ШЕНКУРСКИЕ СТАРУШКИ

29 апреля – праздник святых жён-мироносиц

Среди сутолоки повседневной жизни с годами начинаешь осознавать, что самое большое богатство, которое дарит тебе Господь, – это знакомство и общение с земляками, «сокровенными людьми». И запоминаются-то встречи с простыми прихожанами, которые себя вовсе не считают какими-то особенными. Между тем вся их жизнь – служение ближним, а потому несут они свет миру. Мария Иосифовна Кондратьева из Шенкурска как раз из таких.

Настоятель шенкурского прихода о. Олег Ягнитев направил меня на постой именно к ней, зная, что Мария Иосифовна смиренно примет неожиданного квартиранта, как и до этого не подводила батюшку, привечая куда более солидных гостей из епархиального начальства. У самого отца Олега своего дома пока что нет, теснится он со своей многодетной семьёй при храме, а Мария Иосифовна живёт одна. Дом её деревянный, красивый, стоит в центре Шенкурска, на высоком берегу Катерининого ручья.

Открываем калитку. Батюшка стучит в окно:

– Мария Иосифовна, я к тебе с гостем!

– Милости прошу, заходите. Гостям всегда рада, – встречает нас маленькая старушка с очень живыми глазами и доброй улыбкой. Видно, что и вправду очень рада встрече со священником и даже со мной – совершенно незнакомым ей человеком.

С порога приглашает нас к столу. Уже приготовлена трапеза, но батюшка отказывается: дела ждут. Распрощавшись, уходит. А мы остаёмся с Марией Иосифовной вдвоём. За разговором, пока отогревался около потрескивающей русской печи, у меня возникло такое ощущение, что мы с хозяйкой давным-давно знакомы и, более того, что мы самые близкие и родные люди. Такой она человек – простой и сердечный.

Старушке 81 год, а не скажешь: сама топит печь, лазит в подпол за маринованными огурцами и помидорами... Деревенский дом требует большого ухода: дров наколоть, воды принести, баню истопить и ещё много чего. Это зимой. А летом – огород: всё надо полить, прополоть... Слава Богу, дети живут поблизости, почти каждый день навещают и помогают. Но Мария Иосифовна такой человек, что сама помогает, да не только детям и внукам, а и всему приходу. Как только какой праздник, начинает для общего стола готовить праздничную трапезу, печь пироги. Для батюшки с матушкой она давно уже стала членом семьи, потому что часто водится с их детишками. Порой остаётся за родителей, когда батюшка с матушкой уезжают из города на несколько дней по делам. Как с непоседливыми пацанами она может управиться – ума не приложу. Быть может, Господь дал ей такое любящее сердце потому, что она была рождена в день Воскресения Христова, причём в часы, когда в храме шла пасхальная служба?

Сама хозяйка так рассказывает:

– Родилась я в 1931 году 19 апреля. Мама была верующая, на каждую службу ходила. А церковь от нас была где-то в километре, через поле. Вот она на вечернюю сходила и на Пасху рано утром встала, печку затопила, корову подоила. Пирогов к празднику напекла, куличей пасхальных. Хотела на службу идти – а тут и я запросилась. Меня сразу же и родила. Когда в праздники рожаешь, так никаких схваток не бывает и ничего не болит.

– А вы откуда знаете? – спрашиваю Марию Иосифовну.

– Я Свету в Благовещение родила – у меня тоже схваток не было. Днём я ещё выстирала одеялье (так архангелогородцы называют свою одежду. – Е.С.), на речку сходила, всё выполоскала. Иду домой, санитарка спрашивает: «Ты сегодня ко мне придёшь рожать? В больнице надо печку топить?» А в больнице тогда никого из больных не было. «Нет, не топи, – говорю ей, – не приду и не собираюсь ещё: у меня ничего не болит». А в три часа почувствовала, что побаливать начало, – пришла к ней в кабинет и прямо на голом полу родила. Дочка моя Света тоже в Бога верует, сейчас постоянно в церковь ходит.

