НОВОЕ ПОКОЛЕНИЕ

С приходом храма Святых Константина и Елены, что на ул. Доблести в Санкт-Петербурге, наши читатели, наверное, уже знакомы – по публикации в № 623 газеты Живое слово “Веры”. Правда, статья та была не совсем обычной. Не мы интервьюировали прихожан, а они – редактора «Веры», которого пригласили в храм, чтобы расспросить о православной жизни на Севере, о планах газеты, которую многие давно читают. Эти ответы на вопросы и были опубликованы, открывая цикл статей, посвящённых 20-летию газеты.

А теперь пришла пора рассказать и о самом приходе. Будучи в Петербурге, узнали мы, что рядом с храмом только что открыт «космический вагончик» для подростков. И что отец Михаил Браверман, настоятель прихода, будет проводить в нём первую встречу с молодёжью. Отправляясь туда, я, конечно, догадывался: одним «вагончиком» тема предстоящего разговора не ограничится. Но не ожидал, что и вправду разрастётся она до «космических» масштабов.

Вот и храм Святых Константина и Елены – бревенчатое чудо с резными наличниками среди сероватых панельных многоэтажек. Внутри две женщины – одна полы протирает, другая на скамеечке под иконами сидит. Наверное, давно уж сидит, словно вслушиваясь во что-то. Поклонившись храмовой иконе, оглядываюсь. Голгофа и огромный образ Владимирской Божией Матери тоже вырезаны из дерева. Очень светлый, тёплый храм. Иконы ажурного кованого иконостаса написаны на фоне чёрного дерева. Лики выступают из темноты и словно сияют. Над Царскими вратами – знаменитая «Евхаристия» Андрея Рублёва. Над нею – вершиной иконостаса – два шестикрылых серафима по обе стороны креста.

– Знаете, я люблю на них смотреть, – вдруг раздался голос. – Кажется, что они летят...

Это женщина, что сидела на скамейке, заметив, как я задираю голову, подошла сзади.

– Часто в храм приходите? – спрашиваю.

– А я здесь рядышком живу. Здесь такая теплота, такая благодать! И дай Бог здоровья нашему батюшке Михаилу, очень он душевный человек – с каждым поговорит, в каждую беду вникнет. У одного человека, видела, телефоны и адреса родственников переписал, чтобы со всеми связаться и какой-то вопрос решить. Мне вот 74 года, ребёнок блокадного Ленинграда, много пережила и люблю людей. Знаю, что главное в жизни – это человек, а всё остальное здесь, на земле, – это ерунда.

– Здесь все приезжие, микрорайон-то новый, – вступила в разговор вторая женщина. – Меня, например, 28 лет назад переселили сюда из Адмиралтейского района, и все соседи тоже оттуда. Микрорайон всё время растёт – недавно целый город построили вдоль Финского залива. А храма не было. И вдруг появился, да так быстро построили – прямо подарок с небес, чудо! И сколько народу-то приходит, в воскресенье аж на крыльце стоят, не помещаются. Мне нравится, что здесь всё как-то по семейному, прихожане приводят с собой детей, дедушек и бабушек. А так жили по своим бетонным норам, только по лицам друг друга отличали. Теперь после службы сидим чаёвничаем – да не по одной чашке выдуваем, будто нам куда-то далёко ехать! Дома наши рядом, чаю можно и у себя попить, но здесь другое, здесь вместе.

Когда женщины узнали, что я из «Веры», то так радушно ко мне отнеслись, словно и я из их «семьи». Познакомились. Блокадницу зовут Нина Павловна Корнеева, а работницу храма – Валентина Николаевна Петренко.

– Вы, наверное, к батюшке пришли? – спросила Валентина Николаевна. – Так он сейчас в вагончике, готовится к встрече с детьми.

«Космический вагончик», как рассказала она, поставлен в двух шагах от храма, впритык к зданию специального предприятия «Новое поколение». Эта организация занимается «социальной адаптацией и реабилитацией молодёжи сложных категорий» – проще говоря, воспитывает трудных подростков. Вот с ними отец Михаил и занимается. Для них в основном и храм был построен.

– Не боитесь этой молодёжи-то? – интересуюсь у Валентины Николаевны.

