ПРАВОСЛАВНАЯ ЖИЗНЬ

ОПТИНСКИЕ ИСТОРИИ

История про эскимо

Вот и лето кончается. Трава уже не такая сочная. Нет-нет да и появятся на оптинских дорожках жёлтые опавшие листья. Солнышко уже не припекает как в июле. Всё чаще оно по-осеннему прячется за облаками, и дожди шуршат целыми днями напролёт, как котёнок мягкой лапкой, навевая сонливость. Успенский пост короток, всего две недели, – но строг. А после поста – осень.

Отчего-то в голове кружились строки Тютчева:

Когда дряхлеющие силы
нам начинают изменять
И мы должны, как старожилы,
Пришельцам новым место дать,
Спаси тогда нас, добрый гений,
От малодушных укоризн,
От клеветы, от озлоблений
На изменившуюся жизнь…
От чувства затаённой злости
На обновляющийся мир,
Где новые садятся гости
За уготованный им пир…

Отчего же вспомнились эти строки? Лена, умываясь утром, глянула в зеркало. На неё внимательно и печально смотрела совсем ещё молодая женщина. Светлые волосы, большие грустные глаза… Отчего печалиться? «Сестрёнка, о чём ты? Какие такие дряхлеющие силы?! Август на дворе!» Но улыбка светловолосой женщины из зеркала была грустной. Лена чувствовала грусть, глядя, как желтеют листочки на алых оптинских розах. Да, на следующий год распустятся новые розы, и их лепестки будут нежны и ароматны от свежести. Но жаль вот эти – невольно желтеющие. Пусть поцветут ещё немного – ведь лето ещё не кончилось! Есть ещё время! И солнце ещё летнее!

Август – пора зрелости и плодов… Освящение мёда и яблок. И деревья, и люди растут, созревают. Приносят плоды: детишек, построенный дом, выращенный сад, написанную книгу. Эти плоды могут быть нематериальны. Духовные плоды – вера, любовь… Плоды покаяния – сердце чисто и дух прав.

Лена думала про бесплодную смоковницу. Думала-думала, а потом заплакала.

– Ну, что ты печалишься, – сказал ей духовный отец на исповеди. – Младенцы вы мои духовные! Знаешь ведь, паспортный возраст не совпадает с духовным. Бывает человек взрослый, а по духовности – младенец. Я-то думал, ты у меня уже вышла из младенческого духовного возраста. А ты вот – унываешь. Уныние – от чего бывает?

– От гордости, от недостатка смирения.

– Вот и смиряйся! Пора расти духовно, Елена!

– В том-то и дело, батюшка, что плохо я расту! На месте топчусь. Нет плодов. Нет покаяния, нет веры настоящей, нет любви. Той самой, которая долго терпит. И всё покрывает. Ничего нет, батюшка!

– Плохо растёшь? Ничего нет, говоришь? Значит, плохая ты, Елена?

– Да.

– Вот и я плохой. Будем терпеть себя, таких плохих. А если вдруг почувствуешь, что хорошая стала, то сразу придёшь ко мне. Значит, дело худо стало. А пока плохая, то ничего, можно жить дальше, – улыбнулся батюшка. – Вот, читай пока, – он протянул Лене книгу с закладкой.

Лена села на скамейку недалеко от очереди на исповедь и прочитала: «Самый большой наш жизненный крест – это мы сами, и если мы не становимся мгновенно хорошими, то и это надо понести без раздражения и ненависти к себе. Это и есть смирение».

Лена подумала, что иногда мы слышим простые слова, вроде бы ничего нового для себя не узнаём. Вроде бы мы и раньше это знали. Но если эти простые слова исходят из уст духовного человека, они обретают силу и звучат как откровение.

Потому что это слова, исходящие из сердца, взвешенные, растворённые евангельской солью. И им, этим словам, сопутствует благодать. Апостол мог сказать несколько слов. Но это были слова, сказанные с апостольской благодатью, – и тысячи уверовали! Сказал ещё несколько слов – и ещё тысячи, приведённых к Спасителю.

