ГОРЛИЦА

(Окончание. Начало в № 643)

...Ещё час пути по хорошему шоссе, и вот уже автобусная остановка и знакомый поворот. Теперь два километра по грунтовке – и Игорь въедет в родную деревню. Вообще-то родная она для Татьяны. Но и для него, Игоря, выросшего в офицерской семье, не имеющей корней, как не имеет их перекати-поле, эта деревня тоже стала малой родиной.

Они поженились ещё студентами, и тогда Татьяна впервые привезла его сюда, познакомить с матерью. Он увидел новый, неизвестный ему мир – мир людей, живущих в естественном природном окружении. Потом были путешествия по необъятной стране, позже – поездки по святым местам. Всё это сильно повлияло на мировоззрение Игоря. Постепенно исчезала та диссидентская шелуха, которой была забита его голова благодаря различным радиоголосам и чтению сам- и тамиздатовской литературы. Образ России-злой мачехи заменился образом Родины, которую создавали его предки и в которой предстояло жить его детям и внукам. Он приветствовал уход коммунистов с их лживой идеологией, ожидая, что вместо колхозов на селе появятся, как встарь, вольные хлебопашцы с крепкими хозяйствами. В этом он видел залог преобразования России, ведь крестьяне, любящие свою землю, всегда составляли становой хребет огромной страны. Их руками создавалась страна, они защищали её от нашествий врагов, они давали ей творчески одарённых людей. В своё время Игорь, знакомясь с биографиями выдающихся российских учёных, обнаружил, что почти все они вышли из крестьян.

Однако никакого возрождения села не произошло.

Игорь ехал по длинной деревенской улице. Эта деревня была когда-то центром крупного колхоза. Теперь об этом напоминали развалившиеся фермы, остатки мастерских и гаражей, покосившаяся водонапорная башня. Поля вокруг, где когда-то колыхалось изумрудное море льна, теперь зарастали бурьяном и кустарником. Земля оказалась никому не нужна.

Вообще-то деревней в традиционном смысле это большое, в сто дворов, поселение теперь не назовёшь. Жители, как дачники, возделывают лишь небольшие огороды, почти никто не держит домашней скотины. Бывшие крестьяне ныне промышляют вырубкой леса, сбором ягод и грибов. Наиболее предприимчивые делают срубы и везут на продажу в Подмосковье. Вырученных денег да пенсий кое-как хватает на продукты, которых, на счастье, в местном магазине в достатке. Теперь деревенские едят то же, что горожане, – колбасы, изготовленные из замороженных туш, привезённых из Германии; пьют молоко, сделанное из порошка, доставленного из Голландии. Своё сельское хозяйство у нас развалено, продукты закупают за счёт продажи природных ресурсов. Надолго ли их хватит?

А вот и его дом – высокий пятистенок, срубленный когда-то отцом Татьяны. Вон и сама Татьяна идёт навстречу, открывает ворота...

Игорь вышел из машины и обнял жену. Как её недоставало там, в городе, в эту кошмарную неделю, когда на него обрушилось столько напастей, когда пришлось принимать решение и не с кем было посоветоваться.

– А я баню истопила, – сказала она, сияя счастливыми глазами. – Такой дух берёзовый стоит...

Весь день до вечера он пребывал в каком-то блаженном состоянии. Наверное, так чувствует себя солдат, вернувшийся с передовой в родной дом. Вечером они с Татьяной сидели на скамейке у дома, любовались багровыми красками заката, залившими полнеба, и слушали неумолкающую кукушку. Подошла кошка, рыжая, с белой грудкой, и стала тереться о ноги Татьяны.

– Тамары Синицыной кошка. Прибилась к нам, совсем на жительство перешла, – говорила Татьяна, поглаживая мурлыкающее создание. – Ну, я её кормлю немного. Не знаю, может быть, Тамара недовольна.

– Муська, Муська! – раздалось вдали. К ним шла хозяйка кошки. Их дома граничили огородами, разделяющая изгородь сгнила и упала. Старушка шла кратчайшим путём по бурьяну, опираясь на палку. Присела рядом на скамейку, тяжело дыша. Кошка отошла и села на крыльце в позе сфинкса, неподвижно глядя вдаль.

– Обиделась на меня и из дому ушла, – сказала Тамара. – Я её котят порушила. Каждый год приносит по два раза.

