МАСТЕРСКАЯ
ОБРАЗ РАЯ
Не раз уже «Вера» писала о дымковской игрушке – старинном вятском народном промысле, вслед за вятским священником Сергием Гомаюновым осмысляя дымку как глиняный образ преображения народной души. Сегодня мы рады снова обратиться к этой теме, рассказав о человеке, из-под рук которого вот уже полвека выходят на свет Божий нарядные гусарчики, коняшки и птички-свистульки, – об известной мастерице Нине Петровне Борняковой.Наша встреча произошла в один из тех сереньких дней, когда хочется с улицы поскорей в тепло, к свету. Нина Петровна, в фартуке «дымковской» весёлой расцветки, приветливо встретила меня у лифта кировского Дома художника. И вот я в мастерской, слушаю рассказ и наблюдаю одновременно сокровенный процесс – рождение игрушки. Не так много на земле мест, где так же тепло и светло, как в мастерской дымковской мастерицы. От одного вида глины тепло, от ощущения родства с этой игрушкой (ведь и человека Бог вылепил из праха земного), а светло – от красок.
«Думайте сами!»
Нина Борнякова – одна из старейших мастериц на Вятке, даже её ученицы и те уже стали известны. В 1958 году шестнадцатилетней девчушкой узнала о конкурсе для желающих научиться делать дымку. Экзамен был простой, если есть душа и талант, – вылепить игрушку. Конечно, боязно было, но так ободрили девчонок сидевшие в комиссии «бабушки» – а это были знаменитые мастерицы, – что они повеселели и справились. Двадцать девушек тогда приняли в ученицы.
Дымка многое пережила за свою более чем четырёхстолетнюю историю. В начале прошлого века, когда в Вятке развернулось гипсовое производство, промысел едва не перестал существовать. Но когда настали трудные годы, оказалось – замены дымке нет. Всплеск народной любви к рукотворной глиняной игрушке пришёлся на годы Великой Отечественной. Вся продукция расходилась вмиг. Дымка согревала опалённые войной души, как согревает огонь озябшие руки. Вспоминаю в связи с этим трогательный рассказ одной из бывших воспитанниц детского дома в Тверской области. Там были собраны сироты с территорий, только что освобождённых от врага. Это был очень хороший детский дом, где взрослые делали всё, чтобы дети забыли свои страдания как дурной сон. Директор усаживала ребят на стульчики и играла им на рояле – а в его блестящую крышку гляделись нарядные дымковские игрушечки... И дети начали улыбаться.
Но возрождаться дымка начала раньше, во многом стараниями Алексея Ивановича Деньшина – вятского художника. Это произошло в 1930-е годы. Он зарисовывал игрушки старых мастериц, до сих пор в музеях сохранились эти наброски – раньше фотоаппараты не были в таком ходу, как нынче. Очень переживал, что место старых мастериц занять будет некому и старинный промысел уйдёт в небытие. И вот Алексей Иванович поехал в Дымково, разыскал старушек-мастериц, накупил у них игрушек и стал развозить по столицам. У него были свои приёмы, как подать дымку «повкуснее».
– В дорогу брал полные корзины игрушек, – рассказывает Нина Петровна. – Приедет в Москву, в Питер, явится в какое-нибудь художественное учреждение, всех выгонит из кабинета – и давай расставлять на столе всех этих барынь, индюков и свистульки. Затем покроет стол скатертью и зовёт народ (а они стоят в коридоре и гадают, что это там Алексей Иванович затеял). И вот художники заходят в кабинет, а Деньшин скатерть как сдёрнет – так эффектно являлась дымка «высшему художественному свету», что все соглашались: надо на Вятке дымку поддержать. У самого Деньшина стала подвизаться на этой ниве жена – художница Екатерина Косс.
