БЕСЕДА
ПРОШЛОЕ В НАСТОЯЩЕМ
В 2002 году ко Дню защитника Отечества «Вера» (№ 407) опубликовала короткий рассказ о том, как в селе Холмогоры почтили память генералиссимуса Антона Ульриха, принца Брауншвейгского, отца императора Иоанна VI. Инициатором восстановления памятного деревянного креста, какой стоял некогда на могиле барона, стал настоятель местного прихода игумен Леонтий (Эйзенман). Говоря о значении памяти об Антоне Ульрихе для наших дней, о. Леонтий подчеркнул, что она даёт нам урок «благородства, чести, которые так нужны сегодня нашей армии».
История такова: в 1741 году Елизавета I с помощью гвардейцев совершила переворот. Младенец-император Иоанн VI с родителями были заточены; родителей поместили в «Холмогорской секретной комиссии» – в старинных архиерейских палатах за частоколом . «Здесь, в заточении, проявились лучшие качества русского генералиссимуса, – рассказал настоятель Холмогорского прихода. – Пережив смерть супруги, с пятью детьми на руках Антон Ульрих в царствование Екатерины II получил разрешение вернуться на родину, в Германию». Но он отказался, потому что уже связал свою жизнь с Россией, был до конца верен новому Отечеству, которому присягнул перед Богом. Примечательно, что России и православной вере не изменили также его дети. Через четыре года после смерти генералиссимуса их всё же отправили в Данию, в городок Горсенс. Там, несмотря на бытовые удобства, даже роскошь, жизнь им казалась хуже, чем в Холмогорах, они постоянно вспоминали о России. Но, как и воспитавший их отец, перенесли годы ссылки со смирением и благородством. Похоронены они в Горсенсе в монастырской церкви.
«Я считаю, это очень важно – восстановить связь настоящего с прошлым», – говорил о смысле своей работы игумен Леонтий. И вот, продолжением и вознаграждением за труды – поразившая научный мир прошлогодняя находка останков Иоанна VI, казалось бы, навсегда утраченных...
Об этом – о зависимости прошлого от настоящего и настоящего от прошлого – пошла речь в беседе нашего корреспондента с игуменом Леонтием.
Причастность истории
Корреспондент: Мне хотелось бы узнать предысторию начала поисков. Вы искали могилу генералиссимуса Антона Ульриха... Что вас к этому подвигло?
Игумен Леонтий: Ещё будучи послушником в Антониево-Сийском монастыре, я прочитал в монастырской библиотеке только что вышедшую книжку «Холмогорская секретная комиссия». Ведь Холмогоры рядом – интересно! А потом получилось так, что я стал настоятелем прихода в этом историческом селе. И решил место захоронения генералиссимуса каким-то образом обозначить. Месторасположение могилы мы не нашли и решили просто поставить памятник – крест в ограде храма. По большому счёту, нам не важно было найти именно кости. Мы хотели, чтобы люди знали, что где-то тут похоронен Антон Ульрих. Потому что даже местные жители не интересовались, да им об этом и не говорили. Все помнили лишь, что Холмогоры связаны с именем Ломоносова. Такое у нас краеведение: целые куски истории в школах не озвучиваются. А тут же каждый человек обратит внимание: «Что это за крест? Надо же, генералиссимус! Неужели действительно здесь была какая-то история?!»
Корр.: Что-то изменилось? Местные жители стали связывать название села и с историей царской семьи?
Игумен Леонтий: Мне трудно сказать, потому что я смотрю «изнутри». Но, по крайней мере, это вопрос развития общества в новых условиях. Не только в смысле более глубокого понимания своей истории, но и практический: чтобы у той части молодежи, которая учится в университете, например, и интересуется историей своей малой родины, была возможность полученные знания применить, привязав, быть может, к предпринимательской деятельности. Например, туристический маршрут разработать...
Корр.: Несколько публикаций в прошлом году мы посвятили истории обретения в Холмогорах останков императора Иоанна VI. Это удивительно на самом деле – как Господь вознаграждает за служение Его помазанникам...
