика: «Рота, подъём!» – но с чувством какого-то облегчения, увиденное долго меня потом согревало.
Крестился я в 80-х. Позади был исторический факультет университета, экономический факультет ВПШ, философские курсы, но слишком многие вопросы оставались без ответа. Помогла ли мне вера найти их?
Расскажу ещё одну историю. Однажды у меня долго не шла молитва. Но в какой-то момент я, глядя на образ Пресвятой Девы, вдруг произнёс: «Ты родила Бога, научи, помоги понять, что же мне делать». Так начался наш разговор, не монолог, а именно разговор. И я тогда понял, что прежде молился неправильно, словно пытался повелевать Богом, указать ему, что нужно делать – то дай, это... А просить нужно одного: понимания, разумения – это намного важнее, чем выклянчить работу например. Ну, положим, добьёшься своего, что дальше? «Дальше» будет, если Господь просветит твои очи.
Как нам обустроить Россию
– Хотелось бы расспросить об экономической жизни района. Как вы пытаетесь здесь, на своём посту, обустроить эту маленькую часть России?
– У того что случилось с нашей экономикой, есть три очевидных причины. Первая – распад традиционных отношений между людьми. Без любви всё рассыпается. Вот горькие сцены, которым я стал свидетелем, объезжая район. Подходит бабушка, просит о помощи. Чтобы похоронить дочь, она заняла деньги. С долгом кое-как расплачивается, но на еду денег уже не остаётся. Я распорядился помочь, и в этот момент мой помощник спросил: «А кому вы задолжали?» «Сыну», – отвечает старуха. Меня словно ударили. Ведь дальше некуда скатываться, дальше – апокалипсис. Понимаете: родной сын одолжил деньги матери, чтобы она похоронила его сестру. Второй случай – похожий, старушка просит помочь с дровами. Спрашиваю, есть ли дети. Оказывается, есть. Сын. Уточняю: «Где работает?» «Шофёром... дрова возит».
Не будет у нас никакой экономики при таком отношении друг к другу. Можно создавать макроэкономические модели, рассуждать на тему нанотехнологий и так далее, но всё рано или поздно упирается в вопрос: кто всё это будет осуществлять?
– А вторая причина?
– У многих сохраняются магические представления о производстве. Приходят ко мне, просят беспроцентный и... безвозвратный кредит на то, чтобы посадить капусту. «Безвозвратных кредитов не существует, – объясняю, – но даже не это главное. Вы ведь в прошлом году свою капусту на поле под снегом оставили. Хотите повторить?»
Дело не в том, что им лень было собрать то, что выросло, просто смысла не было возиться. Кто это купит, если кировская или чувашская капуста стоит у нас раза в два дешевле. В советское время понятие рентабельности мало кого волновало, можно было, например, трактор или комбайн в поле забыть, вместо загубленной техники всё равно пришлют новую. Такой образ жизни нам больше не по карману.
– Что же получается, сельское хозяйство на Севере обречено?
– Нет. Просто нужно думать, что выгодно у нас производить, а что нет. И здесь ещё одна причина наших бедствий. Захотел человек создать своё хозяйство, а как ему это сделать? Кто даст ему кредит, как пройти через все бюрократические рогатки, кто защитит его от желающих получить мзду? То есть всё против него.
– Почему государство об этом не беспокоится? Ему же выгодно, чтобы малый бизнес развивался.
– Даже на уровне областного центра что значат маленькая коптильня, крохотное перерабатывающее предприятие? А законы у нас вообще принимаются в Москве. Вот один из них вышел года полтора назад. Государство забеспокоилось о том, чтобы у продавщиц были чистые руки, и, стало быть, каждое торговое предприятие должно быть обеспечено водопроводом. Спасибо, конечно, но в Шиладоре, например, водопровода никогда не было и не будет. Там живут несколько пожилых людей и есть маленький магазинчик. Ну, закроем мы его... Людям-то что тогда делать? Приходится ходить, доказывать, что в колодце вода чище, чем в водопроводе, что продавщица всяко сообразит, где и как ей помыть руки.
Кто будет за это переживать, обивать пороги в столице? То ли дело мост 5-километровый построить или трубу протянуть в несколько тысяч вёрст. У крупных проектов крупные покровители, которые и закон нужный пробьют, и лично смогут объяснить Президенту крупную пользу для страны от своей затеи. Но абсолютное большинство граждан не станут благодаря этой трубе жить лучше. Доходы уйдут, в лучшем случае, в стабфонд, чтобы не подстёгивать инфляцию. А вот малые, средние предприятия – совсем другое дело. Они наращивают реальный вес экономики. Во многом благодаря им бюджет нашего района увеличился за последние четыре года примерно в полтора раза, это с учётом инфляции, а так ещё больше.
