ОБИХОД
ВОПРОШАНИЯ О ЧИСТОТЕ
Протоиерей Георгий Крылов о традициях Древней Руси
Старый дом
На днях в переписке озадачил меня петербуржец: «Тут есть вопрос, может быть дурацкий. Где находился туалет в старых северных домах? Сейчас, понятное дело, стараются в доме всё разместить, чтобы не морозиться, а раньше? Вы, как коренной северянин, наверное, знаете...» Так сходу ответить я не смог – хоть и родился на Севере, но сам-то не деревенский. Подумав, составил следующий отчёт:
«Насколько знаю, северные дома обычно состоят из трёх частей: 1) жилой тёплой, 2) холодного сенника, 3) хлева для скота на первом этаже. Так вот туалеты обычно устраивали в сеннике, то есть за пределами избы. Отапливаемая, жилая изба – это как бы отдельный сруб, дом в доме. У моих родственников на Вашке, притоке Мезени, дом состоит из двух таких изб, между которыми под общей крышей устроен огромный сенник. Чтобы попасть в туалет, нужно совершить целое путешествие – ночью без фонарика не дойти, обязательно треснешься обо что-нибудь. Впрочем, сейчас во многих домах туалеты устраивают поближе, в отдельной дощатой пристройке, примыкающей к жилой избе».
Корпя над ответом, я про себя посмеивался: вот ведь чем занимаюсь в рабочее время – про туалеты пишу. А потом вспомнил рассказ одного мужика из деревни Пылема Лешуконского района – как он к сыну в Архангельск ездил. Самым проблемным местом для него в городской квартире оказался как раз туалет, который от кухни отделялся тонкой стенкой. «Тут же кушают – и тут же...» Чужие «звуки» он ещё терпеть мог, но сам в такой туалет пойти ну никак не мог. В общем, мужик терпел весь день, а ночью пошёл на улицу. Из города он вернулся с сознанием, что в деревне «чище живут». И вправду, вопрос не праздный. Может, урбанизируясь, мы что-то теряем – какое-то понятие о всеобъемлющей чистоте?
Поделился своими мыслями с коллегой, коми журналистом. Тот категорически заявил: какие туалеты в доме?! Раньше их вообще не было. А устраивали подальше от жилища отхожее место – потому и отхожим называлось, что от дома отходить надо. Старики говорят, летом пользовались им, а зимой, если большие сугробы наметало, на вооружение брали специальную доску, вытесанную из цельного бревна. Эту доску высовывали на несколько метров из сенника, вроде подмостков. Вначале я коллеге не поверил. Зачем, спрашивается, нашим предкам устраивать себе такие бытовые неудобства? Ведь мастера-умельцы были, огромные хоромы себе рубили, неужели не могли тёплый туалет внутри дома устроить? Конечно, могли. Тогда в чём же дело?
Получив «дополнительную информацию», переправляю её своему собеседнику в Санкт-Петербург. Любопытствую: «А вы православную статью об этом пишете?» Тот отвечает с юмором: «Ну, до статьи о православных туалетах дело ещё не дошло. Но смех смехом, а бытовые вопросы и вправду могут иметь какое-то духовное измерение. Недавно была конференция, посвящённая 210-летию учреждения Единоверия в Русской Православной Церкви, и московский священник Георгий Крылов прочитал очень интересный доклад “Понятие «скверна» («погань») в Средневековой Руси и в современном старообрядчестве”. В нём, в частности, говорится, что уборная на Руси всегда считалась “нечистым местом”, поэтому её располагали вне жилого помещения и никогда не ориентировали на восток. Вот почему я и спросил, как поступали с этим зимой... Но это лишь один пример. А вообще в старину был целый комплекс богословски обоснованных представлений о чистоте и нечистоте, сейчас почти забытый. Несмотря на скользкость темы скверны, она очень хорошо объясняет подоплёку и историю тех молитв, которые до сих пор ещё сохранились в новообрядческих Требниках и в большей степени в старых Потребниках...»
