ПАЛОМНИЧЕСТВО
БЛАГОВЕЩЕНИЕ В НАЗАРЕТЕ
встретил наш корреспондент, паломничая по Святой Земле
Как подумаешь о том, чем была в прежние времена Святая Земля для русского сердца...
Добирались паломники до неё с огромными трудами: где можно – ножками, с узелком сухарей; где нельзя пешком – плыли морем, страдая много суток морской болезнью и вглядываясь напряжённо в горизонт: не видны ли ещё Палестины? Дорога казалось бесконечной, но люди всё равно отправлялись в трудный путь, надеясь, что Господь поможет – подаст хлебушка рукой доброго человека, найдёт место для ночлега, разбойному люду закроет глаза на путника, схоронившегося за кустом.
Так было раньше. О советском времени известно, что лишь раз в год, редко два, небольшую группу священнослужителей могли выпустить за рубеж, поклониться Гробу Господню.
А сегодня-то? Плохо ли, хорошо ли это, но дорога до Святой Земли занимает теперь всего несколько часов по воздуху. Паломническая служба, выбранная из множества других, позаботится о том, чтобы твой путь был устлан розами, притом без шипов. А паломнику остаётся только радоваться и благодарить Бога за дар, глядя из иллюминатора на взбитые сливки облаков внизу, на синюю гладь Средиземного моря... Должно быть, за тем сюда и едет современный человек, многозаботливый и осуетившийся, – за радостью, покоем. Положить ладони на тёплые древние камни, которые помнят Спасителя, и ощутить себя в Отеческих объятиях. Может быть, так.
* * *
Вот и мы, семеро паломников, садимся в Сыктывкаре в самолёт, бросаем прощальный взгляд сверху на заснеженную ещё родную землю – апрель всё-таки, на тайгу с проплешинами вырубок... И в голове не укладывается, что уже завтра будем в Вифлееме. Чтобы меньше предаваться мечтам, достаём записки с именами живых и усопших и начинаем читать, разделив листочки между собой. И кажется, что нас не семеро отправляется на Святую Землю, а сотни и сотни – наши родные незримо с нами. А группа подобралась как одна семья: есть батюшка – игумен Игнатий (Бакаев) со своей верной келейницей монахиней Марией – и пятеро чад из максаковского прихода, на редкость дружного.
...Самолёт, подрагивая, касается Святой Земли. Первое впечатление – цветущее деревце возле здания аэропорта, всё усыпанное ярко-лиловыми лепестками. Весна! Свежий ветер, в Тель-Авиве прохладно, кутаемся в свои плащи.
Нашего гида Сергея мы узнали по табличке: «О. Игнатий. Покров». Им оказался высокий худощавый человек с умным непроницаемым лицом. Позже было любопытно наблюдать, как под действием человеческой теплоты от нашего батюшки исчезает в Сергее эта отстранённость, вполне объяснимая. Её можно назвать профессиональным заболеванием экскурсоводов, ведь сотни раз приходится повторять одни и те же затвержённые, выверенные фразы, общаться с бесчисленным множеством людей.
Но порой, во время долгих переездов, Сергей забывал о работе и включался в общую непринуждённую беседу, вместе со всеми заслушивался историями батюшки – и было странно видеть какое-то детское выражение на его лице.
* * *
Вифлеем встретил дождём. Улочки здесь такие крутые, что нетрудно поскользнуться на мокром асфальте, что и произошло с одной из наших женщин (она потом шутливо рассказала о «вифлеемской печати» на колене).
Было раннее утро, и мы сразу отправились в храм Рождества – он как раз находился недалеко от гостиницы, на горе. В этот час Вифлеем только кажется спящим, ведь из динамиков мечетей призыв муэдзина уже прозвучал. Вот на террасе дома, уставленной пузатыми горшками с цветами, уже белеет аккуратно заправленная постель.
Пока идём, успеваем заметить, что город двух- или трёхэтажный. Дома сложены из камня того тёплого оттенка, какой имеют у нас буханки пшеничного «городского» хлеба. Сразу вспоминается, что и переводится-то «Вифлеем» как «город хлеба». Кое-где для будущего строительства навалены глыбы известняка – ну, точь-в-точь огромные хлебные буханки.