– Сколько малых предприятий открылось при вас в районе?
– Число увеличилось примерно на семь десятков. Для нас каждое из них чрезвычайно важно: это и рабочие места, и деньги в бюджет, и многое другое. И вообще в районе, не только нашем – в любом, предприниматель имеет свободный доступ к руководству. Более того, я, встретив серьёзного, основательного человека, сам уговариваю его заняться перспективным делом. Помогаем получить кредит, оформить документы, договариваемся с налоговиками и прочее, и прочее.
Так у нас появилось хозяйство, которое занимается разведением рыбы. С чего всё начиналось? Мы позвали ихтиологов, они пришли к выводу, что у нас можно разводить радужную форель. Нашли человека, которому эта идея понравилась, помогли ему найти средства, обеспечили помещениями. В результате это хозяйство выходит сейчас на производство ста тонн рыбы в год. Нювчимская форель приобретает всё большую славу. Так же появились у нас и мебельная фабрика, и предприятие, где валенки валяют: их уже и армия, и МЧС закупают. Гусиная ферма действует, непрерывно появляется что-то новое.
– А гусиная ферма, кстати, насколько рентабельна?
– Дело исключительно выгодное, у нас и кур выращивать – милое дело, даже в заполярной Инте это окупается. А гуси – они вообще летом сами себе еду находят, травку щиплют и быстро, за три-четыре месяца, набирают вес. Началось всё с того, что венгров восхитил травостой в нашем районе, он, по их словам, просто идеально подходит для разведения этих птиц. Не в убыток себе можно содержать в наших краях и крупный рогатый скот. Вот чем должен заниматься северный крестьянин. А пшеницу или клубнику пусть выращивают те, у кого для этого есть подходящие климатические и прочие условия.
– Поголовье коров в республике резко сократилось...
– Да, на этом не озолотишься. Крестьянский труд тяжёл, в городе комфортней, и ты как минимум те же самые деньги можешь заработать с меньшими усилиями. Что этому можно противопоставить? Я не знаю. У некоторых людей склонность к сельской жизни врождённая. У нас есть село, где на шестьдесят жителей – 40 коров, а в другом на триста человек всего 12. Это не говоря о лесных посёлках, там только собаки да кошки.
С посёлками этими просто беда. Лесорубы остались без работы, и что ещё хуже – без заработков, которые всегда были огромными, и без малейшей надежды, что лучшие времена вернутся. Как они вернутся, если сейчас одна машина на валке леса заменяет несколько прежних бригад? Народ спивается. Я предлагал: заводите коров, а мы обеспечим вас скотом под залог ваших домов. И если через три года коровки будут живы-здоровы, я закладные лично порву. То есть даром предлагали, но с какой-то минимальной гарантией, что животные не будут съедены. Никто не откликнулся. Сейчас нельзя сказать, что государство не хочет помочь селу. Просто вкладывать, к сожалению, часто не во что. Безвозвратный кредит на выращивание капусты, которая никогда не будет продана – это даже не благотворительность. Нет здесь никакого блага.
Всё это страшно печально, и не впервые происходит в нашей истории. В запустение приходили огромные территории при смене климата и других обстоятельствах. Разница в том, что прежде была вера, она давала силы жить, рожать детей, искать новые области применения сил. Ничто её не заменит.
«Человек человеку»
– Что отличает верующего человека, в вашем понимании?
– Наверное, сострадание к ближнему, желание помочь. У верующего есть понимание, что жизнь не вечна, и это очень сильно его направляет. Меня беспокоит, как люди сегодня относятся к смерти. Стараются торопливо так, быстрей-быстрей похоронить умершего, чтобы дальше пойти. Куда? Человек должен готовить себя к уходу, к тому, чтобы дать ответ Богу за всё, что сделал в жизни. Это глубокое понимание, что отвечать придётся, не восполнить соблюдением светских законов. Можно быть совершенно законопослушным, но столько нагадить, сколько не всякий разбойник сумеет. Для таких человек человеку волк.