Заинтересовавшись, связываюсь с организатором конференции и получаю текст доклада. Действительно, большая научная работа. Самое удивительное – многое из собранного автором вроде бы как знакомо и не знакомо, всплывает в памяти отдельными фрагментами: вот этот обычай я там видел, этот – в другой деревне, а этому («очищение после бани») и сам бессознательно следую, наученный в детстве отцом и матерью. А протоиерей Георгий сумел составить из осколков единую картину. Нас, живущих в XXI веке, она может шокировать своим натурализмом и кажущимся обскурантизмом, но... Впрочем, обратимся к самому автору исследования, кандидату богословских наук, настоятелю храма Новомучеников и исповедников Российских в Строгино.
Утраченный мир
– Отец Георгий, почему вы занялись этой темой?
– По образованию я медиевист, то есть занимаюсь средневековьем, и литургист. Изучая русское средневековое богослужение, конечно, не мог не коснуться средневекового мировоззрения и мировосприятия. Вообще же любой православный человек, будь то новообрядец или старообрядец, вживаясь в христианский обиход, рано или поздно сталкивается с осколками некогда цельной системы мировосприятия наших православных предков. Они сохранились в форме обычаев, традиций, и мы уважаем это наследие, следуем ему – но зачастую слепо, не понимая глубинного смысла. Вот я и задался целью исследовать этот вопрос, заинтересовался этнографией, стал общаться со староверами, чтобы почувствовать живую традицию средневекового бытия. Очень помогли мне протоиерей Полиект Ефимов и его сын протоиерей Георгий Ефимов, другие старообрядцы, а также несколько специалистов, хорошо знающих средневековую Русь.
– Если кратко, то в чём заключалась «цельность системы мировосприятия» в средневековой Руси? И какое место там занимало понятие скверны?
|
– В своём докладе я это так формулирую. Древнерусский христианин свои тело и душу не воспринимал раздельно, изолированно. Если что-то из внешнего мира оскверняло душу, то одновременно это оскверняло и тело, и наоборот. Духовная скверна переживалась физиологически, а физиологическая – духовно. Каждый свой шаг человек переживал и осмысливал, руководствуясь этими ощущениями и критериями. Это отношение во многом определило литургическую культуру, быт и обиход русского средневековья.
– Осквернение понималось как впадение в грех?
– Не совсем так. Опять же процитирую доклад, уж извините. Понятие скверны пересекается с понятием греха, но это не одно и то же. Скверна – это такая нечистота, которая вызывает духовно-физическое чувство брезгливости, это как бы отторжение нечистоты душою, воспитанной на православной нравственности. А грех – понятие догматическое. Не всякая скверна греховна; например, женская нечистота – это следствие первородного греха, но не греха личного.
Как я уже сказал, физическая и духовная гигиена воспринимались древнерусским христианином «неразрывно и нераздельно», одно обуславливало другое. Современному человеку трудно понять это, потому что сейчас принципиально иная «конструкция бытия» и древняя онтологическая связность и органичность нам недоступна на практике. Только у старообрядцев, да и то не у всех, что-то осталось. Приведу бытовой пример. Священник Георгий Ефимов рассказал мне, как староверы-липоване, живущие в Румынии, относятся к скверне. Там перед заключением брака обычно спрашивают, «признаёт ли невеста погань». То есть понимает ли она, что в этом мире имеется скверна, которую нужно избегать и отмаливать. Если невеста «погани» не признаёт, если в семье не воспитали в ней такого чувства, то она считается плохой невестой.
– Со времён средневековья сохранились ли писания отцов Церкви, которые бы обосновывали такие обычаи?