Игумен Леонтий: Мне самому удивительно, что так получилось. В Сийском монастыре – Фёдор Никитич Романов, с Холмогорами связано Брауншвейгское семейство. А теперь так вышло, что мои родители живут в Кобурге – городе, где в 1894 году состоялась помолвка цесаревича Николая Александровича – будущего императора Николая II – и принцессы Алисы Гессенской, где в изгнании Кирилл Владимирович, как старший член Русского Императорского дома, принял в 1924 году титул русского императора. Этот город считается «троном Европы», потому что многие царские фамилии связаны с ним...
Корр.: Как вы объясняете для себя такие совпадения?
Игумен Леонтий: Может быть, дело в том, что трудимся, прославляем, разговариваем на эту тему?.. Вряд ли тут моя заслуга. Вот довелось несколько лет назад служить на месте захоронения детей Антона Ульриха в Дании. Но ведь этого мало пожелать, нужно иметь и такую возможность – а она у меня была.
Корр.: Нет ли ощущения, что некая внешняя сила втягивает вас в какие-то не до конца понятные исторические процессы, что-то вершит в судьбе, помимо собственных усилий?
Игумен Леонтий: Нет, никакого. Я слишком малая сошка для этого.
Корр.: Мы все маленькие сошки, это понятно. Но, тем не менее, и пылинки втягиваются в какой-то исторический водоворот...
Игумен Леонтий: Не я же копал там, да? Нашёлся человек заинтересованный, честолюбивый. Там стена разрушенного храма должна быть... Думали: вдруг найдём останки генералиссимуса? Обнаружили захоронение, которое не выглядело каким-то особым. Целый скелет, и всё. Мне-то самому и мысль не приходила, что эти кости могут принадлежать императору. А Анатолий Каранин решил исследовать. Мы дали разрешение. Я просто присутствовал, ничего не понимая в археологии... Экспертизу останков в Москве Анатолий Феодосьевич тоже сам оплачивал. Ему и слава, а нам-то чего? Я только старался эти факты распространять.
Корр.: Может быть, это как-то связано с тем, что вы, игумен Леонтий, сам немец, и вся эта немецкая история на русской почве вам близка?
Игумен Леонтий: Отчасти, потому что сказать, что я немец, можно с натяжкой: здесь, в России, я немец, в Германии я – русский...
Немецкий русский путь
Корр.: Расскажите о своей семье. Как вы оказались на Севере?
Игумен Леонтий: Как в Коми немцы попадали?.. Вот и я из высланной семьи. Родители крестьянствовали на Украине, жили в чисто немецкой деревне, где говорили на немецком и где была своя лютеранская кирха. В своё время немцы заселили эти земли по приглашению Екатерины II. А выслали родителей в конце войны. Шерстили, как известно, всех, кто был под оккупацией, отправляли на Север целыми деревнями. Их деревню грузили в чём были: какой-то там чемоданчик, у кого-то вещи летние – весна была. Приехали... И здесь приходилось начинать с нуля практически. Мои попали в Корткеросский район Коми. Воспоминания о том, что тебя лишают хлеба за какой-то проступок, – тяжёлые для родителей. В этих трудных условиях невозможно было сохранить национальную немецкую культуру, вообще ничего не было возможно, кроме как бороться за выживание. Судьба моей семьи была очень тяжёлая. Оба деда умерли от голода. Мужчины умирали всегда первыми, женщины выживали чаще. И потом, конечно, мать выручило то, что её взяли в семью директора судостроительно-судоремонтного завода Фролова, ухаживать за их детьми. И тем спасли от голодной смерти.
Корр.: Ваши родители были верующими?
Игумен Леонтий: Как мне мать рассказывала, когда они ещё только собирались пожениться, решили, что будут жить в молитве, духовно, сверяясь с Библией. Такой вот обет взяли при создании семьи. Но советская власть жить так не дала. Бесконечные труды: пахота по две смены подряд, а ещё в 5 часов вставать, корова, для которой неизвестно куда надо ехать сено заготавливать – ведь кругом совхозная земля... Потом рождение детей – их вырастить надо, выучить, дом построить и прочее. Работа вытеснила и Библию, и молитву. Лишь позже отец опять начал читать Писание, вернулся к молитве...
