ПРАВОСЛАВНАЯ ЖИЗНЬ
КЕЛЕЙНИЦА СЕПФОРЫ
«Рядом с матушкой мне страшно не было»
Жизненный поворот
Смотрю на часы – шесть утра. Небо ещё тёмное, но это уже не ночь – брезжит, занимается неспешное зимнее утро. С трудом поднимаюсь из тёплой постели – печка остыла, и холодно в стареньком домике! Надеваю валенки, тёплый свитер. Растапливаю печь, и огоньки пламени трещат так весело и загадочно: «Здравствуй, новый день! Что принесёшь ты с собой?»
Светает. Иду за водой. Мне, горожанке, очень нравится топить печь, ходить за водой и дровами, расчищать дорожки от снега. И смотреть при этом на белоснежные стены и храмы Оптиной – их видно как на ладони. Нас разделяет только Жиздра. Я – в одиноком деревянном домике на окраине Козельска.
Я слышу, как неспешно падает снег, сладко потягивается кошка Мурашка, потихоньку начинают чирикать птички, как трещат дрова в печи. Мурашка сидит на подоконнике и следит за птицами. Прихожу с улицы с полными вёдрами воды, а в комнате уже тепло. Весело начинает посвистывать чайник – пора, хозяйка, пора пить чай! Хорошо!
Мою идиллию нарушает неожиданный звонок мобильного телефона: мой духовный отец объявляет мне, что через час за мной заедет попутная машина. У меня новое послушание – нужно на пару недель заменить сестру, которая ухаживает за старенькой схимонахиней. Едва успеваю задать вопрос: «А куда нужно ехать?» Батюшка, как обычно, немногословен: «Город называется Киреевск, матушку зовут Анастасией, она была келейницей старицы, схимонахини Сепфоры». В трубке гудки, и я сижу пару минут в растерянности. Затем начинаю собираться.
Сборы мои недолги. Первым делом накормить и выгулять Мурашку. Вечером за ней приедут. Теперь сама. Чем старше я становлюсь, тем меньше мне нужно. Omnia meum mecum porto. Свитер, длинная удобная юбка, старенький ноутбук, такой же старенький фотоаппарат, несколько любимых иконочек – и я готова к новому повороту в моей жизни.
Где-то там, далеко, осталась моя старая привычная биография, в которой была постоянная и ответственная работа, трёхкомнатная квартира, полная вещей, каждая из которых казалась существенно необходимой. В той, прошлой, жизни всё было расписано по минутам и на года вперёд. А теперь я – странница. И не знаю, что ждёт меня через час. Нравится ли мне это? Скорее, да.
В путь!
Не проходит и часа, за окном гудок машины – за мной приехали. В машине монахиня Феодосия, двое молодых людей и водитель Климент. В путь!
– Клим, а Киреевск – это далеко?
– Оль! Я понятия не имею! Мне дали послушание – я и еду.
В машине громко по очереди читают акафисты. А у меня на душе тревожно. Я думаю о том, куда и к каким людям я еду. Вспоминаю, что читала о старице Сепфоре, о её келейнице и её дочери. Достаю и смотрю карту.
Да, это довольно далеко. От Оптиной примерно четыре часа пути. Киреевск – это небольшой городок в сорока километрах от Тулы. Расположен на реке Олень, что в бассейне Оки. В этом городке великая подвижница нашего времени, старица Сепфора, провела большую часть своей жизни (подробнее о матушке Сепфоре «Вера» рассказывала в публикации Татьяны Холодиловой «Выйдешь за порог, а там – семь дорог...» , №№ 540–541).
Жила она очень прикровенно. Молитвенный подвиг свой скрывала. Была уже прозорливой старицей, схимницей, к ней приезжали иеромонахи, игумены, протоиереи, а соседи недоумевали: «Почему это к нашей бабушке Даше из Оптиной столько батюшек приехало?» Она жила не напоказ, не было у неё цели прославиться. Старица Сепфора молитвенно стояла у истоков возрождения Оптиной пустыни и Клыково.
