ЗАПИСКИ АНТИВИРУСА

Всем привет! Я – Вахо по кличке Антивирус. Просматривая в Интернете чужие блоги, решил начать свой. Не знаю, как выйдет, но там разберёмся.

Где-то попалось мне изречение «Жизнь самого неинтересного человека по-своему интересна». Вот и будет случай это проверить.

Начну для приличия с биографии. 1970 года рождения, тбилисец, отец – грузин, мать русская, школа, институт – полный комплект, как у многих. 16 лет без официальной работы. Несколько лет перебиваюсь сантехникой компов: переустанавливаю винду, вставляю драйверы и антивирусы, чищу кейсы и т.д. Хожу из дома в дом по вызову и, стуча по клаве, наблюдаю жизнь разных типов на манер видеокамеры. Прикольные бывают штуки, скажу я вам.

Начать писать меня подтолкнула Хатуна, моя клиентка. Это потом мы с ней скентовались, а до того попал я к ней на общих основаниях, а значит, по объявлению. Мой мобильник принял вызов и через некоторое время я сбивал костяшки пальцев о её некрашеную дверь, т. к. звонка не наблюдалось. (Уже ясно, что клиенты мои – «труждающие и обременённые».)

Открыла мне дверь высокая приятная женщина. Рядом крутились две девочки: одна школьница, другая ещё меньше.

Шагнул я прямо в брошенный на полдороге ремонт, потом под Хатунин поток извинений оказался в единственной жилой комнате 3х5. Тут тебе и спальня, и кабинет, и столовая. В углу торчал старый комп с громоздким монитором. Напротив вся стенка увешана бумажными иконками. Перед ними горящая лампада. Я сразу смекнул: раз лампада, значит, состав церковный, а не просто свечки жгут на «чтобы повезло».

Начал я с компом разбираться. Слышу, как Хатуна шёпотом дочку в магазин посылает:

– Возьми на запись пирожные и кофе. Неудобно, он первый раз у нас в доме.

Через 10 минут около меня красовалась тройка эклеров. Что тут скажешь, уже ясно: хозяйка малость с приветом. Сейчас даже маляров на ремонте мало кто кормит - лишняя возня, а про таких, как я, и вовсе речи нет.

Возился я долго: машина – старьё, одно мученье.

Хатуна сочувственно вздыхала мне в затылок:

– Я понимаю, очень старый, но на новый никак не соберу...

Я молча клацал по кнопкам, злясь на весь свет и чувствуя, что застрял здесь надолго.

– ...Нам этот компьютер Шеварднадзе подарил.

Я повернулся к ней всем корпусом:

– Сам лично?

– Представьте себе, – подтвердила Хатуна, – молюсь за него, как за благодетеля.

Я невежливо хмыкнул, просто не смог сдержаться. Вся Грузия при этом имени плюётся, а эта блаженная молится. Наверное, от нищеты крыша едет.

Хатуна безо всяких оскорблённых стоек продолжала:

– Всё, что нужно, само приходит. Мне очень нужен был компьютер для моих девочек. На репетиторов у меня денег нет, на книги тоже. Одно спасение – Интернет.

У моей старшей в школе была выставка её рисунков. Она и правда прекрасно рисует. В школу пришла какая-то светская комиссия во главе с Шеварднадзе. Посмотрели её рисунки и дали первое место с призом – компьютером.

– И всё у вас в жизни так ловко выходит? – подъязвил я.

Хатуна и на этот подкол не среагировала. Ответила без всякой напряги:

– Я же говорю: всё, что действительно надо... Я когда мужа похоронила и осталась одна с двумя дочками, думала, с ума сойду. Как видите, не сошла, даже наоборот. У меня много планов на будущее. Вот хочу в мэрии кредит взять и маленький магазинчик открыть.

– И чем торговать будете? – я пытался скрыть свою иронию, но голос выдавал. Нет, положительно эта женщина меня с ума сведёт. Ведь торговля – дело тонкое.

– Мамао («отче, духовный отец» (груз.). – М. С.) благословил сигареты и жвачки – самое ходовое. Другое здесь не пойдёт. На улице и так три магазина. Только сказал, чтоб молилась за каждого покупателя.

