РАССКАЗЫ НАШИХ ЧИТАТЕЛЕЙ ОТЕЦ АЛЕКСИЙИерей, недавний выпускник Духовной семинарии. Высокий и худенький, совсем юноша, с едва пробивающейся бородкой. Стремительно, но с явной неловкостью перемещается по храму, не зная места своим ногам и рукам. Кажется, слабое зрение. Трудно складываются отношения с юной матушкой, видно, по ошибке связавшей с ним свою судьбу. Примерно стоит она каждую субботу в храме, подкрашенная и нарядная, с хорошеньким младенцем на руках, ждёт выхода из алтаря супруга. Венчанная жена, искренне хочет принять и полюбить – здесь, в храме, – его, не нравящегося в обыденной жизни. Замирает сердце, готовое к восторгу. Распахиваются врата, и в великолепии риз чередой идут священнослужители. Выходит и он, застенчиво и тихо. Будто нет на нём блеска парчи, зажат и неловок. Одни глаза на худом лице, смиренно-покорные и любящие приход. В своей небесно-голубой ризе, всё так же отягощён личными несовершенствами, не уверен в своём достоинстве перед Богом. Зорко взглядывает на него юная супруга, будто на весы жизни кладёт: чего стоит, на сколько тянет. – Батюшка, благословите!– улучив момент, тянется к нему старушка. Именно прикосновение этой по-детски чистой и слабой руки нужно ей сейчас. С нежным умилением взглядывают на юного иерея прихожане, стоящие у входа. А он идёт, мучимый совестью из-за своей молодости и недостоинства, и просьба прихожан для него – сущая пытка. – В школе будет праздник, – обращаюсь к настоятелю храма, – благословите поприсутствовать отца Алексия. С сокрушённым сердцем приму отказ и пойму: другой, направляемый благочинным, красноречив, уверен и ладен. И возрадуюсь до едва скрываемых слёз, когда за полчаса до праздника, поглаживая наперстный крест, в зал войдёт в чёрной рясе юный отец Алексий. – Так было Богу угодно, – скажет он с тихой благодарностью. Людмила ГАРГУН ЗАВЕЩАНИЕИзвестие о том, что я получу квартиру, было неожиданным. Шёл 1993 год, жильё уже перестали строить, и о благоустроенной квартире можно было только мечтать. И вдруг такое везение! Я очень радовалась, особенно за маму – ей было уже 75 лет, поездки в баню на другой конец города становились всё труднее. А тут – центральное отопление, вода, ванная, окна на южную сторону. Да мама никогда и не жила в нормальных условиях: с трёх лет круглая сирота, воспитывалась в детском доме, потом работала в школе в глухих деревнях, лесном посёлке, где об удобствах только слышали. Однако вопреки ожиданиям мама восприняла сообщение о новой квартире как-то странно. Может быть, просто не хотелось расставаться с насиженным местом. Из-за переживаний подскочило давление и ей пришлось лечь в стационар. Перевезя вещи без неё, в один из дней я привезла маму из больницы, чтобы она хоть немного пригляделась к новым стенам. Но мама вела себя как-то странно: то ли её напичкали лекарствами без меры, то ли, лишившись привычной обстановки, она чувствовала себя выдернутой из родной грядки, только сидела она какая-то равнодушная, безучастная, осматривала стены, мебель, как что-то чуждое ей. Её не порадовала даже уха из свежих окуней, которую она так любила. А у меня на сердце тревога: неужели мама так больна, неужели не удастся ей пожить в нормальных человеческих условиях? Проводив её до палаты, дома я дала волю своим чувствам. Сидя на кухне, плакала навзрыд: «Неужели мама не поправится? Тогда и мне эта квартира будет не нужна». Я встала на колени: «Господи, помоги маме! Спаси её. Если это произойдёт, я обязательно окрещусь». Так за столом и уснула. Проснулась оттого, что одна нога замёрзла. Почему одна? Да потому что Муся, любимая кошка, видимо, видя моё отчаяние, принесла из коробки двух недавно народившихся котят и положила мне на ногу. Сама сидела рядом и очень тревожно смотрела мне в глаза. А мама поправилась. Привыкла к квартире, правда с трудом. Иногда даже говорила, что она тут не хозяйка, но, когда на кухне был установлен понятный ей порядок (у каждой кастрюли своё место) и я старалась его не нарушать, мама стала прежней. Время для крещения выбирала долго. Не хотелось огласки: как-никак преподаватель общественных дисциплин педучилища. Подруга договорилась со священником, крещение состоялось на второй день после Богоявления. Но я не поняла ни глубины этого события, ни ответственности, потому что не готовилась. Просто сдержала слово. В церковь иногда забегала на полчаса, чтобы поставить свечку, не более. Крестик носила так, чтоб не видно было, а на даче снимала его, чтобы соседям не давать повод для расспросов и разговоров. Как-то маме предложила сходить в церковь вместе. Пошли. Но минут через двадцать она говорит: «Пойдём домой». Оказывается, всё это время она заливалась слезами. Прошло 12 лет. У мамы обширный инсульт. Кома. Дня три ещё у мамы двигалась правая рука. И вот, нащупав у себя крестик на груди, она тянула его к губам. Она не говорила, не слышала, глаза ничего не выражали, и лишь рука тянула крестик к губам. Эта картина до сих пор у меня перед глазами, это как завещание мне. А ведь мама в церковь никогда не ходила, дома не молилась, икон не было, и крестик-то я ей купила, когда сама окрестилась. Имя Бога упоминалось, разве когда мама сажала лук или картошку, а первую луковицу она сажала всегда сама и всегда со словами: «Господи, благослови!» За полгода до её смерти я надумала освятить квартиру. Мама согласилась. Сидела на диване в белом платочке, со свечкой в руках – и тихонько улыбалась. Пять лет я без мамы... На днях позвонила знакомая из Архангельска, с которой мы не виделись около двадцати лет: – Как живёшь? Про тебя тут всякие слухи ходят. Вроде как в монашки подалась... – Живу, как и раньше, занимаюсь общественной работой. Просто в церковь хожу регулярно. Да и как иначе – завещание надо выполнить. Н. БОГДАНОВА |