В Киреевске сейчас живут дочка матушки Сепфоры, схимонахиня Иоанна, и её келейница, схимонахиня Анастасия. Матушка Анастасия была келейницей старицы Сепфоры в течение двадцати лет. Сейчас она очень болеет. Как же я буду ухаживать за таким человеком?! Смогу ли? Справлюсь ли? Отвлекаюсь от тревожных мыслей и осматриваюсь.
Рядом в машине матушка Феодосия в инвалидной коляске, она уже старенькая. Молитвенница. Когда духовные люди пребывают в молитве, Господь открывает им многое. Про матушку Феодосию рассказывают, что она может объявить своим помощникам: «Сейчас к нам гости приедут». Перечислить, кто именно приедет. И через некоторое время гости действительно приезжают.
Потихоньку смотрю на матушку. А она тут же поднимает на меня взгляд, и взгляд этот умный и молодой. Сколько раз я видела такие мудрые и молодые глаза у стареньких схимников и схимниц. Да, душа не имеет возраста... Такие люди, как матушка Феодосия, растут духовно и с годами превращаются в старцев и стариц, а не в стариков и старух.
Матушка Феодосия едет в гости к матушке Иоанне. Парализованная, она в своей инвалидной коляске сама и руки поднять не может. А вот – едет в гости. И похоже, ни о чём не тревожится. Её спокойный взгляд, кажется, говорит мне: «Ну что ты?! С Господом нигде не страшно!» И от этого мудрого взгляда я успокаиваюсь и присоединяюсь к общей молитве. В машине читают акафист Николаю Чудотворцу, затем ещё акафист и ещё. Машина летит почти бесшумно над заснеженными полями.
И вот он – нешумный среднерусский Киреевск. Деревья в инее, белый чистый снежок. Тихие улочки, двухэтажные дома. В одном из таких домиков живёт мать Иоанна.
Когда нам открывают дверь, мать Феодосия начинает громко петь «Взбранной Воеводе», и мы все подхватываем. Я успеваю увидеть квартиру, где жила матушка Сепфора, только краем глаза. Меня ждёт послушание. Матушка Иоанна приглашает меня заходить к ней в гости. И я отправляюсь к схимонахине Анастасии.
«Точный возраст»
Матушка Анастасия – схимонахиня. В её келье множество икон, постоянно горят лампадки, на стенах фотографии её наставницы – старицы Сепфоры. У матушки парализована правая часть тела, и она нуждается в помощи и уходе. Подхожу к ней под благословение, и она осеняет меня крестом. И опять – удивительно молодые, умные глаза! А улыбка! Матушка улыбается мне, и вся её келья будто озаряется светом и теплом.
При знакомстве со мной матушка плачет.
– Матушка, почему вы плачете?
– От радости, деточка! Я тебе очень рада!
Говорит со мной так, как будто знала меня раньше. И мы быстро начинаем общаться как давно знакомые люди.
Мне нужно будет помогать матушке передвигаться по комнате (она может только лежать на кровати и сидеть в кресле). Готовить еду и помогать кушать. Стирать и прибирать в квартире. Вычитывать длинное молитвенное правило.
Когда я приехала, матушка была сильно простужена. На следующий день я вызвала ей врача. Тяжёлый бронхит с высокой температурой. Хорошо, что я умею делать уколы. Когда-то в университете у нас была медицинская кафедра. А потом, когда росли и болели мои детишки, пришлось пополнить медицинские знания и навыки. Так что матушке пригодилась моя «лёгкая» рука.
Милая улыбка, морщинки на лице – невольно подумаешь: «Обычная добрая старушка». А она испытующе бросает на меня взгляд и вдруг спрашивает о возрасте. Я отчего-то смущаюсь и бормочу: «А сколько дадите?» Матушка называет цифру лет на десять меньше моего возраста. Вообще-то, обычно мне столько и дают, выгляжу я моложе своих лет. Я киваю головой и улыбаюсь: «Ну да, примерно так я себя и чувствую».