К сожалению, та наглость, с какой у нас создавались капиталы, помогла набрать финансовый, политический вес людям равнодушным. У нас разрешили в своё время торговать, но не отменили закон о спекуляции. В результате в коммерцию ринулись те, кому море по колено, кто привык убеждать конкурента ударом молотка по голове. Так воцарилась полууголовщина, которая ужаснула не только Россию – весь мир, ведь в какой-то момент она хлынула на Запад с чемоданами денег, дикими нравами, склонностью воровать ручки со шкафов в отелях. Зачем им ручки, никто понять не мог, это было иррационально, жутко. Мы-то понимали, что это просто условный рефлекс, но легче от этого знания не становилось.
– Сейчас ситуация меняется?
– Эти люди всё ещё многое определяют в нашей жизни, и боюсь, что положение дел изменится нескоро. Мы упустили то поколение, детство и юность которого пришлась на девяностые годы. Те, кто вступил тогда в жизнь, видели, как на крови сколачиваются состояния, как торжествует зло и немощствует добро, телевидение учило их брать от жизни всё и показывало это «всё» в самых ярких красках. Им хочется многое иметь, и они уверены, что честный труд – самый ненадёжный путь к успеху. Конечно, Господь чему-то учит, нет той вседозволенности, что была ещё недавно, но боюсь, что во многом это потерянное поколение.
У него другой язык, убийцу, например, называют не душегубом, а киллером, то есть специалистом в своей области. Таких подмен довольно много – с тем чтобы ужасное сделать обыденным, умертвить самосознание общества. Трудно проделывать жестокие эксперименты над народом, а с «электоратом» нет проблем, это даже не овечье стадо, а что-то неодушевлённое. Нужно защищать свой язык.
– Кто из сильных мира сего готов это понять?
– Здесь важно понять одну вещь. Нынешние олигархи, хозяева жизни, которые в результате каких-то махинаций завладели имуществом страны, не заинтересованы в том, чтобы работники и дети этих нефтяников, металлургов, шофёров были образованны. Завладел человек, скажем, Норильским комбинатом, который строили десятки тысяч человек на вечной мерзлоте, погибали, верили, мечтали о чём-то. Не о том, чтобы один человек мог потом куршавелить, неизвестно за какие заслуги устроить себе персональный коммунизм. Для него образованный, мыслящий рабочий – это не просто ненужная роскошь, а явная опасность. Такой не даст себя в бараний рог согнуть, он будет знать, сколько за такой же труд получают рабочие в Норвегии или Швеции. Да и вообще, оно ему надо – этому олигарху, чтобы дети «быдла», которое он обирал и обирает, играли на скрипках?
Ну, олигарха вам трудно представить, но вот его уменьшенные копии, которые разъезжают по Сыктывкару в чёрных джипах. А в киосках, которые они держат, девчонки за две с половиной тысячи работают на сквозняке, вместо уборной – баночка, ни согреться, ни горячего поесть. Вот и представьте степень заинтересованности этого хозяина в том, чтобы дети этих девочек выросли культурными, достойными людьми?
Но для общества, государства образованные люди необходимы. Если мы хотим развиваться, придётся думать, что для этого сделать. Можно запретить молодёжи курочить фонтаны, бить людей по голове, чтобы отнять машину, курить, пить, но толку-то что? Я пытался запретить торговлю спиртным в ночное время, прокуратура опротестовала это решение. Но предположим, что мне удалось бы добиться своего. Что бы это изменило? Не уверен, что был бы толк.
Что делать?
– Так что же всё-таки делать?
– Если мы хотим, чтобы то поколение, которое сейчас вступает в жизнь, выросло здоровым, образованным, воспитанным, нужно вкладываться в детские сады, образование. Художественные, музыкальные школы должны быть в каждом районе. Я мечтаю о том времени, когда каждый русский человек будет владеть несколькими музыкальными инструментами, знать пять-шесть языков, иметь твёрдые понятия о нравственности. Возможно ли это? Да! Если задача поставлена всерьёз, не для того чтобы пустить пыль в глаза, она рано или поздно будет, с Божией помощью, воплощена.
– Что в районе предпринимается для этого?
– В целом по России на культуру тратится два процента бюджета. В Коми – 3,6 процента, а у нас в Сыктывдинском районе – восемь. Но и этого, я считаю, ничтожно мало.
