Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в неё…

Н. В. Гоголь

...Знаете ли вы Гоголя? О, вы не знаете Гоголя! Всмотри-тесь в него… Каким знаем мы Гоголя? Великое дарование, гениальный сатирик, друг Пушкина, автор «Ревизора», «Мёртвых душ», «Петербургских повестей»… Гоголь с детства чувствовал в себе пророческие способности и пророческое предназначение. Он ставит перед собой мессианскую задачу: вывести Россию из бездорожья, указать ей Путь, спасти от пропасти, над которой она стоит. И считает возможным сделать это при помощи Слова, своим литературным творчеством. Он хотел «собрать в одну кучу всё дурное в России», показать страшный лик российской действительности, воссоздать и обнаружить «пошлость пошлого человека» и надеялся, что в результате этого и произойдёт нравственное обновление личности, народа. Гоголь видел беду России в девальвации истинных нравственных ценностей и подмене их ложными. Именно поэтому герои и обстоятельства его произведений гиперболизированы, доведены до абсурда.

Вот такой Гоголь известен нам со школьной скамьи.

Но пророческого слова правды не получилось. Он понял, что, прежде чем указывать на недостатки людей в надежде на их исправление, надо сначала исправить себя: «На зеркало неча пенять, коль рожа крива». А в «Авторской исповеди» уточняет: « Я увидел, что говорить и писать о высших чувствах и движениях человека нельзя по воображению: нужно заключить в себе самом хотя бы небольшую крупицу этого, – словом, нужно сделаться лучшим».

Но тот путь Истины, на который он хотел повернуть общество, обществом был отвергнут.

Почему?

Ответ на этот вопрос и покажет нам другого Гоголя, не очень известного и ещё меньше понятого современниками. Этот Гоголь – православный христианин.

Это православный религиозный мыслитель и писатель, следующий святоотеческой традиции.

* * *

Он вырос в религиозной семье. Его мать была молитвенницей и паломницей, прадед по отцовской линии – священником, дед закончил Киевскую Духовную академию, а отец – Полтавскую Духовную семинарию. После 1840 г. Гоголь начинает усиленно изучать духовную литературу, многие его личные письма наполнены просьбами прислать труды свт. Тихона Задонского, Димитрия Ростовского, «Добротолюбие» и другие книги. В его душе начинается переоценка духовных ценностей, он всё больше склоняется к мысли о том, что без Христа и Его учения нравственное преобразование человека невозможно. Пастырями человечества отныне он видит не писателей, а священников и открыто говорит об этом в своей «Авторской исповеди»: «…слово устное пастырей Церкви полезней и нужней для мужиков всего того, что может сказать ему наш брат-писатель». ТАКОГО Гоголя современное общество признать не хотело и не могло! Блестящий сатирик, так точно умевший поражать порок смехом и метким словом, добровольно отказывается от этого оружия: «Я увидал, что нужно со смехом быть очень осторожным, – тем более что он заразителен, и стоит только тому, кто поостроумней, посмеяться над одной стороной дела, как уже во след за ним тот, кто потупее и поглупее, будет смеяться над всеми сторонами дела. С тех пор человек и душа человека сделались, больше чем когда-либо, предметом наблюдений. В Христе я увидел ключ к душе человека». В 1847 г. он пишет книгу «Выбранные места из переписки с друзьями». Его обвинили в том, что он проповедует послушание царскому правительству, помещикам, смирение, религиозную покорность. После опубликования этой книги Гоголь начал получать письма из России с обвинениями в «лицемерии, ханжестве, надувании» и не мог объяснить себе, чем вызван этот шквал негодования. Он обращается к Белинскому: «Как же вышло, что на меня рассердились все до единого в России?» И Белинский ему объяснил. В этом ответе великого критика виден честный человек, по-своему любящий Россию. Но смотрит он на свою родину совсем другими глазами, и стоит он совсем на другом, противоположном Гоголю полюсе, далёком от идей христианства. Всё то, что Гоголь считает спасением для страны, – Белинский считает гибелью: «Нельзя умолчать, когда под покровом религии и защитою кнута проповедуют ложь и безнравственность как истину и добродетель».