Но матушка вдруг строго говорит: «А я думала, что тебе…» – и называет мой точный возраст. Я густо краснею. Вот тебе и обычная добрая старушка. С такой точностью мне ещё никто мой возраст не называл. Что это? Случайное угадывание?
На уме побывала
Позднее я столкнусь с тем, что угадывает мать Анастасия поразительно часто. Так часто, что угадыванием это уже не назовёшь.
Перед чтением Псалтири спрашивает у меня:
– Как читаешь Псалтирь?
– Кладу закладку и читаю кафизму за кафизмой по порядку.
Хочу добавить, что, кроме этого, читаю ещё по благословению семнадцатую кафизму, получается две кафизмы в день, но прикусываю язычок. Вдруг скажет: «Читай вслух». А правило у неё и так большое, у меня язык устаёт. Вот чудеса, болтать попусту никогда не уставал, а теперь молиться – устаёт!
– Ну что ж, открывай закладку и читай.
Читаю. Заканчиваю и думаю: «А уж семнадцатую я потом прочитаю, про себя. А и не прочитаю, так отдохну. Устала – целый день как белка в колесе». Но не тут-то было. Мать Анастасия строго спрашивает:
– Ну а дальше?
– Что дальше? Всё! Кафизму прочитали!
– Не-ет! Что тебе ещё духовный отец благословил читать? Ну, что ты мнёшься-то? Какую благословил ещё кафизму каждый день читать? Семнадцатую? Вот и читай! Давай-давай! В ней всё, она – золотая!
– Матушка! От тебя ничего не утаишь!
Улыбается:
– Мне прежняя келейница всегда говорила: «Мать Анастасия, ты прямо на уме у меня побывала!»
– Матушка, ты у нас старица!
– Что ты, деточка моя, какая же я старица! Вот мать Сепфора, она старицей была, да… А я так, старая монахиня…
– Матушка, а как ты стала келейницей старицы?
Подарки старцев
– Ну, как… Я была тогда ещё молодая, твоего возраста. Была не то чтобы маловерующей, но в церковь некогда мне было ходить. Жила обычной жизнью, сыновей растила, мужа любила. Работа у меня была ответственная – в орсе. Так отдел рабочего снабжения назывался. Руководила. Начальником была. Одевалась красиво. Как-то раз знакомая меня к матушке привела. Просто так.
А у меня платье без рукавов, босоножки на ногах, пятки голые. Она смотрит и говорит: «В торговле работаешь – и что, ткани тебе на рукава не хватило? А на ногах это что у тебя?» Я смутилась. А она подарила мне, незнакомому человеку, чёрный платок и Псалтирь. Такие вот подарки.
Вышла я от матушки. Очень она мне понравилась, хоть и смутила. Понравилась тем, что исходила от неё сама доброта и любовь. Так и хотелось быть рядом с ней, никуда не уходить. Но, думаю, платочек и Псалтирь вряд ли мне пригодятся. Чего это я буду при молодом муже платок чёрный носить?
А это матушка будущее моё мне предсказала. Скоро стала я неожиданно вдовой и покрыла этим платочком голову. И молиться начала. Стала к матушке ходить. А ей открыто было, конечно, что вместе с ней мы двадцать лет проживём, что буду я её келейницей.
– Матушка, а у меня примерно так же было. Мне тоже старец подарил подарок, который предсказал мне будущее.
– Что ты, деточка?! Ты встречалась со старцем?
И я рассказываю свою историю о том, как пару лет назад я трудилась на послушании в Псково-Печерском монастыре и даже смогла поговорить со старцем Адрианом. Он уже сильно болел. В свои восемьдесят семь лет старец продолжал принимать паломников, но всё чаще келейница выходила и говорила, что сегодня батюшка плохо себя чувствует и принимать никого не будет. Многие жили по неделе и больше, но попасть к старцу не могли. Так и уезжали. По милости Божией, так получилось, что я попала к старцу сразу же, и говорил он со мной долго и даже подарок подарил.