– Вас, наверное, в самом младенчестве батюшка крестил, раз церковь тогда была ещё действующей?

– Раньше никаких батюшков не было, а были попы. Меня в грудном возрасте поп крестил. Рядом с храмом стоял дом священника, он и сейчас там стоит, и до сих пор все его зовут поповским домом. А о том, что я крещена, мне рассказала мамина сестра тётя Вера, когда я уже стала взрослой.

– Ваше детство, получается, пришлось на предвоенные и военные годы. Тяжело было?

– Ой, милый, не дай Бог никому нашу-то жизнь. Столько всего натерпелись! А всё равно ой как весело-то жили! В школе учились – ни книжек, ни тетрадей ни у кого не было. Вместо тетрадей писали сажей да свёклой на листьях лопуха. Пополам огромные листы порежем – вот тебе и тетрадь. Рано пришлось нам взрослеть-то. За мужиков приходилось в колхозе работать. Всех наших родных убили. Дядю Мишу – в Финскую (это брат у папы). А в 42-м пришла похоронка на отца. До этого от него всего одно письмо получили, а потом, 31 марта, – похоронку. Мне тогда только 10 лет было.

Папа с 1906 года, а мама с 1908-го. Мама умерла в 64 года. Всю жизнь проработала на ферме – своими пальчиками целое стадо коров доила. Да ещё кормила четырёх быков-производителей. Никто не брался – боялись, а она всех смелее была. Малая, да шустрая. Ещё и скотину пасла, в подпасках ходила, чтобы детей прокормить. Нас шестеро у неё сиротами осталось.

С детства мы на полях работали, за это по 500 граммов какого-нибудь зерна давали: когда овса, когда жита или ржи. Рожь-то хорошо бы, да ещё не всегда её получишь.

– Ой, как мы жили – не тужили! – улыбается задорно старушка. – До зари работаем и частушки да песни всякие старинные поём. В святки по всей волости бегали колядовать. Нарядимся в разные костюмы, побежим по избам наряжёнами. Гармошка играет, а мы пляшем да песни поём. Всю войну так колядовали...

А когда нашу церковь закрыли, в ней клуб сделали. Мы там танцы устраивали – молодые были, не понимали греха. А храм был очень большой, длинный. Не помню уже, не Варлаама ли Важского назывался? По шесть пар одновременно кадриль плясали – такой он был широкий. А потом его разломали. Кто бань из брёвен понастроил, кто на дрова – разорили всё. А он такой красивый был! На высоком холме между двумя речками стоял: по одну сторону Кодема течёт, а по другую – Вырыжка. Внизу по склонам его окружала небольшая оградочка, как юбка с оборками, и гора-то вся зелёная – ой красиво!

– Как же вы такую красоту разрушили? – поддерживаю неспешный наш вечерний разговор у тёплой печки за чаем с пирожками.

– Не мы, а взрослые. Мы только плясали в нём. Но это тоже грех большой, – вздыхает старушка. – И вот когда мне уже 70 лет исполнилось и у нас новый приход образовался, стала я в церковь ходить, молиться, каяться – и в этом грехе покаялась. И тут что-то сильно приболела. Поясницу прихватило, полторы недели, наверное, с постели не вставала – так мне было плохо.

И вот снится мне сон: гора эта высокая, внизу мурава – ровненькая, красивая. А на горе Господь Иисус Христос, и Он сверху к людям, которые стоят под горой, такими большими шагами идёт. И я внизу среди людей. Все испугались, побежали от Него. А я схватила свою соседку за руку да и говорю ей: «Да что вы побежали-то? Не бегайте. Это же Иисус Христос к нам спускается». И Он вот спустился. Я подошла поближе, говорю: «Иисус Христос, а можно Вас потрогать?» Он опустился передо мной на левое колено, я подошла и правой рукой коснулась Его плеча.