* * *

В этой статье я попыталась представить диалог между Гоголем и Белинским, которого хотя и не было в действительности, но основан он не на воображении, а на тезисах «Письма Белинского к Гоголю» и малоизвестных духовных произведениях Гоголя: «Правило жития в мире», «Христианин идёт вперёд», «Несколько слов о нашей Церкви и духовенстве», «Светлое Воскресение», «Авторская исповедь», «Нужно ли любить Россию».

Белинский: «Вы глубоко знаете Россию только как художник, а не как мыслящий человек, роль которого вы так неудачно приняли на себя в своей фантастической книге. И это не потому, чтоб вы не были мыслящим человеком, а потому, что вы столько уже лет привыкли смотреть на Россию их вашего прекрасного далёка, а ведь известно, что ничего нет легче, как издалека видеть предметы такими, какими нам хочется видеть…»

Гоголь: «Среди России я почти не увидал России. Все люди, с кем я встречался, большею частью любили поговорить о том, что делается в Европе, а не в России».

Белинский: «Да, я любил вас со всей страстью, с какою человек, кровно связанный со своею страной, может любить её надежду, честь, славу, одного из великих вождей её на пути сознания, развития, прогресса».

Гоголь: «Любовь земная, происшед от Божией, становится чрез то возвышенней и обширней, ибо она велит нам гораздо больше любить ближнего и брата, чем мы любим. Она велит нам оказывать не только одну вещественную помощь, но и душевную, не только заботиться о его теле, но и о душе, скорбеть не за то, что он наносит нам неприятности, но за то, что он сим поступком наносит несчастие душе своей. И потому любовь, происшедшая от Бога, тверда и вносит твёрдость в наш характер и самих нас делает твёрдыми; а любовь не от Бога шатка и мятежна и самих нас делает шаткими, боязливыми и нетвёрдыми. И потому прямо от Божьей любви должна происходить всякая другая любовь на земле».

Белинский: «Вы не заметили, что Россия видит своё спасение не в мистицизме, не в аскетизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности. Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства…»

Гоголь: «Без любви к Богу никому не спастись, а любви к Богу у вас нет… Один Христос принёс и возвестил нам тайну, что в любви к братьям получаем любовь к Богу… Но прямой любви ещё не слышно ни в ком – её нет также и у вас. Вы ещё не любите Россию: вы умеете только печалиться да раздражаться слухами обо всём дурном, что в ней ни делается, в вас всё это производит только одну чёрствую досаду да уныние. Нет, это ещё не любовь, далеко вам до любви, это разве только одно слишком отдалённое её предвестие».

Белинский: «Самые живые, современные национальные вопросы в России теперь: уничтожение крепостного права, отменение телесного наказания, введение по возможности строгого выполнения хотя бы тех законов, которые уже есть. Вот вопросы, которыми тревожно занята Россия в её апатическом полусне!»

Гоголь: «…как полюбить людей? Душа хочет любить одно прекрасное, а бедные люди так несовершенны и так в них мало прекрасного! Как же сделать это? Поблагодарите Бога прежде всего за то, что вы русский. Для русского теперь открывается этот путь, и этот путь есть сама Россия. Если только возлюбит русский Россию, возлюбит и всё, что ни есть в России. К этой любви нас ведёт теперь Сам Бог. Без болезней и страданий, которые в таком множестве накопились внутри её и которых виною мы сами, не почувствовал бы никто из нас к ней состраданья. А состраданье есть уже начало любви. Уже крики на бесчинства, неправды и взятки не просто негодованье благородных на бесчестных, но вопль всей земли… Нет, если вы действительно полюбите Россию, вы будете рваться служить ей; не в губернаторы, но в капитан-исправники пойдёте – последнее место, какое ни отыщется в ней… Нет, вы ещё не любите Россию. А не полюбивши России, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши своих братьев, не возгореться вам любовью к Богу, а не возгоревшись любовью к Богу, не спастись вам».

Белинский: «Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов – что вы делаете?.. Взгляните себе под ноги: ведь вы стоите над бездною...»