– Ну-ка, расскажи, деточка. Подарок, говоришь?
– Ну да. Знаешь, матушка, я зашла к нему, а он сидит в кресле, седой такой, слышит плохо, а глаза молодые и мудрые! Показал мне, чтобы я присела рядом. Я присела и отчего-то начала плакать. Плачу и остановиться не могу.
– Оля, это твоего сердечка благодать старца коснулась.
– Наверное. А отец Адриан погладил меня по голове и говорит: «Ну что, муж-то бросил тебя одну с детьми? Ну что ж, неси свой крест». А я ему говорю: «Муж у меня погиб, батюшка». А он улыбается: «Ну, я же говорю, что одну тебя с детьми бросил». И продолжает: «Да... Мы и знать не знаем, а жизнь-то у нас изменится. И очень скоро. Детишки выучатся, на ноги встанут. Господь и уведёт из мира. Приведёт в монастырь. Придётся и профессию поменять». А я слушаю и думаю: «Это про кого он говорит? Я на одном месте много лет работаю, руководителем. Уважают меня в коллективе, и успехи есть и достижения. Мне-то уж точно перемена профессии не грозит». А он опять улыбается и говорит о моём будущем. Это я потом поняла, что он обо мне говорил, когда это сбываться стало.
– Олечка, ты не рассказывай о том, что ещё не сбылось. Нельзя. И что батюшка подарил тебе?
– Он спросил: «Ну, что же тебе дать на благословение?» А я так обрадовалась! Сижу и думаю: «Может, иконочку благословит?» А он мне в ответ на мои мысли: «Как же я тебе иконочку-то благословлю? Видишь, они у меня к стенке все прибиты». Мне даже страшно стало: «Всё старцу открыто».
Отец Адриан подумал и сказал: «Знаю, что тебе подарить. Вот тебе кружка». И подаёт мне коробочку красную с позолотой. Благословил, маслом освящённым помазал… Тут уже и келейница меня выпроваживает, бормочет: «Как же ты долго-то! Никто так долго не бывает! Устал батюшка!»
А я, счастливая, выхожу на улицу. «Вот, – думаю, – кружка батюшкина! Чай пить буду и старца вспоминать!» Открываю коробочку – а там подсвечник позолоченный! И крупные буквы: «Христос воскресе!» Я озадачилась. Звоню духовному отцу и говорю: «Батюшка, отец Адриан сказал, что кружку мне дарит. А это и не кружка никакая, а подсвечник! Ошибся старец, значит, да?»
А духовный отец, который сам не раз бывал у старца Адриана, мне говорит: «Это не старец ошибся, это ты бестолковая! Ну как ты не понимаешь? Вот кружка – с кружкой по храму ходят, люди в кружку милостыню бросают. А твоей кружкой теперь что будет?! Подумай-ка сама! Посмотри ещё раз на подсвечник. Подумай, для чего он служит. Да, для свечи. А свечу-то мы когда зажигаем? Ну, какая же ты бестолковая-то. Поняла?»
Когда я домой из монастыря ехала, мне коллега позвонила и сказала, что нас ждёт реорганизация, и работу мы, скорей всего, потеряем. Так и случилось. Вот и перемена профессии. И вот я писать начала. Потом тебе почитаю, если захочешь.
– Да, Оля. Старец ведь тебе про монастырь сказал – и живёшь ты сейчас в Оптиной. И рассказы пишешь православные – вот тебе и «Христос воскресе!». Обязательно послушаю рассказы твои. А подсвечник тебе ещё и по-другому пригодится.
– Матушка, а ещё отец Адриан сказал, что я встречу старицу. А может, он про тебя говорил?