Поговорили о том, как тяжело зимовать одной, о районной больнице, о дочерях, которые вроде бы зовут её к себе в Питер, но жить там, в тесноте, с шумными внуками-подростками, она не хочет.

– Я, Таня, вот о чём тебя просить хочу. Я в палатке-то приезжей кофту хорошую себе присмотрела. Назад-то еле приплелась. Второй раз не пойду. Сходи, милая, завтра купи. Вот тебе деньги.

– Ладно, тётя Тамара, куплю. Завтра-то когда начнут торговать?

– Обещал в десять открыться. Теперь там новый продавец, молодой такой, уважительный... Ну, пойду я.

– Муську-то забирайте.

– Даром. Пускай живёт где хочет.

Татьяна сказала Игорю:

– Странный какой-то этот новый торговец. По виду простой русский парень, а смотрит как-то хитро. Приехал два дня назад со своей палаткой да здесь, в деревне, и остановился.

– Это известно, бизнес портит человека, – ответил Игорь.

Мимо по дороге прошли три мужика, неся четвёртого за руки и за ноги, почему-то животом вниз. При каждом шаге свисающий живот чиркал о дорожный песок. Картина была привычная: собутыльники несли домой Лёшку-соседа. Навстречу молчаливой процессии вышла Лёшкина жена и, привычно причитая, помогла занести его в дом.

Деревня погибала от винопития. Каждый год несколько мужиков вполне работоспособного возраста уходило в мир иной. Игорь взглянул на забор и вспомнил Павла, которого он когда-то нанимал вкопать столбы-опоры. Бедняга умер в прошлом году у крыльца магазина, упившись какой-то дрянью.

Игорь перевёл взгляд на баню, и в памяти возник образ её строителя, весёлого Васи. При постройке бани Игорь выполнял роль его помощника и поражался, глядя, как ловко орудует брёвнами этот парень и как со своим незаконченным средним образованием правильно использует законы механики. Вася повесился во время жестокого запоя, после того как жена, забрав детей, сбежала от него к родителям.

А Коля-электрик, который менял в его доме электропроводку! Душевный парень, ветеран афганской войны. Умер от рака пищевода, после того как целый год пил денатурат.

– Как там поживает Юра? – спросил Игорь Татьяну.

Юра был художником-самоучкой, творческой натурой. На зиму уезжал в город и нанимался работать в котельную, а лето проводил дома, отрываясь от мольберта только для того, чтобы набрать в лесу ягод и продать на шоссе. Ранние акварели, которые он показывал, были хороши, но что-то мешало развиваться таланту.

– Вчера приходил, показывал свою новую картину. Маслом писана. Река, церковь с куполами. Лубок. Свёл по клеточкам с открытки. Я говорю: «Ты бы хоть трезвый пришёл», а он мне: «Мы пьём, потому что русские, а вы не пьёте, значит, не русские».

– Ну а ты что сказала?

– Ничего. Промолчала.

– Надо было сказать: «Мы-то русские, православные и знаем, что пьяницы Царствия Божьего не наследуют. Потому и не пьём».

– Да, можно было и так... Только в этом какое-то фарисейство.

«Верно», – подумал Игорь. В своём, уже не молодом, возрасте Игорь терпеть не мог пьяниц, но умом понимал, что избавиться от пагубной страсти очень непросто. Когда-то в молодости он сам катился в эту пропасть, а выбрался из неё только благодаря болезни. Тогда прихватила его костлявая за горло так, что пришлось выбирать: алкоголь или жизнь. Вот уж воистину болезнь посылается во благо.

Церкви в деревне не было. Ближайший храм находился в райцентре, в двадцати километрах. Обычно они с Татьяной и детьми ездили туда по воскресеньям и праздникам и, выезжая утром из деревни, всегда видели одну и ту же картину: измученный похмельем народ собирался у крыльца магазина.

Этим летом появилась надежда на лучшее. В двух километрах от деревни когда-то находилось большое село. Теперь единственное, что от него осталось, – полуразрушенный, некогда величественный храм. Прошлым летом они расчищали его от завалов мусора. В этом деле согласились участвовать лишь несколько деревенских старушек (правда, они привели с собой внуков, благодаря которым и удалось сделать самую тяжёлую работу). А весной Татьяна, получив благословение в епархии, нашла благотворителей и организовала ремонт в одном из приделов. Работала бригада из четырёх человек – все прихожане храма, открытого недавно в райцентре. Починили крышу, воздвигли на ней крест, настелили пол, вставили окна, сделали временный алтарь. Назавтра ожидалось, что приедет владыка с клиром – освящать придел во имя Покрова Пресвятой Богородицы и служить первую литургию.