Я заткнулся. Представил себе, какая это морока – молиться за каждого. Я бы точно не потянул, без того нервы ниже нуля...

Короче, разговорились мы с ней о том о сём. Много чего она мне рассказала. Слушал я и балдел про себя. Нет, не про то, как получаешь нужное из разных рук, – такое со всяким бывает. Тут в другом фишка. Как ей удаётся такой настрой годами сохранять?

Ведь был и я когда-то человеком. Тоже мамао имел, на службы ходил. Сперва на крыльях летал, потом (даже сам не заметил, когда именно) потух и бросил всё это. А всё из-за осуждения. Да это дело прошлое...

По словам Хатуны вырисовывалась такая картина маслом.

В начале 90-х годов она увлекалась политикой, бегала по митингам, искала своё место в национальной идее. Потом, как и все, мужественно переживала ледниковый период в Грузии. (Как такое забудешь, сам шишки в парке собирал – на дрова денег не было.) Поздно вышла замуж за своего свана. Хатуна и сама сванка, другого в мужьях и представить себе не могла (вот они, стереотипы, что с людьми делают).

Её Нукри оказался совершенно дремучим типом. Только и знал: сколько настоящий грузин в день литров вина должен выпить и сколько это будет в водочном эквиваленте. Да ещё пару подобных истин. В голодные 90-е годы жили тем, что продавали барахло из дома. Работать Нукри не шёл и жену, разумеется, не пускал. Хатуне только оставалось втихую плакать у икон. Разводиться она не собиралась, ругаться с двухметровым амбалом тоже – себе дороже.

Вот с такого кислого старта началась её цепочка чудес, переросшая в уверенность, что каждая встреча неслучайна и всё необходимое само придёт. Таким же макаром сам собой в её жизни мамао Михаил нарисовался, а потом и нужные духовные книги, квартиранты на одну комнату (это всё уже после смерти мужа было) и т. д.

Меня поставь в такую ситуацию – муж из 17-го века, безденежье, – я бы до поножовщины дошёл, а Хатуна, извините за затёртое, духовно воскресла.

Расставались мы на такой ноте:

– Вахо, вы на свою жизнь повнимательней посмотрите – удивительные вещи увидите в себе самом и вокруг...

Свои 20 лари я не взял, хоть она мне и пыталась их всучить. Дело в том, что верующих я видел пачками, а Хатуна – эксклюзив.

Короче, решил после этого записывать, если что будет интересное...

Кажется, это было так...

– Эй, Вахо, постой!

Я уже заходил в подъезд, но оглянулся на крик. Смотрю, у скамейки дядя Вася, сосед мой, маячит и рукой меня подзывает.

Я подошёл. Видок у него был ещё тот: рубашка непонятного цвета, седые волосы с одной стороны дыбом стоят, а с другой будто корова лизнула. Ну, и всё прочее соответственно. Как тётя Шура умерла – всё, покатился старик.

– Просьба у меня к тебе, – начал дядя Вася после обмена приветствиями. – Завтра Пасха. Покрась мне три яичка луком, чтоб коричневые были. Соседи у нас в корпусе почти все новые. Не хочу их дёргать. А ты свой, на моих глазах вырос, знаю, не откажешь.

– Зачем коричневые? – не понял я. – Что, война, что ли? Мама в хендро (корни растения, которые при варке дают красный цвет. – М.С.) красит. Выходят ярко-красные, как в рекламе.

Руки у старика затряслись от нервов. Паркинсон у него уже лет 10.

– Да ты не тарахти! «Рекла-ама», – передразнил он меня. – Я же тебе говорю русским языком: мне коричневые яйца надо. Для меня цвет – главное. Я Нино помянуть хочу.

«Ясно, – соображаю, – откуда ветер дует. Наверно, любовница его». Как моя мать говорит: голодной куме всё хлеб на уме. И я подмигнул ему, стараясь не выходить из рамок приличия:

– Что, дядь Вась, не терялись вы в своё время на женском фронте, а?