И вдруг Он пропал. Я сразу же проснулась. Мне так легко, хорошо, радостно на душе! Понять не могу, что это со мной такое произошло. Показалось, что даже и не спала, а было всё со мной на самом деле. Встала – как будто и не болела вовсе. Ну ничего не болит! В один момент исцелилась. Если бы раньше кто рассказал, что такое может быть, никогда бы не поверила. А тут даже баню затопила, бельё всё вскипятила – его много накопилось за время болезни. В семь часов утра уже всё выстирала, на реку сходила, выполоскала и перед домом развесила. Дочка проснулась, увидела это бельё и глазам своим не поверила. «Как так?! – говорит. – Вчера ещё мама не могла пошевелиться, а сегодня с утра всё бельё перестирала...» Такое вот со мной чудо приключилось.

– А какой Он был, Иисус Христос? – спрашиваю Марию Иосифовну.

– Да вот такой, как на этой иконе, – показывает хозяйка на икону Вседержителя в красном углу, – тоже в красной мантии, на шее завязанной. Только в руках у Него ничего не было и волосы, по-моему, посветлей, чем на иконе.

– Ну а вы-то в детстве, когда все эти трудности переживали, молились?

– Меня и батюшки всё спрашивают, молилась я раньше или нет. Молилась по-своему. Пока мама на скотном дворе управляется со скотиной, я сама баню натоплю и всех своих братьев и сестёр, малышей-то, вымою в бане. А когда мою, то говорю, как мама: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа». Вот и вся молитва. Мне ведь всего только 10 лет было, сама ещё ребёнок. Видишь как...

А в 16 лет я уже из дому ушла на вольные хлеба. В 20 замуж вышла, в 21 год первую – Олю – родила. Ей уж 60 лет в этом году будет. А потом всю жизнь в колхозе проработала, от зари до зари. Тогда ведь никто не молился. А как батюшко к нам приехал, стала в церковь ходить. Приду со службы домой – и каждый раз сразу же усну. Час, а иной раз и больше посплю. Мне так легко после этого... И домой иконы купила, стала постоянно молиться, поститься. Все посты соблюдала. Дети даже за меня беспокоились, как бы худо не стало. У меня ещё стало голову кружить – здоровье-то уже не то, всё-таки вся жизнь прожита. Так сейчас уже не так пощусь, батюшка мне послабление сделал по болезни. А молюсь постоянно за всех...

Свою молитвенную комнатку Мария Иосифовна оборудовала при спальне. Угол весь в иконах. Внизу Библия, Псалтырь, толстые молитвословы – всё красиво и аккуратно.

Чувствуется, что и кушанья готовит она тоже с молитвой: пироги у неё такие вкусные, каких давно не отведывал. И спалось мне как-то сладко в её большом, пронизанном солнечным светом, доме.

Ещё с одной доброй старушкой, 104-летней Евфросинией Александровной Личковой, встретился я в полусотне километров от Шенкурска – в небольшой деревеньке близ села Шеговары. Отец Олег регулярно исповедует и причащает её, он и посоветовал мне навестить важскую долгожительницу.

Всю свою жизнь Евфросиния Алексанровна прожила ради других: вначале ради своих дочерей, которым сейчас самим уже под 80 лет и больше, потом ради внуков, правнуков. Быть может, Господь послал ей такую долгую жизнь ещё и ради многочисленных больных, которых она спасала своими чудодейственными руками. К ней обращались как к последней инстанции, когда официальная медицина была бессильна, – и она, бывало, избавляла людей от полного паралича, учила ходить детей, которые с рождения не вставали на ноги. И поныне нет-нет да и навестят старушку отчаявшиеся люди, потерявшие всякую надежду на выздоровление. Хотя Евфросиния Александровна и сама не совсем здорова: почти ничего не видит и ходит еле-еле. Но, слава Богу, всё ещё помнит, находится, как говорят, при своём уме и рассудке.