– Самый известный письменный источник – «Вопрошание» новгородского священника Кирика. Это канонический памятник XII века, написанный в защиту понятия христианской святыни и посвящённый идее чистоты. Там сказано, что сущность нравственных обязанностей христианина заключается главным образом в его отношении к христианской святыне. Христианин Древней Руси представлял Вселенную как мир, в котором христианская святыня выступает против нечистоты в человеке и окружающем мире. Перед христианином стояла задача – сохранить от скверны святыню и тем самым избежать греха. По «Вопрошанию» Кирика видно, что в XII веке чувство священного (благоговение) и ощущение скверного (отвращение) были одной из основ религиозного сознания. Что бы человек ни делал в этом мире, всё оценивалось нравственно, в соотношении «чистое-нечистое». Вся жизнь воспринималась в качестве непрерывного обряда. Сейчас это трудно представить, но так было.
– Никогда не слышал о духовном писателе Кирике. Насколько его «Вопрошание» отражало общие настроения? Может, он был ретроградом даже для своего времени?
|
– Напротив, Кирик Новгородец как раз выделялся образованностью, был математиком, автором «Учения о числах» и поборником грамотности. В Антониевом монастыре он выполнял послушание библиотекаря, и сейчас бы его назвали интеллигентом. В Новгородской Кормчей 1280-х годов сохранился риторический вопрос Кирика: «Нъсть ли въ томь гръха, аже по грамотамъ ходити ногами аже кто изрЪзавъ помечеть, а слова будуть знати?» То есть он видел, как новгородцы, изрезав, роняли на землю берестяные грамоты, а затем ходили по ним, сами будучи при этом грамотными людьми. Хорошо ли это – осознанно надмеваться над письменами? Кирик прямо не осуждал горожан, не ретроградничал, а призывал к спокойному христианскому осмыслению этого вопроса. Что же касается книги «Вопрошание», то полностью её название звучит так: «Се иесть въпрошние Кюриково, иеже въпроша иепископа ноугородьского Нифонта и инехъ». То есть перед нами коллективный труд. Кирик и другие клирики Савва и Илья обращаются с вопросами к духовному авторитету, новгородскому епископу Нифонту, и тот отвечает. Это была вдумчивая беседа выдающихся людей своего времени – и в ней основное внимание уделялось как раз отношению к скверне.
Кувшин в предбаннике
– В наше время многие старые представления кажутся абсурдными и даже смешными. Мы вот тут выясняли, где в древнерусском жилище располагался туалет, – и оказалось, что его вообще в доме не было.
– Уборная на Руси всегда считалась нечистым местом. Точно так же относились и к бане. То, что сейчас в городских квартирах имеются ванная и душ, средневековый человек воспринял бы как осквернение жилища.
– Но ведь в бане, наоборот, очищаются, при чём здесь осквернение?
– Считалось, что после очищения скверна остаётся в бане. В своей работе я привожу примеры. Скажем, ни один из банных предметов не вносился в дом. Почему? Потому что баня воспринималась как место неприсутствия Божия. Сейчас это трудно представить, но после посещения бани в средневековой Руси принято было брать у священника молитву от скверны. У старообрядцев-липован сохранилась традиция обязательного омовения после бани. Для этого в предбанник обычно ставили кувшин с чистой студёной водой. Человек помылся и перед тем, как выйти из бани, должен был с чтением молитвы облиться этой водой. Затем надевали чистую одежду – ни в коем случае не ту, в которой вошли в баню. Это чтобы не входить в дом «поганым». Омовение, кстати, считалось необходимым и после купания в реке или в море.
– Знаете, а ведь только сейчас вспомнил! Отец мой после бани всегда совершал такой ритуал: набирал в пригоршню чистой холодной воды и трижды кропил лицо. Я вот тоже это перенял, бессознательно повторяю обычай, сам не знаю для чего.
– Это можно назвать одним из атавизмов ритуального поведения. К ним относится, например, мытьё рук перед едой. К гигиене такое споласкивание рук имеет отдалённое отношение: микробы не уничтожаются, а «размазываются». Исторически же это типичное ритуальное омовение перед актом богообщения – трапеза ведь считалась продолжением богослужения. То же можно сказать и об утреннем ополаскивании. К подобным литургически-ритуальным атавизмам культуролог Владимир Юрьевич Лебедев относит сметание крошек со стола после обеда в ладошку и их съедание – как на литургии. Он приводит множество подобных примеров в своей монографии «Литургический ритуал в культуре». В народе много обычаев, которые стали просто этнографическим своеобразием. Но у некоторых старообрядцев сохранилась связь традиций с изначальной нравственной их основой.
