ПАЛОМНИЧЕСТВО
ОЧИМА ЗРИЛ И ВИДЕЛ
Рассказ о «Южной» Фиваиде
Когда говорят о паломничестве в Египет, то обычно имеют в виду одно лишь восхождение на Синай. Но этим его святыни, конечно, не исчерпываются, ведь пустыни этой страны – родина православного монашества. Это та самая легендарная Фиваида (так назывался некогда Верхний Египет), в память о которой получила своё имя Фиваида Российская – Русский Север. Обе они изобиловали скитами и монастырями, обе прославились бесчисленными подвижниками, отличаясь разве что внешне. За отсутствием на Руси мест, где и былинки подчас не растёт, скрываться нашим отшельникам приходилось в густых лесах да на островах, среди хладных вод. Какой представляли они отчину своих вдохновителей – египетских иноков, я не знаю. Но понять, какая она на самом деле, очень хотелось…
«Это не мощи…»
|
«Бог даст, и египтяне под напором наших соотечественников выучат со временем ещё одно русское слово: “паломник”, – думал я, – а пока придётся довольствоваться надеждой, что однажды мы научимся понимать друг друга». Наш гид Эмад хотя и оказался коптом, то есть христианином, но так и не смог ответить на вопрос: «Неужели это монастырь того самого Антония Великого – отца всех христианских монастырей мира?» Об этом спросил я его, отправившись с женой на экскурсию в древнейшие обители Фиваиды – святого Антония и святого Павла.
– Там есть люди, которые тысячу лет лежат, и они не мумии, – поделился Эмад тем, что знал.
– Святые мощи? – спрашиваю я у него?
– Нет. Я знаю, что такое мощи. Это не мощи – это святые лежат, – пытается объяснить экскурсовод.
Про себя я с сомнением подумал, что, пожалуй, это типичная туристическая «замануха». Откуда появилась такая мысль? Лишь гораздо позже я пойму, что когда читал Житие Антония Великого, то проникся его интонацией, которая как бы подразумевала, что всё описываемое было очень-очень давно и что происходило это в те времена и в тех местах, которые сокрыты от нас толщей веков. Не всякому дано было пройти «заиерусалимским путём в страны бусурманские», так что Египет для православных оказался как бы потерян. И лишь недавно мы вновь потянулись в эту землю, теряясь среди немцев, американцев, англичан, да и то, в основном, чтоб отдохнуть, искупаться в Средиземном и Красном морях. Так что была мысль, что и поездка «по местам преданий», по Фиваиде, – предприятие для турфирмы чисто коммерческое. Вспомнилось, как в Греции побывал в монастыре Метеоры. Был уверен, что попаду в живой монастырь, но нынче Метеоры – это скорее музей, чем православная обитель. Числу туристов там позавидовала бы и наша Красная площадь. Нехристианский дух пробивал нас везде – во всех этих бесконечных остановках сувенирных лавочек, где вперемежку стоят статуи Христа, гераклы, минотавры и фавны, а образ Матери Божией торговцы расположили среди магнитиков, вин, коньяков и оливкового масла. Русская женщина-гид в автобусе несла околесицу об утехах Зевса, а о монастыре знала лишь то, что здесь много монахов сорвалось со скал и погибло.
Так что к гидам я начал относиться с подозрением и скепсисом – и, что поделать, этот скепсис поехал теперь со мной тёмной египетской ночью в горы Красного моря, к пещере святого Антония. Добираться до неё приходится по скале, идти сквозь облака, преодолевая 1 400 ступенек и… мёрзнуть от ветра и неожиданного холода (плюс 8). Где? В Африке!
