ВЕРТОГРАД
«Я ПОСТОЮ, ГРАЖДАНИН НАЧАЛЬНИК»
Из рассказов архимандрита Павла (Груздева) (1910–1996), записанных его духовными чадами
|
В самарской тюрьме отец Павел вместе с другими заключёнными встретил Пасху 1950-го. В этот день – воскресенье – выгнали их на прогулку в тюремный двор, выстроили и водят по кругу. Кому-то из тюремного начальства взбрело в голову: «Эй, попы, спойте чего-нибудь!»
«А владыка – помяни его Господи! – рассказывал батюшка, – говорит нам: “Отцы и братие! Сегодня Христос воскресе!” И запел: “Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав...” Да помяни, Господи, того праведного стрелка – ни в кого не выстрелил. Идём, поём: “Воскресения день, просветимся, людие! Пасха, Господня Пасха! От смерти бо к жизни и от земли к небеси Христос Бог нас приведе...”
Из Самары повезли арестантов неизвестно куда. В вагонах решётки, хлеба на дорогу не дали. “Ой да, соловецкие чудотворцы! Да куды же вы, праведные, нас отправляете?” Едут сутки, двое, трое. Из дальнего окна горы видать. И снова – “с вещам!” Вышли все, собралися, стали на поверку. Выкрикивают вновь прибывших по алфавиту:
– А! Антонов Иван Васильевич! Заходи.
Номер один зашёл.
– Августов... Заходит.
– Б!.. В!.. Г!.. Заходи! В зону, в зону! Гривнев, Годунов, Грибов... Донской, Данилов...
– А Груздева, что, нет? – спрашивает о. Павел.
– Да нету, – отвечают ему.
“Как нет? – думает. – Я у них самый страшный фашист. Не вызывают меня! Видно, сейчас ещё хуже будет”.
Всех назвали, никого не осталось, только два старика да он, Павел Груздев.
– Паренёк, ты арестант?
– Арестант.
– И мы арестанты. Ты фашист?
– Фашист.
– И мы фашисты.
– Слава Тебе, Господи! – облегчённо вздохнул о. Павел. – Свои.
Уголовники осуждённых по 58-й статье прозвали фашистами, а начальству это понравилось, да так и повелось.
– Дак паренёк, – просят его старики, – ты ступай к этому, который начальник, скажи, что забыли троих!
– Гражданин начальник! Мы тоже из этой партии – три арестанта.
– Не знаем! Отходи!
Сидят старики с Павлушей, ждут. Вдруг из будки проходной выходит охранник, несёт пакет:
– Ну, кто из вас поумнее-то будет?
Старики говорят:
– Так вот парню отдайте документы.
– На, держи. Вон, видишь, километра за три дом на горе и флаг? Идите туда, вам там скажут, чего делать.
Батюшка так рассказывал о том, что было дальше:
«Идём. Господи, глядим: “моншасы да шандасы” – не по-русски всё кругом-то. Я говорю: “Ребята, нас привезли не в Россию!” Пришли в этот дом – комендатура, на трёх языках написано. Заходим, баба-кыргызуха моет пол.
– Здравствуйте.
– Чего надо?
– Да ты не кричи на нас! Вот документы настоящие.
– Э! – скорчилася вся. – Давай уходим! А то звоним будем милиция, стреляю! Ах ты, зараза, ещё убьют! Завтра в 9-10 часов приходим, работа начнём!
Пошли. А куды идти-то, батюшко? Куды идти-то? Спрашиваем тюрьму. Да грязные-то! Вшей не было. Обстриженные-то! Господи, да Матерь Божия, да соловецкие чудотворцы! Куды же мы попали? Какой же это город? Везде не по-русски написано. “Вон тюрьма”, – говорят. Подходим к тюрьме, звонок нажимаю:
– Передачи не передаём, поздно!
– Милый, нас возьмите! Мы арестанты!
– Убежали?
– Вот вам документы.
– Это в пересылку.
Не принимают. Чужие.
Приходим опять в пересылку. Уж вечер. Солнце село, надо ночлег искать. А кто нас пустит?
– Ребята, нас там нигде не берут!
– А у нас смена прошла, давайте уходите, а то стрелять будем!
“Что ж, дедушки, пойдёмте”. А чё ж делать? В город-от боимся идти, по загороду не помню куда шли напрямик. Река шумит какая-то. Водички попить бы, да сил уж нет от голода. Нашёл какую-то яму, бурьян – бух в бурьян. Тут и упал, тут и уснул. А бумажку-то эту, документы, под голову подложил, сохранил как-то. Утром просыпаюсь. Первое дело, что мне странно показалось – небо надо мной, синее небо. Тюрьма ведь всё, пересылка... А тут небо! Думаю, чокнулся. Грызу себе руку – нет, ещё не чокнулся. Господи! Сотвори день сей днём милосердия Твоего!
Вылезаю из ямы. Один старик молится, а второй рубашку стирает в реке.
– Ой, сынок, жив!
– Жив, отцы, жив.