Отец Георгий Ефимов рассказал мне историю, которая произошла лет тридцать назад на Кавказе в одном старообрядческом приходе. Прислали туда только что рукоположённого молодого священника. Тот понравился прихожанам, хорошо служил. Но подвело его незнание обычаев. Мыться священник ходил в баню к прихожанам. Как заведено, хозяева ставили в предбаннике кувшин с водой для омовения. А потом стали замечать, что кувшин-то после батюшки остаётся полным. И прихожане обратились в Новозыбковскую митрополию с просьбой прислать им другого пастыря. Они всерьёз полагали, что священник после бани не очищался от «погани», как же, мол, к такому подходить под благословение.
– Всё же странный повод...
– Таково мировосприятие этих христиан: в бане вместе с телесной нечистотой как бы смывалась и духовная нечистота. Как я уже говорил, одно обусловливало другое: духовная скверна переживалась физически, и наоборот. У наших православных предков было особо благоговейное отношение к святыне, поэтому в бане мылись перед причащением, перед большими праздниками. А вот в праздничные и особо постные дни мыться запрещалось, после причастия мыться вообще считалось кощунством. На этот счёт во времена Древней Руси имелось даже специальное каноническое правило.
Между скверной и святыней
|
Как понял я со слов отца Георгия, канонических правил, регулировавших вопрос чистоты и скверны, было довольно много, но ещё больше в православном народе бытовало разных, сейчас малопонятных для нас, благочестивых традиций. С разрешения автора мы публикуем выдержки из его исследования, адаптировав их для газеты. В них даётся перечень как канонических, так и просто обыденных правил:
«Начну с того, что отчасти сохранилось поныне в православном обиходе – с осознания скверны половой. Я имею в виду специальные обрядовые и молитвенные последования для очищения после женских циклов, родов, мужских поллюций, для очищения от блудного телоощущения во сне.
Как было в средние века? Женщина при нечистоте неделю не прикасалась к святыне и не входила в храм. Что касается поллюций, то обязательной считалась вычитка молитв искусных. Особенно подробно эти правила были расписаны для священников. Чин от осквернения, содержащийся в Каноннике (искусные молитвы), вычитывался с 50-ю земными поклонами священником или диаконом после собственного осквернения в случае, если ему необходимо в этот день прикасаться к святыне, служить литургию.
А как поступают сейчас? Молитвы искусные клириками обязательно читаются. А вот миряне их уже не читают, хотя прежде священник в определённых случаях давал им молитвы от скверны. И всё же в целом прежнее отношение к этому сохранилось, чего не скажешь о других традициях.
Например, считалось, что супружеский акт тоже привносит скверну, хоть он и не является грехом. Обязательна была смена одежды, и в течение последующего дня нельзя было прикасаться ко святыне, идти в храм. И наоборот, приступив ко святыне, в следующую ночь нельзя было скверниться. Священнику запрещалась супружеская жизнь не только накануне литургии, но и в ночь после служения литургии, и в ночь перед служением вечерней службы, и перед совершением Таинств и любого священнодействия. К нынешнему дню эти правила последовательно забыты, причём забыты настолько, что порою некоторые современные православные авторы готовы объявить половой акт чуть ли не священнодействием.
То же самое относится к послеродовой скверне. Правила относительно этого строго соблюдались в Древней Руси и пришли к нам из Византии. Рожала женщина обычно не в доме, а в бане – нечистом месте. Роды (не только человеческие, но и у животных) способны были осквернить помещение, о чём говорят соответствующие молитвы в Потребнике. Осквернялась баба, принимавшая роды, и все, помогавшие ей, – им читались священником очистительные молитвы. Послеродовые сорок дней в средневековье считалась нечистой не только женщина – нечистым был дом, где она пребывает. В этот период не принимали гостей, женщина не посещала храм. В наше время в новообрядчестве послеродовые очистительные молитвы (молитвы сорокового дня, содержащиеся в Требнике) обычно читаются священником над матерью после крестин младенца, а не после родов.