Корр.: Сколько вас, детей, было в семье? И где все теперь?
Игумен Леонтий: Четверо. Все уехали в Германию.
Корр.: Вы один остались?
Игумен Леонтий: В России (в Сыктывкаре) у меня только две тётки – они уезжали в Германию, но вернулись обратно в Коми. Там у них, конечно, всё было – и медицина на высоком уровне, и обслуживание, и достаток. Но они отказались от всего и вернулись, потому что у них здесь дети, внуки. То есть выбираешь: либо внуки...
Корр.: Либо благополучие...
Игумен Леонтий: Да. Они выбрали. Хотя, может, детям-то и внукам было удобно, когда они там зарабатывали пенсию, привозили подарки.
Корр.: Как случилось, что вы стали монахом, священником?
Игумен Леонтий: В Церковь я пришёл в начале 90-х, ища ответы на какие-то важные вопросы жизни. Это как раз возраст такой, серьёзного поиска смыслов, – 28 лет. Вот эта дорога и привела меня к священству. В ту пору я работал инженером по сигнализации в сбербанке. Прочитал Библию. Понятие какое-то духовное пришло, коснулось души покаяние. Крестился. Потом стал ходить в храм. Поехал в монастырь, трудничал в 1992–1993 годах. Изначально цели стать монахом не было, не ставил я себе и каких-то конкретных сроков... В этом отношении мы часто забываем: чем строить планы, лучше говорить: «Как Господь управит»... После трёх лет послушаний принял монашество, а там и священство.
Корр.: А как родители к этому отнеслись?
Игумен Леонтий: Мать – отрицательно... К православию у неё негативное отношение. Она к баптистам ходила. А отец – «Будь тем, кем желаешь быть...»
Корр.: А сейчас, когда вам приходится приезжать туда, отношение не поменялось? Ведь тот путь, который желали они для себя – чтоб с Библией жить, их сын воплотил.
Игумен Леонтий: Всё-таки для них я сын прежде всего. Понимаете, они люди уже пожилые, живут своей жизнью... Просто живут. Свои проблемы, здоровье и т.д.
Корр.: А вам не приходится как-то беседовать с ними на духовные темы?
Игумен Леонтий: Сейчас мама с евангелистами, причём то с одними, то с другими – её как бы носит туда-сюда. Отец больше лютеранских взглядов. Его в чём-то убеждать уже время прошло, наверно. Случались у нас разговоры и о православии, но они, на самом деле, ничего не приносили. Первое движение должно быть у человека в душе – тогда он как-то сам потянется, проявит интерес к православию. Дальше тоже не слова нужны, а ты докажи собственной жизнью правоту своей веры. Когда у самого столько немощей, человека трудно убедить. Надо молиться, стараться жить по-Божески.
Утерянное предание
Корр.: Говорят: каков поп, таков и приход. Недавно мне сказал человек, не знакомый с вами: Посмотрите, в Холмогорах храм обустраивают, чисто по-немецки. Я спросил: «Почему по-немецки?» – ничего внятного в ответ; что-то про чистоту, аккуратные фонари у храма...
Игумен Леонтий: К сожалению, это большая проблема: люди не интересуются, не чувствуют преемственности поколений, не осознают ценности этого места для себя лично. Немецкий подход тут не при чём. Нет понимания, что надо жить по-другому. Есть документальные кадры о том, как жили Холмогоры сто лет назад. И то, что в сравнении с тем мы видим сегодня, – это помойка. Но человек с детства привык к помойке, он в этом живёт. То есть вот мелочь: валяется скомканная бумага – местный житель её в принципе не замечает. Мы знаем, видим, как одичали кладбища. И теперь просто навести порядок, проявить чистоплотность, обустроить место, в котором живёшь, – уже подвиг... Хотя это дело самое обыкновенное.
Корр.: А чем это объяснить?