Умылись в реке (река Ишим). Солнышко только взошло. Начали молитвы читать: “Восставше от сна, припадаем Ти, Блаже, и ангельскую песнь вопием Ти, Сильне: Свят, Свят, Свят ecи, Боже, Богородицею помилуй нас. От одра и сна воздвигл мя ecи, Господи, ум мой просвети и сердце...”
Прочитали молитвы те, слышим: бом!.. бом!.. бом!.. Церковь где-то! Служба есть! Один старик говорит: “Дак вона, видишь, на горизонте?” Километра полтора от нашего ночлега. “Пойдёмте в церковь!”
А уж мы не то чтобы нищие были, а какая есть последняя ступенька нищих – вот мы были на этой ступеньке. А что делать – только бы нам причаститься! Иуда бы покаялся, Господь бы и его простил. Господи, и нас прости, что мы арестанты! А батюшке-то охота за исповедь отдать. У меня не было ни копейки. Какой-то старик увидал нас, даёт три рубля: “Поди разменяй!” Всем по полтиннику, а на остальные свечки поставили Спасителю и Царице Небесной. Исповедались, причастились – да хоть куда веди нас, хоть расстреляй, никто не страшен! Слава Тебе, Господи!»
* * *
В Казахстан заключённый Груздев был отправлен «на вечное поселение». В областной строительной конторе поставили его на камнедробилку. «Кувалду дали, – вспоминал батюшка. – Утром-то работа начинается с восьми, а я в шесть часов приду да и набью норму, ещё и перевыполню». Как-то раз командировали их, административно-ссыльных, в посёлок Зуевку на уборочную. Совхоз Зуевка находился в тридцати-сорока верстах от Петропавловска, и будто бы там что-то случилось – без присмотра осталась скотина, птица домашняя, урожай не убран. Но правды никто не говорит.
«Привезли нас на машинах в Зуевку, – рассказывал о. Павел. – А там что делается-то! Родные мои! Коровы ревут, верблюды орут, а в селе никого, будто всё село вымерло. Кому кричать, кого искать – не знаем. Думали, думали, решили к председателю в управление идти. Приходим к нему – ой-ой-ой! Скамейка посреди комнаты стоит, а на скамейке – гроб. Мат-тушки! А в нём председатель лежит, головой крутит и на нас искоса поглядывает. Я своим говорю: “Стой!” – а потом ему: “Эй, ты чего?” А он мне из гроба в ответ: “Я новопреставленный раб Божий Василий”.
А у них там в Зуевке такой отец Афанасий был – он давно-давно туда попал, чуть ли не до революции. И вот этот-то Афанасий всех их и вразумил: “Завтра пришествие будет, конец света!” И всех в монахи постриг и в гробы уложил... Всё село! Они и ряс каких-то нашили из марли да и чего попало. А сам Афанасий на колокольню залез и ждал пришествия. Ой! Детишки маленькие, бабы – и все постриженные, все в гробах по избам лежат. Коров доить надо, у коров вымя спёрло. “За что скотина-то страдать должна? – спрашиваю у одной бабы. – Ты кто такая?” “Монахиня Евникия”, – отвечает мне. Господи! Ну что ты сделаешь?!
Ночевали мы там, работали день-другой как положено, потом нас домой увезли. Афанасия того в больницу отправили. Епископу в Алма-Ату написали – Иосиф был, кажется, – он это Афанасиево пострижение признал незаконным, и всех “монахов” расстригли. Платья, юбки свои надели и работали как надо.
...Но семена в землю были брошены и дали свои всходы. Детишки маленькие-то бегают: “Мамка, мамка! А отец Лука мне морду разбил!” Пяти годков-то отцу Луке нету. Или ещё: “Мамка, мамка, мать Фаина у меня булку забрала!” Вот какой был случай в совхозе Зуевка».
* * *
Так день за днём, месяц за месяцем наступил и 53-й год.
«Прихожу с работы, – вспоминал о. Павел, – слышу, дедушка, у которого я жил, мне и говорит:
– Сынок, Сталин умер!
– Деда, молчи. Он вечно живой. И тебя, и меня посадят.
Вдруг гудки загудели! Точно, умер.
И вот снова ночь, примерно час ночи. Стучатся в калитку:
– Груздев здесь?
Что ж, ночные посетители – дело привычное. У отца Павла мешок с сухарями всегда наготове. Выхожу.
– Собирайся, дружок! Поедешь с нами!
Поехали. Гляжу – нет, не к вокзалу везут, а в комендатуру. Захожу. Руки за спиной, как положено. Слышу:
– Товарищ Груздев!
Ну, думаю, конец света. Всё “фашистская морда”, а тут “товарищ”.
– Садитесь свободно, – меня, значит, приглашают.
– Хорошо, спасибо, но я постою, гражданин начальник.
– Нет, присаживайтесь!
– У меня штаны грязные, испачкаю.
– Садитесь!
Всё-таки сел я, как сказали.
– Товарищ Груздев, за что отбываете срок наказания?
– Так ведь фашист, наверное? – отвечаю.
– Нет, вы не увиливайте, серьёзно говорите.
– Сроду не знаю. Вот у вас документы лежат на меня, вам виднее.