Бабушка даже дома очень тепло одета – в душегрейке, в шерстяном платке, в валенках. Хоть я и был предупреждён о преклонных годах старицы, но всё же не удержался, чтобы самому не удостовериться.

– Евфросиния Александровна, сколько вам лет? – спрашиваю громко.

– Мне уж 104 года, – старушка отвечает высоким хрипловатым голосом, – в октябре 105 будет. Я 1907 года рождения.

– Это получается, вы ещё в царское время жили?

– Да, да.

– В этом же доме?

– Нет. В Абрамовской деревне. Нас четверо в семье было: три брата и я. А у отца-то девять человек братьев и сестёр. Отец – последний. Старшие его братья – Андрей, Захар и Варлаам – ушли в монастырь. Всех остальных мать женила и замуж выдала, а потом померла. А отец пошёл в армию служить, так его на службу-то взяли к царю – он царю подавал ужин.

– Поваром, что ли, у царя Николая II был? – уточняю.

– Нет, не поваром – он только обеды царю в тарелках носил. Там каждый день в храме на службе бывал. И нас этому учил – чтобы в церковь ходили да молились. Домой из Петрограда возвернулся в красивых сапожках, в тёмно-синем костюме, папаха на голове. Тут все люди над ним смеялись, что ему, какая бы работа ни была, надо в церковь идти. Тогда уже многие в Бога-то не верили. А он не мог без церкви. Службу любил.

– Это ещё до революции многие от веры отошли?

– Да, да, до революции. А он ко всем с уважением, шапочку при встрече снимет, поклонится, поздоровается.

– Так вас он тоже к вере с детства привёл?

– Да, да. И мама у нас верующая была. Я как родилась, меня сразу же крестили, а замуж вышла – венчали. Храмы уже тогда закрываться стали. Это в 25-м году. Мне только 18 исполнилось. У нас как раз последнее венчание в нашей церкви было. Обещалась Господу с мужем прожить всю жизнь – с ним и прожила. Пять дочек народилось. Когда муж на войну-то пошёл, так последней только три года исполнилось. Он на Северном фронте воевал. В 43-м его ранило, попал в госпиталь, а после госпиталя отправили на военный завод, решили, что от него пользы там больше будет. Муж был работящий, на все руки мастер. Так вот он домой-то с военного завода после войны уже пришёл. Помер он у меня рано, мне тогда 46 было. Ко мне ещё многие потом сватались. А я им всем отказывала.

– Скажите, а в советское время вы продолжали молиться, в Бога верить? – продолжаю вопрошать долгожительницу.

– В Бога-то я всё время верила, верю и сейчас. Но в церковь некогда было ходить. Как колхозы образовались, я дояркой работала, потом телятницей, потом конюхом. Когда вместо колхоза совхоз сделали, мне уже под 80 лет было, но всё равно председатель ко мне пришёл, попросил поработать. А я только что после операции (опухоль у меня вырезали), швы ещё не зажили. «Николай Алексеевич, – говорю, – если я стану инвалидом, кому я потом буду нужна?» Но согласилась, работала, ничего не случилось. Бухгалтер наша всю документацию хранила дома, и вся отчётность у неё сгорела. Долго мне пенсию-то не начисляли из-за этого, а я всё работала и работала.

Потом со свекровью худо стало, она ум потеряла, так мне пришлось за ней ухаживать. Её одну дома не оставишь, надо постоянно за ней следить. Так долго я за ней ходила. Как-то приходит к нам Ким Данилович, председатель сельсовета: «Александровна, давай мы у тебя бабушку-то отправим в дом престарелых, а ты ещё поработай». А тогда зерна много уродилось, год был хороший, рабочих рук не хватало. «Ладно, – говорю, – поработаю». Её отправили в дом престарелых, она ещё три года пожила, до 90 лет. А я снова стала трудиться.