А без благодати слова остаются пустым звуком. Они повисают в воздухе и никого не могут убедить. Хоть и пытаются быть убедительными многословные трактаты учёных мужей, но, лишённые соли – благодати Христовой, эти трактаты никого не вдохновляют. А благодать нельзя получить в обмен на высшее образование и тома прочитанных книг. «Дай кровь и прими дух», – писали святые отцы. Лена подняла глаза от книги и посмотрела на духовного отца. Батюшка – уважаемый в монастыре человек, один из первых, кто пришёл сюда поднимать Оптину из руин. Он часто давал читать на исповеди вопрошающим у него совета отрывки из книг святых отцов. И обычно люди, читая, находили для себя ответы на мучившие их вопросы.

Лена вспомнила, как пришла однажды к батюшке в недоумении. Она думала над словами соседки по келье. Та громогласно вещала: «Проще надо жить! Живи по заповедям! Вот и всё. Можно и без духовных наставников жить. И святых отцов читать, я считаю, необязательно. Есть заповеди, вот и живи по ним. А то мудрствуют тут! Духовники! Духовное руководство!»

А может, на самом деле достаточно заповедей? Не делать другому того, чего не хочешь для себя? И только-то.

Когда она пришла к духовному отцу, он посмотрел на задумчивое чадо и, ни о чём не спрашивая, дал читать книгу с закладкой. И она прочитала: «Заповедь дана, но в жизни она может исполняться в разных обстоятельствах по-разному. И не всегда легко понять, что происходит – искушение ли это или то, чего хочет от тебя Господь».

И ещё прочитала: «Духовная жизнь не означает только пребывание в облаках... Она заключается в раскрытии законов духовной жизни, насколько они применимы к данному человеку в его ситуации, в его условиях».

Вот и ответ на вопрос, нужны ли нам духовные наставники и чтение святых отцов. Больше у Лены по этому поводу вопросов не возникало.

Она посидела ещё немного в задумчивости. Потом подошла с книгой к батюшке:

– Я иногда нуждаюсь в утешении, – и вздохнула тяжело.

– Я и говорю, что расти духовно нужно, Елена! Не искать утешений. А тебе всё утешения подавай! Утешение – пирожное духовное. Пирожного захотелось?

Лена улыбнулась:

– Да, батюшка, мне бы немного утешения, парочку духовных пирожных: внимания и сочувствия!

– Так, чадо моё унывающее, внимание ты получила, сочувствие к нему прилагается. Пирожное тоже будет. Сегодня заговенье на Успенский пост. Купи себе чего-нибудь вкусного, мороженку съешь. Хочешь мороженое? Эскимо, например?

– Хочу, – сказала Лена.

– Вот и утешься. Так, всё! Исповедоваться придёшь на Преображение. Бог благословит, отправляйся на послушание.

Игумен А. был очень добрым, но и строгим духовным отцом. И Лена больше ничего не сказала, благословилась и отправилась на труды.

Пока трудилась, представляла себе, как после послушания искупается в источнике преподобного Пафнутия Боровского, а потом купит себе в магазине одно, нет, два эскимо. Сядет на своей любимой полянке под тёплым оптинским солнышком и будет утешаться. Завтра пост начинается, не до мороженого. А вот сегодня – можно и полакомиться!

Трудовой день подходил к концу. Уставшая Лена поглядывала на часы. Осталось ещё несколько недоделок. Сёстры только что приехали, с послушанием плохо пока знакомы, ушли, не закончив работу. Закончу – и можно отдыхать. Через час магазин закроется и солнышко спрячется. Но и работа закончилась – успеваю!

Вдруг к ней подошла старшая по послушанию. Пожилая, но ещё крепкая мать Вера послушницам спуску не давала, могла и резкое замечание сделать. Даже обижались некоторые. Особенно нерадивые. К Лене Вера обычно хорошо относилась. Но сегодня она выглядела рассерженной:

– Ну, что ты возишься! Все закончили уже, а ты всё ещё копаешься! Копуша! В гостинице нужно келью прибрать – гости едут. Келью тебе покажут. Отправляйся!