Игумен Леонтий: Советское воспитание. Советский человек – он, как говорится, не имеет ни национальности, ни запаха, ни цвета. Он – средство для осуществления каких-то диктуемых ему внешних целей, лично ему ничего не надо, по большому счёту. Национальное самосознание русских поморов было настолько задавлено в советское время, искоренялось до того, что народ потерял и национальную силу, и культурно-исторический фундамент, и саму способность противления злу. Всё исказилось: христианское смирение выродилось в непротивление злу дьявольскому. В христианском понимании – ты не противишься злу, для того чтоб победить зло в себе, а затем, уже с Божией помощью, – внешнее. А тут люди не противятся злу, чтобы просто выжить, а не для того чтобы остаться христианами.
Корр.: Некоторые считают, что, наряду с негативными, советское время соединяет в себе массу позитивных сторон, имея в виду трудовой энтузиазм, единство, наднациональную общность.
Игумен Леонтий: Что бы ни говорили, а в Российской империи объединение общества зиждилось на глубоком уважении духовной жизни народа. Русский человек трудился, но государство не только обеспечивало ему защиту, но и стремилось воспитать духовно. Это была государственная задача – поддержка православия, обязательное участие в богослужении светских лиц, просвещение... Была жёсткая система, и это имело оборотной стороной зависимость Церкви от власти. Но государство стремилось усилить Церковь не для того чтоб сделать общество послушным – властная воля была направлена на то, чтоб поднять человека до восприятия духовной жизни. В советское время всё это исчезло, но осталась очень важная вещь – труд. Всю жизнь в труде прожили мои родители. У них ничего не было, и они искали работу, рожали детей, жили в тяжёлых условиях. Жертвовали собой. Вот такой жизненный каркас наши родители несли в себе. Сейчас этого нет. Молодые ищут свою материальную основу не в труде. А ведь земля есть, только приложи руки, но вот же – люди бросают хозяйство, коров не хотят держать, потому что это трудно, это работа. И родители этого не требуют от детей, не воспитывают их в труде. И поэтому, раз человек не научился преодолевать трудности, как он сумеет что-то обустроить в своей духовной жизни? Ведь духовная жизнь начинается с чего? Ты приходишь, к примеру, в монастырь и духовно начинаешь расти, если не только каждый день молишься, но и исполняешь послушание – накрываешь на стол, готовишь еду, работаешь на огороде... Или в миру детей поднимать – ведь это тоже труд... И в храм ходить – тоже.
Корр.: Есть какая-то черта, которая отличает ваш приход от других? Ну, например, то, что вы всё-таки в историческом месте находитесь, как-то сказывается?
Игумен Леонтий: Есть сердцевина – это служение. И это главное, что единит всех православных. А уже вокруг него складываются традиции. Прихожане со своими характерами, священник со своими особенностями – так постепенно формируется облик прихода. В основном здесь народ не коренной. Вот приходит новый человек с какими-то своими обрядовыми привычками во время службы, а у нас так и не принято. Но мы спокойно относимся к этому, не пытаемся заставить делать «как все». Потому что главное ведь дух, конечно. Это особенность многих приходов на Севере. Священник с Украины, может быть, больше обременён церковным преданием, какими-то устоявшимися традициями. Здесь, на Севере, мы начинаем, как правило, с нуля, многих вещей в церковном укладе можем и не знать, не воспринимать, потому что духовное предание этих мест не сохранилось в народе.
Корр.: Вы каждый год бываете в Германии, служите там в православных храмах. Есть ли в жизни тех приходов что-то, что нам можно с пользой перенять?
Игумен Леонтий: Их православные приходы существуют в других условиях. И общество, и отношения другие. Там народ более организованный – они легче на подъём: собираются, мероприятия проводят, с детьми на приходе возятся, работают. У нас любят говорить, что европейское общество активно «отпадает» от христианства, но и до этого «падающего» уровня нам ещё шагать и шагать. У них есть чему поучиться.