Гоголь: «Земная жизнь наша не может быть и на минуту покойна, это мы должны помнить всегда. Тревоги следуют одни за другими: сегодня одни, завтра другие. Мы призваны в мир на битву, а не на праздник: праздновать победу мы будем на том свете. Здесь мы должны мужественно, не упадая духом сражаться, дабы получить больше наград, исполняя всё как законный долг наш с разумным спокойствием, осматриваясь всякий раз вокруг себя и сверяя всё с законом Христа Господа нашего. Некогда нам помышлять о робости или бегстве с поля: на всяком шагу предстоит нам подвиг христианского мужества, всякий подвиг доставляет нам новую ступень к достижению Небесного Царствия. Чем больше опасности, тем сильней следует собрать силы и возносить сильней молитву к Богу. Находящийся среди битвы, не теряй сего ни на час из виду; готовящийся к битве, приготовляй себя к тому заранее, дабы трезво, бодрственно и весело потечь по дороге! Смелей! Ибо в конце дороги Бог и вечное блаженство! Но, как безумные, беспечные и недальнозоркие, мы не глядим на конец дороги, оттого не получаем ни бодрости, ни сил для путешествия по ней. Мы видим одни только препятствия, не замечая, что они-то суть наши ступени восхождения. А чаще всего мы всё видим иначе: пригорок нам кажется горою, малость – великим делом, призрак – действительностью, всё преувеличивается в глазах наших и пугает нас. Потому что мы глаза держим вниз и не хотим поднять их вверх. Ибо если бы подняли их на несколько минут вверх, то увидели бы свыше всего только Бога и свет, от Него исходящий, освещающий всё в настоящем виде, и посмеялись бы тогда сами слепоте своей».

Белинский: «Неужели вы, автор “Ревизора” и “Мёртвых душ”, неужели вы искренно, от души, пропели гимн гнусному русскому духовенству?»

Гоголь: «Духовенство наше не бездействует. Я очень знаю, что в глубине монастырей и в тишине келий готовятся неопровержимые сочинения в защиту Церкви нашей. Но дела свои они делают лучше, нежели мы: они не торопятся и, зная, чего требует такой предмет, совершают свой труд в глубоком спокойствии, молясь, воспитывая самих себя, изгоняя из души своей всё страстное, похожее на неуместную, безумную горячку, возвышая свою душу на ту высоту бесстрастия небесного, на которой ей следует пребывать, дабы быть в силах заговорить о таком предмете. Зачем хотите вы, чтобы наше духовенство, доселе отличавшееся величавым спокойствием, столь ему пристойным, стало в ряды европейских крикунов и начало, подобно им, печатать опрометчивые брошюры?»

Белинский: «Неужели же и в самом деле вы не знаете, что наше духовенство находится во всеобщем презрении у русского общества и русского народа? Про кого русский народ рассказывает похабную сказку? Про попа, попадью, попову дочь и попова работника».

Гоголь: «Духовенству нашему указаны законные и точные границы в его соприкосновении со светом и людьми. Поверьте, что если бы стали они встречаться с нами чаще, участвуя в наших ежедневных собраниях и гульбищах или входя в семейные дела, – это было бы нехорошо. Духовному предстоит много искушений, гораздо более даже, нежели нам: как раз завелись бы те интриги в домах, в которых обвиняют римско-католических попов. Римско-католические попы именно оттого сделались дурными, что чересчур сделались светскими. У духовенства нашего два законных поприща, на которых они с нами встречаются: исповедь и проповедь…

Нужно, чтобы он [священник] говорил стоящему среди света человеку с какого-то возвышенного места, чтобы не его присутствие слышал в это время человек, но присутствие Самого Бога… Нет, это даже хорошо, что духовенство наше находится в некотором отдалении от нас. Хорошо, что даже самой одеждой своей, не подвластной никаким изменениям и прихотям наших глупых мод, они отделились от нас…

Белинский: «По-вашему, русский народ – самый религиозный в мире: ложь! Основа религиозности есть благоговение, страх Божий. А русский человек произносит имя Божие, почёсывая себе задницу».