Молитва и крестное знамение есть священнодействие, и к нему нельзя было приступать осквернённым, не омывшись, в нечистой одежде. Основное назначение подручника (матерчатого плата, который кладётся на пол) – не сквернить рук прикосновением к земле при земном поклоне. Во время богослужения у старообрядцев принято держать руки скрещёнными на груди, а не опущенными вдоль тела, что некоторыми понимается как проявление некоей несмиренности. На самом деле объяснение простое: нечистым считается то, что расположено ниже пояса. У старообрядцев-беспоповцев если на молитве кому случится прикоснуться к чему-либо ниже пояса – бегут мыть руки. Традиционной одеждой старообрядцев-липован является рубаха-косоворотка, подпоясанная, навыпуск: чтобы не прикасаться к ширинке (сообщил прот. Георгий). Также руки омываются, если человек прикоснулся к деньгам. Поэтому в федосеевском храме на Преображенской заставе в Москве сравнительно недавно можно было наблюдать, как сборщики пожертвований после сбора денег мыли руки. Купив свечу в лавке, члены поморской общины несут её от лавки в церковь в бумажке, чтобы не прикасаться руками, державшими деньги. Кажется, мелочь – но в этом проявляется отношение к святыне.
По сей день в старообрядческом понимании человек может оскверниться вследствие сна. Во сне он находится в бессознательном состоянии и по этой причине особенно доступен для бесовского воздействия. По правилам староверов-липован после сна до омовения человек не ликуется (не лобызается с другими), священник не благословляет, невозможно и прикосновение к святыне, вообще ничего нельзя делать и к чему-либо прикасаться.
На чистоту-нечистоту проверялось и время: годовой и суточный круги. В сутках нечистыми были ночь и время после полудня («бес полуденный») – то есть время сна. Поэтому ночное время считалось временем молитвы для монахов и подвижников, которые дерзали искать полной чистоты и бороться со всякой нечистотой. Иногда нечистыми считались дни бывших языческих празднеств».
О посуде и молитвах
Многих смущает обычай некоторых старообрядцев есть из своей посуды, мол, чтобы не опоганиться от «мирских». Видится в этом какое-то превозношение себя над другими. Между тем отец Георгий объясняет так:
|
«Обычай этот возник не на пустом месте. Слово “поганый” сейчас носит ругательный характер, а на самом деле оно означает “языческий”. В средние века совместная молитва, совместная трапеза и совместное мытьё в бане с язычниками и иноверцами оскверняли христианина. Также оскверняли и беседы с иноверцами. Древнерусский христианин ощущал иноверцев нечистыми, особенно не богословствуя об их ересях. Нечистота в этом случае была следствием не столько ереси, сколько следствием “несвятости”, удалённости от святыни. Поэтому брань против поганых была оправдана на уровне ощущений.
При этом в современном староверии, особенно в беспоповстве, проводится разделение, которое зависит от степени ереси. Одно дело никониане или староверы другого согласия – их пускают в свои дома и храмы, хотя молитвенно не общаются. Другое дело латины, нехристи, язычники – “степень отдаления” здесь больше. Посещение иноверного оскверняет храм, жилище и всякий домашний предмет, особенно посуду (от невозможности совместной трапезы). У беспоповцев существует и чин отмаливания осквернённых иноверцами сосудов. Нельзя ликоваться с иноверцем и еретиком. Приветствие возможно лишь на расстоянии – лёгким поклоном.
Надо понимать, что гонения на старообрядцев, замкнутость старообрядческой культуры привели к гипертрофированности отдельных традиций, к вырыванию их из общего культурного контекста. В беспоповстве в крайних видах это приводило к появлению личных подручников и личной посуды, к которым не прикасался даже никто из единоверцев. Конечно, ничего подобного в средневековье на Руси не было. А было осмысленное, христианское неприятие скверны».
