ВИДИМОЕ В НЕВИДИМОМ

Свет во тьме светит, и тьма не обымет его

Нынешний календарь, дорогие наши читатели, мы оформили, вдохновившись картинами замечательного костромского художника Ефима Честнякова, – в минувшем году исполнилось полвека со дня его кончины (27 июня 1961 г.). Надо сказать, что и «дерево» наше, выпущенное 10 лет назад, к новому 2002 году, выросло из добрых семян его полусказочных творений.

Ефим Честняков принадлежал к тем одарённым русским людям, которые успели напитаться в младенчестве «молоком святости» и потом воплощали в своём «художестве» то, что навсегда возлюбило их сердце. Такими были и его современники – уроженцы Архангельской земли Борис Шергин и Иван Селиванов... Что ещё их объединяет – это были люди «чистой жизни», если сказать житийным слогом. Дух целомудрия и любви к людям и родине питал их творчество, а красота мыслилась ими как отражение Царства Небесного. Прожив жизнь в трудах и бедности, к старости они становились такими, что любое, даже самое ожесточённое и глухое сердце ощущало благоухание святости, от них исходящее. И так важны были эти люди в то время, когда у народа была отнята возможность ходить в храм, слышать о Спасителе...

Художник знал кровное родство с подобными себе «стариками, мужиками, бабами молодыми и старухами», и с детишками, и с птичками-невеличками, и с тёплым хлебным духом избы, и со смирными лошадками, и с глиняным горшком, и с ободом колеса ондреца, что трясётся-катится по дороге... Всё в мире связано друг с другом крепкими нитями, и всё обогрето Богом. Даже нищета и одиночество. Кабы только знать, что Он рядом. У помянутого Ивана Селиванова – лучшего русского художника-примитивиста – есть пронзительные строки в дневнике: «Ходил вчера я нищим в большом селении – вижу, за столом две девчонки белобрысые, на вид приятные. С улыбкой на лице посмотрели на меня. “Не расстраивайтесь вы, девчонки, не бойтесь меня. От роду был я нищим по судьбе своей”. Перекрестился я, промолвил слова: “Подайте мне кусочек хлеба Христа ради”. Без слов они подали, повернулся я, сердце застучало, слёзы брызнули у меня из глаз. Селение стояло на берегу высохшей реки Почи. Надвигалась вечерняя поздняя пора... День суббота, 24 января 1981 года».

Нет, всё-таки не должен человек быть одинок. Все должны быть вместе. Потому и изображал Честняков на своих картинах, в книжных миниатюрах и в сказках идеальный мир: народ как одну огромную семью. Сколько умещалось в его картины персонажей! А никому не тесно, всем друг с другом хорошо – и в трудах, и на гулянье. Даже дом придумал сказочник этой «семье» и описал его в бывальщине «Шабловский тарантас» (читайте на следующей странице). А если в гости собрались шабловские в соседнюю деревню – пирог несут, испечённый всем миром в громадной печи. И яблоко посылает Господь одно на всех – такое, что всей деревней кушают его «до самого Христова дня».

До революции имя Ефима Честнякова было довольно известным в художественном мире. Его история складывалась не совсем обычно: поначалу избрав учительскую стезю, Ефим Васильевич уже достаточно долго преподавал в разных местах Костромской губернии – и вдруг очутился в столице Российской империи, да не где-нибудь, а в мастерской живописца Ильи Репина (тот сам пригласил юношу на учёбу, восторженно отозвавшись о присланных им рисунках). Счастливые, полноводные годы молодости! Юноше хотелось изучить всё: и музыку, и аграрную науку, и машиностроение, и астрономию... Но больше всего, конечно, живопись со скульптурой.