Вот он, храм Рождества Христова. Когда-то главные его ворота были широкими, под высокой аркой. Их заложили, чтобы не дать возможность туркам врываться в храм на лошадях. И теперь главный вход в храм низкий и довольно узкий – он так и называется: «Ворота смирения».
Проходим по огромному гулкому залу. Ввысь уходят серые колонны... Но улыбкой встречает нас Богородица – знаменитый Её Вифлеемский образ, на котором Она изображена в радости. Рядом – стёртые за века ступени жёлто-розового камня, ведущие в пещеру, где и родился Спаситель. Вход туда пока закрыт – по-домашнему задвинут чем-то вроде кресла, на котором во время службы сидят престарелые батюшки. Ровно в шесть утра каждый день из года в год происходит одно и то же: служитель вносит кресло в пещеру, тем самым освобождая вход для паломников.
|
Да, тут уже чувствуется родная теплота православного храма. Ликуют краски на иконе Рождества Христова над Звездой, горят десятки светильников и лампад. Черноглазая монахиня, не обращая ни на кого внимания, совершает привычную работу – готовит книги для священников, заправляет светильники. Она наливает в лампады масло из большущей бутыли, тянет за шнур – и лампады поднимаются вверх. Движения её такие уверенные, сильные, что мне почему-то вспоминается ферма в бабушкиной деревне, где так же сосредоточенно и ловко работали доярки. Коровки, овцы – ну да, понятно, почему они вспомнились: тут же две тысячи назад был хлев, «домашние звери стояли в пещере, над яслями тёплая дымка плыла»...
Мы пришли сюда и назавтра, но народу было уже много, все старались приложиться к Звезде, возникла неизбежная сутолока и уже не было той чинности, что накануне. И монахиня в страшном беспокойстве бросалась к распластавшимся у Звезды людям, мешая русский язык с родным – то ли болгарским, то ли сербским: «Пожалуйста, осторожно! Лампадки да не лупите!» Лампадки и правда жалобно позвякивали, но всё обошлось. Пожалуй, этой матушке бестолковые овечки часто вспоминаются в такие минуты...
Мало здесь места – над головой закопчённый потолок полукругом, за спиной – дверь, вся изрезанная чьими-то ножичками (может быть, это своеобразные записки на вечное поминовение – имена, даты...). Слева – бордовый занавес из кожи, задубевшей от времени и жара. Кажется важным и дорогим всё, даже медные скрепы-заклёпки на занавесе запоминаешь, которыми чья-то рука давным-давно чинила его. А на старинном светильнике, в который теперь вкручена новомодная энергосберегающая лампочка, по кругу – пятиконечные звёзды. (Как много в начале 90-х говорилось в разных страшных книжках об этих «большевистских» звёздах, которые при советской власти и на Кремле зажглись, и на ёлках новогодних. А оказывается, это древний рождественский символ.)
|
Необычны светильники греков. Снизу к ним подвешены большие шары – точь-в-точь такими мы украшаем ёлку: синие, зелёные, красные. Это давняя традиция, но с зимними праздниками она никак не связана. Всё гораздо прозаичнее: эти шары препятствовали крысам залезать на светильник и лакомиться маслом. Но хоть давно на смену фитилькам пришла вольфрамовая нить, шары так и остались, потому что это красиво.
Идёт служба. Служат православные арабы и греки. Слышится незнакомое: «Яру-бархам-Яру-бархам-Яру-бархам-Яру-бархам...» – наконец, понимаю, что это читают сорок раз «Господи, помилуй» по-арабски.
Отстав немного от своих, убеждаешься, что древние храмы – это целый мир. В одном уголке «наткнёшься» на скульптуру Георгия Победоносца: он в натуральную величину и в образе рыцаря в доспехах – наверное, со времён крестоносцев бьётся там, в стене, с драконом. А в другом месте глазу откроется крохотный дворик. Дождик идёт, и мандариновое деревце цветёт посредине нежными белыми цветами. И такая тишина...