– Товарищ Груздев, вот вам справка, вы пострадали невинно. Завтра со справкой идите в милицию. На основании этой бумаги вам выдадут паспорт. А мы вас тайно предупреждаем... Если кто назовёт вас фашистом или ещё каким-либо подобным образом – вы нам, товарищ Груздев, доложите! Мы того гражданина за это привлечём. Вот вам наш адрес.
– Ой, ой, ой! – замахал я руками. – Не буду, не буду, гражданин начальник, упаси Господь, не буду. Не умею я, родной...
...Господи! А как стал говорить-то, лампочка надо мной – белая-белая, потом – зелёная, голубая, в конце концов стала розовой... Очнулся спустя некоторое время, на носу вата. Чувствую, за руку меня держат и кто-то говорит: “В себя пришёл!”
– Ладно, ладно, – успокоил начальник. – А теперь идите!
– А одиннадцать годков?
– Нету, товарищ Груздев, нету!»
А бригадиром у них был такой товарищ Миронец – православных на дух не принимал и сам по себе был очень злобного нрава. Девчонки из бригады про него пели: «Не ходи на тот конец, изобьёт тя Миронец!»
Завидев Груздева, он закричал:
– Поповская твоя морда! Ты опять за своё! План нам срываешь, саботажник!
– Нет, гражданин начальник, не шлялся, – отвечает Груздев спокойно. – Вот документ оправдательный, а мне к директору Облстройконторы надо, извините.
– Зачем тебе, дураку, директор? – удивился товарищ Миронец.
– Там в бумажке всё указано.
Прочитал бригадир бумагу:
– Павлуша!..
– Вот тебе и Павлуша, – думает Груздев.
Разговор в кабинете директора получился и вовсе обескураживающим.
– А! Товарищ Груздев, дорогой! Садитесь, не стойте, вот вам и стул приготовлен, – как лучшего гостя встретил директор «товарища Груздева», уже осведомлённый о его делах. – Знаю, Павел Александрович, всё знаю. Ошибочка у нас вышла.
Пока директор рассыпается мелким бисером, молчит Груздев, ничего не говорит. А что скажешь?
– Мы вот через день-другой жилой дом сдаём, – продолжает директор Облстройконторы, – там есть и лепта вашего стахановского труда. Дом новый, многоквартирный. В нём и для вас, дорогой Павел Александрович, квартира имеется. Мы к вам за эти годы присмотрелись, видим, что вы честный и порядочный гражданин. Вот только беда, что верующий, но на это можно закрыть глаза.
– А что ж я делать буду в доме-то вашем? – удивляется Груздев странным словам директора, а сам думает: «К чему всё это клонится?»
– Жениться вам нужно, товарищ Груздев, семьёй обзавестись, детьми – и работать! – довольный своим предложением, радостно заключает директор.
– Как жениться? – оторопел Павел. – Ведь я монах!
– Ну и что! Ты семью заведи, деток и оставайся себе монахом... Кто же против того? Только живи и трудись!
– Нет, гражданин начальник, спасибо вам за отцовское участие, но не могу, – поблагодарил Павел Груздев директора и, расстроенный, вернулся к себе на улицу Крупской. Не отпускают его с производства! Пишет Павлуша письмо домой: «Тятя! Мама! Я уже не арестант. Это было по ошибке. Я не фашист, а русский человек».
«Сынок! – отвечает ему Александр Иванович Груздев. – У нас в семье вора сроду не было, не было и разбойника. И ты не вор и не разбойник. Приезжай, сынок, похорони наши косточки».
Снова идёт Павел Груздев к директору Облстройконторы:
– Гражданин начальник, к тяте бы с мамой съездить, ведь старые уже, помереть могут, не дождавшись!
– Павлуша, чтобы поехать, вызов тебе нужен! – отвечает начальник. – А без вызова не имею права тебя отпустить.
Пишет Павел Груздев в Тутаев родным – так, мол, и так, без вызова не пускают. А сестра его Татьяна всю жизнь работала фельдшером-акушером. Дежурила она как-то раз ночью в больнице. Господь ей и внушил: открыла она машинально ящик письменного стола, а там печать и бланки больничные. Отправляет телеграмму: «Северный Казахстан, город Петропавловск, Облпромстройконтора, начальнику. Просим срочно выслать Павла Груздева, его мать при смерти после тяжёлых родов, родила двойню».
А матери уж семьдесят годков! Павлуша как узнал, думает: «С ума я сошёл! Или Танька чего-то мудрит!» Но вызывают его к начальству:
– Товарищ Груздев, собирайтесь срочно в дорогу! Всё про вас знаем. С одной стороны, рады, а с другой стороны, скорбим. Может, вам чем подсобить? Может, няню нужно?
– Нет, гражданин начальник, – отвечает Павел. – Крепко вас благодарю, но поеду без няни.
– Как хотите, – согласился директор.
«Сейчас и пошутить можно, – вспоминал батюшка этот случай. – А тогда мне было не до смеху. На таком веку покрутишься и на спине, и на боку!»
С сайта romanov-urman.narod.ru
 | назад |
| вперед |  |
