ФОТОЛЕТОПИСЬ
«НА ЭТОМ ЯЗЫКЕ ГОВОРИЛ ХРИСТОС»
Гостья
Зашла к нам в редакцию Тамара Григорьевна, давняя-давняя знакомая. Уж не помню, сколько лет она дружит с моей женой, да и по делам общественным приходится сталкиваться. Ей уже за 70 лет, но активно участвует в добрых начинаниях, вместе с группой православных сыктывкарцев добивается у властей разрешения построить часовню на главном городском погосте. Наверное, по этому вопросу и заглянула. Включаю чайник, приглашаю почаёвничать.
– Спасибо, но я по делу, – ответила пенсионерка, доставая из сумки толстую папку с фотографиями и книгу с какими-то письменами на обложке, похожими на арабскую вязь. – В сентябре я была на Кубани и там узнала, что Миша Садо умер. Из Сыктывкара позвонили, сказали, что в «Вере» некролог вышел. И вот принесла его книгу показать. А на Кубань я ездила посетить могилу своей тётки, она тоже в этом году ушла. После неё старый фотоальбом остался...
– Постойте, причём здесь Садо? – прервал я гостью, а в голове тем временем провернулся некий калейдоскоп. О Михаиле Юхановиче Садо наша газета несколько раз писала – был он одним из создателей подпольной христианской организации ВСХСОН и задолго до крушения власти коммунистов, ещё в 60-е годы, помышлял об обустройстве новой России на христианских началах. Потом был 10-летний срок в лагере, где Михаил Юханович на основе ассирийского текста Библии создал фундаментальный труд – русско-ассирийский словарь. Затем он преподавал в Санкт-Петербургской духовной академии... Стоп. А ведь наша Тамара Григорьевна тоже ассирийка, фамилия у неё – Гурмизова. Почему-то никогда не обращал на это внимание!
– Мы родственники, поэтому семью Садо я хорошо знаю, и как раз находилась в Ленинграде, когда Мишу арестовали в 1967-м, – пояснила Тамара Григорьевна. – У них очень верующая семья была. Я хоть тогда в комсомоле состояла, а потом 30 лет с партийным билетом жила, но к верующим людям тянулась. Бога-то не забывала, за что спасибо моей бабушке и отцу Владимиру Жохову... Вот он на снимке, это я его на вокзале сфотографировала, когда он из Сыктывкара уезжал. Тётка моя снимок сохранила.
Гляжу на выложенные на стол фотографии и ахаю – некоторые из них уникальные, нигде не публиковались. Из этой россыпи снимков постепенно и сложилась удивительная картина, в которой рядом встали питерский профессор Михаил Садо, известный в Коми протоиерей Владимир Жохов, ассирийские беженцы и ещё многие-многие, с кем соединил Господь простую сыктывкарку Тамару Григорьевну Гурмизову.
Попросил я её рассказать с самого начала – с того, как ассирийцы попали в Россию.
Исход
– Вот я сказала, что бабушка меня к Богу привела, – начала рассказ гостья. – Но верующими были и другие мои пожилые родственники. Собственно, из-за православной веры они и стали беженцами. Когда начался турецкий геноцид против ассирийцев и армян, то людей-то резали не из-за национальности, а из-за веры. Началом геноцида считают 1915 год, но уничтожение христиан в Османской империи началось задолго до этого. Ассирийцев гнали на выселки в пустыни Месопотамии, и многие умирали по дороге от голода и издевательств. Однажды солдаты собрали детей от шести до пятнадцати лет, привели на высокую гору и, перерезав горло, сбросили их в пропасть. Это всё в книгах описано. А когда началась Первая мировая война, то турки перешли границу с Персией и устроили резню в городе Урмия, убили около 100 тысяч человек. Вот там, на берегу солёного озера Урмия, и жили мои дедушка с бабушкой.
– Наверное, это был древний город? – прерываю рассказчицу.
|
– Его основали ещё во времена царства Урарту, которое было на землях нынешних Ирана, Турции и Армении. Клинописные дощечки там до сих находят. Я всем этим, конечно, интересовалась, ведь много книг и красивых альбомов было издано. Помню, понравилось мне фото бронзового шлема какого-то воина из войска Урарту. На шлеме изображены два ангела с крыльями, охраняющие райское Древо жизни. А ведь это VIII век до нашей эры! Потому, думаю, ассирийцы и православными стали, что их предки, наряду с евреями, помнили о существовании Рая.