Лена подумала: «Вот и накрылась прогулка к источнику, полянка с тёплым солнышком и пара эскимо тоже. И нечего тут искать утешения. Нужно расти духовно! – убедительно сказала это сама себе Лена. – Радоваться дополнительному труду! А также замечаниям, укоризнам, особенно напраслинам! Когда тебя обижают, несправедливо относятся – вот лучшее средство для смирения. Пора выходить из младенческого возраста!»

И отправилась в гостиницу, стараясь не всхлипнуть и не шмыгнуть предательски носом, проходя мимо Веры.

В гостинице она тщательно прибралась в келье. На часы уже не смотрела. Понятно, что магазин уже закрыт. Лена знала, что вполне может обойтись и без мороженого.

В жизни её были скорби и испытания, которые не сравнить с не доставшимися на заговенье сладостями. Правда, иногда мы бываем как дети. И тогда говорим: «Я могу обойтись без необходимого. Но как порой трудно обойтись без лишнего!»

Наведя порядок в гостинице, осмотрелась: чистота! Вот и хорошо. Скоро на службу.

Зашла Вера. Вид у неё был смущённый.

– Лен, ты, это, прости уж меня! – сказала она сбивчиво. – Знаю я, что никакая ты у нас не копуша. Сама не понимаю, чего это на меня нашло. Давай-ка перекусим вместе! Пойдём, пойдём!

Лена улыбнулась и пошла за матушкой по винтовой лестнице вниз – в большую столовую. Гостиница была для священнослужителей. Гостей только ждали – и в столовой было пусто и тихо. Лена села за длинный стол и осмотрелась. Множество цветов стояли на лестнице и на полу. Но самым прекрасным было то, что стены в столовой были стеклянными. И получалось, как будто Лена в тепле и уюте сидела среди деревьев, кустарников и уличных растений.

Вера хлопотливо поставила чайник, достала вазочку с сахаром, тонкие красивые чашки. А Лена смотрела вокруг и думала, что осенью можно будет пить чай и смотреть на жёлтые падающие листья. А зимой получится так, что ты будешь словно бы окружён белым пушистым снегом.

И под свист закипающего чайника Лене стало веселее. И она подумала: «Август – прекрасное время года! И в осени, и в зиме есть свои прелести, нужно только их почувствовать!»

А Вера, тяжело присев рядом, сказала устало:

– Я вот хотела в магазине купить рыбки, дак он сегодня закрыт цельный день. Учёт придумали! На Заговенье-то! – и вздохнула. – Ну, ничё-ничё! Я запасливая! Доставай-ка из холодильника вкусности. Это ж я на Заговенье приготовила.

Лена подошла к большому белому холодильнику, открыла дверцу. В его холодных глубинах лежал голубенький пакет с продуктами.

А Вера руководила:

– Во-во, сыр доставай, пирог с рыбкой щас с тобой подогреем и съедим. А ещё там, в морозилке, батюшкин гостинчик достань. Я не буду его, я к такому не привыкшая. А ты съешь. Чего за гостинчик, говоришь? Дак две мороженки. На палочке, как их там называют-то? Эскимо, что ли?

Август – сентябрь 2009 г.

Как Таня собиралась замуж выйти

В келье моей новой соседкой оказалась очень милая девушка. Назовём её Таней. Тане немного за тридцать, но выглядит она гораздо моложе. Густые каштановые волосы, добрые и выразительные карие глаза, во всём облике Татьяны – мягкость и доброжелательность.

Таня старалась всем в келье помочь, услужить. Кому-то воды для чая принесёт, кого-то разбудит на службу, кому-то поможет вещи упаковать, до автобуса проводит.

Мы с ней подружились быстро. Таня слушала мои рассказы о паломничествах, про Псково-Печерский монастырь, про Киево-Печерскую лавру. Она была такой благодарной слушательницей, что хотелось рассказывать ей всё новые и новые истории.