– Тьфу ты, – разозлился старик. – Я ему про Ивана, а он про болвана.

– Всё, всё, молчу, – я тормознул. – Будут вам коричневые яйца. Нет проблем, – и пошёл ва-банк: – А что за Нино, если не секрет?

Дядя Вася смягчился:

– Это ещё на фронте было. В 44-м воевала моя часть на Украине. И вот как-то весной смотрю: наша связистка Нино три яичка в котелке в луковой шелухе варит. Удивился я. «Чего, – говорю, – ты тут делаешь?» «Сегодня Пасха, – отвечает, а сама вся сияет. – Вчера хотела покрасить, да не вышло».

Она тем временем выудила одно яичко, подала мне ещё горячее в тряпке и говорит: «Кристе ахсдга!» «Чего-чего?» – не понял я. Тогда я эти слова впервые услышал. Вот уж не думал не гадал, что после войны в Грузии осяду и буду слышать их каждый год.

А Нино мне со смехом переводит: «Христос воскрес!» «Тише, – струхнул я за неё. – Вот политрук покажет тебе, кто воскрес». Она лишь рукой махнула: «Пускай, – говорит, – слышит. Сегодня день такой!»

– Красивая была? – поинтересовался я.

Дядя Вася помедлил, пожевал губами, оценивая, потом выдал:

– Обыкновенная. Из себя невысокая, глаза задумчивые.

– Ну, а дальше что было? – поторопил я его, ожидая развития «лав стори».

Старик поднял на меня подслеповатые глаза в красных прожилках и глухо закончил:

– В тот день её немецкий снайпер застрелил.

Я закашлялся. Что называется, «не ждали».

Дядя Вася помолчал немного, потом сказал:

– Этой ночью видел её во сне, как тебя сейчас. Будто стоит передо мной и коричневое яйцо мне протягивает. И я ей точно такое же даю и слова ответные говорю: «Воистину воскресе!»

Он исподлобья глянул на меня и заключил совсем уж не вяжущимся:

– Умру я в этом году, Вахо, вот помяни моё слово. И так уж зажился.

– Да что вы, дядя Вася, – стал я его успокаивать. – Живите сто лет.

– Что я, ворона, что ли? – он только криво усмехнулся.

– Вы мир от фашизма спасли, – сказал я немного картинно. Более умного на тот момент в голову не пришло.

– Спас, ну да, конечно, – иронично отозвался дядя Вася. – Вон на днях Лаша, Нугзара сын, болтал что-то с пацанами по-английски во дворе. Я ему сказал: «Ты хоть знаешь, кто Вторую Мировую выиграл?» Он эти... проволоки из ушей вынул, сперва не понял. Потом лоб наморщил и говорит: «Американцы, кажется, а что?»

– Ну, каково, а? – дядя Вася хлопнул себя кулаком по колену. – Это чему ж их в школе учат, Вахо?

– Да нормально их учат, – говорю я. – Просто этот лоботряс и на уроках в наушниках сидит, понятия не имеет, что там учительница говорит. Что с них взять? Американское поколение. Дальше своего фейсбука мозги не работают.

Дядя Вася искоса поглядел на меня, глубоко, как конь на водопое, вздохнул и закруглил общение:

– В общем, нет у меня слов, нет слов! – и зашаркал к подъезду.

«Нет слов» – это потому что на нынешнее время у дяди Васи заслуженный большой зуб. По политическим убеждениям он слепо стоит за Путина (Медведева вообще не воспринимает). Причём руководствуется своей железной логикой: «На 9 мая Путин на Красной площади парад сделал, а Саакашвили что? 100 лари в зубы, которых нет, и чахлый венок на могилу солдата?»

А то, что на эту самую Красную площадь его, русского, без визы не пускают, – это вообще кровоточащая рана, но боль эту он носит в себе, не афиширует.

И вот смотрел я на эту сгорбленную удаляющуюся спину, и такое зло меня взяло, что просто слов нет.

Побежал я к себе наверх и сходу набил сообщение на личный сайт Саакашвили: «Миша, будь человеком, верни ветеранам льготы на свет и газ! История не простит!» И подписался полным ФИО.