Но не в том задача, чтобы заимствовать там. Нам бы осуществить в приходской жизни то, что было решено на Соборах, начиная с Собора 1917–1918 годов: то, что касается катехизации, богослужения, духовного устройства общин. Если бы хоть это воплотить – я думаю, всё остальное прилепилось бы как-то. Потому что важно правильно начать, ведь исправлять очень трудно. Нам был дан аванс, когда мы крестили очень много людей. Но они не вернулись в храмы. Это потому что мы забыли об обязательности предварительного оглашения. И теперь многие люди не воспринимают крещение иначе как только обряд. За деньги. А в идеале община – это те, кто несёт послушание. Надо, наверно, и опыт старообрядчества изучать, может быть даже что-то копировать. Они ближе к нам... Государство наше шаблоны берёт на Западе, но западные системы не работают, потому что у нас другие люди. Надо подход менять, исходить из национальных черт.
Дорогой ценой
Корр.: Вот мы говорим о разном. Вроде цели критиковать себе не ставили, но уже немало нелицеприятного сказали о нашей жизни. Сколько слов за прошедшие два десятилетия прозвучало о Святой Руси – в них утонуть можно, а вера не стала сутью жизни, и сердце – основой всех поступков... Я иногда думаю о том, что долготерпение Божие по отношению к нам имеет свои пределы. Впрочем, задумаешься ещё – и понимаешь глубину Его милосердия...
Игумен Леонтий: Я одному своему хорошему знакомому, еврею, сказал, что, конечно, еврейский народ обрёл Святую Землю, но дорогой ценой. Евреи жили в Европе очень благополучно. Представляете, каждый десятый в Германии был евреем! В городах было очень много синагог. Сейчас приедешь в Нюрнберг – камни-указатели то тут, то там стоят: здесь были синагоги... Нацистский режим вынудил их искать новую родину. Гитлер предлагал: «Заберите! Любая страна, примите их!» Англичане принимали только детей и взрослых, которые имели гарантию работы. Кто смог, уехал в Америку, многие погибли в лагерях. В конце концов благодаря сионистскому движению евреи с большим трудом переселились на Ближний Восток. То есть не было бы этой ситуации невероятного давления, они бы никогда никуда не поехали. Но сейчас вот есть государство Израиль, народ вернулся к своим корням. Это дорогого стоит – обрести самосознание, историческую родину.
В своё время я помогал отцу Трифону в поездках по Коми краю. Крестились сотни людей – где они теперь? Призыв-то духовный мало кто воспринял. И вот мне думается, что и у России, скорей всего, такой же путь: самосознание придёт к нам тогда, когда уж действительно зажмут русских со всех сторон. А пока так живём – не очень благополучно, но сносно... Дело в том, что у нас до сих пор не произошло переоценки сталинского наследия. Изменения национального сознания не произошло. И поэтому идёт «уставание» от бесконечных, непонятно для кого и с какой целью производимых реформ. Всё время меняем форму, а содержания-то нет.
Но если отсутствует внутренний позыв к самоорганизации, значит, непременно явится внешний...
Корр.: Что это может быть? Какой-то государственный механизм, который зажмёт всех в жёсткие рамки, или, быть может, грядут какие-то испытания извне? Любой народ объединяется, когда есть «общий враг». Каким же может быть испытание?
Игумен Леонтий: Я не знаю. Вы же видите, что в Москве творится...
Корр.: Я вижу то, что ничего не вижу. Если только Кавказ нас всех не подожжёт.
Игумен Леонтий: В конечном итоге всё будет зависеть от того, насколько мы сами научимся уважать нашу культуру и духовность. Если люди не хотят видеть свою страну могучей и ухоженной, то получим «иго». 200 лет Русь была под монгольским игом и сохранилась лишь благодаря верности православию.
Корр.: Какова роль священника сейчас, особенно сельского? Она значима или он, в общем, ничего не решает в устроении жизни паствы?
Игумен Леонтий: Это зависит от священника. Есть у него способности – тогда он сможет найти нужные слова и народ будет объединяться.
Корр.: Какие-то особые слова нужны?
Игумен Леонтий: Слова простые, но сказаны должны быть по-особенному, от сердца, часто с болью. Тут нужно и благословение Божие, и упорство, и труд. А самое главное – не закрываться от общения. Часто возникают трудности на пустом месте, а общение помогает разрушить козни падшего мира.
Беседовал Игорь ИВАНОВ
Фото автора
 | назад |
| вперед |  |