*    *    *

Ранним утром Игорь с Татьяной пошли в храм. Туда можно было добраться на машине. Для этого надо было выехать на шоссе, а оттуда по грунтовке, проезжей в это время года, доехать почти до самого храма. Но они решили пойти напрямик дорожкой, протоптанной ягодниками.

По пути Татьяна рассказывала:

– Сегодня мне опять бабушка Варвара снилась. Озабоченная такая. И тогда так же приснилась, когда к тебе колдунья явилась. Я потому и побежала с утра тебе звонить. Сегодня надо обязательно за неё записку подать в церкви... Тревожно мне как-то.

Татьяна отличалась особой чувствительностью, что позволяло ей предвидеть опасности. Вот и сейчас она ощущала тревогу, хотя Игорь ничего не говорил ей о том, что сказал эфэсбэшник в конце разговора. Татьяне вообще было открыто многое, недоступное Игорю. Общаясь с человеком, она как-то распознавала, способен ли он к духовной жизни или его душа не восприимчива к чему-либо, кроме плотского. Последних она жалела. Милосердие было отличительной чертой её характера. Она жалела пьяниц в деревне и их несчастных жён; детей, брошенных горе-родителями; старушек, оставленных своими детьми одиноко доживать свой век в домах-развалюхах. Она принимала близко к сердцу не только те беды, что видела вокруг, но и те, что случались где-то далеко. Игорь удивлялся, глядя, как катятся слёзы у неё из глаз, когда она слышала по радио о жертвах страшного тайфуна в Японии или о затонувшем на Волге теплоходе с детьми.

Они подошли к старому мосту, перекинутому через заболоченный ручей. Вправо тянулось большое болото, которое, можно сказать, кормило деревню: отсюда по осени деревенские носили вёдрами клюкву, а эта ягода всегда пользовалась спросом.

Топь под мостом была гибельная. Лет пять назад женщина гнала по мосту телёнка. Гнилые доски под ним проломились, и бедное животное быстро исчезло в трясине. Мост подлатали, но ходить по нему опасались, все предпочитали делать крюк, обходя опасное место слева. Сельсовет поручил Юре-художнику поставить у моста знак: «Проход запрещён». Тот проявил творческую фантазию: на врытом столбе можно было видеть два указателя. На одной дощечке, показывающей на мост, был изображён весёлый бесёнок с вилами, на другой, повёрнутой влево, – ангел с цветком в руках.

Обойдя топь и пройдя через кустарник, они вышли на поле. Отсюда дорога шла в гору, а на горе стоял храм. Даже в таком виде – с щербатыми стенами, ещё без купола, но уже со сверкающим на солнце крестом – он, казалось, царил над местностью, одухотворяя лежащие вокруг поля и леса.

*    *    *

Шла вторая неделя отпуска. Прошли грозы, жара сменилась тёплой пасмурной погодой. На Игоря навалились хозяйственные дела: большой дом и огород требовали постоянных хлопот. А в лесу созрела черника, начинались грибы, что тоже нельзя было пропустить. Все эти дела казались важнейшими. Городская жизнь отодвинулась в прошлое, а шпионские страсти, казалось, привиделись в дурном сне.

Перед обедом, когда Игорь чинил забор, он увидел быстро шагающего к нему Михаила. Это был один из тех немногих в деревне мужиков, который хотя и пил, но пока оставался работоспособным. Он приходился двоюродным племянником Татьяниной матери и всегда вспоминал о ней с большим почтением. Работал Михаил водителем грузовика на пилораме, которую в прошлом году открыл единственный в деревне предприимчивый мужик.

– Слушай, Игорь, – Михаил запыхался от быстрой ходьбы, – там к магазину двое подъехали на джипе, тебя спрашивают.

У Игоря похолодело внутри.

– Какие из себя?