1 400 ступенек
В автобусе нас набралось всего 14 человек. Это из десятков отелей, из сотен туристических групп. Зато с сопровождающим, сменившим Эмада, нам очень повезло. Он был тоже христианином, а звали его Мина…
Что такое 1 400 ступенек? Если один этаж – это 16-18 ступенек, то мы поднялись на высоту примерно 80-го этажа. На самом деле гораздо выше, потому что идёшь ведь не только по ступенькам, но и по участкам горы, где ступеньки отсутствуют. Добавлю, что там, где они всё-таки есть, как правило, отсутствуют перила. Так что и потрудиться нужно, и молишься искренне. Спутники наши – русские, украинцы и литовцы – тоже оказались людьми верующими, поэтому экскурсия быстро переросла в паломничество. Ноги отказывали, дыхание сбивалось и колотило сердце где-то в ушах.
На середине пути, там, где мы вошли в первое облако, стоит часовенка и расположена небольшая площадка. Можно перевести дыхание. Но мы не перевели – из облаков раздался смех, гогот и визгливые крики. «Бесы, не иначе, – перекинулись мы взглядами. – Даже если это люди, разве это нормальные звуки для этого места?» Оказалось, что самовыражались арабские старшеклассники (не пишу «египетские», потому что точно сказать не могу, экскурсанты здесь бывают ведь и из Сирии, Иордании и других стран). Близ пещеры святого Антония Великого они вели себя, как на переменке в школе. Шутили, толкались, подтрунивали друг над другом… Пещера оказалась узкой-узкой щелью в монолитной скале. Внутри кромешная мгла, освещаемая поначалу лишь нашими телефонами и зажигалками. Потом, правда, кто-то снисходительно зажёг для нас свечу.
Голос из глубины пещеры настаивал, чтобы мы не толпились, проходили быстрее. До его обладателя я так и не добрался, а жена Наташа решила дойти до конца пещеры, отправившись туда вместе с арапчатами и женщинами из нашего автобуса. Там впечатлило её «маленькое чудо». «Голос во тьме», потрогав Наташу за голову и обнаружив платок, произнёс: «Russian? Put your head on the rock…» («Русская? Положи свою голову на камень»). Наташа положила, но, когда решила уступить место шедшим сзади, «Голос» её остановил. Невидимые руки взяли жену за голову и снова произнесли по-английски: «Русская? Две минуты». Камень этот был изголовьем топчана святого Антония, на который можно присесть и даже прилечь, главное, не медлить. Но для русской женщины невидимый во тьме человек сделал исключение. Две минуты – это не мгновение, не символические 3-4 секунды, достаточно для того, чтобы остановиться, вчувствоваться и помолиться… Слишком далёк путь из России, и арабы, наверно, по-своему ценят дальних паломников. Рядом с ложем находился скальный молитвенный столик. Обстановка небогатая.
Я стоял наверху, смотрел с площадки вниз, в долину, и пытался себе представить, как жилось тут святому Антонию. Но фантазия на этот раз мне изменила. Жёлтое безмолвие, серое безмолвие, палящее солнце, ночью звёздное небо бесконечным шатром. И молитва… Только внутренний мир и диалог с Богом. Так в пещере «заживо погребённого» отшельника рождалось монашество.
* * *
Со святого Антония оно и началось, если говорить о непрерывной традиции. Он явил миру и образ отшельника, а впоследствии создал первые общежительные монастыри. Когда уходил в пустыню, то не помышлял, что однажды она наполнится его последователями. Раздал нищим всё своё немалое богатство, потому что был христианином, видел смерти молодых и богатых вокруг себя и глубоко проникся евангельским призывом Христа оставить всё и следовать Ему. Антоний хотел быть совершенным перед Богом.
Сначала он жил в пригороде Каира, этого ему казалось достаточным. Но однажды у его хижины женщины стирали бельё и разделись донага. Антоний попросил не смущать его и удалиться, но одна из женщин весело и беззлобно сказала ему: «Это тебе ведь надо…Ты нас не смущаешь, почему мы должны уходить? Хочешь жить отшельником и без плотских утех – иди в пустыню…» Антоний услышал в этой подсказке голос Бога.
