НЕУМОЛКНУВШИЙ ГОЛОС

Почти всю прошлую зиму я провёл в Питере на заработках – на заводе АТИ на Цветочной, при котором действует хорошо известный питерцам храм во имя Богородичной иконы «Неупиваемая Чаша». Здесь же я и поселился, за что сердечно признателен ктитору храма и директору завода С. Е. Васильеву, родительскому крестнику. Мне такой вариант оказался удобен днём и полезен вечером: по вторникам мы собирались трезвенным братством, по четвергам – читали с батюшкой Александром акафист перед храмовой иконой, смотрели в православном театре спектакли, концерты и не менее увлекательные их репетиции; в субботние и воскресные дни приходская жизнь напоминала чистый, неупиваемый родник. Искушения? Не без греха! Искушал и искушался. Но оно ведь как – мелкий сор уносится током воды или оседает на дне, а ключик журчит и радует всех, спешащих к нему припасть. Сколько-то интересных встреч состоялось вообще для меня нежданно, ибо на радио заходит множество подвижнического люда (при храме действует «Православное радио Санкт-Петербурга», которое вещает ежедневно на средних волнах 362 м (828 кГц), а также в Интернете – www.sprusk. spb.ru). И доселе в памяти ощущение простоты и естественности того общения. Когда б не затерявшаяся бумажка с телефонами, не желание кое-что уточнить, написал бы я об этом раньше. А теперь вот быстротечный год минул и уже подгадываю к новой годовщине...

Женюшка-крестоходка – опять же шибко здесь достопримечательная натура! – как ни встренет меня, михайловского сына, на Цветочной, всё норовит чем-нибудь да подкормить. Очень ценю её такую материнскую заботу, сам же стеснительно норовлю от опеки отбиться: «Не голодаю, чай!» Сейчас поволок на третий этаж пакет с замороженными шампиньонами, где у меня приятель, главный редактор «Православного радио» Василий Иванович готовит эфир. Не худо бы его поддержать в постный вечер Крещенского сочельника.

Стамову, как всегда, некогда! Он и две православного, скромного вида женщины и молодой парнишка направляются в святая святых – студию звукозаписи, куда мне вход заказан.

– Картошку жарим? С грибами? – шёпотом спрашиваю.

– Дочка Рубцова! – тоже шепчет мне, с выразительными глазами. Про грибы как не услышал.

– Да ну?! – не верится даже.

Интересно, которая из них? А парнишка – внук? Сам же я – шасть! – в кухонный закуток, к плитке, где принялся картошку жарить – предварительно настроенный на нашу волну приёмник погромче сделав.

Студия. Василий Иванович произносит своё традиционное приветствие, представляет гостей:

– Добрый вечер, братья и сёстры! Мы начинаем беседу в прямом эфире. В студии «Православного радио» Елена Николаевна Рубцова (Меньшикова), дочь русского поэта Николая Рубцова. Она работает в школьной библиотеке. Тамара Валентиновна Данилова, председатель комитета культуры Вологодского землячества Петербурга. И Сергей Зыков, известный петербуржский певец, которого наши радиослушатели хорошо знают...

Слушаю в своём кухонном закутке. Ничего себе! Вот кто так здорово пел! На рубцовские стихи?! Даже не верится. А где ж он такую минусовку (инструментальное сопровождение) раздобыл?!

– ...и знают, что у него много всяких лауреатских званий, международных и прочих...

Вона как! Какие люди приходят к нам на радио! С виду и не скажешь – парнишечка, развесёлый такой!.. А где тут у нас масло растительное?

– ...и знают, что в его творчестве есть разные программы, посвящённые русским поэтам. И сегодня мы будем говорить о Николае Рубцове, у которого в этом году две даты. 3 января ему исполнилось бы 75 лет, а завтра, на Богоявление Господне, будет уже 40 лет со дня его м-м-м... – Василий Иванович на долю секунды замялся, – гибели.