– Ну, молодые на вид. Один здоровый бугай, другой помельче. Оба в чёрных очках и в пиджаках. Я, значит, в кабине кимарю, слышу: музыка дурная бухает, подъехал кто-то. Потом слышу, по-блатному ботают. Я поднимаюсь, они меня спрашивают: мол, где у вас живёт Игорь Весельцов с женой, дачники. У нас, говорят, дело к нему важное. А я думаю: какое у них может быть к вам дело? Вы с Таней люди учёные, а они – блатари в натуре. Я и говорю: «Не знаю такого». Ну, они в магазин зашли, там им, конечно, всё расскажут.

– Так что, значит, они сейчас будут здесь? – Игорь не узнал своего голоса.

– Не, не сейчас. Я машину-то свою немного назад сдал, и джип ихний теперь запертый стоит. Во, слышишь, гудят!

Игорь услышал звуки автомобильного гудка.

– Спасибо, Миша, – сказал он и рванулся к дому. Татьяна на веранде резала салат к обеду.

– Таня, бросай всё. Выходим из дома. Срочно.

Нож вывалился у неё из рук.

– Что случилось? – она взглянула на Игоря и больше ни о чём спрашивать не стала.

Схватив документы, деньги и навесив на дверь замок, они быстро зашагали к лесу. Их дом стоял на краю деревни. До леса было всего 15 минут ходьбы. «Если на машине к шоссе рвануть, их никак не миновать, – рассудил Игорь. – В лесу укрыться вернее будет».

Ноги сами несли их знакомой тропинкой. Подошли к мосту и, обогнув его, оказались на опушке густого леса. Татьяна задыхалась.

– Я так быстро идти не могу. Давай постоим немного. Слушай, Игорь, как хочешь, надо идти в храм. Вот у меня и ключи есть.

Она открыла сумочку.

– Ой, сотовый забыла. На зарядку поставила, так и остался.

Игорь похлопал по карманам:

– Ну и дела! Я ведь тоже сотовый забыл.

Он был в отчаянии. С возвышения можно было позвонить Валерию Петровичу, вызвать помощь. Тот на прощание вручил свой номер, а Игорь занёс его в память телефона. А теперь и милицию не вызвать. «Надо успокоиться, взять себя в руки, – внушал он себе. – Погони пока не видно. Но в конце концов они возьмут верный след. Это народ упорный, деньги им платят немалые. Спросят наших соседей, куда мы пошли, а кто-нибудь да видел или догадается. Соседи – люди простые, сердечные, подробно объяснят, где нас искать». И всё-таки он пошёл в храм вслед за Татьяной.

*    *    *

Они не знали, что два здоровых парня без труда догнали бы их ещё на подходе к мосту, если бы не одно происшествие. Запертый джип задержал их ненадолго. Узнав у продавщицы, где живут Весельцовы, и посигналив пять минут, облегчаясь в паузах между гудками цветистой руганью в адрес водителя грузовика, они решили дальше двинуться пешком. В это время на крыльце появился Костя с бутылкой пива в руках. После сильной вчерашней пьянки он хорошенько залил пива на старые дрожжи и теперь решил к вечеру окончательно завязывать. А тут Люба-продавщица обозвала его алкашом и выставила из магазина. Раздражённый такой бесцеремонностью, Костя обрушился на приезжих:

– Чего разгуделись тут, как у себя на проспекте Засранцев! Здесь народ привык тишину слушать.

Костя когда-то учился в институте, но был отчислен, после чего какое-то время работал в городе охранником. Потом вернулся в родной дом и с тех пор жил случайными заработками, впрочем в основном за счёт пенсий родителей. В деревне его прозвали философом за постоянную готовность рассуждать на любую тему. Стоя на крыльце, взлохмаченный, порывистый, он и сейчас собирался сказать речь о достоинствах тихой деревенской жизни. Его бы не смутило и то, что слушателями были лишь два рассерженных блатных пацана да две чёрные собаки, которые внимательно смотрели на него, высунув языки и склонив головы набок. Однако его прервал накаченный здоровяк:

– Ты, алкаш, заткни хлебало, а то мы щас тебе мурло начистим. И тебе, и водиле этому долбанному.

Костя был разъярён тем, что его вторично назвали алкашом. По пьяному делу он не оценил соотношение сил и, подскочив к качку, закричал:

– Ах ты, сука залётная, давай кати отсюда, пока пузо вилами не пропороли!