За и против
Выше уже упоминалось «Вопрошание» Кирика, по которому можно судить о средневековом отношении к чистоте и скверне. А есть ли ещё письменные источники? Или все эти обычаи – выдумка нынешних старообрядцев? Протоиерей Георгий отвечает так:
«Достаточно заглянуть в древнерусские епитимийные номоканоны – и там увидим, в сколь многих случаях осквернения налагались епитимьи. Или можно обратиться к молитвенной практике того времени – к правилу «искусившемуся во сне» из Большого Канонника 1651 года и к ряду других молитв. Приведу пример. В Большом Потребнике только к одному храмовому циклу относится сразу шесть молитв против скверны:
Чин на отверзение церкви, от еретик оскверншейся,
Молитва на отверзение церкви от язык оскверншейся,
Молитва во отверзение церкви в ней же случится некоему животну умрети,
Молитва о еже аще случится животному некоему родити в церкви,
Молитва во отверзение церкви, в нейже случится умрети человеку нужною смертию,
Чин на очищение церкви, егда пёс вскочит в церковь, или от неверных внидет кто, или от пияных проказ, или от младенца скверна.
У нас есть много правил, установлений, которые вроде не отменены, но просто не соблюдаются. Даже то малое, что сохранилось, постепенно выводится из жизненного обихода. В начале ХХ века в обновленческой по духу церковно-критической литературе нередко появлялся протест против правил о женской нечистоте. И сейчас во многих православных нерусских приходах в Западной Европе и в Америке эти правила и традиции забыты, напоминание о них опять-таки встречает протест. Там вполне возможно участие в таинствах, в причастии при женской нечистоте. Наблюдаются такие тенденции и у нас в России.
В Интернете в последнее время современными «обновленцами» довольно активно ведётся пропаганда отмены последних сохранившихся в этой сфере запретов. Например, Александр Боженов пишет: «Ни сущностных, ни догматических или канонических препятствий к причащению женщин во время месячных и послеродового периода нет. Запреты в этой области идут от ветхозаветных традиций исполнения иудейского Закона, не имеющих никакого отношения к христианству». От этих запретов, по «наблюдению» автора, женщина ввергается в смущение и ложное самоуничижение и даже испытывает унижение.
Как видно, Боженов исходит из «гуманистической» системы ценностей, которая чужда традиционному христианству. То, что он называет унижением женщины, на самом деле является смиряющим, духовно целительным фактором. Женщины и мужчины отличаются друг от друга и физически, и психически, и нельзя ровнять всех под одну гребёнку. Женщины, например, склонны легко подменять внутреннее внешним. Внешне моделируя обстановку святости и праведности – обычаи, святыни, иконы, поклоны, посты, отсутствие больших грехов и прочее, – она может бессознательно распространить эту «святость» и на внутреннее, на собственную душу. Это начало того состояния, которое в духовной литературе называется прелестью: когда человек возвеличивает самого себя в собственных глазах, почитая почти святым. Конечно, такому же искушению подвержены и мужчины, но всё же для мужской природы более характерно трезвение, мужчине легче ощутить собственную греховность. А вот у женщин – и опытные духовники подтвердят мои слова – это ощущение собственной греховности нередко затмевается. Именно поэтому Бог как Премудрый Педагог дал женщине физиологическую возможность регулярно и часто переживать состояние собственной скверны. Это «явление нечистого», опыт скверны призван помочь женщине физиологически прочувствовать и ощутить собственную греховную немощь и покаяться, а покаяние – путь к благоговению и радости.