Да! Летит времечко. Деликатные моменты смягчаются, беды становятся житейскими недоразумениями, а стихи... стихи остаются. И прибавляют в весе.

– ...телефон прямого эфира. Звоните, задавайте вопросы. А сейчас дадим слово Тамаре Валентиновне. Расскажите, как питерские вологодцы...

– Вологжане! – слышу весёлую зыковскую поправку.

– ...простите, вологжане чтут своего земляка.

У нас множество направлений, в частности пропаганда творчества наших выдающихся земляков, где два самых дорогих имени – это Николай Михайлович Рубцов и Валерий Александрович Гаврилин, духовные братья. Известно, что в последний вечер своей жизни Гаврилин обратился к Рубцову, написав «Рубцовский вальс», который, к сожалению, пропал. Николай Рубцов дорог всем нам, вологжанам...

– ...россиянам! – снова Зыков вносит весёлую поправку. Участники студии одобрительно смеются, а Тамара Валентиновна перестаёт волноваться:

– ...да, я думаю, что Рубцов дорог сердцу каждого русского человека: его так и называют – голосом русского человека.

И снова Зыков:

– Как Свиридов сказал, «тихий голос великого народа! Потаённый, глубокий, скрытый...»

(Мне этот Зыков определённо нравится. Добре глаголет. Даже картошку перемешивать иногда забываю.)

Тамара Валентиновна согласно продолжает:

Сергей Зыков уточняет:

– А в книгах написано – «жизнь врачует душу». Рубцов написал про Бога, а потом сказал: «Ведь не пропустят!» И исправил.

Василий Иванович, ведущий:

– Давайте мы скажем нашим радиослушателям, что скоро во Дворце культуры имени Газа состоится программный вечер-концерт «В горнице моей светло». Там много будет песен на стихи Рубцова, которые будет исполнять Сергей Зыков и актёры-чтецы Валерий Малюшин и Ольга Зарубина.

Тамара Валентиновна:

– Ольга Зарубина – землячка наша, вологодская девчонка!

Сергей Зыков:

– Вологодска? – окая и акая нарочито. – А вятские е? – все смеются, и далее он продолжает нормальным голосом: – И гость будет из Сыктывкара, Анатолий Тодик. Этот паренёк – самый активный участник вечеров памяти Николая Рубцова, устраиваемых на Вологодчине, очень часто туда приезжает, полюбился вологжанам. Замечательный человек, прекрасный исполнитель, музыкант, ну и... одно только, что он любит Рубцова, говорит, что это человек высокого полёта души. За единственный вечер, что мы провели в Вологде, он мне сделался очень дорог, это – мой друг. А ведущим вечера будет Михаил Драгунов, член вологодского землячества. Обещал меня свозить к себе в гости, в Вологду. Я сейчас это в прямом эфире говорю, в надежде, что он меня слышит и помнит...

В закутке, помешивая стряпню, говорю себе под нос:

– Серёжа, в Вологде ты уже был! Поехали ко мне в Заручевье на Новгородчину! У меня там балалайка. Знаешь, как хорошо зазвучит Рубцов под балалайку!

– Чего ты тут бубнишь? – спрашивает меня забредший на радио Колюшка Хлопотин.

– Вот, Серёгу зову в Заручевье! Ты же к нам не едешь никак!

Коля осматривается, тянет носом запах моих грибов:

– А где Серёга?

Киваю на приёмник.

– С удовольствием приеду! – говорит Зыков через радио – Драгунову.

Коля впечатлён:

– У тебя чего, прямая связь со студией?

Тем временем ведущий передаёт слово Елене Рубцовой, до сих пор не издавшей ни звука. Я весь внимание. Дочь Рубцова! Здесь! За звуконепроницаемой стеночкой!

Ведущий:

– Лена, скажите, когда вы впервые почувствовали, что ваш папа – большой русский поэт?