Качок схватил его за ворот рубашки и слегка толкнул, так что Костя непроизвольно сделал сложное движение, называемое в гимнастике «переворот назад через голову». На удивление, цела осталась и его голова, и даже бутылка пива в руках. А вот ярость его удвоилась. Так грубо с ним обращались только менты, но им по должности положено, а тут какие-то желторотые тупицы глумятся над образованным человеком! Он вскочил, молча догнал качка и саданул его стеклянной бутылкой по бритому затылку. В ответ Костя тут же получил ощутимый удар ногой по скуле, от которого на некоторое время отключился и лежал в придорожной траве, раскинув руки и медленно трезвея в тяжёлом сне. Пацанам пришлось вернуться к джипу, чтобы смазал здоровяк йодом ссадину на затылке.

*    *    *

В храме было прохладно, пахло краской, свежеструганной древесиной. Послышалось хлопанье крыльев: под сводом летала птица.

– Голубь, – сказал Игорь.

– Это горлица, – поправила Татьяна. – Видишь, оперение чёрно-белое и шейка длинная. Редкая птица в наших краях.

Татьяна опустилась на колени перед иконой Богородицы и молча молилась. Потом достала из сумочки молитвенник и стала читать шёпотом.

Вера у Татьяны была крепкой, искренней, шла от сердца. У Игоря вера была, скорее, рассудочной. Но в такую минуту, когда их жизни висели на волоске, он не рассуждал, а, подойдя к иконе Спасителя, стал молиться: «Господи, помилуй нас, грешных!» Ещё откуда-то вспомнилось: «Господи, прости мне грехи юности моей и неведения моего». Так прошло около часа.

Вдруг раздался стук в дверь. Оба вздрогнули, переглянулись. Игорь тихо подошёл к двери и затаил дыхание. Дверь была новая, изнутри запора пока не было. Они просто заложили в створки толстый брусок.

Стук повторился. Игорь стоял в молчании. Татьяна молилась у иконы. Из-за дверей раздалось:

– Не бойтесь, Игорь Васильевич. Вам привет от Валерия Петровича. Вам больше ничто не угрожает. Этих отморозков больше нет.

Игорь посмотрел сквозь щель и увидел незнакомого мужчину. На цыпочках подошла Татьяна, тоже взглянула в щель и прошептала Игорю на ухо: «Это хозяин палатки».

В голове у Игоря стало что-то проясняться. Он вынул брусок и открыл дверь. Невысокого роста крепыш в камуфляжной форме вошёл в притвор.

– Не бойтесь, – повторил он. – Можете спокойно возвращаться в дом. Я по приказу Валерия Петровича отвечаю за вашу безопасность. Меня зовут Сергей.

Он улыбнулся такой располагающей улыбкой, что не поверить ему было невозможно.

По дороге к дому Сергей рассказывал:

– По этому делу задержали пятерых. Из них троих просто выдворят из России, а двоих, наверное, привлекут за шпионаж.

– А как вы нас нашли? – спросил Игорь.

– Ну а где вас ещё искать, как не в церкви? Азы психологии. Я, конечно, слышал, что учёные бывают верующими, но...

– Нет, как вы узнали о том, куда мы уехали из города?

– А вот это было непросто, особенно после того как вы выбросили наш «жучок». Пришлось выяснять, где и какая недвижимость на вас зарегистрирована, точнее, на вашу супругу. Думаю, та организация, что на вас насела, нашла вас таким же образом. Нашли и наняли двух отморозков. Планировали или запугать вас, или... серьёзнее.

– А где они, эти отморозки?

– Сейчас покажу.

Они подходили к мосту. Доски посередине были совсем проломлены.

– Вот здесь они, – Сергей показал на трясину. – А это всё, что от них осталось.

Он показал на развешанные на кусте мокрый грязный пиджак и ремённую портупею с пустой кобурой.

– Это на поверхности плавало, я выловил. Видно, они пытались этими вещами за мост зацепиться.

Игорь с Татьяной ошеломлённо смотрели на трясину, только что ставшую братской могилой. Поверхность слегка колыхалась, на ней время от времени появлялись пузыри, но так здесь было всегда. Казалось, что перед ними бездна, способная поглощать всё новые и новые жертвы.

– Вот глупые, зачем они пошли на мост, ведь есть же указатели, – Татьяна как будто пожалела заблудшие души.