Алексей Иванович ушёл из жизни в 1948 году, когда благодаря его стараниям дымка стала вновь востребована. Но без него игрушку снова начали забывать, и спустя всего 10 лет она вновь оказалась на грани небытия. Тогда-то и был объявлен тот конкурс, на который с бьющимся сердцем пришла Нина. Накануне вышло постановление, что надо поддержать вятский народный промысел, отыскать таланты. И они отыскались.
|
– Работать с глиной нам нравилось, – говорит мастерица, – но в то время дымковская игрушка не очень славилась, даже в Кирове её не покупали, хоть стоила она совсем дёшево. Михаил Михайлович Кошкин, в то время председатель Союза художников, вдохновлял: «Девочки, будете работать творчески, для выставок. Вас узнают, полюбят даже за рубежом». Так что для творчества простор был. Вот она, моя первая творческая работа, – «Парочка». Молоденькие были, так и лепить нравилось молодое.
Нина Петровна смотрит с улыбкой на фигурки, словно узнавая в барышне себя – в пышной, по тогдашней моде, юбочке и платочке. Шутит:
– Посмотрите, девчушка лёгонькая, тоненькая (во мне 47 кг было). Это уж потом работы понемногу становились всё основательнее, массивнее... А тогда мы – юные, лёгкие – везде поспевали, всюду были на подхвате. Глину разгружать надо или мусор выносить – «девочки, молодёжь, вперёд!» Трудности были другого рода – как вылепить игрушку да как её раскрасить. Когда мы поступили, знаменитой Зое Васильевне Пенкиной было уже за 60, мы у неё учились. Дымково – это левая сторона Вятки, надо было на пароме добираться, а зимой бегали туда по льду. И старушки нас навещали – каждый месяц приносили в Дом художника в корзинах свои работы, и для нас это был праздник. Хорошо, что у Зои Васильевны были уже внуки: видела она очень плохо, а внуки молодыми ножками живо добегут к нам с корзиной. То есть всё обучение проводилось наглядно. Они же не могли с нами сидеть целыми днями. Приедут, покажут и уедут. Учились мы и друг у друга: «Ой, какие у тебя оборки на водоноске красивые, я такие же хочу!» – и сидишь, пока у тебя лучше не получится. И фигурки новые придумывать приходилось. Нам покажут основные: козлика, барашка, барыню, водоноску да нянечку, а остальное – думайте сами.
А роспись осваивали... Евдокия Кошкина так говорила: «А как я вас научу? Краска краску красит!» – и весь разговор. Вот и сидим гадаем, как раскрасить, чтобы было красно. «Наши орнаменты не копировать! – озадачивали нас старушки-мастерицы. – Придумывайте свои!» А как придумаешь, когда ещё в голове запаса никакого. А Косс-Деньшина вообще никогда нам ничего не показывала: посмотрит, ткнёт пальчиком в одну игрушечку: «Вот это неплохо», – и уйдёт, а ты потом сидишь и думаешь. Но даже и тот жест её был для нас такой похвалой!
Цвет находить учились постепенно. Вот кажется, что в нашей игрушке все цвета открытые, а ведь это всё составные цвета – большинство, по крайней мере. Сейчас намного легче: краски очень хорошие. Взять хоть наш любимый малиновый цвет: раньше он был непрочным, а сейчас благодаря акриловым красителям держится крепко.
Когда спрашивают, откуда в дымке яркие цвета, говорю о том, что, возможно, рядом где-то были иконописные мастерские. И правда, многое дымка взяла от иконописи. Икона пишется по грунту – и у нас грунт по глине, темпера на яйце. В иконе очень яркие краски – ярко-малиновые, розовые, много голубого – и у нас. И сусальное золото мы точно так же, как мастера иконы, накладываем поверх, кусочками. В сторону Северского тракта была деревня Богомазы, – значит, там кто-то делал иконы, потом в овраге – деревня Богословщина. То есть народ был верующий.
Начало
Нина Петровна говорит, а руки всё время в движении: мнут, поколачивают, поглаживают глину, катают из неё колбаски и жгутики, которые, соединясь друг с другом, вдруг образуют лошадку. За время нашего разговора успело «родиться» на свет немало фигурок. Мастерица и сама радуется их появлению, пожалуй, не меньше меня, точно каждая из них живая. Вспоминает случай из молодости:
– Как-то нас повезли к деревенскому гончару. Печка, полки и гончарный круг. Во все глаза глядели, как рождался горшок. Весь шевелится, как живой, – так и поверишь, что Бог Адама из глины слепил, осталось только дух вселить... Это у меня, видите? – композиция «Карусель». А это у меня сейчас будет мальчик... Так вот, стали мы разъезжать с выставками по России. В Сыктывкаре, между прочим, я была два раза, запомнилось, что детишки приходили из какого-то кружка, приносили свои свистулечки.