– Ну что ты, какая ж из меня старица? Положи-ка теперь меня на кровать. Устала я сидеть-то.
– Матушка, какая ты горячая, давай температуру померяем.
Проси только терпения
Температура у неё тридцать восемь. Дышит с трудом. А у неё и так болят ноги и рука! Паралич их согнул, и они не распрямляются. В монастыре я ухаживала за бабушкой, у которой тоже болели ноги. Но я сделала ей по назначению врача обезболивающие уколы, и она часто принимала анальгетики. А здесь – никаких обезболивающих. Кроткая улыбка – и лишь по невольному стону и затуманенным болью глазам можно догадаться, как плохо матушке. Делаю ей укол антибиотика, назначенный врачом от тяжёлого бронхита, с подозрением на пневмонию. Терпит молча, хотя укол этот болезненный.
И мне становится так жалко матушку, что я, охваченная порывом, прижимаю к груди её здоровую руку и начинаю шёпотом молиться:
– Батюшка, святой великомученик и целитель Пантелеимон! Матушка Сепфора! Помогите! Исцелите! Ну, почему же вы не помогаете?! Ведь матушке так плохо!
А она поднимает здоровую руку и смахивает слёзы с моей щеки:
– Что ты, деточка, не молись так! Только терпения проси для меня! Болезнь – она что? Она человека не характеризует. И потом – они мне помогают! Вот вас посылают. Видишь? Не плачь! А я раньше, знаешь, была монахиня Пантелеимона. Мать Сепфора меня звала ласково: «Пантюша...» Достань-ка маслица, вот там, на полочке, от батюшки Пантелеимона, сейчас мы с тобой им помажемся. Вот и будет нам лучшее лекарство. Поняла? Почитай-ка дальше Псалтирь-то.
Псалтирь
Читаю дальше Псалтирь и с удивлением понимаю, что читать стало легче. А почему? Да потому что матушка молится со мной, и моя слабенькая молитва поддерживается её твёрдой молитвой схимонахини. Я запнусь, а она мне слова подсказывает. Позднее я узнала, что она знает Псалтирь наизусть.
Читаю знаменитый, пронзительный по своему чувству покаяния 50-й псалом, и, когда произношу последние слова «Тогда благоволиши жертву правды, возношение и всесожегаемая, тогда возложат на олтарь Твой тельцы», матушка тихонько говорит:
– На этих словах умерла матушка Сепфора. И оптинский игумен Антоний сказал: «Вот смерть праведницы».
Я молчу. Да, старица Сепфора и жизнь её были «жертвой правды», а её чистая душа и огненная молитва – лучшим приношением Господу.
Мы каждый день читаем мать Сепфоре келейный акафист. Особенно хороши утренние часы молитвы с матушкой. В сумраке горят лампадки и освещают иконы и фотографии матушки Сепфоры. И потихоньку из этой сумеречности рождается рассвет и новый день.
Обезболивающее
А молитва схимницы – это молитва непростая. У меня голова сильно разболелась. Обычно, если так сильно заболит – то уж на весь день. Если сильное обезболивающее не принять – ничего не поможет.
– Оля, ты чего морщишься?
– Да так, матушка, ничего. (Буду я ей больной на свою боль жаловаться?! Ей и так плохо, температура опять поднялась!)
– Ну-ка, иди сюда. Голова болит, да?
Матушка несколько раз легонько гладит меня по голове:
– Иди-ка приляг, полежи чуток.
Послушно иду и ложусь. Не проходит и пяти минут, как моя боль исчезает. Это матушка мне помогла! Самой так плохо, а она о других людях думает!
«Страшно не было»
Матушка подарила мне чётки. Чётки – подарок непростой. По ним молиться нужно. Они ко многому обязывают. А какая из меня молитвенница?! Матушка смотрит на меня с улыбкой и вспоминает:
– Сплю я однажды крепко, а мать Сепфора будит меня: «Вставай, Пантюша, ну что ты спишь?! Меня обокрали!» Поднимаюсь и иду, куда она показывает, в угол комнаты, а там, у комода, бесята матушкины чётки утащили и возятся с ними. Сами размером немного побольше кошки и в синих штанишках.