– Здравствуйте, дорогие братья и сёстры! – отвечает она тихо, просто, уже непритворно по-вологодски окая. – Поздравляю вас с праздником Богоявления... Завтра – день памяти моего отца. Теперь отвечу на ваш вопрос, Василий Иванович. Началось с мысли, что мой папа – не такой, как все. Мне было шесть лет, я уже это поняла. Его тогда не было, он учился в Литературном институте в Москве. А я ещё ходила в детский сад. И услышала разговор, женщины две у колодца разговаривали: вот, Ленка тут ходит, а отец-то у неё «учится на поэта». А у меня мысль появилась в голове: «Нет, он не учится на поэта, он уже поэт!»

Ведущий:

– Он вам читал свои стихи?

– Мало что помню. Я ж была маленькая: он уезжал-приезжал, тогда учился. Помню, как он со мной играл, как учил писать буквы. Я всё время писала букву «Е» в обратную сторону. Мне было пять лет, папа научил меня читать. Это помню.

– А свои стихи читал?

– Не помню. Помню, весело было: всё что-то рассказывал, читал. Было с ним очень хорошо.

Выключаю плитку, снимаю сковородку: «В детстве нам всем было хорошо! Ить мне-то бабушка картошку-то жарила, пока я на печке дожидался!»

Пауза. Вздохи в студии. И в закутке вздохи – мы с Колюшкой вздыхаем и крестимся.

Студия. Тамара Валентиновна:

– Здесь прозвучало: «и словно душа простая». Составлен словарь рубцовский, частотный: слово «душа» на втором месте среди имён существительных, встречающихся в его творчестве. Уже мы слышали песню в Серёжином исполнении – «Пусть душа останется чиста». И в других стихотворениях: «поверьте мне, я чист душою». И Рубцов нас будто звал хранить чистоту душ, не спешить в мир материальный, чтобы мы оставались русскими людьми.

Тамара Валентиновна с Василием Ивановичем, наперебой:

– Непростая жизнь. Военное детство. Не сложились отношения с отцом, без матери... А стихи – светлые! Грусть – светлая! Вообще, по словам литературоведов, стихия света у Рубцова очень развита. Стихия ветра, света, солнца. И всё это так естественно, органично! Задушевный разговор!

Закуток. Да, истомилась душенька народная по доброму-то добру! Я и сам – не за задушевным ли разговором вглубь Руси подался, в Заручевье родительское? Не за прилавком же коммерческим по душам беседовать! Но и деревня согрешила – убежала матушка от элементарных основ бытия. Уж и песен там застольных не споют. Мы, питерцы, в Заручевье на Смоленскую собираемся – трапезничаем, я после благодарственной молитвы на балалайке жарю про молодого коногона. Деревенские уходят от нас удивлённые, просветлевшие: «Живую песню услышали! Как в детстве, как в прежние времена!»

– ...и в Петербурге любят Рубцова. 26 мая 2001 года на проспекте Стачек, напротив метро «Кировский завод», была установлена памятная доска, на которой написано, что «здесь, на Кировском заводе, работал поэт...», и самая известная его строчка выбита на камне: «Россия! Русь! Храни себя, храни!» И каждый год 3 января почитатели собираются здесь, возлагают цветы. Так что, пожалуйста, приходите! А ещё в Петербурге есть рубцовская библиотека, при ней музей поэта, в котором воспроизведена детдомовская обстановка, там хранится гитара, на которой играл Николай. А сейчас прозвучит песня «Соловьи». Эта песня – прощание Николая Рубцова с любимой девушкой, Таей Смирновой. Таисия Александровна сейчас живёт во Всеволожске...

В другой раз поражаюсь: чего это нас всех так Питер манит! Вологодские, вятские, новгородские! Все здесь оказались. Есть повод для размышления. Неужто дело в одном только заработке?

– ...и может быть, сейчас слушает песню на стихи, которые были посвящены ей.

