Я – «КРЕПОСТЬ», Я – «КРЕПОСТЬ», ВЕДУ БОЙ, ДЕРЖУ ОБОРОНУ...

Подкрепления извне не будет – напротив, будут годы забвения. Но Брестская крепость не побеждена, как непобедим дух её защитников, безумный героизм которых становится евангельским горчичным зерном, произрастающим в Великую Победу. Возможно, не все они понимали священности долга, а может, напротив, постигали Божию премудрость в мгновения особых озарений, неведомых для нас, не воевавших. Как знать? Как научиться нам, воинам Христовым, не отступать рассуждая, а без рассуждений – стоять? По поводу особых озарений войны мне вспомнилось следующее... Был у меня хороший знакомый Владимир Бабушкин, человек непростой судьбы и сложного характера, души карамазовской, мятущейся. Он воевал в составе русской добровольческой боевой группы «Царские волки» в Сербии ещё во время Боснийского конфликта.

Когда от мусульманской пули погиб их командир Александр Шкрабов, Володя один пошёл в тыловой рейд к врагу, исполнившись ярости отомстить за смерть друга. Снял ножом часового. Удачно бросив гранату в бункер мусульман и подхватив вражеский пулемёт (не столько для трофея, сколько для того, чтобы из этого пулемёта не пальнули ему вслед), он попал в такой ад ночного огня, что даже и не соображал, каким путём лучше бежать, как выбираться. Уже и пулемёт был брошен, как вдруг перед отчаянным его взором возник образ дочери, которую он нежно любил. Не размышляя Владимир двинулся в ту сторону, куда влекло его родное лицо, и без препятствий и ранений вышел к своим.

Господь, в Которого Володя тогда ещё неотчётливо верил, преподал ему спасение через то, что было дороже всего его сердцу, – через образ любимой дочурки. Это чудо стало для него первой ступенью к духовному пробуждению. Добавлю только, что судьба Володи, прадед которого был известным героем Порт-Артура, складывалась трагично – ныне его уже нет с нами. Пуля не взяла, да сердце не выдержало...

* * *

После многих лет бессилия творческого духа в отечественной кинематографии мы наконец дождались такого фильма о войне, который не рождал бы в нас, по крайней мере, двойственных чувств и скорбных воздыханий о вымученных акцентах (особисты-звери, заградотряды, воины-супермены, фронтовые любовные интриги и т.п.). Этот фильм является глубоким и страдательным напоминанием о войне. Его можно смотреть всей семьёй, исключая, конечно, малых детей.

Создатели «Брестской крепости» руководствовались искренним чувством и желанием показать правду обороны Брестской крепости: последние безмятежные часы хрупкого мира, хаос и ужас первых часов войны, мужество героев – майора Гаврилова, лейтенанта-пограничника Кижеватова, капитана Зубачёва и комиссара Фомина, которые возглавили основные очаги обороны.

События кинорассказа сплетаются в основном через образ Саши Акимова, который имеет свой реальный прототип в истории обороны – это Петя Клып из музыкального взвода. Но имя юного героя кинематографисты изменили, видимо, потому, что далеко отошли от его истинной судьбы. Петя вырвался из крепости раньше, во время общего прорыва. Он был одним из немногих, кто чудом смог преодолеть реку, насквозь простреливаемую фашистами.

Спасение знамени Акимовым в финале является художественным вымыслом, который имеет право быть – как образ несокрушённого мужества защитников крепости и святости их подвига. Очень важно, что в фильме присутствует тема бессмертия, когда мы видим в конце павших героев живыми. Они смотрят на нас оценивающе: мол, мы-то, погибшие, живы. А как вы, живущие?..

Есть тема прощения... Ещё вчера жена с укором выговаривала мужу-офицеру за купленное в продмаге пиво. Сегодня, в первый день вторжения, потеряв детей, они с последними патронами уносятся из обрушившейся жизни, не желая сдаваться врагу. Они улетают надёжно – на крыльях последнего «прости»...

Не лишён фильм и изъянов. Историк и писатель Алексей Исаев справедливо указывает на отсутствие в нём чёткой и последовательной сюжетной линии военных действий. Если кино претендует на художественную реконструкцию исторических событий (а такая претензия есть), то почему отсутствует связная логическая картина всех этапов обороны? Например, такой факт, что блокирование фашистов в здании бывшей Никольской церкви (в клубе) стало благоприятным фактором для обороняющихся и определило целый ряд последующих событий. В фильме это не прослеживается.

Неправдоподобно выглядит сдача в плен Ефима Фомина, когда он вдруг объявляет себя и евреем, и комиссаром, обрекая тем самым себя на расстрел. Это противоречит не только фактам (Фомина выдал провокатор), но и здравому смыслу: возможность спастись была через плен, а что уж говорить о возможностях умереть достойно! Видимо, здесь у авторов фильма сработала некая фобия, которую и оставим на их совести. Вообще образ Фомина получился неубедительным.

В художественном плане фильма мы видим неослабевающий накал борьбы, страданий, обилие рвущейся плоти и льющейся крови, что создаёт неоправданную тяжесть, а к концу вызывает уже отупение чувств, как затянутое крещендо в трагической симфонии.

Образы основных героев проработаны слабо, они не становятся близкими и родными (как это удалось, например, в киноповести «Они сражались за Родину» – одной из лучших о войне). Образы второго плана почти отсутствуют, сливаясь в единую безликую массу.

Если уж мы заговорили про советское кино о войне, то оно всё же остаётся непревзойдённым. Вспомните «А зори здесь тихие» Васильева и Ростоцкого! Там не было широких военных действий, оторванных рук и голов, но возможно ли ещё более пронзительно поведать о войне – «сестре печали», о её невосполнимых потерях, о несостоявшемся счастье материнства для погибших девушек! Показать войну – не значит воссоздать её детали, а значит уметь создать её образ. Режиссёры советской эпохи, многие из которых сами воевали, не случайно избегали грубого натурализма – они войну отображали, а не изображали.

Теперь попробую сравнить «Брестскую крепость» с современными кинопроизведениями о войне. Например, с «Противостоянием» Никиты Михалкова. Фильм этот распадается на ряд сюжетов, лишь некоторые из которых производят сильное впечатление. У Никиты Сергеевича так: если Сталин – то лицом в торт; если страх – так до мокрых штанов; если крещение – непременно на мине; если взрывается корабль на той же мине – то люстра летит за километр, в прибрежный песок, греметь своими висюльками (в реальности – невероятная вещь, в качестве образа – слишком вычурно). Казалось бы, есть в «Противостоянии» религиозные мотивы, но это не спасает сам фильм. У Александра Котта в фильме нет ничего прямо религиозного, но достоверность подвига самопожертвования уже имеет внутреннее христианское измерение. И слава Богу. У Михалкова фильм вызывающ, у Котта и Угольникова (идейного вдохновителя фильма) – искренен и пронизан болью.

* * *

Чем мы старше – тем ближе к нам война. Она не удаляется, а приближается в памяти, нарушая обычные законы забвения.

Одна православная женщина, далеко уже не военного поколения, как-то писала мне, что не может с собою ничего поделать: ей День Победы дороже Пасхи.

Я, конечно, буду разубеждать её в этом, буду доказывать ей, что победа в войне – часть величайшей Победы Спасителя над смертью и злом... Но я её понимаю.

И крепость нашей души просит подкрепления в извечной войне, составляющей «жизнь человека на земле». Но помощи нет, ибо мы увязли в войне, мы в глубоком тылу нагло наступающего врага.

Мы взываем к человекам, но услышит нас только Бог, Который «крепость людям Своим даст» и «благословит миром».