– Знаете, нам «Новое поколение» кладовочку выделило. Бывает, разбираюсь я там со своим инвентарём, дверь прикрыта, а в ней ключ торчит. Люди мне говорят: «И как ты не боишься?! Это же правонарушители, хулиганы – ключ повёрнут, и будешь взаперти сидеть!» Ничего подобного. Подростки подходят, говорят: «Баб Валь, на ступеньки вашей кладовки снега намело, давайте мы почистим». Они нормальные, их просто надо отогреть. Они, как бы это сказать, немножко брошенные дети...

«Космический вагончик» с виду оказался самым обыкновенным – низенький, из рифлёного железа. Но внутри... Во всю стену – огромный «иллюминатор», за которым в космическом пространстве горят звёздные россыпи и беззвучно летит «шатл», огибая синий диск Земли. По потолку змеятся провода, стены отсвечивают металлом, словно и вправду попали мы на космическую станцию. Отец Михаил сразу же пристроил к делу:

– В видеотехнике разбираетесь? Вот «домашний кинотеатр» установили, надо бы всё подключить до прихода ребят.

Так за этим мудрёным делом мы и поговорили.

– Идею с космосом вы сами придумали? – спрашиваю священника.

– У нас на приходе много талантливых людей. Есть и художник Анна Чудинова, она профессионально оформляла какие-то большие супермаркеты, спортивный магазин. Я попросил: «Анечка, давай сделаем что-то необычное. Плакат какой-нибудь космический повесим». Она сделала эскиз – и сразу стало ясно, как должно быть. Муж её Денис – начальник на стройке, золотые руки, вместе с другим строителем Андреем Логуновым они всё это и сделали. Приезжали после своей работы, до поздней ночи трудились, а руководила Аня. Она беременная, ждёт четвёртого ребёнка, так я её всё домой отправлял, а она отнекивалась – тоже увлеклась.

– Думаете, детям понравится?

– Уверен. Знаете, я уже давно с ними занимаюсь и понял, что для подростков очень важна внешняя форма. Ну, себя в детстве помните? Строили себе штаб? Ещё они любят разбираться в разных символах, поскольку живут в таком «знаковом» мире. А ведь символика Церкви и сложна, и интересна. Например, Крест – важнейший символ Церкви, который всё говорит о Боге, Его отношении к миру, Его любви к человеку. С каждым духовным знаком целая история связана... Как только дети почувствуют, что эти знаки имеют отношение к их жизни, то, считайте, проповедь уже не напрасна.

– А вот у вас на стене фотография Святейшего Патриарха рядом с фото Луны, на которую садится космический зонд. Это тоже знак?

– Заметили? – рассмеялся батюшка. – Значит, и дети заметят. И спросят. И я расскажу о том, что наш Патриарх хорошо разбирается в последних достижениях физики, что выдающиеся учёные отзываются о нём как о человеке, с которым можно говорить на эти темы. Что Церковь – это не только бабушки в платочках. Что Церковь всегда современна, поскольку она одновременно и вне времени, и присутствует во всём, здесь и сейчас.

– Для вас, как духовника «Нового поколения», есть разница между обычными и трудными подростками?

– В общении своя специфика есть. Но, по большому счёту, все подростки «трудные», это же переходный возраст. В то же время их возраст очень благодарный – они чутко улавливают не только фальшь, но и доброту, искренность – и тогда они открываются с лучших сторон. Проблема в другом. Вот я крещу их, а готовить их к этому очень трудно – ведь им не дашь в руки книжечку: «Вот почитайте “Закон Божий”. Не будут они читать. У большинства вообще нет навыков учиться. Поэтому только через беседы...

– А давно вы работаете с «Новым поколением»?

– Не помню. Много лет я служил в Московском районе Петербурга, и там уже была одна из площадок «Нового поколения». Ко мне пришли её сотрудники и попросили поговорить с детьми. Пришёл я туда, и удивило отношение педагогов к детям – ничего подобного нет ни в школе, ни в ПТУ. Понимаете, в «Новом поколении» подростки учатся быть взрослыми. Им дают интересную работу, они зарабатывают деньги, становятся ответственными людьми. Это сейчас очень важно... Но лучше об этом с Михаилом Георгиевичем поговорить, он лучше расскажет.

Священник посмотрел на часы – вот-вот подойдут дети.