После песни начались звонки в студию. В том числе:

– Алло! Здравствуйте! Я хотел выразить такую мысль. Не знаю, как вы к этому отнесётесь. Я очень люблю и почитаю Николая Михайловича, но мне кажется... человек был талантливый, но человек всё-таки был вне Церкви. Есть у него страшные строчки в отношении царя-батюшки. И он, талантливый, видящий красоту природы... но вот эта раздвоенность... И об этом надо помнить – что человек русский без Бога... это страдание и его неумение бороться со своими страстями... мы знаем, чем это закончилось... Концерт – это, конечно, замечательно, но мне кажется, что истинным почитателям не худо будет послужить панихиду, боящимся за его душу надо собираться и молиться...

В закутке замешательство. В студии же Василий Иванович, ведущий, после паузы вздыхает огорчённо:

– Вы знаете... ведь Коля прошёл советскую школу жизни, детдомовскую. Ведь там правду о царской России не давали. А душа его – она была всё же чуткой на враньё. И правильно говорят: из чего состоит его поэзия? – душевность, свет. По плодам их узнаете их! «Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы»... А молиться, конечно, надо!

Сергей Зыков:

– Да, немногие из нас о царе-батюшке думали тогда! Интересно, сколько лет позвонившему?

Тамара Валентиновна:

– Его поэзия – она вне времени, вне политики. В ней прошлое, настоящее и будущее звучат вместе. А что он мог сказать, как сын своего смутного времени... Мы все ошибаемся, грешим.

Ведущий продолжает мысль:

Бездомность Рубцова приучила сочинять стихи в любых условиях. Он их попросту держал в голове. У него есть дневниковые записи: «...стихи не пишу, а складываю в голове. Не использую ручку и чернила и не имею их. Даже не все чистовики отпечатываю на машинке. Так что умру, наверное, с целым сборником, да и большим, стихов, записанных только в моей беспорядочной голове». Однажды был такой случай, что при подготовке сборника стихов Николай Михайлович за два дня надиктовал машинистке сто двадцать своих стихотворений – без единой правки, не пользуясь никакими записями!

– А ещё он однажды выступал перед слушателями, читал свои стихи... О том случае пишет друг его юности Сергей Петрович Багров, вологодский писатель, которому недавно тоже исполнилось 75 лет (они ровесники). Он пишет, что Николай Михайлович читает своё стихотворение, кажется «По вечерам», там ещё «идёт дорога в гору...» Читает, читает... остановился. Слушатели ждут. Проходит где-то около минуты. Николай Михайлович, как ни в чём не бывало, продолжил с того места, где закончил. Потом его спросили: «А почему вы останавливались? Забыли, что ли?» Он ответил: «Нет, я в это время сочинял другое стихотворение». – «Да?! А вы можете его прочесть?» – «Могу». И прочёл!

Сергей Зыков, скороговоркой:

– Да, когда космические корабли бороздили просторы Вселенной... Когда ставились социалистические рекорды. Гонка вооружений. Догнать и перегнать. Какой-то Коля, по фамилии Рубцов, имел дерзновение думать о своей душе. Болеть о душе народной. Об уходящей России. И нам завещал. А мы?! Давайте, если уж на какие-то моменты не получается закрыть глаза, так хотя бы не станем их вытаскивать на обсуждение...

Судя по скороговорке, ведущий дал ему знак, что время эфира подходит к концу. Судя по тону, его очень чувствительно задели слова дозвонившегося в студию. Какое резкое слово – «судя»! Судим-пересуживаем. А судьи кто?!

Ведущий, в унисон с зыковскими и моими мыслями:

– Да, не будем судить! Ибо каким судом судите, таким будете судимы... Бог – Судья! Каждому из нас, в том числе Николаю Михайловичу Рубцову, великому поэту русскому. А я ещё раз поздравляю всех с праздником Богоявления Господня и прошу завтра помолиться за раба Божьего Николая, чтобы Господь простил ему все его согрешения, вольныя и невольныя...