– Матушка! Ты что, их видела?!
– Старице духовный мир открыт был. Она всё видела. А по её молитвам и мне Господь открывал. Матушке бесы часто козни чинили. Она, бывало, скажет: «Ох и надоели мне эти мальчишки в штанишках!» «Мальчишками» их иногда называла.
– А тебе было страшно?
– Рядом с матушкой мне страшно не было. Она была очень мужественная. Духовный воин. И меня учила быть мужественной. Она молится, и я с молитвой подошла – бесята врассыпную бросились. Я чётки подняла и матушке отнесла.
С опаской гляжу на подарок. Уж не эти ли чётки воровали? А мать Анастасия улыбается.
Как птичка летала
– Матушка, а тебе рядом с такой подвижницей тяжело было?
– Нет. Совсем не тяжело. Матушка к себе была строга. А к людям она терпеливо относилась, с пониманием. Знала меру каждого.
Я слушаю и вспоминаю святых отцов: «Чем выше человек в духовном отношении, тем он строже к себе и снисходительнее к окружающим». А мы часто поступаем наоборот. Для себя находим всевозможные отговорки, легко извиняем свои такие «милые и невинные» слабости, ссылаемся на искушения, обстоятельства… А к окружающим строги и придирчивы…
А матушка продолжает:
– Мать Сепфора меня отправляла первое время в Оптину. Оптина тогда только восстанавливалась. Я готовила хорошо, вот и несла послушание на кухне и в трапезной. На Пасху делала три котла по пятьдесят килограммов пасхи и по пятьсот куличей. Вкусно получалось, с молитвой-то!
– А для матушки Сепфоры тоже готовила?
– Ну а как же! Она ела очень мало. Супу – три ложки. Не больше и не меньше. У неё такая чашечка маленькая была. Она скрывала, что мало ест. Бывало, скажет, что поела уже. Или сидит вместе со всеми за столом. Пока другие тарелку супа съедят, она пару ложечек. А вроде ест со всеми вместе. Все свои подвиги старалась скрывать. И молитву, и пост.
Ела мало, а угощать очень любила. Я привезу ей из монастыря конфет, печенья – а она радуется: вот, дескать, пустячки привезли! Сладости «пустячками» называла. Тут же всё и раздаст на гостинцы.
А один раз, на Рождество, собрали матушке подарки, а келарь ошибся и не тот пакет дал. Я приезжаю к матушке радостная: «Я тебе подарки на Рождество привезла!» Открываю пакет, а там только булки хлеба. А куда нам столько хлеба?! «Вези, Пантюша, хлеб назад!» Возвращаюсь с хлебом, а там уже келарь из дверей выбегает, извиняется. Сам понял, что ошибся, и другой пакет выносит с подарками. Привезла я это матушке, а она тут же всё и раздала.
Да, рядом с матушкой я никакого горя не знала. Она обо мне заботилась. Иногда я на исповедь ездила в Троице-Сергиеву Лавру. Исповедаюсь, причащусь, возвращаюсь назад, а матушка мне тут же всё расскажет: у кого исповедалась, о каких грехах забыла рассказать. Конечно, я не нарочно забывала-то. А тут матушка всё напомнит, я в следующий раз их и исповедаю. Так что мне с матушкой очень хорошо жилось. Как птичка летала.
«Это не он!»
…Дни бегут. Они наполнены мелкими хлопотами. Но эта хлопотливость освящается молитвой. Начался Великий пост, и мы с матушкой читаем, кроме обычного правила, Канон Андрея Критского. А перед Каноном она даёт мне читать толстую тетрадь, где аккуратным и красивым почерком написаны толкования и поучения святых отцов. Эти записи делала сама матушка. И сейчас она просит меня читать как можно больше.