– Насколько знаю, сейчас в Ассирийской Церкви Востока не принято использовать изображения, в храмах иконы не ставят.
– У нас говорят, что при Христе икон не было. Но я вот только что с Кубани вернулась, была там в строящемся ассирийском храме – и над входом его заметила большой образ Георгия Победоносца. Иконы, причём старинные, и раньше видела у многих пожилых ассирийцев. Мы не очень отличаемся. Поэтому во время геноцида многие ассирийцы предпочли бежать в Россию. В 1914 году на Кубани, в 30 километрах от Армавира, они основали большое село, назвав его по имени своего древнего города – Урмия. Дедушка с бабушкой и моим трёхлетним папой в Россию приехали в том же году, едва спасшись от турок. Но обосновались в другом месте, в Новочеркасске. Потом при советской власти всем семейством поехали в Архангельск на заработки. Папа познакомился с мамой – она тоже ассирийка, её род бежал из самой Турции. Там, в Архангельске, в 37-м году я и родилась. Когда началась война, нас, как иностранцев, интернировали вглубь материка, в Сыктывкар.
– А вы считались иностранцами?
– У дедушки был иранский паспорт. Как сейчас помню: синяя обложка, золотой лев в лапе меч держит. Сдал он его в МВД только в 54-м году, до этого всё на что-то надеялся. А бабушка и позже постоянно причитала, что «надо ехать домой». До самой своей смерти, а прожила она много, говорила по-русски с заметным акцентом.
В Сыктывкар мы приехали в 1942 году. Сначала поселили в деревянный дом около «пожарки», который, по-моему, до сих пор стоит. Поселились в доме для эвакуированных. Что запомнилось? Голод. Бабушка всё время молилась. А когда в 44-м открыли Казанский храм в Кочпоне, стала ходить туда, стала своей в общине. Недавно разговорилась с бывшим кочпонским старостой Леонидом Ивановичем Ракиным, дай ему Бог здоровья. При нём за тридцать лет служения сменились 10 архиереев и около 20 священников. И он упомянул: «А ещё я за двух Варвар молюсь – за свою родную сестру и Варвару-беженку, из Ирана». «О какой беженке говоришь, Леонид? – удивляюсь. – О Варваре Яковлевне? Так это же моя бабушка!» Он так обрадовался...
Кочпонское солнце
– Вместе с бабушкой в храм ходили? – спрашиваю Тамару Григорьевну.
– До пятого класса. Помогала ей корзинки с выпечкой донести. Потом два моих брата ей помогали, когда подросли. Помню, идём на пасхальную службу – такая замечательная весна, солнышко пригревает, с полей, что между Лесозаводом и Кочпоном, ручьи бегут, земля теплом дышит. Сейчас-то эти поля застроены... Входим в Кочпон – вкусно пахнет выпечкой, из домов отовсюду нарядно одетые люди выходят и в храм направляются. Служба долгая, но хорошо в храме, люди очень добрые, приветливые. В Казанском храме дружная была община. Отстояв всенощную, идём утром обратно, и солнце на небе переливается. «Солнце играет – хороший год будет», – бабушка улыбается. И действительно, был хороший год. Или в детстве мне так казалось?
|
Поначалу в Кочпоне служил иеромонах Мелетий (Кривошапов), он в 44-м церковь и открывал – после того как отсидел в лагере. Это была единственная тогда в Коми АССР действующая церковь. А батюшка сильной веры был. Сейчас, насколько знаю, собраны материалы для его канонизации. Помню, в 50-м году он был уже при смерти и бабушка сказала: «Пойдём к батюшке в больницу, пусть он тебя благословит». Он уже плохой из-за водянки был, лежал на кровати со скрещёнными руками, а руки белые-белые. Несмотря на недомогание, он по-доброму ко мне отнёсся, погладил, благословил. В том же году вместо него приехал отец Владимир Жохов. Знаете, я и сейчас, когда вхожу в Кочпонский храм, всё жду, когда раздастся густой его священнический возглас и он выйдет из алтаря. Настолько это отложилось в детстве.
Кто ещё вспоминается? Вот у меня на снимках кочпонские прихожанки. Две молоденькие монахини, они по десять лет сидели за веру. Слева матушка Анна, а справа Елизавета. Она просвиры пекла в Кочпоне. Очень уважала нашу семью, отцу говорила: «Григорьюшка, я тебе принесла пирожки с капустой». Такие красивые, но почему-то бледные-бледные, как просвиры. Наверное, без масла, постные. Много было замечательных людей вокруг, и я думала, что так и должно быть, что это норма. Что понимала тогда, малышка...