Иногда радуешься тому, что пришлось поплутать. Не пошли бы мы к храму на второй день «неправильной» дорогой – не той, которую указал Сергей, – и не показал бы Вифлеем на прощанье ещё одного хлебного своего уголка. Проходя быстрым шагом по тесной улочке на рассвете, увидели сцену: останавливается у одной из закрытых на ночь лавочек полицейская машина, дверь лавки распахивается – стремительно выходит молодой араб, весь в муке и с горячими лепёшками в руках, без слов отдаёт их водителю, и машина уезжает. Всё происходит очень быстро. Может, они братья, а может, это что-то вроде ежедневной повинности пекаря за какой-то проступок – кто знает, только хлеб остаётся хлебом, будь то дар или жертва.
И запомнился старый араб, что торговал у дороги бубликами – они здесь наподобие сильно вытянутой буквы «о»: улыбаясь, он протягивал всем синий пакет, полный бубликов. «Даром», – говорил, но никто почему-то не верил, а может, все были сыты...
Любить свою землю
|
Невозможно забыть ещё одного старого араба – Януара, хранителя Мамврийского дуба, под сенью которого принимали Авраам с Саррой Пресвятую Троицу в облике трёх Ангелов. В обязанности этого человека уж Бог знает сколько лет входит открывать ворота паломникам и продавать им кусочки коры и жёлуди. Януар давно уже сам стал местной достопримечательностью – у этого бодрого старика несколько жён и девяносто внуков, многие из которых бегают тут же.
|
«А это я маленький!» – тычет он пальцем в открытку, где Мамврийский дуб изображён ещё зеленеющим, а под ним бегает босоногая ребятня, и этот малыш – он, Януар. Да будет по вере вашей – я плачу «ван доллар» за открытку, и добрый старик дарит мне ещё «за так» жёлудь, у которого шапочка великовата – от другого, наверное. Да и жёлудь, конечно, от другого дуба – от одного из тех молодых дубков, что растут поодаль, за оградой дуба-старца. А сам дуб-патриарх, вернее, то, что осталось от него за пять тысяч лет, представляет собой несколько обвитых железными обручами перекрученных-пересушенных гигантских стволов, навалившихся в немощи своей на подпорки... И в таком виде ты дорог нам; даже, может, ещё дороже – русское сердце привыкло жалеть то, что немощствует. И семье этой многочисленной, которую кормишь столько лет, ты дорог.
Не зазеленеть больше Мамврийскому дубу, если того, конечно, не захочет Господь.
* * *
На Святой Земле – весна, которая сюда приходит вслед за осенью. Всё в цвету: на некоторых деревьях только начинают проклёвываться листочки, другие стоят, усыпанные малиновыми, бордовыми, белыми, розовыми цветами. А ветви третьих и вовсе с плодами – урожай цитрусовых здесь убирают дважды в год. Бесконечны поля виноградников – лоза ещё не ожила, и деревца выглядят чёрными иероглифами на зелёном бескрайнем свитке. Местами алеют маки – прямо на камнях. И «наша» ромашка встречается – радуешься ей, как весточке с родины.
Вся зелень, которая нас окружает в пути, посажена руками человека. В библейские времена Святая Земля была покрыта дубовыми и масличными рощами, кустами орешника, виноградниками. Но завоеватели век за веком вырубали зелёный покров, и особенно постарались турки, которым нужен был лес для строительства железных дорог. Ко времени начала Первой мировой войны эти места потихоньку превращались в пустыню. Марк Твен, который когда-то путешествовал по Святой Земле, в «Записках простака» описывал свои впечатления: оголённые скалы с куцей растительностью.
Вновь зазеленела Палестина с приходом сюда британцев, которые во время Первой мировой освободили её от турок, правивших здесь 400 лет. Хоть англичане и воспринимали себя временщиками, это не мешало им сочувствовать земле и украшать её. А израильтяне уже продолжили начатое.
В одном месте нам случилось проезжать целое поле пеньков – грустное зрелище, тем более что сразу вспоминаются наши леса, беспощадно вырубаемые... Оказалось, что лет десять назад здесь, в финиковой роще, укрывались террористы и простреливали с возвышенности дорогу. Армии пришлось взяться за пилы, как ни дорога сердцу жителя Палестины матушка-финиковая пальма (в древности она и кормила, и согревала, и укрывала, и украшала).
|
Вспомнилось граффити на огромной стене, отделяющей Израиль от палестинских территорий: лев, символ Израильского государства, рвёт прижатого земле белого голубя в платке-«арафатке». Ко льву относятся надписи по-английски: «лицемерие», «деньги» и знак доллара, а на груди голубя кто-то, по-видимому израильтянин, написал: «Птица террора». Так вот назидательно и несколько странно для русских глаз. У нас с птицами и львами совсем другие ассоциации.