Толстая книга с повечерием, заутреней мне кажется такой длинной, а больная, с температурой, матушка слушает слова Канона, как будто пьёт живую воду. И я так остро чувствую свою собственную немощь, потому что для меня молитва – труд, к которому мне нужно себя принуждать. А для неё – радость и счастье.
– Матушка, я устала, всё, больше не могу читать.
– Олечка, ну давай ещё немножко.
– Как же это трудно – постоянно молиться!
– Да какая там у меня молитва! Вот мать Сепфора – она жила молитвой, дышала ею. Для неё духовный мир был как открытая книга. Передохни, а я тебе расскажу, что вспомнила.
Как-то раз мы с мать Сепфорой были в Оптиной. Её уже почитали как старицу. Когда в конце службы прикладывались к мощам преподобного Амвросия, обретённым в 1988 году, братия матушку всегда вперёд пропускала. Мощи тогда находились в деревянном гробу.
И вот как-то раз матушка наклонилась к мощам и стоит так. Две минуты стоит, три. Я уж думаю: может, ей плохо стало? Тихонько её беру за локоть. А она меня немножко так оттолкнула, сделала знак, чтобы я не мешала, и дальше стоит. И братия ждёт.
Наконец, поднялась матушка, вышли мы с ней на улицу, а у неё такой вид необычный. Ну, думаю, старица что-то видела. А она мне и говорит: «Ну что же ты мне помешала-то! Я ведь в первый раз батюшку увидела. Лицо его. Но это был не отец Амвросий!» Больше ничего не сказала.
– А кто же это был?
– Это был старец Иосиф, верный ученик и келейник батюшки Амвросия.
– Матушка, ты уверена, что правильно это запомнила?
– Конечно!
– Подожди меня немного, удостоверюсь. Это интересно!
Иду к себе, включаю ноутбук и довольно быстро в Интернете нахожу статью монаха Марка Хомича на сайте «Православие.ру». Читаю: «В результате обсуждения ситуации при раскопках 1998 года довольно скоро стало понятно, что произошла ошибка в рядах захоронений ещё в 1988 году. И, таким образом, 16 октября 1988 года были обретены и выставлены для поклонения мощи старца Иосифа, а не преподобного Амвросия (как считалось ранее)».
Я читаю дальше статью и как будто переношусь в Оптину и радуюсь вместе с братией, что теперь обретены и опознаны все мощи правильно. И ошибка-то была как бы не случайная, а символическая. Братия вспомнили моменты из Жития старца Иосифа, в которых говорится: «Жил при Оптиной пустыни древний старец-прозорливец, отец Пахомий – блаженный. Он очень любил отца Иосифа; и когда тот был ещё простым монахом, отец Пахомий всякий раз, как с ним встретится, непременно попросит у него благословение.
– Да я не иеромонах, – улыбнётся ему отец Иосиф.
– Удивляюсь, – ответит Пахомий. – Отец Иосиф всё равно что отец Абросим.
Одна юродивая раба Божия была у старца Амвросия – и, увидя отца Иосифа, сказала ему: “Вот было у одного старца два келейника; один из них и остался на его месте”.
Умре отец его, и аки не умре: подобна бо себе остави по себе (Сир. 30, 4)».
И потом я сижу и думаю, что келейник и достойный ученик старца становится подобным своему наставнику. А ученица – старице.
Помолитесь о здравии
В Киреевске у меня были ещё встречи: с дочерью матушки Сепфоры схимонахиней Иоанной. Но об этом я напишу позднее.
А пока мы расстаёмся с матушкой Анастасией. Завтра мне в дорогу... Успели мы привязаться друг к другу. Надеемся, что увидимся ещё. А я прошу всех прочитавших мои записки помянуть её о здравии. Чтобы Господь продлил дни её жизни. Молитва старицы нужна всем нам.
Ольга РОЖНЕВА
 | назад |
| вперед |  |