Гоголь: «Лучше ли мы других народов? Ближе ли жизнью ко Христу? Никого мы не лучше, а жизнь ещё неустроенней и беспорядочней всех их. “Хуже мы всех прочих” – вот что должны мы всегда говорить о себе. Но есть в нашей природе то, что нам пророчит это. Мы ещё растопленный металл, не отлившийся в свою национальную форму; ещё нам возможно выбросить, оттолкнуть от себя неприличное и внести в себя всё, что уже невозможно другим народам. Что есть много в коренной природе нашей, нами позабытой, близкого закону Христа, – доказательство тому уже то, что без меча пришёл к нам Христос, и приготовленная земля сердец наших призывала сама Его Слово». «Нет, храни нас Бог защищать теперь нашу Церковь! Это значит уронить её. Только и есть для нас возможна одна пропаганда – жизнь наша. Жизнью нашей мы должны защищать нашу Церковь, которая вся есть жизнь; благоуханием душ наших должны мы возвестить её истину».

Белинский: «Вспомнил я ещё, что в вашей книге вы утверждаете как великую и неоспоримую истину, будто простому народу грамота не только не полезна, но положительно вредна…»

Гоголь: «Для христианина нет оконченного курса; он вечно ученик, и до самого гроба ученик... Где для других предел совершенства, там для него [христианина] оно только начинается. Как же воспитать себя? Воспитание должно происходить в беспрестанном размышлении о своём долге, в чтении тех книг, где изображается человек в подобном нам состоянии, круге, обществе и знании, и среди таких же обстоятельств, – и потом в беспрестанном применении и сличении всего этого с законом Христа: в чём они не противуречат Христу, то принимать, в чём не соответствуют Его закону, то отвергать; ибо всё, что не от Бога, то не есть истинно».

Белинский: «Публика права: она видит в русских писателях своих единственных вождей, защитников и спасителей от мрака самодержавия… и потому всегда готова простить писателю плохую книгу, но никогда не прощает ему зловредной книги… Если вы любите Россию, порадуйтесь вместе со мной падению вашей книги».

Гоголь: «Мне кажется, что слово устное пастырей Церкви полезней и нужней для мужиков всего того, что может сказать ему наш брат-писатель».

* * *

Очевидно, что в этих словах выражено понимание Гоголем Пути как индивидуальной личности, так и России – пути христианского.

Нет, совсем не идеализирует писатель русский народ и не впадает в заблуждение по поводу его религиозности. В статье «Святое Воскресение» он пишет о том, что хоть «в русском человеке есть особенное участие к празднику Святого Воскресения, но в день этот более говорят не о воскресении Христа, а о насущных земных проблемах: “кому какая награда выйдет, кто что получит”; что “честолюбие кипит у нас в этот день ещё больше, чем во все другие”; что пьяные попадаются на улицах, “едва только успела кончиться торжественная обедня”, и т.д.». Гоголь уверен, что не потому Россия блуждает в «потёмках истории», что она сама темна и религиозно забита, а именно потому темна и забита, что религиозность её только внешняя, неглубокая. Он считает, что только христианский путь – путь спасения России. Но до истинного христианства русскому народу ещё далеко.

В чём же видит Гоголь истинное христианство? В истинном человеческом братстве: «Нет, не в видимых знаках дело, не в патриотических возгласах... но в том, чтобы в самом деле взглянуть на человека как на лучшую свою драгоценность… Но на этом-то самом дне, как на пробном камне, видишь, как бледны все его [народа] христианские стремления и как все они в одних только мечтах и мыслях, а не в деле… Всё человечество готов он обнять, как брата, а брата не обнимет… Выгнали на улицу Христа, в лазареты и больницы, наместо того, чтобы призвать Его к себе в домы, под родную крышу свою, и думают, что они христиане!» Вот какую веру видит Гоголь в своих современниках! Далеко ли отстоим от них мы сейчас?

Причиной, препятствующей существованию братского чувства между людьми, Гоголь считает ГОРДОСТЬ: гордость тщеславия, гордость ума…