«Смотрите, вот и орудие! Самоходочка какая-то!» – закричал кто-то из наших. «Это израильские танки», – сухо констатировал Сергей. Юные солдаты – парень с девушкой, оба в бесформенных до безобразия камуфляжах, – приветливо машут нам руками. В Израиле обязательная воинская служба: со школьной скамьи молодёжь идёт в армию. Девушки служат два года, парни – три. Дисциплина жёсткая, зато дома можно бывать каждую неделю, а то и каждый день, если дом близко от части. Кроме того, демобилизованным выдаётся довольно крупная сумма «подъёмных». «Да и вообще, армия для изнеженных еврейских детей – отличная школа», – заключает Сергей. Его дочь тоже прошла через армию. С некоторой гордостью он уточняет, что она служила в разведке.
* * *
Разбойники здесь, на Святой Земле, как и в любом другом месте планеты, были всегда. Вот, например, проезжаем ущелье, где когда-то проходил знаменитый караванный путь Виа Марис, соединявший две цивилизации – Египет и Междуречье. В давние времена считалось, что если человек прошёл это ущелье целым и невредимым, то он может благодарить Бога, потому что разбойников здесь было особенно много.
«А это тюрьма Мигида. Здесь и томятся террористы, – показывает наш гид и сообщает интересную подробность. – В пределах этой тюрьмы не так давно нашли фрагмент мозаичного пола древнего храма, удивительной красоты. Но, к сожалению, нет возможности посмотреть на неё».
Как всё переплетено в жизни! И силы тьмы, и силы света, и красота. Как в будущей великой битве Армагеддон, которая будет происходить недалеко от этого места, холма Мигида. Именно здесь, в долине, которая сейчас так радует глаз возделанными полями, перед Страшным Судом сойдутся в последней схватке добро и зло... Ну а пока ещё есть время пожить на земле, израильтяне осушили здесь болота и сделали это грозное место главной житницей страны.
Вообще, любовь израильтян к своей земле, их труды на ней достойны восхищения. Ведь сажать семена приходится не только в долинах – большая часть поверхности страны занята горами. И где бы мы ни проезжали, за исключением пустыни, где ходят медлительные верблюды, – везде одна и та же картина: горы напоминают слоёный пирог из-за множества террас, сложенных из булыжников. В эти террасы засыпают плодородную почву и выращивают разные культуры. Это называется террасным земледелием, и оно очень древнее.
А на полях придумали делать так: в определённое время компьютер включает установки, и они капельками разбрызгивают воду, причём со всеми необходимыми минеральными добавками. Другой способ поливки: к каждому кусту подведены трубочки; таймер включает аппарат, и влага потихонечку начинает капать под корни. Это мы могли наблюдать и в монастырях, каждый из которых точно сад, и скольких трудов это стоит! Каждый кустик по земле заботливо обвит тоненьким шлангом... Есть даже установки, которые позволяют подвести датчик к кусту, и тот сам сообщает на головной компьютер, чего ему не хватает.
«Маленький Израиль себя кормит, и не только себя, – подводит черту сказанному Сергей. – Мне рассказывали про нашу картошку в ваших магазинах... Не укладывается в голове, как Россия с её потенциалом не может себя прокормить?!»
