ЖИВЫЕ ИКОНЫ

Поздравляем старинного друга и автора нашей газеты Артемия Маркелова с защитой кандидатской диссертации на историческом факультете Уральского университета. Тема его работы – «Местночтимые иконы и святые в церковно-общественной жизни российской провинции второй половины XVII – начала ХХ веков (на примере Вятской епархии)». Об этом мы и побеседовали с автором.

– Артемий, наш читатель знает вас главным образом по статьям в «Вере». Но за минувшие годы у вас вышло несколько книг.

– Назову некоторые из них. В конце 90-х вышла книга «Живые иконы», где мы с известным нашим историком священником отцом Сергием Гомаюновым впервые попытались собрать жизнеописания: как жития вятских святых, так и сведения о непрославленных вятских подвижниках. Следующая книга – «Золотой свет» – была посвящена святыням и праведникам Оричевского района, где я несколько лет работал в районной газете. «Архиерейская дорожка» – архиепископу Ионе Вятскому и Великопермскому, занимавшему эту кафедру в 1675 – 1679 годах.

– Это что, была одна епархия?

– Да, одна.

– А Коми земля в её состав входила?

– Усть-Вымская десятина с центром в Усть-Выме была в составе этой епархии с 1676 по 1686 год. Десятина – это что-то вроде благочиния. Затем Вологде удалось вернуть её обратно.

– Расскажите, что представляла из себя Вятская и Великопермская епархия в XVII веке?

– Тогда на Руси было всего 12 епархий. Владыка Иона прежде был настоятелем Тихвинского монастыря – того самого, знаменитого, а ещё ранее – келарем Калязинского в Тверской епархии. Во время моровой язвы 1654 года Патриарх Никон укрыл в Калязинской обители семью царя Алексея Михайловича с семейством – можно сказать, спас их. По всей видимости, царь остался доволен келарем, организацией дел в монастыре, так как наградил Иону. Тогда же состоялось знакомство будущего архиепископа Ионы с государем. На Вятскую кафедру он вступил уже после того, как Патриарх Никон оказался в опале.

В Вятке ему удалось сделать очень многое. С него у нас началось строительство каменных храмов. При нём был прославлен Трифон Вятский и, судя по всему, блаженный Прокопий. Со святым Трифоном владыка почил в один день – 8 октября. Прежде на Вятке своих святых не было. Быть может, поэтому владыка Иона и добивался присоединения Усть-Вымской десятины, где покоились мощи святых Питирима, Герасима и Ионы Великопермских.

– Что ещё открылось во время исследований?

– Вот, например, интересный эпизод, связанный с иконой Божией Матери «Утешение в скорбех и печалех». Она была принесена с Афона иеромонахом Паисием, в Слободском от неё получил исцеление немой 18-летний юноша Владимир Неволин. Это вызвало большой общественный подъём. Икона пребывала в Слободском, а потом находилась более полугода в Вятке, от неё было зафиксировано более 40 исцелений. Удалось найти доклад штаб-офицера корпуса жандармов Самойлова, где вполне объективно описываются чудотворения и объясняется, почему Паисий был выдворен за пределы губернии, к большому неудовольствию её жителей. Из церковной периодики того времени понять это решение вятского епископа невозможно. Самойлов же в секретном докладе своему начальству в Петербурге объяснил подоплёку случившегося. Оказалось, что с ноября 1863-го по май следующего года Паисий собрал для Святой Горы от шести до десяти тысяч рублей. Так как они прошли мимо приходских касс, это вызвало недовольство части духовенства. И епископ поддался давлению, о чём впоследствии очень жалел. Это была последняя икона, которая просияла на Вятке в дореволюционное время, получив известность далеко за её пределами.

Нужно понимать (и я постарался прояснить этот момент в своей диссертации), что не было у нас той изумительной атмосферы, как это некоторым представляется. Но в то же время неоправданно говорить о синодальном периоде как о времени застоя. Скажем, активно развивалась приходская сеть. Если прежде расстояния между храмами были по 40–50 километров, то в XIX веке число церквей умножилось в несколько раз. Если в XVII веке у нас, на Вятке, было 14 местночтимых икон, то в начале XX их было уже около 150. В основном это были, конечно, иконы, почитаемые на уровне прихода. Власти даже пытались бороться с умножением их числа.

– Что значит «бороться»?

– Всякая икона достойна почитания. Но иногда почитание раздувалось искусственно.

Скажем, заказывает человек образ на Афоне. Ему делают список, икону торжественным крестным ходом встречают, несут по селу, а потом владелец пишет епископу о неких чудесах. Мол, в таком-то месте икона остановилась, так что не сдвинуть, свечи погасли, и лишь когда сделали то-то и то-то, позволила нести себя дальше. Епископ делает запрос у священника: верно ли это? Тот отвечает: свечи погасли по естественным причинам, остановка в пути чудом не являлась, исцелений не было. И владельцу потом объясняют, что, мол, икону почитай, но ничего не выдумывай, помни о духовной трезвости.

Такое иногда случалось. Но бывало и иначе, когда борьба с суеверием превращалась в борьбу с верой. Особенно характерно это было для XVIII века, например для времён Анны Иоанновны. Тогда все неосвидетельствованные мощи объявили не достойными почитания. По мнению историка А. С. Лаврова, происходившее тогда сопоставимо с тем, что происходило после революции. Действовали подчас жестоко. Архиереи-малороссы, которые занимали в то время большинство епископских кафедр, не всегда понимали и хотели понимать местные обычаи, традиции. Общество в ответ сопротивлялось, как могло. Например, в 1733 году епископ Лаврентий (Горка) запретил Великорецкий ход. Интересно, что тотчас после его смерти приказ Хлыновского архиерея этот ход восстановил; причём не пришлось обращаться в Синод – достаточно было сослаться на императорский указ 1730 года о совершении крестных ходов, которые имеют старинную традицию. Хотя справедливости ради надо сказать, что доводы Лаврентия тоже были отчасти справедливы: его, например, возмутило огромное количество мяса, которое брали с собой в ход. Он писал, что крестный ход – это пост, а не пиршество.

