ДОБРОСЛОВ
РАЙСКОЕ ОБЩЕЖИТЕЛЬСТВО
Проснулся утром со счастливой мыслью, будто я что-то новое узнал про рай. Рай – это, наверное, общежитие. Пусть там и много комнат или домиков, но всё-таки быть нам предстоит вместе, в любви. Как хорошо тем, кто привык жить с людьми, как это пригодится в Царствии Небесном! Мне-то вот посчастливилось. Позади школа-интернат, армия, училище, потом было пять лет навигации в речном флоте, семья, и сейчас в нашей маленькой обители живём сообща, притираемся друг к другу.
Вот и внука своего любимого, Алёшку, взял на лето к себе. Он – единственный ребёнок в семье. До того доходит, что телефон не поднимает, когда родителей нет, в подъезд прячется, увидев, что навстречу идёт подозрительный человек. Живёт мой Алёшка у себя в родном городе как партизан, привыкает бояться людей пуще всего на свете. Так пусть он среди не похожих на папу с мамой, но всё равно хороших насельников нашего скита пообвыкнется, посмотрит, как они друг к другу относятся. У нас мальчика любят, и он потихоньку учится любить. Ну и потрудиться придётся, скоро берёзовые веники будем на зиму вязать, по грибы пойдём.
Вспоминаю своё детство. Мы с семьёй ютились в боковушке при пекарне, где, бывало, собирался весь посёлок. Там накрывали столы, вместе встречали праздники, справляли свадьбы, женщины солили там овощи в конце лета. Всё детство прошло на людях. Поскольку мама была всегда занята, я – сколько себя помню, лет с четырёх, – гулял один. Селение наше было безопасным, раскулаченные да сосланные – народ хороший, что бы не гулять. А как аппетит разыграется, иду в гости. Например, к доброй немке Лидии Каутс, которая кормила меня сметаной со ржаным хлебом. Иной раз и спать уложит, и одёжку залатает, постирает, выгладит. Но и другие дома я вниманием не обделял, и везде мне были рады. А сейчас понимаю, что всё добро, всю любовь, что получил в детстве, юности, в зрелые годы, должен вернуть.
Одно время моя семья жила в посёлке Емваль, и вся наша улица была очень дружна. Приеду на обед, мой трёхлетний сын Сашка бежит с возгласом: «Папка приехал!» – и вся детвора соседская, человек десять, тоже несётся: «Папка приехал, папка приехал!» Я садил их в кабину и немножко катал по посёлку на своём самосвале. Потом получили квартиру в городе, Эжвинском районе. Нужно было найти машину, чтобы перевезти вещи, – мой самосвал для этого не годился. Возвращаюсь – вещей нет, только шифоньер да холодильник стоят. Оказывается, соседи взяли и понесли их в наше новое жилище. До него километра три ходу, и на всём этом пути нагонял я то одного, то другого из наших, емвальских: кто подушку несёт, кто посуду или табуретки, а кровать так сразу четверо тащили. Прямо под окнами нашей квартиры, благо она была на первом этаже, положили шифоньер вместо стола и справили новоселье. Вот такое было счастливое время.
К сожалению, в многоквартирных домах сейчас этого уже не наблюдается. Помню, освящал одной немаленькой семье двухуровневую квартиру, куда она переехала из тесноты. Каждый ребёнок получил по комнате, и даже собака получила, а мать ходит в растерянности, пытаясь понять, что не так. А всё не так! Была семья – и нет семьи, расползлись по своим углам и друг друга не видят. Моя сестра, у неё тоже была большая семья, вот так же получила сразу две квартиры рядом в 70-е годы. Подумали они с мужем, подумали и снесли все перегородки, которые можно было снести. Получилась одна очень большая комната, в которой одновременно мама с дочкой готовили еду, отец подшивал валенки, старший сын выделывал шкурки кроликов, младшие тут же готовили уроки. И все были вместе и счастливы.
Вот так же и в Царствии Небесном. Недаром у нас, начиная с преподобного Сергия, имя которого носит наш храм, монашество только общежительное. Именно образ рая пытались воссоздать русские святые, и это был нелёгкий подвиг, потому что в Церковь, тем более в монашество, люди приходят поодиночке – стать одним целым им непросто. «Умоляю вас, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, – писал апостол Павел, – чтобы все вы говорили одно и не было между вами разделений, но чтобы вы соединены были в одном духе и в одних мыслях».
Мне об этом часто приходится вспоминать, потому что год за годом проходят через наш скит люди, не умеющие жить вместе. Недавно ушёл ещё один, не в первый раз – в седьмой, кажется. Возвращается и снова уходит. Последний раз вышло вот что. Он много работал, чем очень гордился. Не говорил об этом, но всем своим видом показывал, кто здесь главный трудяга. Но потом пришёл другой брат, у которого и квалификация повыше, и сил поболее. Первый взревновал, до того дошло, что залез на колокольню и четыре дня там сидел, не принимая пищи. Переживал. Потом слез, дня три ещё пожил, попрощался и ушёл. Сколь лет мается, а частью общины стать не может, ни малой общины, ни большой – Церкви. Всех кругом винит, что получили паспорта «антихристовы», и Святейшего Патриарха, оказалось, называет экуменистом. Я сам об этом только что узнал, доносительство в скиту не практикуется, но коли ушёл, то наши признались, что ходили после таких разговоров как убитые. Исключительно неуживчивый человек, вместо того чтобы иной раз потерпеть или порадоваться, скажем, тому, что скит обрёл умелого работника, так нет – вроде как обиду какую нанесли.
Конечно, не один он такой. Обычно сразу видно, кто есть кто. Вот хотя бы за трапезой. У нас не принято вставать, чтобы на другом конце стола взять необходимое. А бывает, появляется новый брат, встаёт, всех тревожа, и идёт, скажем, за солью. Ему делают замечание: ты попроси, мы с радостью поможем, дай нам засвидетельствовать любовь к тебе. Нет, ни в какую! Ничем не хочет быть обязан. Даже такая мелочь говорит, куда человек направлен, строптивый он или смиренный, готов ли к Царствию Небесному.
Не понимают, что ни трудолюбие, ни способности, ни мозоли на коленях от долгой молитвы не нужны Богу и общине, если всё это делается не по любви. Вот лежит у нас больной инок, очень больной, но как много он для нас значит, с каким благоговением относится к нему братия. Он нас объединяет и сделал для нас больше, чем мы для него: сплотил нас. Не раздор, а любовь вошла с ним в скит.
 | назад |
| вперед |  |