Отец Игнатий и сам скорбит о том же, но как смолчать – надо защищать Родину! И он говорит: «Да как... После распада Союза Россия превратилась в северную страну. Если на карту посмотреть, осталась ма-аленькая полоска, пригодная для жилья. У нас в Коми вообще девять месяцев зима. И вот нефть, газ, которые Бог дал России, – на них установлены мировые цены, то есть благополучная Европа пользуется ими за те же цены, что и мы. Это всё равно что поставить на одну дорожку третьеразрядника и заслуженного мастера спорта. Мы становимся, конечно, во всём неконкурентоспособными... В советские годы у нас была своя система хозяйствования. Всё было в одночасье разрушено – это такая беда! Хуже атомной бомбы. Как всё вернуть? Никто не хочет трудиться! Я вырос на маленькой таёжной речке Илыч, у нас в посёлке было 40 коров, овцы, свиньи. Сено давали нам косить. Для этого надо было подняться 200 километров по реке, с шестами – не было ведь моторов. А сначала заготовить лес (ёлку определённой длины, иначе она утонет), высушить, потом сделать два плота по 22 бревна в каждом, а ещё жерди нужны. А уж потом скосить эту полоску от реки и до леса и сплавить сено на плотах – вот каких трудов стоил сенокос! Отец у меня считать умел и говорил: всё это нерентабельно. Но иначе жить нельзя. И вот думаю: что я там приобрёл? Я научился труду, научился не теряться – в тайге проживу, сообразительности научился там... Сейчас у нас никто ничего не делает! Поля заросли. Нельзя работать, потому что невыгодно, говорят. Не дают. Сейчас пытаются правители, по крайней мере на словах, что-то сделать, но того опыта у них нет, что был, скажем, у Косыгина».
Вот такой «Доброслов» получился, в рамках статьи о Святой Земле, да простят меня наши добрые читатели за это, так сказать, смешение жанров.
Гора Радости
Мы стоим на вершине Елеонской горы, а перед нами лежит Иерусалим.
– Видите, вон в дымке виднеется гора Радости, – указывает нам Сергей. – Там находится гробница пророка Самуила, помазавшего на царство иудейских царей, в том числе царя Давида. А это наша с вами «гора радости», потому что с высоты её мы видим Иерусалим во всей его красе.
Вот он перед нами, старый город. Стены его возвели турки 400 лет назад, но они стоят на месте прежних стен, и если присмотреться, видны крупные камни разрушенного Иерусалимского храма. По территории он равнялся двенадцати нашим стадионам – гигантский храм древности.
Золотой купол мечети Омара в центре города скрывает Краеугольный камень, на котором был создан Адам; там же были и Святая Святых Храма, и ларец Завета... А вон чёрно-серый купол в виде капельки – католический храм «Господь плачет», единственный, где алтарь повёрнут на запад – на Иерусалим, в воспоминание того, как Господь стоял и плакал о его разрушении.
А вот эти золотые купола – русский женский Гефсиманский монастырь, церковь Марии и Магдалины, где находятся мощи св. княгини Елизаветы Фёдоровны. Давайте туда, в Гефсиманию, и отправимся.
Когда много лет назад я прочла горькое и страшное место в Евангелии о том, как Спаситель молился ночью в Гефсиманском саду и восскорбел духом, а ожидавшие Его ученики беспечно уснули, мне представился огромный тёмный сад. Кипарисы в нём касались верхушками звёзд, и Человек, молившийся в глубине сада, казался таким маленьким и одиноким... Кстати, прекрасный русский живописец Куинджи именно таким и изобразил это место – сумрачные громадные деревья, нависшие над Христом.
Но сегодня здесь светло и совсем не печально. Человек и сюда постарался привнести жизнерадостные ноты. Сад совсем невелик, даже хочется сказать «садик». Тут растут несколько старых олив, оттенком крон похожих на наши ивы (им около 800 лет!), разбиты дорожки и цветники... Лишь в католическом храме Всех наций (он построен усилиями двенадцати государств) всегда полумрак, свет падает лишь на камень, на котором Господь молился до крови.
А может, так светло в Гефсиманском саду из-за близости белых стен русского храма Марии Магдалины. Он был заложен в 1885 году в честь небесной покровительницы русской государыни Марии Фёдоровны. Для украшения церкви были приглашены лучшие наши живописцы, и до сих можно видеть на стенах и куполе прекрасные росписи работы Верещагина, Иванова. На освящение храма прибыли от Царской фамилии Великий князь Сергей Александрович с супругой Елизаветой Фёдоровной. Это было первое паломничество Великой княгини по Святой Земле, после которого она и перешла в православие. А похоронить себя завещала в этом храме – видно, очень он ей полюбился.
И вот мы стоим возле беломраморной раки святой великомученицы Елизаветы в правом приделе храма, поём тропарь. Странно думать, что вот здесь в 1920 году и упокоились навсегда честные её останки, с огромными трудностями доставленные из революционной России. А десятью шагами левее – рака с мощами верной её келейницы Варвары.