*    *    *

К кабинету генерального директора ООО «Новое поколение» Михаила Георгиевича Дмитриева нас проводила его сотрудница. По пути краем глаза увидели производственные цеха. Как мы поняли из её слов, это серьёзное производство, сертифицированное государством. Таких производственных площадок у «Нового поколения» восемь – в Петербурге и в Ленинградской области. Подростки собирают детские настольные игры, которые продаются в обычных магазинах и без каких-либо скидок участвуют в рыночной конкуренции.

– Конечно, государство даёт нам «фору», дотируют зарплату для ребят, – пояснила сотрудница. – Потому что производственный брак составляет более 25 процентов. Они стараются, но не у всех хорошо получается.

– А генеральный ваш – он и педагог, и производственник?

– Михаил Георгиевич – Заслуженный изобретатель Российской Федерации. Те игрушки, которые в цехах собираются,– это его изобретения. Но это попутное. В подростковой педагогике он уже более 30 лет. Защитил научную диссертацию на тему подростковой социализации, – закончила наш гид экскурсию уже у самых директорских дверей.

Директор «Нового поколения» оказался крепким и подвижным человеком. Быстро подошёл, пожал руки. И с ходу в карьер – мол, задавайте вопросы.

– Как мы поняли, ваш контингент – это правонарушители и те, кто не успевает в школе?

– Что значит «не успевают»? Они просто в школу не ходят! Знаете, что большая часть питерских и московских старшеклассников в своих классах не появляется?

– То есть как?

– А вы не знали? Просто пропускают занятия, скрывая это от родителей, а иногда и не скрывая.

– Почему же такую статистику не публикуют?

– Потому что легче жить, закрыв глаза на происходящее. Вот сейчас все смотрят на эти революции в арабском мире, на волнения во Франции, Англии. И не понимают, откуда ноги растут. А мы между тем вошли в эпоху молодёжных революций, как бы вернулись в 60-е годы прошлого века. Только тогда молодёжь «тусовалась» и успевала учиться, а сейчас одна только тусовка. Мы об этом давно уже кричим в разные инстанции, но никто не верит. Объясняем: вы не видите, потому что не работаете с подростками. Понимаете? Вы заметите, когда на вас из туалета с десятого этажа польётся. А мы уже в этой трубе находимся и стараемся что-то сделать.

– Вы уже тридцать лет подростками занимаетесь. Наверное, есть с чем сравнивать нынешнее время?

– Да, примерно столько. А в ленинградский пединститут имени Герцена я поступил в 79-м и на первом же курсе был назначен командиром педагогического отряда по трудным подросткам. Меня тогда никто и не спрашивал, это было партийное поручение. А после института и срочной службы на Северном флоте я стал начальником военно-патриотического клуба, опять же для трудных подростков. Как раз тогда, в 87-м, повсюду создавались такие клубы. Тогда же назначили руководить и летним лагерем для «трудных». Обычная ситуация. Спустя год мы вышли с инициативой в горком ВЛКСМ и объединили 12 клубов Октябрьского района, создав первый в России подростковый центр. Стал я его директором. А потом, в ноябре 91-го, нам объявили, что больше трудных подростков не будет, все свободны.

– То есть как, просто закрыли?

– Ну, комсомол же ликвидировали! А профилактика подростковых правонарушений на ком была? – на милиции и на комсомоле. Вот нас и ликвидировали «как класс». Я пошёл в обычную школу работать. Прошёл год, и все стали рвать на себе волосы, кричать: преступность детская махровым цветом расцвела, что делать?! В декабре 92-го всех нас, кто прежде «трудными» занимался, собрали в ГУВД. Мол, ребята, выручайте, придумайте что-нибудь. Мы предложили то, о чём думали ещё с конца 80-х и что начали осуществлять в 1990-91-х – именно тогда мы в подростковом центре создали первые рабочие места для детей. А дальше было вот что... Видите, у нас на стенке фотография висит – это «Новое поколение» 18 лет назад. И на ней все учредители «Нового поколения» – дети двух моих классов, 9А и 9Б.

– То есть от клубной работы вы отказались. Почему?

– Потому что в новых условиях у старших подростков она не решает самый главный вопрос – социализации. Клуб – это всего лишь досуг. А социализация – это возможность почувствовать себя нужным и незаменимым человеком, самостоятельным, зарабатывающим деньги.