Таня узнала, что у меня осталось маловато денег, и предложила мне помощь, от которой я вежливо отказалась. Когда я провожала Таню, мы обе чуть не плакали, так сдружились, пообещали не теряться и писать друг другу, что сейчас и делаем. После её отъезда я нашла у себя под подушкой подарок и довольно большую сумму денег, которые она мне оставила. И записку, где старательным, почти детским почерком было выведено: «Милая сестрёнка! Если кто-то хочет сделать доброе дело, то не нужно ему мешать».

Таня рассказала мне свою историю о том, как собиралась замуж, да не вышла.

Она работала бухгалтером в университете, начальником отдела. Любила в свободное время паломничать по святым местам. Очень нравилось ей в храме, особенно на монастырской долгой службе: забудешь обо всём и не знаешь, то ли на земле ты, то ли на небе. Так бы и осталась навсегда в монастыре… Последний год они ездили впятером с друзьями, потом друзья потихоньку отпадали от общей компании, пока, наконец, не осталась Таня вдвоём с Сашей.

Отношения были у них чисто дружеские, ездили они вдвоём по святым местам Урала. И потихоньку поняла Таня, что очень ей Саша нравится. Вот и замуж за него бы выйти не отказалась.

Но Саша относился к ней как к другу и замуж звать не собирался. В минуту откровенности Саша объяснил, что нравятся ему фигуристые блондинки. А Таня и не блондинка, да и фигура у неё обычная – ростом невысокая, полноватая. В общем, не топ-модель.

Но для общения и дружбы Таня ему очень подходила. Кому расскажешь о всех своих проблемах? Тане! Кому поплачешься в жилетку? Тане! Она добрая – и выслушает, и поддержит. Так что как друг она Сашу вполне устраивала.

Только Тане стало тяжело так жить. Тебе человек нравится, а он в тебе только друга видит. Но оттолкнуть Сашу она тоже не могла – как-то не по-православному это. Ведь друг говорит, что нуждается в тебе, помощи ищет, поддержки – как его бросишь? Так и продолжалась эта дружба.

Саша всё бодрее и жизнерадостнее выглядел, но Тане продолжал душу изливать, переживаниями и проблемами делиться. А она всё Сашу утешает, советы даёт, опекает. Только что-то всё печальнее становится. Вот и личико осунулось. И глазки грустные постоянно.

Долго ли, коротко ли это продолжалось, только собрались они ехать на выходные в очередную паломническую поездку – в С-ий монастырь. Приезжают. И очень там Тане понравилось. И храм, и сосны вокруг монастыря. И сёстры. И батюшка – схиигумен С. Ещё не старый, но весь седой, и глаза – как будто в душу смотрят. Как рентгеном просвечивают.

Посмотрел отец С. на Таню и говорит ей: «Хорошо было бы тебе в монастыре остаться. Если захочешь – оставайся».

– Я, батюшка, не знаю. Иногда о замужестве думаю. И не знаю, есть ли воля Божия на замужество моё. Мне за тридцать уже. А жениха нет. Очень мне нравится молодой человек, который со мной приехал. Да он меня не любит. А по монастырям-то давно я езжу. И очень мне нравится в монастыре жить. Если нет воли Божией на мою семейную жизнь, то очень бы мне хотелось остаться в монастыре. Как узнать-то волю Божию насчёт меня, батюшка?

Посмотрел отец С. на девушку внимательно, улыбнулся и вдруг подзывает девчушку лет десяти, Марину, и при Тане начинает с ней разговаривать:

– Понравился Марине Толя. Думает она: «Может, замуж выйти за него?» А я этого Толю к себе подзываю и спрашиваю у него: «Возьмёшь ты её в жёны?» А Толя молчит. Я второй раз спрашиваю: «Готов ли ты на ней жениться?» А Толя покраснел как рак, с ноги на ногу переминается, молчит. Я в третий раз спрашиваю: «Если жениться не хочешь на ней, я её в монастыре оставлю. Берёшь её в жёны?» А он только молчит да головой мотает – нет, дескать, не возьму. Во так-то... Поняла, Таня? А ты, Марина, беги, деточка, играй!

Девчушка, слушавшая батюшку в недоумении, заулыбалась. Видно, что через пять минут забудет, о чём речь шла. А батюшка у неё ещё спрашивает: «А ты хоть Толю-то знаешь?» Девчушка мотает головой – никакого Толю она не знает. И, весело смеясь, убегает.