Отец Игнатий помазывает нас маслицем из лампадки над гробом великомученицы Елизаветы – за неимением под рукой кисточки выручает свечка. Тут же образуется за нами живая очередь обрадованных паломников из России, оказавшихся случайно здесь: «Ой, вы с батюшкой! И нас помажет пусть!» Две женщины из Подмосковья стали просить отца Игнатия исповедать их, но сделать это было невозможно, и батюшка со вздохом лишь ответил: «Молитесь, Господь поможет».
Горненское благоухание
За завтраком отец Игнатий проговорился, что с раннего утра напало на него уныние – с тех самых пор, как в половине пятого разбудил его крик муэдзина – протяжный и победный. Христиан, тем более православных, здесь, на Святой Земле, малая горсть...
Но знал ли батюшка, как его вскоре утешит Господь и что уже вечером того же дня за тем же столом мы будем праздновать торжество православия!.. В этот день мы попали на вечернюю службу в Горненский женский монастырь. Он принадлежит Русской Зарубежной Церкви. По плану экскурсии мы должны были лишь «завернуть» в эту обитель, глянуть одним глазком, поклониться чудотворному Казанскому образу Божией Матери – и дальше. Но был канун праздника Благовещения Пресвятой Богородицы, и Она не отпустила нас отсюда так скоро. Бедный наш Сергей поначалу переживал, что не укладываемся в регламент, ходил у стен храма нервными шагами, но потом смирился – деваться некуда: сел на лавочку и стал ждать.
Шла праздничная служба, дивно пели сёстры на клиросе, священник (родом из Грузии) пропевал слова великой ектеньи так, как поют песнь, сложенную собственным сердцем: с силой, с радостью и со слезами одновременно. Сколько православного народу! И матушек горненских много. Интересно, что у них на плечи были накинуты пуховые платки, но не серые, какие носят в России, а чёрные – должно быть, из шерсти тех самых чёрно-белых козочек с «ближневосточными» профилями, что попадались нам по пути.
|
А наш батюшка Игнатий стоял в сторонке и принимал исповедь на правах одного из священников храма. К нему сразу выстроилась длинная очередь исповедников, и мы, конечно, среди них. Вот подходит к отцу Игнатию крупного сложения священник – с такой радостью, будто нашёл то, что давно искал: «Батюшка, наконец-то! Я с Украины...» Подходят и те две женщины из Подмосковья, которые повстречались нам вчера в храме Марии Магдалины, – тоже с весёлыми лицами, потому что исполнилось обещанное отцом Игнатием: помог Господь. И как же им посчастливилось, ведь отец Игнатий сердцем принимает твои слова, смотришь – уже и сам вытирает слезу...
Слёз людских немало было пролито на этом месте. Сколько плакали и сами матушки, изливая беды перед Казанским образом Богородицы! Когда случилась в России октябрьская революция и поток паломников, до того непрерывный, вдруг прекратился, настали для обители тяжёлые времена. Сёстрам, чтобы заработать на жизнь, приходилось трудиться на строительстве железной дороги Иерусалим – Иерихон, которую прокладывали турки. Условия были очень тяжёлыми, и некоторые из матушек заболели. Началась эпидемия холеры. Солдаты, ворвавшись в обитель, негашёной известью поливали заболевших сестёр... Оставшиеся в живых горячо молились перед Казанской иконой, и Богородица, по преданию, Сама обошла монастырь и пообещала сёстрам, что эпидемия их больше не коснётся. Так и случилось.
...После исповеди батюшка помазывает нас елеем, и всей грудью, сколько можешь вместить, вдыхаешь это благоухание, как вдыхают самый родной запах, и отчего-то слёзы так и льются. Как хорошо: теперь каждый раз, как услышу запах клевера на родине, буду вспоминать эту чудную службу. Потому что у елея был аромат клевера.
Горненская обитель стала одним из мест, которые поразили особенно сильно. Всё-таки много значит непрерывная традиция, а может, отсутствие страха перед начальством или таково действие Святой Земли, но как прекрасны, спокойны лица сестёр, какая во всём поведении их строгость и в то же время естественность.