Что касается клубов, то их сейчас замещают неформальные молодёжные движения – они в основном являются источником досуга. В принципе, они выполняют положительную роль. Человеку, чтобы адаптироваться в современном мире, нужно обладать огромным количеством так называемых информационных навыков. И в таких неформальных объединениях молодёжь это получает. Но, опять же повторяю, там социализации нет.

– Но в клубах ведь тоже можно почувствовать себя самостоятельным, или, как сейчас говорят, «крутым». Например, в тренажёрных залах, где «качки» собираются…

– А как железные гири могут социализировать? В целом любительский спорт, конечно, влияет на характер человека, задаёт вектор поведения. Я имею представление об этом, поскольку сам мастер спорта по силовым единоборствам. Но настоящая социализация возможна только для тех, кто уходит в профессиональный спорт. Да и то временно – рано или поздно у профи наступает «дембель» со всеми вытекающими последствиями. Когда профессиональный спортсмен стареет и уходит из спорта, то это большая трагедия. Человек в одночасье просто выпадает из социума. Понимаете? Что есть социализация? Это встроенность в социум, когда человек имеет там собственное, всеми признанное место, придающее смысл его жизни.

– «Новое поколение» – это всероссийская организация?

– Нет, сугубо питерская. Она и выросла из нашей петербургско-ленинградской педагогической школы, которая была заложена ещё Ушинским. Первый подростковый клуб для «трудных», кстати, тоже появился в Ленинграде, в 1963 году. Так что у нас старейшая школа. Сам я учился у педагога Алексеева, который был представителем этой школы, а теперь остался вроде как «последним из могикан».

– А чем школа Ушинского отличается от других?

– В отличие от школы Сухомлинского, она последовательно проводит идею, что воспитательный процесс и образование – это далеко не одно и то же. То есть утверждает, что в ходе школьного обучения невозможно кого-то воспитать, этим нужно заниматься отдельно.

– В советской школе, между прочим, воспитывали...

– А кто вас там воспитывал? Скажите, мне интересно.

– Ну, учителя, наверное.

– Вы в школе учились и общались там. А воспитывали вас родители, прежде всего. Конечно, воспитательный процесс в советской школе предполагался – но этим занимались комсомольские и пионерские организации, которые к образованию не имели отношения.

– А классные руководители?

– Да, они организовывали какие-то мероприятия, водили в походы – но это была внеклассная работа, которая, ещё раз подчеркну, замыкалась на пионерию и комсомол. Эта работа была чётко расписана и утверждалась в райкомах КПСС. Разные, конечно, были учителя, кто-то делал сверх методички. Но я говорю об общем государственном подходе.

– Почему же в образовании не может быть воспитания?

– Потому что образование – это исключительно индивидуальный процесс, а воспитание – групповой. Воспитывать можно только в коллективе, который занят серьёзной предметной деятельностью и который создаёт определённые мотивации у детей.

– На ваших площадках мотивация – это заработок?

– Главная мотивация у детей не в этом, а в том, чтобы быть социально востребованным, нужным, занять достойное место в обществе. Когда подросток приобретает в «Новом поколении» устойчивый трудовой навык, он становится уверенным в себе и в своём будущем, уже не шарахается из стороны в сторону.

Отсутствие трудовых навыков – вообще глобальная проблема для нашей страны. Это уже вопрос выживания. Что такое трудовой навык? Умение человека работать по 8 часов пять раз в неделю. Основная масса нашей молодёжи этого лишена. Потому что им «неинтересно».

– А здесь сколько часов работают?

– Согласно закону и возрастным категориям пять раз в неделю по 4, 5 или 6 часов. При этом подросток может зарабатывать у нас 6-7 тысяч рублей. Это для них приличные деньги. Но у нас есть дети, которые получают и 50 рублей в месяц, а есть – кто по 30-35 тысяч. Кто как работает. Никого силком не заставляем.

– И это даёт какой-то воспитательный результат?

– За 18 лет нашего существования через производственные площадки прошло более 16 тысяч трудных подростков. Многие сейчас работают на сборочных заводах, в торговой сети и так далее. Они научились трудиться. Имеют неплохие зарплаты, могут содержать семьи и обеспечить благополучие своим детям. Судя по тому, что эти ребята не спиваются и не колются, можно сказать, они обрели и смысл жизни. А это очень важно для молодых людей в современном мире – смысл.