А отец С. говорит Тане:

– Вот видишь, как оно бывает. Бывает, что в миру-то человека ничего хорошего не ждёт. Потому что Господь ему другой путь уготовал. И ещё, деточка, запомни, что тебе скажу. Будет тебя кавалер склонять на незаконную связь, так ты нипочём не соглашайся. Скажи, что если хочет близости – пусть женится, венчается. Запомнила? Ну, иди с Богом, служба скоро.

Пришла Таня к Саше и рассказывает, что отец С. ей в монастыре предложил остаться. Саша вознегодовал:

– Как в монастыре?! Зачем в монастыре?! Что это он придумал! А я-то с кем останусь?! Ну-ка, пойдём, я хочу сам с ним поговорить!

Взял её за руку и за собой потащил. Подходят они к отцу С. А он вдруг и говорит Саше, показывая на Таню:

– Возьмёшь ты её в жёны?

А Саша, который до этого кипятился и поговорить хотел, вдруг замолкает. Молчит. Второй раз батюшка спрашивает:

– Готов ли ты на ней жениться?

Таня стоит ни жива ни мертва, а Саша покраснел как рак, с ноги на ногу переминается, молчит. Батюшка в третий раз спрашивает:

– Если жениться не хочешь на ней, я её в монастыре оставлю. Берёшь её в жёны?

А Саша только молчит да головой мотает – нет, дескать, не возьму.

Тут батюшка к Тане поворачивается и говорит ей печально:

– Вот так-то...

А когда поехали Таня с Сашей домой, Саша, до этого относившийся к ней как другу, вдруг начал уговаривать её «попробовать», начал добиваться близости с ней. Аргументом было: «Ты мне как женщина не нравишься совсем, но хочется посмотреть: а вдруг ты мне и понравишься?»

На что Таня, помня слова отца С., ответила категорическим отказом. И предложила любителю экспериментов законный брак. А вскоре он исчез с её горизонта.

Ну а Таня сейчас на послушании в полюбившемся ей монастыре. Кто знает, может, и останется она здесь навсегда. На всё воля Божия...

Октябрь 2009 г.

История о том, как не стареть

Несколько лет назад мне случилось навещать одну пожилую женщину М. Ей было 72 года. Это был очень добрый и порядочный человек. К сожалению, практически неверующий. В храм она никогда не ходила, хотя была крещёной, на Пасху красила яйца и пекла куличи, а на Рождество вспоминала, как в детстве они отмечали в семье этот добрый праздник.

Я стала свидетелем угасания М. Сначала она оживлялась, когда показывала мне свои фотографии в молодости. Вспоминала юность, детство. Потом, видимо, прошлое было пережито много раз и наскучило. А настоящее было неинтересным. Будущего не было вообще. Взгляд стал потухшим, безжизненным.

– Понимаешь, деточка, мне уже не интересно жить. Ничего хорошего, никакой радости уже не будет. Вот и пришла старость. Мне больше незачем жить, ведь молодой я уже не буду.

И вскоре она действительно умерла. Когда ей стало совсем плохо, я позвала священника, и он исповедал и соборовал М.

А потом, уходя, в коридоре тихо сказал мне:

– Как тяжело провожать неверующих и маловерующих людей. Всю жизнь они жили по страстям, а когда эти страсти стало невозможно удовлетворять, интерес к жизни пропал. Духовное им было неинтересно раньше, а теперь уже поздно. В жизнь души после смерти тела они почти не верят. Впадают в уныние и уходят задолго до того срока, который на самом деле отпустил им Господь.

Несколько лет спустя в келье паломнической гостиницы Оптиной пустыни я познакомилась с монахиней Новодевичьего монастыря. Звали её мать Филарета, и было ей 72 года. Глядя на неё, я вспоминала слова своего духовного отца, игумена Н.: «Люди, которые живут духовной жизнью, борются со своими страстями, в конце жизни собирают плоды и достигают духовной высоты. Есть старушки, есть старицы. Понимаешь?»