Казалось, от славы Ефиму Честнякову не уйти: картины, что выходили из-под его кисти, были необычны и талантливы, раньше никто так не писал деревню. Автору предлагали выставляться в Париже, а глиняную скульптуру даже пожелали купить для главного музея страны – Эрмитажа. Но Ефим взял да и «ушёл в затвор» – в 1914 году уехал в родное село Шаблово и не покидал его уже никогда, полвека жил там, до самой кончины. Славно ему там работалось! Писал картины, начал лепить из глины грандиозную многофигурную композицию, в 1920-х годах организовал в Шаблово детский сад и создал при нём театр. Учил детишек рисовать и хранил потом листы с их «мазюками». Понял, что этим и будет заниматься всю жизнь, здесь его место.

Мало-помалу мир большого искусства его забыл. А художник надеялся: вот настанет время и сбудется его мечта, воплощённая в строках:

Люди, дети приходили,// В сказках бережно бродили.// И хвалили так и сяк,// Что затея хороша.// Любовались красотой, //Не чурались чистотой...

Так и случилось, а произошло это благодаря людям на велосипедах. Летом 59-го года пятеро сотрудников Костромской реставрационной мастерской объезжали деревни области – район за районом – с целью пополнения музейной коллекции. Экспедиция не удалась – ехать пришлось по следам прошедших здесь ранее любителей старины, так что всё, что представляло историческую и художественную ценность, было уже подчистую собрано. В невесёлом расположении духа, устало крутя педали, путешественники завернули в деревню Шаблово Кологривского района. И тут пусто. Разве что... проживает здесь, сказали местные жители, «старик святой» – у самого Репкина учился. Пишет картины, из глины лепит игрушки, с детишками возится, кукольные спектакли с ними ставит. Только странный он – может и не принять, если кто не придётся ему по духу. И вот запылённые путники подъезжают к указанному дому: дом не дом, овин не овин – высокое строение с двумя рядами несимметричных окошек. От цепкого взгляда музейщиков не укрылась, впрочем, своеобразная красота наличников. Видно было, что живёт тут необычный человек. Стали ждать. Вскоре подошёл и хозяин – невысокий старик в холщовых портах и светлой рубахе навыпуск. Но произошло как раз то, о чём предупреждали шабловские жители: что-то не понравилось ему в этой компании. Должно быть, понял, что для этих людей он со своими творениями – «экспонат», и воспротивился этому, дал понять, что общаться не хочет.

И вдруг старик увидел лицо Ани (студентки, бывшей в составе экспедиции) – и весь преобразился, обрадовался чему-то. Как зачарованный, стал ходить вокруг неё, подняв кисти рук и произнося нараспев одно лишь слово: то ли «рана», то ли «рано», а может, он угадал её имя – «Анна». Все решили, что Анюта напомнила ему кого-то, дорогого его сердцу. Во всяком случае, после этого Ефим Васильевич совсем с другим настроением пригласил их в дом – и музейные сотрудники попали в пространство, имевшее мало общего с обычной крестьянской избой, а близкое скорее музейному залу: минимум «быта», всюду глиняные раскрашенные фигурки, а стены завешаны холстами с потемневшей живописью. И в этих холстах было своё пространство, уже совершенно сказочное, счастливое, наполненное людьми, птицами, как бы светящимися изнутри тихим светом. И что поразило учёных – лица на картинах до странности напоминали лицо их Ани. А хозяин усадил их на скамью и начал сказывать сказки собственного сочинения. И странная, сладкая дрёма окутала их... Руководитель экспедиции И. Шевелёв, который всё это описал в своих воспоминаниях, в тот памятный вечер понял, что они нашли настоящее сокровище, о котором обязательно нужно рассказать всему миру. И прежде всего сокровище духа.

Мечтой Честнякова было создание этакой универсальной крестьянской цивилизации. Именно на деревню он надеялся, раздумывая о будущем родины, – деревней спасётся Россия. Только люди не должны Бога забывать, тогда всё будет крепко, всё устоит. Поэтому и водил шабловцев в лес молиться, к святому ключику, – храмы-то в округе все были порушены. (На месте тех молитв теперь стоит Поклонный крест.)