Представьте, стоите вы с гайковёртом на конвейере и... не сознаёте смысла в своей жизни. Да тут можно или с ума сойти, или в наркотический дурман сбежать. Поэтому, как я уже сказал, один из элементов социализации – понимание своей значимости, включённость во что-то большее. В современном мире это вопрос выживаемости.

– А вы пытаетесь их и смыслу жизни научить?

– Нет, конечно. Даже не вмешиваемся в это. У нас есть духовник центра, отец Михаил.

– Но с трудовыми навыками что-то нравственное тоже передаётся?

– Разумеется. Более того, мы специально выбрали для ребят такую производственную деятельность, чтобы она была не только интересна, но и ориентировала на добро. Ведь социализироваться можно по-разному. Скажем, собралась группа, чтобы ограбить банк – тоже ведь «предметная деятельность», есть свой коллектив, мотивация. И вот мы начали думать. Поначалу решили открыть мебельный цех, потом пекарни устроить, стиральные машины завезти для прачечной... Совершенно бредовые идеи! Ну, будет подросток на токарном станке балясинки точить – а смысл какой? И придумали делать настольные игрушки. Тут сразу несколько плюсов. Во-первых, это такой ручной труд, который разрешён для детей. Во-вторых, это им интересно и понятно. В-третьих, они сознают, что их труд принесёт радость другим детям – и это придаёт работе нравственное измерение. В-четвёртых, игрушки содержат дидактический смысл. Наши дети, особенно до 14 лет, ведь не только их делают, но и сами в них играют.

– А что за игрушки?

– У нас тут стенд есть. Интервью окончено? Тогда пойдёмте покажу.

В холле близ директорского кабинета на стеллажах выставлено около сорока ярких коробок.

– Вот хороший пример, – взял директор одну из них. – Игра называется «Река истории (история России 1862–1917 гг.)». Это целая серия, которая от начала и до конца является нашей разработкой. В пединституте я специализировался на истории, так что пригодилось. А вот «Как правильно себя вести» – об этикете. Здесь головоломка из деревянных деталей – развивает пространственное воображение. А эту игру, «Транспорт», можно брать в дорогу – в ней представлены все виды транспорта. Вот большая игра «Наша семья», она особенно нравится девочкам. Поле расчерчено на клетки. Первая – «свадьба». Потом начинается быт – рождение малыша, планирование и ведение хозяйства, лечение ребёнка, работа и заработок средств. Можно копить деньги на крупные покупки, например на машину или квартиру. Тут для девочек целый мир...

– «Маленькая хозяюшка», – читаю я на соседней коробке. – Из той же серии?

– Да, только это уже коллективная игра. Три разноцветные фигурки обозначают трёх хозяек. Девочки бросают кубик, передвигаются по клеткам – и в магазине закупают нужные продукты, потом каждая готовит еду по рецептам, которые тут же прилагаются. Всё просто, но вызывает спортивный интерес и рассказывает, какое блюдо из чего можно приготовить.

– Полезная вещь, – соглашаюсь, – особенно для нынешних девочек, которые за плитой стоять не умеют.

– Ну, это всего лишь игра, – усмехнулся педагог, – трудовому навыку она не научит.

– А всё-таки почему молодёжь сейчас не хочет работать?

– А вы видели ребёнка, который бы добровольно, из собственного интереса корпел над учебником? Так всегда было, но сейчас такое нежелание стало доминантным.

Поскольку мы из одного поколения, то, конечно, помните: тунеядцев в советское время тоже хватало. А ещё больше было людей, которые на производстве имитацией труда занимались. Работяги, конечно, и у нас были, но основная масса не хотела напрягаться. А сейчас это тунеядство стало тотальным. Не только у нас в стране, но и на Западе – там это вообще бич общества.

– Наверное, они привыкли, что китайцы теперь все вещи делают, – шучу.

– А знаете, китайцы тоже трудолюбием не отличаются. Я наблюдал: чуть что, так сразу начинают имитировать деятельность. А вот японцы – те, да, трудоголики. Потому что каждый японец социализирован в семейном социуме. Например, завод «Тойота» состоит из сборочного конвейера – и примерно 50 тысяч малых семейных предприятий, которые делают комплектующие. А в семье, вы знаете, не забалуешь, там жёсткая мотивация – не подвести родных. И главное: в таких семьях принято детей с малолетства приставлять к работе. Почему это важно? Если человек до 18 лет не научился работать, он потом и дальше с прохладцей будет ко всему относиться.