Вспоминая потухший взгляд М., я с удивлением встречала мудрый и живой взгляд матери Филареты, дивилась её любознательности, интересу к жизни, к чтению духовных книг. Она выписывала заинтересовавшие её слова святых отцов. Иногда подзывала меня, чтобы поделиться поразившими её высказываниями. Она посещала все службы, в келье читала молитвенное правило стоя, в то время как более молодые сёстры делали это сидя, вздыхая, что устали к вечеру. Часами она печатала на компьютере какую-то важную работу. Я узнала, что она была келейницей у первой игумении возрождающегося после семидесятилетнего перерыва Новодевичьего монастыря в Москве. И вот сейчас торопилась закончить очерк об этой игумении, матушке Серафиме (Чичаговой), внучке прославленного митрополита Серафима (Чичагова). Её фотография стояла на столе у матушки Филареты.

– А сколько лет было м. Серафиме?

– Постриг она приняла одновременно с игуменством (что бывает очень редко), в возрасте 80 лет. Умерла в возрасте 85 лет. За пять лет матушка восстановила Новодевичий монастырь, собрала вокруг себя сестёр, написала книги про своего дедушку и про монастырь.

Мать Филарета рассказала, что игумения Серафима до монастыря была учёным с мировым именем, профессором, доктором технических наук, что она открыла новую отрасль в химической промышленности – латексное производство. А в восемьдесят лет понесла тяжелейший игуменский крест возрождения центрального монастыря Москвы, молитва в котором была прервана на 72 года. Я слушала рассказ матушки, смотрела на фотографию, и мне хотелось плакать. О таких людях говорят: дух побеждает телесные немощи.

Долго я пребывала в состоянии крайнего удивления и восторга. А мать Филарета смотрела на меня, улыбаясь, и показывала фотографию своей матушки игумении. Я долго всматриваюсь: умные молодые глаза, одухотворённый облик. От фото исходили доброта и любовь.

О себе мать Филарета говорит скупо, она очень скромный человек. Но, постепенно общаясь с ней день за днём, я начала понимать, что эта хрупкая монахиня сама достойна того, чтобы о ней узнали.

– Мать Филарета, можно я напишу о тебе?

– Обо мне? Какой ужас!

– Матушка, я постараюсь тебя не хвалить, а просто написать какие-то интересные факты. Вот прочитает их какой-нибудь пожилой человек и поверит, что жизнь не кончается – и в шестьдесят, и даже в восемьдесят!

– Ну, хорошо, попробуй, только помни высказывание святых отцов о том, что «похвалить монаха – то же самое, что подставить подножку бегущему человеку».

– Буду помнить!

Мать Филарета, а тогда просто Людмила Гречина, в Бога верила всю жизнь. Закончив Московский авиационный институт (МАИ), работала инженером по запуску спутников. И сегодня она считает, что если бы не пришла к Богу, то её уже не было бы в живых, как нет в живых некоторых её ровесниц, работавших вместе с ней. Но когда человек растёт духовно, Господь даёт ему время, не срывает недозревший плод.

Рассказала она и о своём приходе в церковь. Воцерковление Людмилы Гречиной произошло довольно-таки чудесным образом. Они вместе с сыном были в Италии. Вышла вечером погулять, любовалась холмами вдали и каким-то монастырём, прекрасный вид на который открывался с пригорка. И вдруг услышала голос:

– Вернёшься в Россию – пойдёшь в монастырь.

Сказано это было так ясно и чётко, что, вернувшись в Россию, Людмила, которой в то время было 57 лет, решила обратиться к старцу. Она приехала в Оптину пустынь к духовнику, всероссийски известному старцу отцу Илию.

К отцу Илию попасть всегда трудно, желающих посоветоваться со старцем, попросить его молитв или просто благословения всегда больше, чем может вместить день даже такого подвижника. Но Людмила, с Божией помощью, не только сразу же смогла поговорить с ним, но и стала его духовным чадом. Старец прозорливо предвидел её монашеский путь. Он сразу же предложил Людмиле поехать в Новодевичий монастырь.