Что же касается «ветхозаветности», то... Во-первых, Господь не отрицал все предписания Ветхого Завета: «не нарушить пришёл Я, но исполнить» (Мф. 5, 17). Напомню также постановление Первого Апостольского Собора, который, разрешив новокрещённым из язычников не соблюдать Моисеев закон в полноте, оставил, однако, некоторые его обрядовые предписания, касающиеся нечистоты: «...воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины, и блуда» (Деян. 15, 20). Во-вторых, понимание нечистоты в Ветхом Завете и в христианском средневековье существенно разнятся. Достаточно лишь прочитать ветхозаветные законы о нечистоте: Лев. 11, 15, 19, 25; Исх. 10; Втор. 14, и прочее. На самом деле в ветхозаветные времена было намного больше запретов, но мы о них просто не знаем. Например, древнерусское христианское представление о покойнике лишено ветхозаветного пафоса скверны. Мощи покойника почитаются, с ними прощаются, лобызая их. Место захоронения свято, расположено недалеко от церкви. Тут совсем другое, евангельское отношение к смерти, которую Господь попрал Своим Воскрешением. Новозаветный взгляд принципиально переменил и преобразил прежний взгляд на окружающий мир в свете искупления Христова: приблизилось Царствие Небесное, и двери в рай открыты. Но греховная скверна в этой жизни никуда не исчезла, и её следует отторгать.
В качестве аргумента обновленцы часто приводят 1-е правило св. Афанасия Великого, которое снимает некоторые вопросы нечистоты. При этом они умалчивают, что это правило говорит о мужской нечистоте, а не женской, и касается преимущественно монашеской среды, а не мирян. Между тем есть церковно-канонические установления – 2-е правило св. Дионисия Александрийского, 7-й вопрос Тимофея Александрийского, – однозначно говорящие о женской нечистоте. Как можно с этим спорить?
Надо понимать, что правила, выработанные Церковью в отношении скверны, появились не от хорошей жизни – они предельно практичны, это многовековой результат духовной брани. Они помогают хранить чувство священного в противовес ощущению нечистого, определяют способность человека к религиозной жизни и в конечном счёте – к жизни в раю. Эти чувства и определяют веру христианина. У сектантов-протестантов, например, чувство святыни обычно отсутствует или присутствует неявно, неярко».
На уровне генов
– В наш информационный век, полный искушений, навыки отторжения скверны должны быть, наверное, вновь востребованы и как-то развиты, приспособлены к новым реалиям? – спросил я священника в заключение.
|
– Что значит должны? – ответил он. – Нельзя их восстановить указом сверху. Лично я сторонник так называемой консервативной революции – мировоззренческого и религиозного возврата в средневековье. Средневековье для меня является если не идеалом, то в любом случае светлым временем, временем благочестия, когда Церковь формировала культуру. Путь, который мы прошли за последующие столетия, – путь апостасии, отступления. Поэтому получается, что путь к благочестию, путь ко Христу – это не движение вперед, не эволюция, а, наоборот, движение назад, к прежним образцам и идеалам. Благо, что мы – единственная страна, которая благодаря староверам сохранила живую средневековую традицию богослужения и быта. Не в наших силах как-то начать это движение в обществе, но мы можем проделать этот путь в «отдельно взятой душе» – в собственной душе.
– Но всё же Церковь должна направлять, – продолжаю настаивать. – Если в древности вынужденное общение с татаро-монголами повлекло за собой усиление некоторых табу, то почему бы сейчас Церкви не усилить запреты? Ведь нынешний глобалистский мир не лучше «поганых» монголов-язычников.
– Нам бы силёнок исполнить то, что уже имеем. Каждый может открыть Евангелие и прочитать, что уста человека оскверняются исходящим из уст. На Руси эти слова понимались как запрет матерной брани, кощунства и произнесения иных табуированных слов и выражений, обычно бесовских имён. Осквернялся в этом случае не только говорящий, но и слышащий – это называлось «осквернение ушес». Разве для нас не актуально? В этот самый наш информационный век?
Повторяю, что возрождение и приспособление к современности навыков и правил отторжения скверны – это не дело Церкви, а дело внутреннего народного христианского иммунитета. Дай Бог, чтобы этот «генный» иммунитет обнаружился!
Записал Михаил СИЗОВ
фото с сайта edinoverie.com и др. сайтов
 | назад |
| вперед |  |