Если в семье естественным путём подростка не научили трудовым навыкам, то надо социализировать его искусственно. И не надо бояться этого слова – «искусственно». Сам человек «естественным образом» не может научиться читать, владеть ложкой и вилкой. Если его специально не воспитывать, то из него получится Маугли. Мы искусственные существа и создаём искусственную среду вокруг себя – этим отличаемся от животных. И чем дальше, тем больше это проявляется. В том числе и в воспитании.

– Наверное, такое производственное воспитание, какое у вас, если его распространить повсеместно, потребует огромных затрат?

– Зато на выходе вы получите колоссальные преимущества, в том числе высокую производительность труда в экономике. На самом деле человек способен производить столько продукта – интеллектуального и материального, что никому и не снилось. Если он будет это делать, то теоретически сможет содержать своим трудом ещё 10-15 человек.

– Сейчас много говорится, в том числе на совещаниях с участием Президента, о разваленной системе ПТУ. Когда её восстановят, то всё придёт в норму?

– ПТУ – не выход. Мы уже это проходили. Вы знаете, как возникли первые рабочие? Когда в Англии появились заводы, их хозяева создали работные дома, куда набрали беспризорных детей. И вот детишки вкалывали, а хозяева их страшно эксплуатировали – Диккенс это красочно описал. Но потом, когда эти дети выросли, они стали настоящими рабочими. И своих детей так же воспитали, чтобы они смогли интегрироваться в жёсткие производственные системы с коллективной формой труда. Это была перековка артельщиков и крестьян в рабочих. Так искусственно создали английский рабочий класс – под палками, через тяжелейшие физические, психические и эмоциональные испытания. В России пошли другим путём – через так называемую «политехническую школу». Яркий пример такой школы – советские ФЗУ, школы фабрично-заводского обучения. Подросток работал с утра на заводе, бесплатно обедал, а после обеда шёл учиться в обычный школьный класс. Учился и одновременно деньги зарабатывал, социализировался в обществе. Сейчас вот рассказывают всякие ужасы про войну: мол, «даже» дети работали у станков, подставляя под ноги скамейки. Так это были обыкновенные фзушники! А в 56-м году Никита Сергеевич сказал, что «дети должны учиться», и ввёл ПТУ. Так закончился советский рабочий класс.

– А чем ПТУ от ФЗУ отличается?

– Тем же самым, чем отличается профессиональное образование от трудового навыка. Не получив трудового навыка в детстве, подростки не получали его после 8-го класса в ПТУ. Там были учебные производственные практики, «понарошку», которые не воспитывали правильного отношения к труду. К тому же ГПТУ не котировалось в обществе. «Господи, помоги тупице устроиться», – помните, как эту аббревиатуру расшифровывали?

ПТУ – это могила традиционного рабочего класса. На производстве говорили: хорошо, что из школы к нам пришёл, а не из ПТУ, те вообще не хотят работать.

– Мне доводилось общаться ещё со старыми рабочими, которые из ФЗУ пришли на ленинградскую фабрику «Скороход», – вспомнил я. – Так они тоже себя настоящими рабочими не считали. Говорили: вот до нас были! Привезут из Германии новые станки, так они до винтика их разберут, усовершенствуют, а потом уже монтируют. Имели живой интерес к своей работе.

– Ещё бы! Те дореволюционные рабочие фабричный гудок слышали с младенчества, вся жизнь на заводе. Имели рабочую честь, сознавали своё достоинство. Теперь этого уже не вернуть.

– Ваше «Новое поколение» государством поддерживается?

– Нас финансируют из городского бюджета. На федеральном уровне тоже есть схожие программы, но они небольшие. Наш опыт пытаются размножить, но большинство чиновников отмахивается. Мол, нам сейчас не до этого, давайте трясти дерево, чтобы банан упал, а палку брать не будем. Когда же аукнется, то начнут разные «национальные программы» принимать, только поздно будет. Я к этому уже привык, ещё с советской поры. Два раза меня в горкоме высмеивали. Предупреждал их, что скоро молодёжные банды кругом будут бегать. «Что ты несёшь, что несёшь! И вот в конце 80-х они появились. Потом, когда в начале 90-х мы говорили, что среди молодёжи наступит тотальная наркомания, над нами тоже смеялись – мол, не может в России такого быть.