…А вот и мальчик. Вот с гармошкой мужичок молодой, вот барин с эполетами, барыня. Сейчас ещё дочку посажу.
– Хотите полепить? – неожиданно обращается ко мне мастерица и, когда я с радостью соглашаюсь, поясняет: – А я всем предлагаю слепить что-нибудь. Видите, маленькие игрушечки: тут и дети, тут и взрослые иногда полепят. Вот эту собачку вислоухую, кажется, сам Путин лепил, когда ещё не был Президентом: приехали высокие гости из Москвы, на пять минут зашли, я им – кусочек глины, и полепили. Тут, на этих полках, у меня памятные игрушки. Это «Водоноска» Зои Васильевны Пенкиной, она подарила мне её в 1970-м, ей было 87. А этой игрушке моей 50 лет. Вот свистулька очень старая, ей больше ста лет, видно, что в русской печи обжигали: песчаная глина, столярным клеем склеена, которым старушки пользовались, – на чердаке люди нашли обломки и нам принесли. Вообще, свистулька – наша «начальница», не только потому, что игрушка вся от неё пошла, а потому что в свистульке начало яичка, она и по форме, смотрите, близка к яйцу, а яйцо – начало жизни. Видите, сколько мудрого в одной свистулечке.
|
Спрашиваю у хозяйки, можно ли посвистеть, – по правде сказать, не надеясь что-либо услышать. И до того удивительно было, когда эта архаичная, склеенная свистулечка вдруг издала звук чистый, высокий и нежный, как у флейты. Представилось, как свистела в неё, надувая щёки, детвора лет сто назад на празднике «Свистуньи». Ежегодно в этот день вятские жители поминали хлыновцев и устюжан, погибших в печально известной битве в Раздерихинском овраге, когда свои посекли своих, приняв за врагов. Со всей округи привозили на «Свистунью» в Хлынов-Вятку глиняных птичек и – после заупокойной службы в Трифоновом монастыре – творили сородичам память свирельным радостным свистом.
– Птичка – это символ Святого Духа, – задумчиво говорит Нина Петровна. – Вот приглядитесь к репродукции Леонардо «Мадонна Литта»: Младенец держит в ручке игрушечную птичку.
Посмотрела я на картину на стене – и удивилась: эта игрушка у Христа-Младенца так напомнила сейчас дымковскую свистулечку... А у меня, случайно или нет, из глины тоже получилась птичка, да не одна, а с птенцами.
«Нина Петровна, глину привезли!» – заглядывает в мастерскую коллега. В Доме художника оживление. И вот уже рядом с нами стоят друг на дружке несколько «чурок», обёрнутых в полиэтилен. Что-то из них выйдет?
Мати Александра
На стене в кабинете рядом с замечательным «парадным» портретом самой мастерицы Борняковой, изображающим её в расцвете женской красоты, с игрушкой в одной руке и кисточкой в другой, – портрет бабушки Александры. Нина написала его в молодости.
– Хотелось написать бабушку, сидящей на крылечке нашего дома в Субботихе, и, кажется, выражение её лица удалось запечатлеть. Бабушка, любимая. Сейчас вот думаешь: бедная, как она нас растила! Родителей рано не стало, пятеро братцев и я, младшая, остались на её руках. Каждый вечер я бегала на ферму за молоком, наливали трёхлитровый бидончик, и никто никогда не спросил денег. Вечером, утром по стакану молока. Всяк думал о других, чтоб всем хватило. Так и нас бабушка воспитывала. Ой, бабушка, золото! На деревне её очень уважали, даже звали почтительно – «мати». Очень высокая была, всё бегом, издали заметят: «Ну-у, сарафан пузырём, Александра бежит». Был случай: носочки бабушка связала, принесла в город продавать, а милиционер её поймал. Она: «Молодой человек, у меня дома пять парней, мне кормить их надо. Если у тебя совесть есть, отпусти меня, миленький». Отпустил, хоть уже до отделения дошли.