Они вываливают из студии – оживлённые и весёлые. Зыков, как старому знакомому, – мне навстречу, гордо выпаливает: «Ну! Как мы? А?»

Я показываю большой палец. И думаю: а ведь картошки-то у меня нажарилось – на целую хорошую компанию! А вот и компания! И кажется, впрямь неплохая! Едва ли кого-то придётся уговаривать чересчур! Жив Господь!

«Андрей, добрый день! Вы просили рассказать про маму. Её звали Генриетта Михайловна Меньшикова. Она родилась в деревне Никола Вологодской области Тотемского района в 1937 году в обычной крестьянской семье. Назвала её таким странным именем тётя Тася: видимо, это немецкое имя настолько понравилось жителям, что в нашей деревне Николе было ещё 4 девочки с таким именем. Возможно, из-за того, что в 10 км от Николы были так называемые “посёлки”, то есть выселки всех репрессированных разных национальностей, сосланных в 30-е годы. Многие после войны остались в нашей деревне жить. Это были и врачи, и учителя, и ещё много разных талантливых людей. Там были и украинцы, и поляки, и немцы, и белорусы. Евреи тоже были. Но они потом разъехались, лишь некоторые остались. У нас до сих пор живёт семья немцев – Веберов.

О матери моей. Она тоже воспитывалась в детдоме. Её мать тогда, в 47-м, посадили в тюрьму за замёрзшую картошку, пропавшую где-то на огороде. Она, видимо, за неё отвечала. Голод ведь был. Посадили мою бабушку на 5 лет в лагеря, а дочь её Гету в детдом отдали, где уже в то время Коля Рубцов воспитывался. Гета была младше его почти на два года, поэтому он её в детдоме не запомнил, а вот она его хорошо помнила. Видимо, ещё тогда на него внимание обратила. Прошли годы, он в 50-м году уехал учиться дальше, а она осталась в деревне, работала на почте, потом завклубом. Вот он когда вернулся туда в 62-м году, в Николу, так с ней снова и познакомился. С этого всё и началось у них. Потом он уехал в Питер, затем поступил в Литературный институт, затем я родилась. Так всё и катилось до 71-го года: приедет-уедет. А мы с мамой всё это время жили в Николе. До трагедии, когда его эта Дербина в Вологде лишила жизни. Мать моя на похороны ездила. Нам из Союза писателей из Вологды прислали телеграмму, что он умер, она и поехала.

Потом был суд. Она тоже на суд ездила. Прошло какое-то время, она вышла замуж за местного, тоже Николая. И так всю жизнь и прожила в Николе. Всегда была в курсе всех событий относительно памяти Рубцова, всегда заступалась за него, когда его оскорблял кто-нибудь. Записала воспоминания. В Николе есть музей, в детдоме бывшем, –мама помогала его создавать. По характеру она очень молчаливая была, лишнего не скажет.  Жизнь была тяжёлая. Всё время работала, работала. Муж был сильно пьющий. Жили очень неспокойно, очень бедно как-то. Я уехала в 80-м году в Питер учиться. Она умерла в 2002 году в феврале, в возрасте 64 лет. За год до этого сгорел на ферме её муж Николай. После этого она сильно заболела. Всё время молчала. В конце жизни всё говорила: «Я как Рубцов!» Она его так называла.

И ещё... У неё в доме все эти годы, с 1971 и по 2000, висел портрет Николая Михайловича в доме. В 2000 году я увезла портрет, он сейчас у меня находится. Так вот, сначала она мне его отдала, а потом стала жалеть, всё спрашивала про него. И через 3 месяца сгорел её муж. А ещё через год с небольшим умерла сама. Это я уже потом связала. После всего. Думаю, что этот портрет охранял их.

Маму можно поминать как Ксению. Перед смертью она покрестилась и причастилась. Это было за 13 дней до того, как она ушла.

Вот и всё пока. До свидания. Пишите. Л. Р.»