Пока что наш опыт хорошо перенимает зарубежье. Немцы к нам часто ездили, а потом вдруг перестали. От шведов мы узнали, что в Германии производственные площадки для подростков как грибы растут. У них в центре немецкой молодёжи есть целый отдел, который занимается исключительно методикой «Нового поколения». Например, в обычных школах они устраивают «компьютерные школы» – там старшеклассники за минимальную плату обучают младших детей работе с компьютерными программами и обслуживанию ПК. Причём такие школы оформлены как настоящие фирмы, со всеми юридическими правами. Ещё в Баварии есть школьные мастерские по изготовлению металлических изделий – они получают муниципальный заказ. Так сказать, школа Ушинского в действии.

В России почему-то недооценивают научные педагогические школы. А ведь это национальное достояние. Например, в США есть своя школа инноваций – и сколько ты ни старайся, эту школу в «Сколково» искусственно не пересадишь. Она зародилась ещё в XVIII веке, и это целая культура, которую американцы сознательно развивают. А у нас научные школы выживают сами, как могут.

– Вот отец Михаил подтвердит, – директор обратился к священнику, который уже давно подошёл и слушал наш разговор, – ни на что мы не жалуемся. Более 90 процентов «трудных» ребят, прошедших через «Новое поколение», – вполне благополучные люди. Менее одного процента совершают преступления повторно. В этом и заслуга нашего духовника. Храм-то у нас появился не просто так. Ни родители, ни школа не могут сейчас с молодёжью на тему морали говорить. А вот отца Михаила подростки слушают...

Перед расставанием решили мы ещё раз зайти в храм. Построен он на деньги владельцев небольшой фирмы «Нева-Парфюм» Андрея и Елены Бабиных, которых отец Михаил когда-то венчал. Проект делал старый друг священника Андрей Зайцев. Он же и деревянные иконы резал. Оказалось, что батюшка тоже резчик. Когда я спросил, какой он вуз заканчивал, отец Михаил рассмеялся:

– ПТУ! То самое, что Михаил Георгиевич ругал. Получил там профессию каменотёса-гранильщика и резчика по камню. Потом работал в Метрострое. Лет 15 назад закончил Петербургскую духовную семинарию. Вот и всё образование.

– Наверное, резьба по камню чем-то сродни педагогике. Надо уметь видеть лишнее в человеке, чтобы помочь от этого избавиться? – пытаюсь связать одно с другим.

– Ну, не будешь же резать по человеку, – удивился такому оборотцу батюшка. – Михаил Георгиевич правильно делает, что не лезет к ребятам в душу. Он просто создаёт им благоприятные условия, чтобы они сами нашли себя. Также и в духовничестве – священник лишь помогает человеку обратиться к Богу. А что дальше – это уже в воле самого человека и в руцех Божьих.

Знаете, я даже не помню всех своих новопоколенцев. Бывает, останавливает человек на улице: «Батюшка! Узнаёте меня? Я много лет назад вам исповедовался, когда в “Новом поколении” был!» Имя своё называет. Смотрю: совсем незнакомый. Это какой-то другой человек, выросший из «трудного» подростка.

– А как прошла встреча в вашем «космическом вагончике»? – вдруг вспоминаю. – Вопросы задавали?

– Задавали! «Когда кофе будет?» – снова рассмеялся батюшка. – Не всё сразу. Главное, вагончик им понравился и приходить на встречи они будут. Православный храм – это не только церковная служба. У нас в микрорайоне он давно стал культурным и образовательным центром. Действуют воскресные школы для трёх возрастов, начиная с детсадовского. Занятия ведут студентки регентского отделения Санкт-Петербургских духовных школ. Каждый двунадесятый праздник собираем детей – это и концерты, и общее рисование на тему праздника. Есть у нас фотостудия, которую посещает стар и млад, а ведёт профессиональный фотограф, наш прихожанин. Есть даже психиатрическая консультация – по воскресеньям дежурят члены Санкт-Петербургского общества православных психологов. Запись на приём уже расписана на неделю вперёд. Михаил Георгиевич был прав, что мы живём теперь в искусственной среде, и многим горожанам требуется специальная помощь. Такая вот жизнь вокруг храма. И трудные подростки тоже находят в ней своё место. Потому что Церковь – это собрание. Прежде всего там человек может обрести себя.