Первые годы он подвизался в полном одиночестве, а потом пример его начал вдохновлять всё большее число людей. Многие не выдерживали. Антоний с горы видел, как то один, то другой пустынник, повредив душе, возвращались в мир, иные же умирали от ран и болезней, не получая помощи. Тогда ангел сказал святому, что этим людям нужно помочь. Великое дело – одиночество пред лицом Божиим, но без взаимопомощи и укрепления друг друга большинство иноков обречено на поражение. Так появился монастырь без стен… Отшельники раз в неделю собирались на общую молитву, вместе трапезничали, делились хлебом и водой, а потом расходились опять по своим пещерам. После они построят храм прямо в скалах. Ещё через пару десятилетий, когда братии станет много, когда появятся новые угрозы – бедуины-разбойники, пираты, римские торговцы с вооружённой охраной караванов, Антоний решит, что пора строить стены и потаённые пещеры. Это произошло во втором-третьем веке от Рождества Христова.
Монастырь святого Антония
Высоко находится пещера, где всё начиналось, а внизу, прижавшись известняковой щекой к горам, семнадцать веков стоит обитель Антония Великого, родоначальница монашеского опыта Христа ради и для спасения душ человеческих.
|
Поначалу, глядя на неё, я не верил, что это та самая обитель. Мне всё казалось при виде тщательно отремонтированных внешних стен монастыря, что это новодел – для туристов, своего рода мемориал ушедшей христианской культуры Египта. Когда мы спустились к обители, выяснилось, что это верно лишь отчасти. Прошли в неё под аркой, перекрестясь, и увидели… лавку – родную сестру сотен тысяч таких же по всему миру, но, конечно, со своим набором: пирамиды, египетские кошечки, маски Тутанхамона, открытки. Всё это рядом с иконами святого Антония, ну и, конечно, Христа и Божьей Матери. Где-то я подобное уже видел. Метеоры в Греции – сплошная торговля. «Так и знал!» – с чувством глубокой досады, почти ничего не разглядывая и ничем не интересуясь, я вышел из лавки. А тут ещё старый-престарый монах с густой седой бородой и седыми усами вышел на крыльцо лавочки и как-то слишком театрально призвал нас встать поближе. «Я монах Раис, и я вас всех люблю», – сказал он… Ага… аллилуйа… Сарказму моему не было предела. Ещё бы нас, таких дебильных покупателей всего и вся, не любить!
Монах Раис, между тем, продолжает, рассказывая, что в обители 118 монахов, из них человек 15 – это люди с научными степенями, есть несколько врачей, так что на нём держится вся округа, здесь и спасатели, и кормильцы, и лекари. По тому, как наш сопровождающий Мина обращался к Раису, стало понятно, что они знакомы не первый год. Впрочем, Мина (на вид этому парню чуть за двадцать) скоро и сам всё объяснил. Он рассказал, что его… воспитал Раис, что, сколько он себя помнит, Раис всегда был таким – седовласым старцем. Причём воспитал не в фигуральном смысле – то есть не на каком-то повороте судьбы дал несколько советов, а с детства кормил, одевал, научил читать… Мы постеснялись спросить у Мины, что же случилось с его семьёй и родителями. Однако стали замечать, что и здесь, в монастыре святого Антония, и потом в монастыре святого Павла этот худенький паренёк ведёт себя не как гид, приехавший с туристами, а как послушник. И вино поможет принести, и пол подметёт за всеми, и, подхватив под руку, поможет старому монаху подняться по ступеням. Он был здесь как дома. Он в духе здесь – он христианин.
