Вспоминается, что сам Святейший говорил о русском патриаршестве. Он подчёркивал, что возникло оно на Руси в канун Смутного времени. И в этом был промысл Божий – обезволившему народу, не имей он духовных защитников, трудно было бы сохранить цельность государства.

Самому Алексию II довелось провести народ через две смуты.

В 1993 году, когда над страной нависла угроза гражданской войны, Патриарх прервал визит на Аляску и вернулся в Москву. По его благословению в осаждённом Белом доме была устроена церковь, в которой причащали и крестили людей. Одновременно в Патриаршей резиденции Алексий II возглавил переговорный процесс и сделал всё возможное для примирения враждующих сил, пригрозив анафемой тому, кто первым прольёт кровь. При жизни Святейшего об этом редко вспоминали – и понятно почему. Диалог Святейшего с государством продолжался, прошлое было частью изменяющегося настоящего, и оно как-то отдельно не вычленялось. Но когда он ушёл... Уже во время интронизации Святейший Патриарх Кирилл вспомнил о чуде 93-го года, как по благословению Алексия II удалось забрать из Третьяковской галереи образ Владимирской Божией Матери, русской Заступницы, и соборно отмолить смуту.

Память человеческая парадоксальна. Главным свидетелем того чуда был полковник милиции Сергей Донцов – именно ему музейщики отдали в руки древний образ. Но все эти годы он почти не вспоминал о событиях 93-го. И только случайная (в Абхазии!) встреча с профессором Флоренским подвигла его рассказать о былом – на научной конференции, посвящённой чудотворениям в РПЦ (Как Владимирская икона из музея ушла, «Вера», № 567).

Сам Павел Васильевич Флоренский, внук богослова и учёного о. Павла Флоренского, считает произошедшее с полковником несомненным чудом патриаршего благословения. В январе, когда минуло сорок дней после кончины Святейшего, мне удалось записать ещё одну историю. Флоренский вспомнил:

«Это было явлено также во время смуты... Август 1991-го года. Путч. О нём я узнал по радио “Эхо Москвы”. Как раз передавали моё интервью и вдруг прервали – радиостанцию закрыл ГКЧП. Это интервью было записано на Конгрессе соотечественников, на который впервые со всего мира в Москву съехались дети русских эмигрантов. Поскольку за рубежом я знал многих, то был в числе организаторов. На следующий день участники конгресса были приглашены в Успенский собор Кремля на патриаршее богослужение, что также было необычно для нас, родившихся после революции. И вот утром 19 августа бегу от метро “Библиотека им. Ленина” к воротам в Кремль, а кругом БТРы – один, второй, третий... Я на них и не гляжу, поскольку опаздываю на богослужение. Внутри собора – всего несколько сотен человек, в основном иностранные участники конгресса. Их на автобусе привезли. А москвичей почти нет, не пришли в Кремль во время путча.

Пробираюсь к самой кафедре, поближе к Патриарху, благо храм полупустой. И, грешный, не на иконы, а больше на Святейшего смотрю – нравилось мне, как он службы ведёт. Потому и заметил... Вдруг Святейший непонятно почему взволновался, наклонился к отцу Иоанну (Экономцеву), что-то ему говорит. Во время литургии! Никогда такого не бывало у Патриарха... Отец Иоанн поворачивается и быстро бежит в алтарь, только полы ризы развеваются. Вскоре оттуда выходит патриарший протодиакон и своим громовым голосом, от которого стёкла могут вылететь, провозглашает необычную ектению. Не “о богохранимой стране нашей, о властех и воинстве ея”, а иначе: “о богохранимой стране нашей и народе ея”. Вот так Патриарх отказал властям в молитве. Через три дня новая власть в лице ГКЧП растаяла яко дым. Конечно, для провала путча были и другие причины. Но в тот момент, когда в древнем соборе, где помазались на трон русские цари, было отказано власти в патриаршем благословении, я почувствовал: что-то бесповоротно изменилось... Мир стал другим. 17 лет я хранил это в памяти, никому не рассказывал, а как Святейший ушёл от нас – вспомнилось.

– Павел Васильевич, а стоило ли отвергать тогда ГКЧП? Ельцин разве лучше был? – спросил я профессора.

– В тот момент все мы находились на развилке истории и никто не знал, что дальше будет, – ответил Флоренский. – Но Святейший Патриарх, конечно, молился, и ему было что-то открыто. Да, Ельцин принёс дикий капитализм и разорение страны. Но каков был выбор? ГКЧП на поверку оказался беспомощным, как временное правительство в 1917 году. Единственное, что этот «чрезвычайный комитет» мог, – углубить раскол в обществе, перенести его из Москвы в регионы и окончательно развалить страну. Патриарх этого не допустил.

Промыслительно, что последнюю свою литургию Алексий II совершил в том же Успенском соборе Кремля. Было 4 декабря – Введение во храм Пресвятой Богородицы. На эту же дату пришлась 91-я годовщина интронизации святителя Тихона. Алексий II в своей проповеди вспомнил, что Патриарх Тихон также и скончался в Богородичный день, на Благовещение, которое было любимым праздником святителя... А любимым праздником самого Алексия II было как раз Введение. И на следующее утро, ещё в праздник (длившийся до 8 декабря), он ушёл – тихо, во сне.

Замкнулась цепь времён. Святитель Тихон был последним Патриархом, при котором наша Церковь оставалась единой, без разделения на русскую и зарубежную ветви. А Патриарх Алексий II – первым, кто преодолел раскол. Он был хранителем единства – Церкви, русского, славянского мира. Он и умер, укрепляя этот мир. Накануне лечащие врачи не рекомендовали ему ехать на Украину: говорили, что это может привести к печальным последствиям. Но после углублённой беседы Святейший Патриарх сказал: «Я всё-таки поеду. Потому что это необходимо для единства Церкви…» А следом предстояла поездка в Белоруссию...