– Как в Новодевичий? Да там же музей, батюшка!

Старец улыбнулся и ответил:

– Там монастырь. Уже четыре месяца как открыт.

– А кто меня туда возьмёт-то в мои годы?!

– Иди-иди! Тамошняя игумения тебя возьмёт, не сомневайся!

И он дал характеристику игумении, хотя никогда в жизни её так и не увидел.

Людмила поехала в Новодевичий монастырь. И живёт там вот уже пятнадцать лет. Отец Илий стал её духовным отцом. Правда, приезжает она к нему нечасто. Как-то раз она, уже будучи монахиней, подумала: «Редко я батюшку вижу, может, и не считает он меня своим чадом-то?» И загрустила. Через пару дней получает письмо от старца. А начинается оно словами: «Чадце моё духовное!» Утешил батюшка!

Мать Филарета вспомнила о случаях прозорливости духовного отца: «Батюшка иногда мог дословно повторить слова, сказанные в келье Новодевичьего монастыря, хотя находился за четыреста километров от Москвы – в Оптиной пустыни».

Как-то раз она привезла духовному отцу подарок из Александрии – подрясник очень хорошего качества из натурального хлопка. Ждёт среди паломников отца Илия, а он стоит недалеко, спиной к ней, и на чьи-то вопросы отвечает. Мать Филарета ждёт, а сама вспоминает, как старец все подарки тут же раздаривает. Как-то видела: паломница ему банку клубничного варенья дарит, а он тут же её матери Филарете передаёт и говорит: «Давай вот матушке варенье-то отдадим, ей нужнее». И вот сейчас стали её помыслы донимать о подряснике – не будет ведь носить-то батюшка, подарит кому-нибудь! Хоть бы уж сам поносил! Такой подрясник хороший! Нет, не будет сам носить… Точно кому-нибудь подарит…

В этот момент старец к ней оборачивается и говорит:

– Ну, давай, давай уже свой подарок! Да буду, буду я его сам носить!..

Мать Филарета улыбается.

– Матушка, а трудно было начинать монашескую жизнь в Новодевичьем?

– Первый год был особенно трудным: приходилось всё восстанавливать, не было келий, пригодных для жилья. Сначала я была девятой в списке сестёр. А потом стала второй. Не все выдерживали. Монашеская жизнь многотрудная. Да ещё и в неустроенной обители.

Поначалу спали на антресолях Успенского храма, где не было отопления. Накидаем на себя одеяла и спим, как в гнёздах, только пар от дыхания поднимается. Залезали по лестнице. Вверх-то ещё ничего, а вот спускаться – труднее (ей в ту пору под шестьдесят лет). Помыться и постираться было негде, раз в неделю ездили кто куда, чтобы душ принять. В трудную минуту, когда появились мысли, что не выдержит она таких испытаний, духовный отец прислал письмо. В нём он писал о том, как хорошо подвизаться в таком старинном монастыре. И уныние отошло.

Мать Филарета была келейницей игумении Серафимы. Находилась рядом с ней в последние дни её жизни в больнице. Вспомнила, как по настоянию игумении сёстры повезли её, 85-летнюю матушку, из больничной палаты на вечер памяти её деда – священномученика Серафима (Чичагова). Как сопровождала её на многолюдном вечере, улыбающуюся, в игуменском облачении. Весь вечер игумения держалась так, что никто не догадывался о её болезненном состоянии. А ведь ей оставалось жить чуть больше двадцати дней. Мать Филарета вспоминает, что когда игуменья Серафима умерла, пальцы её правой руки были сложены в крестном знамении – до последней минуты она молилась.

Сейчас монахиня Филарета трудится в Новодевичьем монастыре: возрождает монашескую жизнь на новом подворье в Подмосковье. Пришлось ей недолго понести и крест настоятельницы. Годы идут, ей уже за семьдесят. Пора бы на покой! Но нужно успеть ещё многое. И мать Филарета садится к столу – дописывать очерк о своей игумении. Помоги ей Господи!

Ноябрь 2009 г.
Ольга РОЖНЕВА

назад

вперед