…Продолжая говорить, Раис повёл нас по монастырю. Вот две башни, построенные в шестом веке по приказу императора Юлиана. Одна глухая, с маленькими-маленькими окошками, а вторая, рядом, создана для того, чтоб через неё, поднявшись на верхние этажи, можно было по мостику перейти в первую башню. А потом мостик поднимался и монахи оставались в закупоренной крепостце, как в консервной банке. Сидели там порою месяцами, спасаясь от налетевших разбойников, имея за душой лишь скудный паёк и непрестанную молитву. Ни поджечь их было нельзя, ни залезть через маленькие окошки. В монастыре святого Павла, отстоящем от этого места на шестьдесят километров, стояли точно такие же башни, но одна из них дошла до нас наполовину разрушенной. Когда мы приедем туда, то вновь услышим про императора Юлиана и его приказе строить башни. Это было хорошее дело, на которое Бог вдохновил монарха, без этих укреплений египетское монашество могло быть под корень истреблено. «Неужели это тот Юлиан Отступник, восставший на Христа?» – спрашиваю я вслух, пытаясь сопоставить даты его жизни и время строительства. «Нет-нет….» – почти по-детски пытаются «заступиться» за императора наши русские женщины из группы. «Да. Это тот самый Юлиан Отступник, который потом предал веру Христову, – кивает головой монах. Но спокойно поясняет: – Мы молимся о нём пятнадцать веков, потому что вот оно – его дело, полезное для спасения, важное для развития всего монашества, а стало быть, мера его добродетелей не исчерпана до сих пор…»
И в самом деле – чего тут скажешь? Но вернёмся к монастырю святого Антония…
* * *
|
Мы у престола, под которым находится могила самого Антония Великого. Первый храм, поставленный в четвёртом веке, не сохранился. Нынешние стены были построены в основном в XII–XVII веках. Раис показывает место погребения святого, рассказывая, что Антоний боялся поклонения ему и просил спрятать его могилу так, чтоб она не мешала молиться Богу. А тут, стоя у престола, конечно, молишься Богу, не особо вспоминая о святом, так что цели своей он добился.
Раис по-арабски читает первую строчку «Отче наш». Женщины просят его прочитать молитву полностью. Он же печально говорит женщинам: «Может, вы перед престолом прочтёте по-русски? А я – по-арабски. Вот Господа и порадуем…» Он поворачивается лицом к престолу и начинает… И тут мы совсем неожиданно для себя, не говоря о немецкой группе, стоявшей поодаль, вдруг ка-а-ак грянули стройно и слаженно «Отче наш»! И полетели слова под свод храма, в вечность, в нашу общую христианскую память и историю. Когда молитва закончилась и Раис обернулся, мы увидели, что глаза его наполнены слезами.
Потом он повёл нас к мощам святых – здесь, в монастыре, хранятся мощи исихаста-молчальника святого Юстиса (умер в 1928 г.), который, судя по рассказу нашего гида Мины, принял перед смертью ещё и подвиг юродства. Имя второго святого, архиепископа Коптской Церкви XIX века, я, к сожалению, не запомнил. Нас помазали елеем и благословили. После накормили монастырским тёплым хлебом, и мы ели его так, будто проголодались в нечеловечески тяжёлых трудах.
По дороге к воротам мы увидели арабские семьи, которые выходят из монастырских закоулков, – в дверях построек их провожают, благословляя отцов семейств и детей. По дороге Мина что-то шепчет Раису и передаёт ему записочки, много записочек, – наверно, вёз из Хургады, от друзей и знакомых. Скорее всего, и от мусульман тоже, потому что он рассказывал нам, что живёт среди них, и живут они дружно.
Когда Раис прощался с нами у ворот, то вспомнил:
– Эти ворота прорублены лишь в 1929 году, до этого людей поднимали вот в этот люк над вашими головами. Подходил человек к стене, кричал, звонил в колокол, дёргая верёвочку, и если монахи узнавали, что человек пришёл с миром, то его поднимали. Такие вот были простая защита и суровая жизнь. Это было меньше чем столетие назад.