И ведь каждому брату свадьбу сыграли, никто потом не развёлся, такие основательные получились. Бабушка их по мужниному образу лепила. Звали его Братухин Иван, был он фельдшером, они друг друга очень любили. Заметной парой были – оба статные, оба под два метра. Бабушка рано овдовела. Берегла вещи, что от мужа остались: весы для лекарств, очки, книги. Жаль, мальчики наши их изорвали: бумаги не было, когда учились, – всё в дело шло. Потом в армию их одного за другим проводили. Когда у меня Рома родился, бабушка пришла в роддом, в 82 года. Принесла какие-то печеньки, записку написала, которая начиналась так: «Нинушка, благодари Бога, что тебе Бог послал сыночка...» Она почему парней-то боготворила всю жизнь – потому что очень им тяжело в жизни, на них такая ответственность, такие труды им достаются.
Овдовела она рано, осталась с тремя дочками на руках. Во время войны всё в церковь ходила, молилась, чтобы все зятевья вернулись. Все трое вернулись, и наш отец среди них. Только весь больной – через три года умер. А дядя Яша после фронта по ночам так страшно кричал, а то бегал с ножом или топором: «Немец идёт!» Остальные кидаются бабушку звать, она прибежит: «Яшенька, Яшенька», – и он успокаивался. Дядя Яша тихонько-тихонько, но возвращался тогда с войны. Надо было видеть эту процедуру. Он ложился спать, бабушка рядом: сбрызнет его водичкой, проследит: «Ты ему это полотенишко положи под головку», то есть всё простые уговоры были. Травками отпаивала – она много чего народного знала.
А с третьим зятем вышла такая история. Вернулся с войны дядя Коля майором. А жена болеет: нога не ходит, всё колено развезло. Ну что: дядя Коля красавец сам собой, в медалях, а кругом вдовы, только пройдись по деревне – столько вздохов или словечек игривых услышишь. Объявил дядя Коля свою волю: «А не буду жить с Глашей!» А бабушка не торопясь истопила баню и сказала: «Знаешь что, Коленька, я не для того выдавала дочь замуж. Вот щас пойдёте в баню, и если вас баня не помирит, можете расходиться». Тётя Глаша с палочкой пошла, зашёл в баню и муж её – нахмурился, но пошёл. А после на руках жену принёс из бани: «Будем жить». Посадил на саночки и увёз домой. Ничьи слова не помогали, только бабушкины помогли. Она и приучила меня к храму. «Как хочешь, – говорила, – ходи не ходи, но в день Ангела обязательно сходи».
Она всегда была в центре внимания. На свадьбы могла удивить народ нарядами: украшений-то не было, так она украшала юбки куриными пёрышками, а на мою свадьбу явилась в шляпе с петушиным пером! Сама сшила. И корзину подарков привезла. А говорить как умела! Мы с Герой моим когда надумали жениться, бабушка бросила на пол одеяло, велела стать на колени, иконкой благословила. Я тогда у бабушки за всё прощения попросила, все мы ревели... Жаль, не венчались. Обвенчаться, что ли, нам с дедом ? (Смеётся.) Ссоришься, бывало, с мужем по молодости, бабушка мне: «Ты чё думаешь, девка миленька, думала вышла замуж и только любоваться будешь? Помотаешь ещё слёз, помотаешь. Посиди, пореви – и вперёд». И правда: поревела, время прошло – и дальше живём. А сейчас чуть что – и разошлись.
Ей, конечно, нравилось, что я делаю игрушки. Когда нас вывели из учениц, мы устроили чаепитие. Раньше как было: самовар, сушки и конфетки-подушечки. Бабушка моя приходила. Она сидела рядом со старой мастерицей Кошкиной, и та сказала: «Не переживай, бабушка, вырастет из твоей внучки мастерица».
Свистулька с весёлыми глазами
Нина Петровна говорит, а руки по-прежнему – неутомимо трудятся.
– Ничё лошадка? – мастерица подняла на ладони ещё одну новорождённую коняшку, оглядывает её, любуясь.