Повзрослев, я стала редко ходить на службы, о приходских делах слышала только от бабушки. Помню, как им пообещали открыть второй храм, в Кируле, как они собирали деньги на ремонт. А потом их обманули. Кирульский храм открыли лишь в конце «перестройки», маму свою в 96-м я там отпевала.
|
При советской власти хоть и запрещали веру, но я бы не сказала, что в Коми с этим было жёстко. Например, будучи партийной, я в Новороссийске крестила своего двоюродного племянника. В храме заполнила бумагу с указанием своих паспортных данных и адресом проживания. Эта информация, как понимаю, в органы поступила. Но когда вернулась в Сыктывкар, мне, как коммунистке, ничего не было. Хотя что с меня взять, я ж не на «идеологическом фронте» была – работала портной в Доме быта, потом спецтранспортом заведовала в аэропорту. В Коми было как-то патриархальней, все друг друга знали, старших уважали, а значит, и веру их.
– И всё же власти заставили отца Владимира Жохова из Коми уехать, – напомнил я.
|
– Это случай особый. Батюшку очень народ любил, а властям это не нравилось. И ещё он был очень смелый. Всю войну прошёл, чего ему бояться? Говорили даже, что там, на фронте, ему Божия Матерь явилась, поэтому он после мобилизации пошёл в священники. И вот он не побоялся вроде как воскресную школу устроить. Я бабушку однажды спросила, почему она так поздно из церкви приходит. Оказалось, после каждой службы отец Владимир приглашает верных прихожан к себе домой и там проводит беседы. Я тоже к нему заглянула: народ сидит в его кабинете, матушка Елизавета чай разливает, а батюшка сидит за столом и вслух читает какую-то церковную книгу. Присоединиться к ним я постеснялась – там взрослые, а я кто?
Что ещё помню... Начало 60-х. Нас всем классом повели в кинотеатр «Родина». Я любила там бывать, поскольку по вечерам в холле играл ансамбль из пожилых ссыльных – на скрипке, домре и других инструментах. Но нас повели на дневной сеанс, на кинокартину «Овод». И вот сидим в зале, свет уже потушен, только контрольная лампа горит над амбразурой кинорубки. И вдруг шепоток по залу – по проходу движется отец Владимир Жохов. Высокий, красивый. И в рясе – совершенно не скрывая, что он священник. Только батюшка устроился в заднем ряду, как свет совсем потух. А мы с подругой продолжаем перешёптываться: мол, фильм-то про кардинала, который мог бы спасти сына, если откажется от Бога, но он не отказывается, сына расстреливают, и кардинал тоже умирает, вспоминая, как умирал Христос на кресте. И вот настоящий, живой священник будет с нами это смотреть. «Овода» Этель Войнич мы знали и любили. Наверное, и батюшка его любил.
Помолчав, Тамара Григорьевна стала перебирать снимки...
|
– Вот отец Владимир с матушкой Елизаветой Ивановной. Какая красавица! Знаете, я ведь потом через неё с батюшкой ближе познакомилась. Ходила я в фотокружок при Дворце пионеров, и, представляете, матушка Елизавета тоже на занятиях бывала, поскольку увлекалась фотографией. Мне дед в 53-м подарил «Смену», ещё первую модель, а у матушки фотоаппарат был получше, и ещё она имела собственную фотолабораторию, устроенную дома в кладовочке. Она приглашала меня к себе проявлять и печатать. Там мы и с батюшкой разговаривали. С тех посещений вот этот снимок остался, я его никому раньше не показывала – матушка сфотографировала меня с Ванечкой на руках. Это младший их сын.
– Такого, наверное, и у Жоховых нет, – беру в руки снимок. – А вы знаете, что батюшке пришлось пережить то же самое, что и священнику в романе Войнич «Овод»? Сын его, который на этом снимке, погиб в армии: случайно сдетонировавшая ракета разорвала его на части, хоронили только половину тела. Батюшка воспринял беду тяжело, но по-христиански. И «по-жоховски» – в память о сыне написал этюд «За пределами земного бытия». Мне об этом в Перми рассказывал средний его сын Анатолий Владимирович.