В небольшом поселении через дорогу от монастыря тоже есть церковная лавка, в которой мы купили уже христианские сувениры и монастырское вино. Я пытался торговаться, как это принято везде в арабском мире… Но на меня смотрели и не понимали – как можно сбавить цену, если она уже указана? Здесь, в этом месте, всё стоит столько, сколько написано, потому что в посёлке живут христиане. Это совсем другой тип характера. Они не делают барыши, они не живут шопингом и «наваром» от туристов и мало отличны в этом отношении от жителей Архангельска или Усть-Кулома. С некоторой грустью посмотрели на меня копты. Вроде и свой брат-христианин, а торгуется… Было страшно неловко, и если что могло утешить, так это открытие, что православный Восток по духу так близок к России.
Из окна автобуса я в последний раз посмотрел на монастырь, перебрал в памяти всё, что узнал о нём. Вот IV век, вот XVII, вот XXI… И вечный старец Раис с печальными глазами и неизвестно каким возрастом. Он как-то перед расставанием даже горемычно махнул на меня рукой. Наверно, чуял, что этот русский – Фома неверующий…
Святогорцы на Афоне учили: «Лучше ошибаться, чем не доверять». Я забыл, что «лучше». А ведь так и есть. Ошибка – она в любом случае целостна для души, даже если отдаётся печальным уроком. Недоверие же – это ежесекундное разрушение и неспокойствие сердца… Вот это я и «заработал» в монастыре святого Антония. Поклон тебе, монастырь. Научил…
«Ступни которого земля недостойна»
Мы едем от монастыря святого Антония к монастырю святого Павла. Когда-то этот путь Антоний Великий проделал пешком. Место это – граница Ливийской пустыни и Большой пустыни Красного моря.
Когда преподобному было уже более девяноста лет, он по-прежнему молился, славил Бога, радуясь тому, что удалось наладить монастырскую жизнь, и благодарил Бога за то, что дал Он ему жизнь необычную, начинателя монашеского дела. Но тут пришёл к нему ангел и сказал: «А ты не первый…» «Как? – удивился Антоний. – Я же за девяносто лет не слышал и не встречал здесь никого, кто был до меня». И тогда повёл его ангел в пустыню, в укромное место, где вышел навстречу Антонию старец – борода до земли, одетый в паутину пальмовых волокон и листьев, чёрный от солнца и седой от молитв. Это был святой Павел. К этому моменту Антоний уже был готов увидеть нечто необычное, потому что ангел сказал: «Сейчас ты увидишь человека, ступни которого земля недостойна…»
Павел, или, как его зовут копты, Паоло, пришёл в пустыню, как оказалось, лет на десять-пятнадцать раньше Антония. Он тоже был родом из богатой александрийской семьи. После смерти отца они с братом не могли поделить наследство. Спор зашёл так далеко, что отправились в суд. А по дороге Павел увидел похороны молодого богатого человека. Наверно, они с братом даже были знакомы с этим своим ровесником. А Паоло посетила уже принятая им в христианстве евангельская истина – не собирай ничего на земле, не судись с братом своим… И Павел сказал брату: «Прости… Не пойдём мы в суд. Забирай всё».
Павел прожил в пустыне без малого сто лет. Они сидели и беседовали с Антонием, и тут Антоний увидел, как ворон принёс Павлу лепёшку. Чудо, да и только. Оказалось, что вот уже шестьдесят лет птица приносит по пол-лепёшки, а он, Павел, «грешный и слабоумный», всё не мог уразуметь, что рядом появился кто-то, кто съедает другую половину (это старец говорил об Антонии).