Часто местные власти не спешили исполнять требования центральных. Скажем, в Соликамске, который входил в нашу епархию, была традиция устраивать крестный ход в память о великомученице Екатерине. Епископ Дионисий Вятский решил, что, раз он совпадает по времени с ярмаркой, нужно его запретить. Но соликамцы воспротивились, и ничего с ними поделать не смогли.

Так бывало не всегда. Следуя указаниям из Петербурга, архиерей дважды в год отправлял запрос благочинным, а те – священникам: нет ли суеверий? Проводилось дознание. Мудрый священник внимательно изучал вопрос, думал, о чём писать, о чём нет. А излишне ретивый суеверия видел и там, где их не было. Епископ, нередко скрепя сердце, вынужден был сообщать об этом властям. Тем приходилось отправлять на место священство и солдат, и суеверие искоренялось. При этом иной раз страдали и святыни.

В 20-е годы XVIII столетия была предпринята первая попытка сокращения числа монастырей. Считается, что это началось при Екатерине Великой. На самом деле – почти полувеком раньше. Епископ Алексий (Титов) решил тогда почитаемые иконы из закрытых обителей собрать в Богословском монастыре близ Хлынова. Но, скажем, Раифский образ Богородицы перенести не удалось – не смогли сдвинуть с места.

– Что изменилось в последний период жизни старой России, накануне революции?

– С одной стороны, был большой подъём среди верующих, возобновился процесс канонизаций. На Вятке построили первый храм в честь блаженного Прокопия и Феодоровский храм, где были собраны частицы мощей святых, прославленных при последнем Государе, прошли торжества, посвящённые 300-летию со дня кончины святого Трифона Вятского. Явились люди, подобные святому Стефану (Куртееву), игумении Пульхерии (Сазоновой). И это воодушевление шло не только от простых верующих, но и от власти: умные люди, прежде всего святой Царь, понимали, что революция не за горами, и надеялись активизацией духовной жизни как-то остановить разрушительные процессы. А что может быть сильнее для противопоставления смуте, чем вера и молитвы ко Господу?! С другой стороны, казёнщина никуда не делась, но приобрела какие-то новые формы. Если в XVIII веке могли запретить почитание чудотворного образа, то теперь его старались изъять и поместить в ближайший кафедральный собор. И местами – причём эти случаи наблюдались по всей России! – просто плач стоял: «Верните икону, которой мы молились!» На этой почве было много конфликтов, народ протестовал.

Но всё-таки стало попроще в некоторых отношениях. Скажем, при создании в конце XVIII века Вятской и Слободской епархии к ней присоединили ряд местностей Казанской губернии. Это и Уржум, и Яранск, и другие уезды. При этом часть святынь, чудотворных икон, которые почитали в этих уездах, остались в Казанской губернии. Для того чтобы на несколько дней привезти их, скажем, в Яранск, нужно было обратиться к Вятскому епископу. Тот ставил в известность Синод, то есть писал в Петербург. Затем начинались согласования с вятским и казанскими губернаторами и архиереями. Это была целая эпопея, и если хотя бы один человек в этой цепочке выражал несогласие, она обрывалась. Но на рубеже XIX–XX веков эта практика в некоторых случаях уже не работала. Приходы напрямую обращались в Синод и иногда – подчёркиваю, иногда – получали разрешение напрямую, без утомительных согласований на уровне епископов и губернаторов. Архиереи перестали обращаться в Синод, а в частной переписке они просто безмолвно кричали: «Мы не пастыри, а бюрократы какие-то!» Но жалобами на жизнь, конечно, не ограничивались, старались всё изменить к лучшему.

– Что осталось за пределами диссертации? Скажем, судьба почитаемых икон – хоть что-то о них известно?

– По сей день, повторюсь, большинство из местночтимых образов сокрыты. Быть может, время их возвращения ещё не пришло. Время от времени обнаруживается, что, скажем, в 60-е годы святыню хранил у себя такой-то священник, но что с нею стало потом, неизвестно. Это происходит не впервые. Вспомним тот же образ Михаила Архангела-на-камне, найденный в поле. А сколько других святынь было обретено подобным образом? Они редко исчезают навсегда. Появляются там, где это Богу угодно, и тогда, когда в них возникает особая нужда.

Когда нередко очень жёстко – и справедливо – судят о синодальном периоде, который предшествовал 1917 году, забывают, что именно он подарил нам тот сонм новомучеников, молитвами которых мы живы. Я попробовал подсчитать: не меньше десяти епископов-новомучеников дала Вятская земля. Поэтому нам не стоит отчаиваться и в нынешнее время. Мы видим на старых фотографиях одухотворённые, красивые лица и понимаем, что таких сейчас нет или почти нет. Мы читаем старые письма и сознаём, что так культурно никто больше не пишет. Но Господь неизменен, и поэтому мы живы – по-настоящему живы, а не просто влачим существование. И кто знает, что скажут когда-нибудь о нас?

Моя задача, как историка, не в том, чтобы препарировать прошлое, как лягушку. Изучая историю, мы не только учимся на уроках прошлого, она не только даёт достаточно трезвое понимание того, что легко и просто не было никогда. Благодаря истории есть возможность понять себя сегодняшних, своё место в жизни.