– Сколько вам лет тогда было?

– Уже 80. Ещё немного поработала, и от меня потом уже отстали.

– Я слышал, что все ваши дочери на старости лет возвратились в родные места. Сейчас рядом с вами живут?

– Две раньше в Мурманске жили, одна в Ярославле, ещё одна в Крыму – и потом все приехали сюда. Дети-то у них женились да замуж повыходили, правнуков мне нарожали. Старшая, Нина, живёт со мной, ей самой 82 года. Тася тоже тут, рядом.

– А сколько у вас внуков и правнуков?

Бабушка начала считать по пальцам – получилось восемь внуков и семь правнуков.

– Мне рассказали, что вы многих от паралича и от других болезней излечили. Как вы это делаете? – продолжаю расспрашивать.

– Да вот этими руками и лечу, – старушка показывает свои натруженные, узловатые, все в сухожилиях и крупных венах руки. – Много мне детей-то парализованных приносили – кому два года, кому три, кому больше, а не ходят. Я их поглажу – они и начинают ходить.

Сей год привезли девочку, правый бок парализован. Я три раза её погладила, на ножки поставила, она стоит. Говорю: «Анечка, дойди до стола!» Отец около стола сидит. Так вот она к отцу пришла. А до этого не ходила. Сами они из Оленегорска. Спрашиваю: «Как хоть это вы про меня узнали?» – «Да, бабулька милая, – говорят, – Россия-то большая и людей-то хороших много. Вот рассказали про вас – мы сразу же собрались и поехали». А тоже всех врачей прошли, все больницы, никто им помочь не мог. А я только пять раз её погладила – и у неё всё прошло.

– А как получилось, что вы стали помогать людям?

– Моя дочка Нина, которая тут сейчас, в 12 лет работала в колхозе. Тогда урожаи были большие, школьники помогали убирать картошку. А она маленькая была, а работящая. Полное ведро наберёт, тащит такую тяжесть, а на телегу высыпать высоко – и она надорвалась. Всё плакала: «Мама, у меня живот болит, я ходить не могу». А тут как раз к соседям приехала из Вологды родственница – она многие болезни умела лечить. «Анна Андреевна, – говорю, – посмотри ты дочку, погладь». А ей уезжать уже надо. Она мне показала, как всё надо делать, – я и научилась. Дочку на ноги поставила, а потом и другим стала массаж делать. Всякие ко мне приходят, я им просто массаж делаю – и помогает: начинают руками и ногами владеть.

Вот парня семилетнего тоже привозили – ходить не может, голова падает. Сам худой. Я двадцать раз его прогладила. Стал ходить, и голова на место встала. Мать тут же сидела, сотню мне протягивает. Говорю ей: «Я денег не беру, лучше в церковь сходите да молебен за него закажите, всё лучше будет». Так потом они меня поздравили со столетием, открытку прислали. Теперь мальчику 11, больше не болеет.

– А массаж как вы делаете?

– Надо всё разглаживать, чтобы рассосалось. Бывает, зашибленные с лесозаготовок приезжают. Мясо от костей у них отходит. Я это знаю по своему мужу. Он тоже у меня в лесу работал лучковой пилой. Хороший работник – по 12 кубометров заготовлял. А как-то на него лесину спустили и зашибли. Мясо на боку от костей отстало. Тоже лежал, не шевелился. Я ему всё припарки делала, заставляла ходить, чтобы мясо-то к костям быстрей приросло. Сама за ручку его водила. Наросло. И он в ту же зиму потом опять в лес поехал работать.

Евфросиния Александровна замолкает. И дальше говорит экономно, односложно отвечая на мои вопросы.

– Я уж много живу, – вздыхает она. – Хотела бы умереть, да Господь никак мне смерть-то не посылает.

– Значит, нужны ещё людям! – заверяю старушку. – Живите ещё. Дай Бог вам здоровья!