Праздник
Гостиница, в которую привезли нас ночевать, стоит прямо на берегу Галилейского озера. Перед сном прогуливаемся по берегу. У воды на ковриках расположились двое молодых арабов: лежат на спине, засунув руки под мышки, и дремлют. Рядом воткнуты в камешки удочки – интересные такие, со светящимися вершинками удилища: лежишь себе, смежив глаза, и вдруг замечаешь: огонёк запрыгал. А может быть, и звуковой сигнал идёт, что-то вроде: «У вас клюёт!» – после того как мы узнали про «говорящие» кусты на полях Израиля, сообщающие человеку о своей жажде, уже ничему удивляться не приходится... Но при нас у парней ничего не ловилось – не ловилась у них рыба тилапия, которой трапезничали ещё во времена Спасителя. Кстати сказать, именно эту рыбу принято подавать в местных ресторанчиках как «рыбу святого Петра» (есть в меню такое традиционное кушанье).
Наверное, точно так же лежали тут рыбаки в библейские времена. А вот православный батюшка здесь определённо не так часто встречается. Тем более батюшка, решивший совершить заплыв. Паломничавший с нами Валерий составляет отцу Игнатию компанию. Они долго с удовольствием плещутся, пока мы, женщины, любуемся золотым мерцаньем заозёрных огней (там проходит дорога). Позже отец Игнатий обнаружит, что потерял на берегу мобильный телефон, утром отправится на поиски – и при солнечном свете ужаснётся: весь берег усеян осколками битого стекла! Как же они с Валерием вчера расхаживали здесь босиком?.. Воистину – «да не преткнеши о камень ногу твою». И телефон вдобавок нашёлся.
* * *
Погожим утром путь наш лежит в Назарет, в Благовещенский храм, на патриаршую службу. Наш микроавтобус то и дело обгоняют легковушки, пытаются догнать большие автобусы – народ едет туда же, куда и мы. Ум отказывается верить на слово экскурсоводу, который говорит, что вон из той деревушки родом была Суламифь, воспетая в «Песне Песней», а вон в ту пришёл Спаситель, чтобы воскресить сына наинской вдовы...
Наша спутница Нина Васильевна вдруг говорит: «А у мамы моей сегодня день рожденья, ей бы сегодня сто один год исполнился...» Батюшка предлагает: «А давайте отслужим литию!» – и все подхватывают пение. Это лучший подарок маме...
Сколько народу тут, у храма, – все языки, кажется! Каких только головных уборов не увидишь у священников разных христианских конфессий. Особенно удивителен был тот, что принадлежал осанистому католическому епископу, – ярко-малиновый, с пушистым помпоном.
Храм изнутри, как и вообще все греческие храмы, сам точно праздник: ярко расписан, кажется, каждый дюйм его стен. Такую роспись мы на родине называем древнерусской, а на самом деле она византийская.
И вспоминается снова, что именно за красоту выбрал князь Владимир греческую веру для Руси. Белые лилии в руках людей светятся на фоне иконостаса, будто вырезанного из тёмного воска (здесь, похоже, такая традиция – праздновать Благовещенье с теми самыми цветами, с которыми предстал перед Приснодевой Архангел Гавриил). Сверху, с хоров, слышится строгая и прекрасная мелодия греческого гимна «Агни Парфене», посвящённого Пречистой Деве Марии, и вдруг женский хор следом как грянет весело, с криком, как пели у нас когда-то в деревнях... Праздник!
Из царских врат выходит к народу Святейший Патриарх Феофил III, благословляя всех нас. В нём совершенно нет важности, и у него лицо серьёзного ребёнка, немного грустное, и негромкий голос. Один из телохранителей протискивается сквозь плотную толпу: «Сори... сори...» – и пытается скотчем приладить к витому деревянному столбу патриаршего трона-стасидии микрофон, похожий на чёрную камышину (очевидно, не слышно Патриарха народу, стоящему позади). Микрофон падает – не очень подходящее тут для него место, он смотрится на старинном тёмном дереве слишком уж инородным телом. Парень не теряет надежды, старается закрепить снова, он уже совершенно взмок – и опять неудача... Так и осталось в памяти паломников, что у Патриарха Иерусалимского и всея Палестины тихий голос.
Про его смирение и доступность народу мы услышали такую историю. На нынешнее Рождество в Вифлеемском храме шла своим чередом служба, священнослужители во главе с Патриархом двигались крестным ходом. Вдруг наперерез процессии из толпы выбегает один из русских паломников, за руку держит сынишку. Ставит мальчонку рядом со Святейшим и начинает выбирать выгодную позицию, чтобы сделать пару-тройку кадров. Всё это время Его Святейшество терпеливо ждал, потом погладил дитя по головке и двинулся дальше.