В день, когда они встретились, полную лепёшку ворон принёс впервые. Павел радовался встрече ещё, видимо, по одной причине. Святой угодник встречу с себе подобным принял как знак Божий, что его путь на земле закончен. Преподобный Павел попросил Антония принести ему полотно, чтоб укрыть свою наготу. Наверно, Антоний удивился и не понял, с чего это древний пустынник решил вдруг обзавестись одеждой. Но на обратном пути духом просветился и понял, что Павел не одежду попросил у него, а саван. Впервые за всё время своего монашества Антоний куда-то спешил. И путь до своего монастыря и обратно проделал очень быстро. Но всё-таки не успел. Когда он вернулся к Павлу, то увидел картину, которая заставила его пасть ниц: старца хоронили… львы. И львы эти плакали и выли. «Слёзы человеческие катились из глаз бессловесных животных» – так говорится в Житии Павла. Антоний возблагодарил Бога, показавшего ему, что такое подлинная святость.
* * *
И где меня Господь посетил и прибил уж окончательно в тот день – так это тут, у престола святого Павла, у плиты над его могилой. Без слов, среди людской толчеи и, в общем-то, не совсем благоговейного гомона паломников-туристов я очима зрил и видел, ушима слышал и слышал…
Здесь, в храме святого Павла, три престола. Самый древний, конечно, престол святого Павла – он построен в третьем веке, сама церковь была возведена ещё первыми учениками святого Антония. В храм надо спускаться на глубину примерно в 2-3 метра – не то земля за много столетий осела, не то так в древности и строились, пряча «от злых глаз» первые храмы. Входим, вот гробница прп. Павла, а мне почему-то духом сразу открылось, что тело Павла лежит не прямо под гробницей, а чуть левее и глубже. Это было внятное, живое (совсем не фантазийное) понимание, что дух его незримо пребывает между гробницей и престолом. Как когда-то в святилище Пантелеимонова монастыря на Святом Афоне, как у мощей Григория Паламы в Салониках, так и здесь, у входа в алтарь святого Павла, я будто слышал дыхание святых и не мог настояться, намолиться, насытиться Правдой Жизни и того невидимого Света, не понятного уму, который так всем нам, православным, известен…
Второй алтарь в храме был построен в XVII веке. Именно тогда произошла перестройка церкви, её расширили и вход сделали с другой стороны. И третий алтарь тут же. Они стоят в ряд, но приделами не называются. Один из престолов посвящён Рождеству Христову. Второй, к сожалению, мы не запомнили, в честь кого или чего. Вроде бы Вознесения Христова. Третий – святого Павла. Росписям храмов немного меньше трёх столетий. На некоторых фресках даже даты видны: 1624, 1627. Стиль тот же, что и в храмах монастыря святого Антония. Ворота монастыря появились в 1929 году, но реставрация и ремонт всерьёз начались здесь уже во второй половине ХХ века.
|
Экскурсию для нас проводил иеромонах Фома. Он закончил Каирский университет, биохимик по профессии, но получил и богословское образование. Очень улыбчивый и постоянно будто к чему-то невидимому прислушивающийся человек. Как-то он потянулся к нам с Наташей. Сначала вообще спросил – не монах ли я? Не думаю, что дело здесь только в моей бороде. Когда узнал, что мы муж и жена, стал расспрашивать про детей, про работу, а в конце призвал нас, читал над нами какие-то молитвы, а потом сфотографировал нас себе на память. Чем-то мы его тронули.
Как я уже сказал, башня спасения монахов здесь одна – основная. Вторая, переходная, – полуразрушена. Монастырь святого Павла внешне меньше и беднее, чем святого Антония, хотя снаружи арки и галереи строений создают поначалу ощущение, будто он громадный. Здесь восемьдесят монахов и штук сорок кошек, которые любят только одного инока и питаются только из его рук. Ещё в монастыре очень много паломников-арабов, есть святой источник, и посреди двора растёт громадное дерево жожоба, плоды его напоминают по вкусу не то боярышник, не то и абрикосы-жердельки. Здесь также угощают изумительными лепёшками и чаем. Иеромонах Фома провёл нас от престолов в трапезную. Она очень похожа на трапезную монастыря Святого Пантелеимона на Афоне, но меньше и без росписей по стенам. Здесь на совместную трапезу собираются один раз в неделю. Так повелось со времён Антония Великого. И в монастыре святого Павла, как в монастыре святого Антония, монашеский куколь будто сшит из двух половинок. Это как бы непрестанное воспоминание о том, как лопнул куколь-капюшон на голове святого Антония во время схватки с диаволом. Бились они, конечно, не в рукопашную, у святого главное оружие – молитва, но напряжение было столь велико, что даже одежда трещала.