Руки трудятся, а речь льётся негромким ручейком:
– Вот когда поступила я сюда, приходилось одной бегать по утрам и вечерам, и единственным моим попутчиком был Ангел-хранитель. Представьте, Субботиха в семи километрах от Вятки, а бежать надо было через заречный лесопарк. Девчушке 16 лет, места там опасные. Бабушка перекрестит: «Иди с Богом, одна не ходи!» А кого будешь ждать – только с Богом и бежишь. «Девка, чё, одна, поди, бежала?» – «Нет, много народу было». А народу никого, кто в 10 вечера побежит. Раз в пургу сбилась с дороги – тропочка узкая, шла на огоньки на кирпичном заводе. Идёшь, кого больше вспоминаешь? Конечно Бога, на одном дыхании. Скажешь: бабушка, у меня сегодня то-то и то-то. «Ну и чё, девка, схожу в церковь, свечки поставлю».
На Рождество мы с братом Вовкой пели: «Христос рождается, славите!» Дядя Коля нас любил слушать: «Ну-ка, давайте прославьте нам Христа!» Они семьёй редко ходили в церковь, но иногда на лошадях ездили, это мы с бабушкой только бегали пешком. А уж в церковь идёшь с бабушкой – это праздник. Перед школой водила и исповедоваться, и на причастие. Я обижалась на батюшку: «Бабушка, а чего он спрашивает, не воровала ли я». «А ты говори: «грешна!» – «Так не воровала же я!» – «Всё равно говори: “Грешна!”» Только я всё равно молчу – чужого сроду не брала.
Великорецкие слёзы
Беседовать с вятским старожилом и не спросить о Великорецком крестном ходе невозможно. Нина Петровна живо откликается:
– Помню, пришла на Великую с крестным ходом (это было в конце 80-х) – там исповедь. Молодой такой священник принимал. Сказала пару слов – и разрыдалась. Приходишь ведь на Великую полностью выложившись. Пока идёшь, вспоминаешь такие моменты из жизни, про которые никогда бы не вспомнил, вся жизнь перед глазами! В тот год мы строили в деревне дом. Помню, так вымоталась я, но отчего-то пришла мысль пойти с ходоками. Думаю: оживу до весны, так пойду. Мужу говорю: «Гера, я пойду». Он всполошился: «Чё? Куда? Зачем?» А меня бабушка уже научила, говорю ласково: «Гер, ты не так говори. Скажи: иди с Богом!» Молчит. «Гер, я пошла. Чё тебе надо сказать?» Еле из него выжала. Это мой дом, я должна в него вернуться, но перед тем муж должен меня отпустить. Как наши узнали: «Чё, Нина, пошла?» – давай мне пометки о здравии совать. Больше двадцати записок в карманах понесла.
Ещё я читать любила. У парней все книги взрослые, они куда-нибудь уйдут, а я утащу книгу и читаю всю ночь. Помню: болею, температура под сорок, лежу, а бабушка на меня водичкой брызжет. Таскает мне полотенца на голову мокрые, а я читаю «Тиля Уленшпигеля». Уснула под утро, просыпаюсь – бабушка охает: «Ой, девка, свят, свят, свят, неладно с тобой – ты что всю ночь смеялась?» А книга-то смешная. Проснулась, а температуры нет. Но ночью стала песни петь, опять бабушку испугала. А я во сне пела. Во сне ко мне какое-то озарение приходило... И будущие работы приходили во сне ясно, перед выставками, например. Во сне и мужа увидела. Пришла на работу: «Девки, миленькие, я такого парня во сне видела!..» Давно это было. Вот уже и дети выросли, и сама бабушкой давно стала, а как вчера всё было...
Дочь Евгения, к слову, тоже стала мастерицей, трудится в дымке рядом с мамой, лепит и расписывает игрушки. Весёлой птичкой залетает к маме и бабушке Машенька – и она глину полюбила, глядишь, и династия будет!
На прощанье Нина Петровна дала мне ярко-жёлтых яблок из своего сада, а ещё подарила птичку-свистульку с весёлыми глазами и малиновыми, с золотом, крылышками. Птичка и яблоки. Образ рая.
Елена ГРИГОРЯН
Фото автора
 | назад |
| вперед |  |