Мечты мечтами, а в жизни бывало, конечно, по-всякому – нападало временами горькое одиночество. Тогда Ефим ощущал себя «тёмной силой окружённым» и казалось, что никому дела нет до того, как идёт его духовная работа. В одной из статей о художнике довелось прочесть: «Народнический идеализм Честнякова в Шаблово натолкнулся на грубый материализм односельчан». Но думается, что он натолкнулся просто-напросто на юношескую гордыню человека, выучившегося, приподнявшегося над родным крестьянским сословием... Пройдёт несколько лет, и Ефим поймёт, что «тёмная сила» – это вовсе не невежество и приземлённость односельчан, злая эта сила – те, кто хочет извести деревню, срубить живое дерево её жизни, с её вековым укладом, с песнями, сказками... Зимой 1922 года он написал:

Горько было смотреть ему, как на глазах разрушалась мечта о благоденствии и мире деревни. Когда началась коллективизация, Ефим Васильевич записывал такие мысли: «Города печатают в газетах, чтобы деревни искали кулаков. В деревне ищут кулаков и не находят. Какие же их признаки? Не работают своими руками, владеют богатством, идят крупчатые пироги. Ищут в деревне таких – все на оржанке, тошнёхонько от работы, и ничего нет, кроме инвентарного хлама.

А города не работают своими руками, владеют богатствами всей страны и каждый день идят крупчатые пироги. Там кулаки, значит, чуть не все...»

Мерилом всего Ефим Честняков считал Христа. В мире нет ничего прекраснее Его любви и Его жертвы, и «вне законов физического пространства духовный мир воплощается в материальном, стремится принять прекрасные формы». В годы, когда началась оголтелая атеистическая кампания, Честняков напишет: «Какое же понимание красоты у людей, когда они смеются над высочайшей красотой распятого Сына Божия? Прости им: не знают, что делают».

О жизни размышлял он: «Жизнь неисчерпаемо богата. Она похожа на пир у Великого Бога – и нет конца кушаньям... И первые оттесняют последних; грубое, кажется, торжествует над деликатным... И когда приходят светлые ангелы и приносят небесные яства, их ожидают только немногие. И Силы небесные с ними беседы ведут – под музыку дивных хоралов... А первые сытые давно... и не могут ни видеть, ни чувствовать. Их уже клонит ко сну, и очи слипаются».

«Красота внешняя строится и сохраняется душевной. Как сказано: заботься прежде о небесном, красотой небесной вам прибавится и земное, внешнее», – писал художник. Легче всего божественной красоте отражаться в лицах детей. Сердца их чисты – потому и лица прекрасны. Честняков любил изображать местных ребятишек, любил с ними водиться; как говорили односельчане о нём – ради них и живёт. Налепит глиняных игрушек – и возит их по окрестным деревням в ондреце – тележке о двух колёсах. Вылетит навстречу стайка ребятишек – всем подарит по игрушке, сыграет на маленькой гармошке или свистульке. А родители детей уже спешат к Ефиму Васильевичу – кто с молоком, кто с картошкой или краюхой хлеба...

Праведная жизнь, душевная красота привлекали к Ефиму Васильевичу тех окрестных жителей, кто способен был оценить его дарования. Больше других заботились о нём Мария Фёдоровна Горбачёва, Анна Васильевна Тимофеева, Варвара Александровна Кудрявцева – уважаемые, семейные женщины, почитающие своего дорогого Фимко за духовного наставника. Баба Варя всё ещё жива. Недавно встретила приезжих – сотрудников журнала «Камертон», желавших расспросить о Честнякове, словами:

– Чем же я угощу-то вас, светы мои, ангелочки ласковыи? И пирожков-то я сегодня не пекла. Вот разве возьмёте воды от Фимова ключика... Я налью в бутылочки – вода целебна, святая...

Она верит, что Ефим Васильевич жив, что он счастлив. Спустя полвека всё ещё пытается досказать ему недосказанное, услышать недослушанное. Ведь дыхание, славящее Господа, не прерывается со смертью, согревая и утешая.

Надеемся и мы, сотрудники «Веры», побывать в тех краях. И если это произойдёт, с радостью расскажем вам, дорогие читатели, обо всём, что увидели.