Наступил момент причастия, и наш батюшка Игнатий снова стоял в гуще народа, с Чашей в руках. Как радостно видеть эту картину...
Выйдя из храма, мы присели немного отдохнуть на лавочку. И кто-то из наших воскликнул: «Смотрите, ещё одна Нина Петровна!» Действительно, одна из русских паломниц была невероятно похожа на одну из женщин нашей группы. Они всмотрелись друг в друга, две сестры во Христе, рассмеялись, обнялись. И ещё запомнилась молодая монахиня в сером апостольнике, отрешённо-радостная посреди людского многоголосья. Лицо её, с огромными глазами, показалось очень знакомым. Именно такой я представляла себе Елизавету Фёдоровну...
Тихие воды
Думала, Иордан – он такой, как на иконе изображают: течёт среди скал узким ручейком, и ни кустика на берегах. А оказалось, это тихая речка, похожая на одну из лесных речушек, каких много где-нибудь на Рязанщине. Вон и лошадка белая на том берегу, среди ив. А сомов-то тут! – совсем как на иконе Крещения Господня: там тоже крупные рыбы плавают возле Спасителя. А эти стоят неподвижно, головами к священнику в серой рясе, что говорит своей группе проповедь по-английски. Стоят сомы тихо, только усы шевелятся, слушают Слово Божье. Вот у кого бы учиться благоговению.
Господь крестился километрах в ста семидесяти отсюда, но важно ведь, что это та самая река. И вот, облачившись в белые рубахи, входим в священные воды. Перекрестившись, окунаемся трижды... Довольно глубоко. В просторной рубахе не очень-то удобно плавать, но мы не спешим выходить на берег. А милая наша матушка Мария, всем на удивление, переплыла Иордан, встала на том берегу с раскинутыми руками, торжествуя. «Я ведь на Волге выросла», – скромно сказала она, когда вернулась.
|
Едем дальше. Мимо деревушек, по улочкам городков, мимо бесконечных плантаций бананов, с укрытыми в синие пакеты плодами. На обочине одной из дорог успеваю заметить памятник Неизвестному фермеру. Выкрашенный голубой краской, он в прямом смысле слова безлик: вместо лица – ровная овальная площадка (в Израиле не принято увековечивать конкретных людей – это значило бы поклоняться кумирам). Мелькают лиловые, белые, лимонно-жёлтые деревца в цвету. Мальчик-пастух на ослике гонит по улице стадо баранов. Вот школьники возвращаются домой с учёбы – на головах платки-«арафатки», за спиной рюкзаки, во рту чупа-чупсы – самые обычные ребята. Как там мои, в Сыктывкаре, не проспали школу?
«Обратите внимание, – говорит наш гид, – как идут арабские дети: мальчики по одной стороне улицы, девочки – по другой». И правда, стайка школьников движется не общей гурьбой, а как положено. Однако две девочки перешли на «мальчишечью» сторону, что-то оживлённо обсуждают с ребятами. Валерий шутит: «Это какие-то распущенные девочки – перейти на сторону мальчиков! Падение нравов!»
У Гроба
...Исколесив всю Палестину, мы возвращаемся в Иерусалим. Батюшка облачился в новую светлую рясу, аккурат под цвет окружающего городского пейзажа. Шутит: «Светом, яко ризою, облекуся...» – имея в виду вчерашнее наше посещение горы Фавор. Мы идём быстрым шагом по улицам, и я отмечаю про себя, что у батюшки походка стала другой. Ведь перед отъездом он был очень слаб – так разболелся, что вовсе мог не поехать. А тут идёт по Иерусалиму сильный, бодрый духом, радостный человек. Нам навстречу то и дело попадаются евреи-ортодоксы – в длиннополых чёрных сюртуках и коротких брюках, с пейсами вдоль лица. Они, точно обжёгшись взглядом о православного батюшку, смело шагающего по «их» городу, закрывают лица шляпами...
Но о Иерусалиме – отдельный рассказ.
Елена ГРИГОРЯН
Фото автора
 | назад |
| вперед |  |