Посты в Египте строже, чем у нас. И намного. Наш гид Мина, гордясь за монахов, рассказывал об «особости» Коптской Церкви, но мы с нашими русскими тётями смиряем его – поживи-ка, парень, в наших льдах, где солнечных лучей льётся в двадцать раз меньше, чем в Египте, не растут ни финики, ни оливы. А чего стоит храм натопить? На жаре плоть солнцем питается, а в стуже мороз питается плотью.
«Самые близкие – копты»
|
Внутри монастыря всё по-домашнему тихо и как-то нетронуто-вечно. Так же, наверно, было и в те времена, когда гремела слава Османской империи, и после, когда заходил в Египет и выходил из него Наполеон, когда шумели политические бури двадцатого века. Всё так же стоял здесь у лампадки в стене какой-то монашек и молил Господа о спасении души… Так все семнадцать веков и простоял, как часовой. Где-то тонул «Титаник», рвались к мировому господству полчища Гитлера, а здесь всё так же горела свеча и уходила в небеса молитва о «мире и мире, о братьях православных, о том, что Христос воскресе и смерти нет».
Мы идём из монастыря к автобусам, оборачиваемся, чтобы поклониться ему напоследок, и видим, как удивлённо смотрят в нашу сторону многочисленные копты-паломники, переговариваются: «Раше, раше…» Только русские кладут на себя крестное знамение, как делаем это мы, – от края плеча до края. Только русские кладут поясные поклоны как положено – коснувшись земли и не спеша разгибаясь …
…И ещё нам несут хлеб напоследок. И ещё хлеб. И ещё… Как Христа. Как символ Единства в вере…
В автобусе мы едем обратно со странным ощущением, будто побывали на родине, где-то в забытых с детства краях, а сейчас вот опять возвращаемся – в огни отелей, музыки «опа-гопа», в негу шезлонгов, обжорства и синевы бассейнов. Только видится всё это теперь иначе.
В номере отеля обсуждаем с Наташей, что вот как бывает: полтора года назад ехали паломниками в Метеоры (Греция) и вместо святости и православия погрузились в мир торговли и иллюзий. И вот, с памятью поражённой, больной, отправились в Египет – и попали действительно в святое место, но так трудно оказалось вновь открыть сердце… Только Бог не без милости, исцеляет. Теперь, после монастырей святого Антония и святого Павла, как-то крепче веришь в то, что монашеское спасение и монашеские молитвы держат мир и Господь рядом. По-другому, со светлой надеждой смотришь и на наши маленькие северные монастыри, лучше сознаёшь, каких трудов им стоит стоять, сколько в них скромного величия.
* * *
Канонически Коптская Православная Церковь близка к Русской. Иногда говорят, что её учение было осуждено четвёртым Вселенским Собором, но осуждена была ересь Евтихия и его последователей. А евтихианство было предано анафеме и коптами, и армянами, и сирийцами, всеми так называемыми «дохалкидонскими» церквями. Все они придерживаются воззрений на Христа святого Кирилла Александрийского, богословие которого может быть признано неполным, но никак не еретическим.
В журнале «Русский паломник» как-то я прочитал ответ на вопрос, у кого можно причащаться русскому православному человеку в случае большой нужды, если, например, нет нашей церкви рядом. Ответ был дан такой: если нет уж совсем прямых единоверцев, сербов, болгар, то самые близкие – копты… Благодарю Господа за то, что мне удалось пережить это родство на собственном опыте.
Григорий СПИЧАК
Фото автора
 | назад |
| вперед |  |