– Эта глупость нас и спасла, – отвечал Игорь. – Это поколение воспитано на компьютерных монстрах и фильмах ужасов. Христианской культуры они не знают, для них ангелы и бесы означают совсем не то, что для нас.

– Вот что, господа учёные, – вмешался Сергей. – Завтра я вызову милицию, вы поможете составить протокол, что двое неизвестных пошли в лес и не вернулись, скорее всего, утонули в болоте. И понадобится ещё один свидетель из местных жителей, кто видел, как они пошли в лес. А мне надо сейчас с их автомобилем разбираться. Номера наверняка липовые. И всё. Завтра я своё дежурство кончаю. Вторую профессию освоил – торговать научился.

Он хохотнул, потом развернул большой пакет и стал укладывать туда грязный пиджак и портупею. Игорю показалось, что в пиджаке – сзади, пониже воротника – сверкнули две круглые дырочки. Он взглянул на Сергея, но, увидев его добродушное улыбающееся лицо, отбросил свои подозрения.

*    *    *

На другой день, уладив к полудню неприятные дела с милицией и расписавшись в протоколе как свидетели, Игорь и Татьяна сидели в своём доме за столом вместе с Сергеем. Они пригласили его отобедать у них перед отъездом. Игорь поднял рюмку с коньяком:

– За тех, кто помог нам избавиться от наёмных убийц. За Михаила, который задержал их у магазина и предупредил нас. С ним ещё особая встреча предстоит. За Юрия, нарисовавшего указатели так, как надо. И за Костю-философа, который, оказывается, пострадал от этих наёмников. И конечно, за вас, Сергей!

– А я что? Я когда к трясине подбежал, они уже утонули. Только на подходе к мосту крики слышал. Матерились жутко.

– Надо будет спросить у батюшки, как можно поминать этих... ну, погибших, – сказала Татьяна. – Имён их мы не знаем, крещёные они или нет тоже не знаем.

За обедом Сергей разговорился:

– Вас, наверное, ангелы оберегают. Слушайте, какая история. Я вчера к двум часам торговлю свою свернул, всё равно после двух ко мне никто не ходит. Пришёл к себе, пообедал и прилёг в своей комнатке. Я вон там остановился, на верхней улице, у Марии Петуховой. Оттуда сверху ваш дом хорошо видно. И навалился на меня сон, как давно не бывало. Слышу во сне, как где-то машина сигналит, а проснуться не могу. Проснулся оттого, что в окно кто-то стукнул. Лежу, думаю: может, во сне показалось. Смотрю в окно – там берёза большая, на ней птица сидит. И вдруг она пикирует и бьёт клювом в стекло так, что чуть не выбила. Я вскакиваю – и к окну. Птицы нет, исчезла. Смотрю на ваш дом – от него двое неизвестных отходят, спешат к соседнему дому. Ну, я через пять минут уже был у них «на хвосте». Так вот что интересно: подняла меня эта птица тогда, когда надо! Не раньше, не позже.

После некоторого молчания Татьяна спросила:

– А птица какая была?

– Не знаю. Крупная такая, на голубя похожа. С чёрно-белыми полосками.

Игорь и Татьяна переглянулись. Они были потрясены, как бывает с людьми, когда они встречаются с чудом, когда их жизни соприкасаются с горним миром. На глазах у обоих появились слёзы...

Вечером Игорь сидел у дома и смотрел, как туман заливает огромное поле так, что темнеющий за полем лес словно стоит в парном молоке. Скоро туман покроет всю деревню, и даже к утру нельзя будет увидеть соседних домов...

Здесь, вдали от больших городов, хотелось забыть, что есть жестокий мир, где нет любви и спокойствия, в котором страны соперничают друг с другом, изобретая новые виды оружия и хитроумные средства защиты от них. Не затихая, идёт эта незримая война, и даже сюда, в глубинку, добрались её бойцы. И хотелось бы верить, что всякий, приходящий сюда с дурными помыслами, будет поглощён бездонными российскими топями и останется от него лишь краткая запись в милицейском архиве: «Пошёл в лес и не вернулся».

И ещё, не затихая, в душе каждого человека идёт невидимая брань со страстями, которые непрестанно подсовывает нам лукавый и от которых не скрыться ни в какой глуши.

И также хотелось бы верить в то, что русский мужик опомнится, стряхнёт с себя хмельную одурь и, помолясь, возьмётся возрождать родную землю.