– Да, о смерти Ванечки я слышала. Ведь когда о. Владимир уехал, многие кочпонские его в Перми посещали. Да и сам он в Сыктывкар приезжал. Последний раз был в 1984 году. Помню, как его тогда провожали. Мама вручила мне пакетик: «Гостинец на дорогу. Передашь в руки матушке Лизавете». Я схватила пакет, фотоаппарат и побежала на вокзал. И там сделал вот этот снимок... Вот смотрите, в центре отец Владимир, уже больной тогда. Рядом матушка. По краям вроде бы священник и диакон, я их не знаю. Крайняя справа – Варвара, которая в Пермь к отцу Владимиру часто ездила. Потом она в Вознесенском храме алтарницей работала, а недавно приняла схиму и где-то в Коми помогает дочери строить храм.
|
А вот Татьяна Василевская, в девичестве Матвеева, и сейчас в Кочпоне у отца Филиппа работает. Она и её сестра Ольга – обе крестницы отца Владимира. Батюшка однажды мне сказал: «Тамара, что-то мои крестницы замуж не выходят». Слова его огорчили: они моложе меня, а батюшка не обо мне, а о них беспокоился, о своих крестницах. Говорю: «Время придёт, выйдут». Всё равно батюшка озабоченным остался и, наверное, молился. И всё у них хорошо сложилось. Ольга, например, стала женой священника, отца Михаила.
Родственники
– А у вас как дальше жизнь сложилась?
|
– Бог не оставлял. Одни добрые люди уходили из жизни, другие приходили. Вот на этом снимке, где мы батюшку провожаем, третья справа – Лидия Ивановна Зеньковская, моя духовная тётушка. А вот я сфотографировала её у нас дома, она справа сидит – пришла бабушку навестить... Лидия Ивановна сама родом из Перми, молоденькой приехала в Сыктывкар работать. Очень активная прихожанка была. Помню, прибегает: «Варвара, послезавтра приезжает владыка, чтоб все были в храме!» И вот они начинают там собираться, печь пироги. Когда бабушка, а потом и мама умерли, со мной осталась Лидия Ивановна. У неё была фазенда по улице Колхозной, рядом с аэропортом, а я у механического завода жила – и она постоянно приходила ко мне, фактически стала как родная тётя. Всё в квартире перекрестит, чтобы не украли, спросит, чем помочь надо. И помогала во всех делах. Когда она состарилась, я хотела её у себя поселить, но места было мало – однокомнатная квартира. И её забрала племянница в Туапсе. Там тётя Лида в храме работала, а я каждый год к ним ездила. Умерла она нынешней весной, как раз на Благовещение, когда в храме врата открыты были.
Сейчас ездила туда, вот эти снимки забрала. Была ещё большая стопка разных благодарностей от архангельских владык. Тётя хранила их и очень дорожила этой памятью.
Не оставляли меня и мои кровные родственники, их же много по всей стране. В марте 67-го, когда умерла сестра моей бабушки Анна Ивановна Садо, поехала я на похороны в Ленинград. Муж её, Юхан Чалович, тепло меня принял, познакомил со своими детьми. Только Миши, сына от первого брака, не было, его как раз забрала милиция. Почему, зачем – никто не объяснял. В семье переживали, может, Анна Ивановна от этого и умерла. Лишь потом я узнала, что Михаила забрали за создание подпольной христианской организации. И что сам Юхан Чалович, приехавший в Россию в 1916 году из Турции, семнадцать лет отсидел в лагерях. Были репрессированы и два его брата, а дядя, священник Исхак Садо, расстрелян в 1938-м. Ничего я этого не знала, но всю жизнь чувствовала огромную веру этих людей, это поддерживало меня.
Позже мы встречались с Мишей Садо на Кубани, куда он часто приезжал – пообщаться с ассирийцами и побывать в Урмии, где во время войны жил с родителями в эвакуации.
– Там есть ассирийский храм? – спрашиваю Тамару Григорьевну.
– Да, конечно, есть и свой священник. В позапрошлом году я там была, удивилась: «А батюшка-то – русский!» Мне отвечают: «А ты с ним по-ассирийски поговори». Я-то говорить почти не умею, только понимаю ассирийский язык. А тот батюшка по соседству в станице вырос, постоянно с ассирийцами общался и выучился. Ему оставалось лишь научиться служить по-ассирийски, и ему помог священник из Киева, привёз ему литературу, всё показал.
– Наверное, этому священнику было интересно освоить вашу речь, – предполагаю. – Ведь ассирийский – очень древний язык.