Начали мы с того, что обеспечили автобусами все школы. Без них в сельском районе нельзя. Это было первое, что я сделал, вступив в должность. До этого работал в совместном российско-германском предприятии, но однажды – четыре года назад – мне предложили: не хочу ли я выставить свою кандидатуру на выборах главы Сыктывдинского района. Поговорил со здешними людьми, и что зацепило: они не верили, что жизнь можно изменить к лучшему. Очень захотелось доказать, что это возможно. Когда последний из 14 автобусов купили, у меня слёзы на глаза навернулись. Потом поменяли все парты в школах. Начали кормить всех детей, и не как везде – только неимущих. Это обидное, неправильное разделение. Что чувствует ребёнок, когда у него едва ли не на лбу написано: «неимущий»? Да и много ли их у нас – имущих – в селах?
Я всего перечислять не стану, назову только два самых больших проекта.
|
Во-первых, Центр народных ремёсел, вот он, напротив моего окна, несколько этажей из брёвен. Это единственное такое здание в республике, мне предлагали сделать его из кирпича, но хотелось, чтобы было по-настоящему красиво, отвечало названию. Очень много резьбы, балкончики фигурные, на той стене, что обращена к будущему храму, мы постарались свести украшения к минимуму, только два ангела изображены, ничто не должно отвлекать от церкви. Площадь здания огромная – три тысячи квадратных метров, уже сейчас там занимается четыреста детей. Учатся ткать гобелены, вышивать, изготавливать мягкие игрушки, лепить из глины, ищем сейчас мастера – резчика по дереву, готовимся к экспедициям по республике в поисках этнографического материала, например вышивок по ткани, всё это не должно уйти, исчезнуть, это наше прошлое, то, что связывает с предками, делает людьми. Кроме церкви, планируем построить хорошее общежитие для детей из дальних сёл Сыктывдинского района и республики.
– Подобные центры в Республике ещё есть?
– Нет, наш первый. И пока, к сожалению, единственный. Поддержала республика, значительную часть средств выделили федеральные власти, всего потрачено было 50 миллионов. Но если бы в районе не взялись за осуществление этого проекта, не сделали первые вложения, ничего бы не вышло. Под лежачий камень вода не течёт, а когда дело уже делается – это совсем другая ситуация. Я, как руководитель, это прекрасно понимаю: на воздушный замок, который то ли нужен, то ли нет, никто денег не даст. Это огромная проблема в России. Даже когда есть возможность выделить большие суммы, слишком велика опасность, что всё уйдёт в песок.
– А второй проект, о котором вы упомянули?
|
– Всероссийский фестиваль «Завалинка». Приезжают народные творческие коллективы не только из республики, но и с Урала, из Новосибирска, из Республики Марий Эл, с Вологодчины, с Вятки, с Кубани. В последний раз собралось 48 коллективов – 800 человек.
Всё началось, наверное, с того, что я увидел, как у нас старушки поют в каких-то традиционных, но ветхих, покрытых заплатками нарядах. Рядом с одной стояла внучка, держится за подол, смотрит на бабушку. Тогда район закупил для народных коллективов наряды, довольно дорогие. Народная песня, даже если поётся на разных языках, сближает. Когда по стране прокатились межэтнические волнения – в Кондопоге, в Ставрополе, я попытался понять, что происходит? Наверное, наши народы отвыкли дуг от друга, перестали понимать. Незнание рождает страх, страх – агрессию. Представьте, заходите вы в тёмный подъезд, и всякие ужасы начинают мерещиться. А включи свет – и окажется, что бояться было нечего. Таким светом и стал наш фестиваль.
В районе уже привыкли к нему, ждут с нетерпением. Сначала творческие коллективы едут по сёлам, пять-шесть дней выступают – это «Малая завалинка», потом, в первую субботу июля, в доме культуры проводится конкурс «Большая завалинка», с двух часов дня до ночи идёт гала-концерт. Постепенно фестиваль укрупняется, в прошлом году впервые приехали нижегородские и вологодские ремесленники – развивается ещё одно направление.
Что ещё? Фонтан вот сделали; поставили памятник уроженцу района – знаменитому на всю Россию мастеру-балалаечнику Налимову. Памятник прекрасный – произведение искусства. Так же почтили Героя Советского Союза Николая Оплеснина. Кстати, церковь будет построена совсем рядом с памятником ему и посвящена будет деду Оплеснина – святому мученику Евфимию Вильгортскому. Это само по себе урок – начинаешь понимать, откуда у нас в России что проистекает.
Беседовал В.ГРИГОРЯН
 | назад |
| вперед |  |