– Дедушка говорил, что на этом языке говорил Христос. Я потом интересовалась. Ассирийский состоит из арамейских диалектов, в том числе урмийского. А известно, что арамейское наречие было одним из разговорных языков Иудеи во времена Иисуса Христа, и Он на нём говорил. Может, я не точно говорю, вот Миша бы всё объяснил – он же преподавал в духовной академии иврит и арамейский язык.
– Вы с ним в Урмии встречались?
– Нет, в Краснодаре, там центр ассирийской общины. Туда и епископ из Ирака прилетал, он управляет нашими соотечественниками в Северном Ираке и в странах СНГ. Он, кстати, и в Сыктывкаре обещал побывать.
– То есть как?!
– Был такой разговор, то ли в шутку, то ли всерьёз. Нынче в сентябре общалась я в Краснодаре с нашими, спросила у местного батюшки, когда владыка приедет. Тот ответил: «Обещал скоро. И ещё женщину какую-то из Сибири вспоминал, которая приглашала его туда к ней в Сибирь приехать». Засмеялись все – мол, приезжайте к нам на Колыму. А Олег, председатель общины краснодарских ассирийцев, был в курсе и говорит: да вот же эта женщина, перед вами стоит! А я объясняю: у нас не Сибирь, а просто Север. И я действительно владыку приглашала... Хотя ассирийцев на севере мало осталось, разъехались – кто в Москву, кто в Иваново, кто ещё куда.
– А вы смелая, не побоялись с епископом заговорить, – пошутил я.
– А я и со Святейшим Патриархом говорила, – ответила гостья. – Когда он посещал Коми на 600-летие Стефана Пермского, то летал на вертолёте в Кылтовский монастырь. А мы туда с родственниками приехали на машине. И вот он проходит, благословляет матушек – и видит каких-то восточных людей: откуда взялись в коми глуши, в тайге? Я любопытный взгляд заметила и объясняю: мы ассирийцы, давно здесь живём. Он руку на лоб мне положил, благословил. Вообще, для ассирийцев Алексий II много сделал, в 98-м году благословил в Москве храм построить.
– Получается, через два года после вашей встречи, – подсчитываю я. – Увидел, что даже в Коми ассирийцы живут...
– Нет, при чём здесь это, – серьёзно ответила Тамара Григорьевна. – Святейший был образованным человеком, историю народов он знал, а иначе как Патриарху? Он и в Краснодаре благословил храм строить. И место там выделили замечательное, в центре города, где прежде стоял летний кинотеатр.
Жаль, многие не дожили до времени, когда наши храмы открываться стали. Представляю, как бы бабушка обрадовалась...
– А много сейчас ассирийцев в России?
– Всего беженцев после турецкого геноцида было более 100 тысяч. Большинство из них осело в Российской империи. А сейчас по переписи у нас в России осталось чуть более 13 тысяч. Миша Садо этим вопросом занимался, вот мне книгу подарил – «Материалы к биографическому словарю ассирийцев в России».
Открываю книгу. В ней биографические справки почти о 500 русских ассирийцев, а также приложения с алфавитными списками священников, старост церквей и причетников, выпускников ассирийских духовных миссий. Нахожу букву «Г» и начинаю читать подряд с самого начала. Гайдини Полюс – «арестован ОГПУ». Гвалевич Андрей – «постановлением ОСО при НКВД выслан в Иран». Гвалевич Михаил – «арестован, умер во время следствия». Геваргиз Авдий – «арестован, выслан в Республику Коми...» Господи, хоть кто-нибудь от репрессий-то спасся?
– Вы на «Г» ищете? – догадалась моя собеседница. – Нет, Гурмизовых там нет. Миша просил выслать фотографии и справки о всех родственниках, каких я знаю. Хотел составить вторую книгу. И я стала уже собирать фотографии, но... Бог даст, на годовщину смерти съезжу в Петербург, посещу его на лаврском погосте.
Тамара Григорьевна собирает обратно в папку фотографии сыктывкарских священников и прихожан, о которых рассказывала мне с любовью, как о близких родственниках. Удивительно... Ведь и мы, русские, успели сродниться с этим древним семитским народом. «Россия – моё Отечество, моя мать», – говорил Михаил Садо в зале суда перед вынесением приговора. Так и должно быть в православной стране.
Михаил СИЗОВ
 | назад |
| вперед |  |