Отправил и задумался: что этим изменишь? Да в принципе, ничего. Васе самому уже эти льготы до фени, он как лунатик ходит. Ему нечто другое нужно.

Но я должен был что-то сделать. Душа горела...

*    *    *

Сегодня бежал я по лестнице на вызов, Нугзар меня тормознул:

– Слыхал новость? Фронтовик-то наш, дядя Вася... всё, вошёл в историю.

И видя, как я туго соображаю, дополнил:

– Скончался сегодня утром.

Я чуть не поскользнулся на крутых лестницах, только и сказал:

– Царство Небесное.

И понёсся дальше. По дороге прикинул даты. Ровно 40 дней прошло, как ему связистка Нино знак подала.

Наверняка теперь дядя Вася в светлом месте, там, где визовый режим и льготы на коммуналку без надобности, а только одна постоянная радость. Потому что для всех «Христос воскресе».

Пришёл я вчера домой, а мать мне, психуя, докладывает:

– Вампириха твоя из Италии приехала. Просила зайти.

Не любит она Бэлу – мою однокурсницу, просто на дух не переваривает. Вампирихой её прозвала за то, что она по часу со мной на телефоне висит – душу изливает.

Бэла – своя в доску типша, доброты в ней, как полноты, хоть отбавляй – 150 или 170 кг будет. И от того, и от другого она в вечном томлении. Лишний вес мобильность снижает, а доброта – все вокруг проехаться норовят. При таком раскладе причин для жалоб на жизнь бывает выше крыши. Бэла убеждённая атеистка – и в то же время постоянно требует от Господа Бога отчёта: почему, мол, этот мир так плохо устроен? Само собой, связь с Небом у неё не налажена и претензии всегда остаются без ответа. Вот потому и нервы у подруги моей ниже нуля и волны депрессии её захлёстывают. В такие моменты, а это бывает частенько, Бэла хватает телефон и звонит мне.

Помню, два года назад позвонила и давай на подругу Лину жаловаться, которая её «кинула на деньги» (долг не вернула) и с каким-то парнем в Италию укатила:

– И везёт же этой негодяйке! Как везёт! Такого мужика отхватила!

Мужики для Бэлы – больная тема. Сколько экспериментов было, а толку – ноль. Всё альфонсы попадаются.

Из трубки тем временем доносились хлюпающие звуки:

– Вахо-о... Я тебя как брата прошу, найди мне кого-нибудь. Ты же в церковь ходишь, может, там какой-нибудь тип подвернётся.

Я мысленно перебрал «типов» и представил рядом Бэлу. Мозаика однозначно не складывалась.

– Там глухой номер. Во-первых, мужиков мало, да плюс все нормальные давно разобраны.

– Вахо, ну придумай что-нибудь, – гнула своё Бэла. – Когда там у вас общий сбор?

Я понял, что от неё так просто не отвяжешься, и сказал нехотя:

– Соборование в этот четверг. Будет куча народу.

Хлюпанье тут же прекратилось.

– А это что? – заинтересовалась Бэла.

– Прощаются невольные и забытые грехи, – бормотнул я скороговоркой.

– Подходит! – загорелась Бэла. – Иду!

– Ты ж неверующая, – говорю.

– Да иди ты! Очень даже верующая. Лишь бы толк был. Ты на себя посмотри. То ходишь в церковь, то сачкуешь.

Я молчал. Крыть было нечем.

– Лучше скажи, кто там из святых помогает замуж выйти хорошо.

– Вроде Николай Чудотворец, – сказал я первое, что пришло на ум.

– Я буду работать в этом направлении! – трубка чмокнула от восторга.

Тогда ни я, ни она не представляли, во что выльется это её «направление».

В церковь Бэла явилась без опоздания, вооружённая каким-то бедуинским покрывалом с верблюдами, и объявила мне вместо приветствия:

– Это чтоб бабки не цеплялись.

И сразу взяла быка за рога:

– Так. Где тут клиенты?

Народу уже собралось порядочно, в основном новые лица. Пустил кто-то слух, будто соборование для здоровья хорошо. Вот и повалил народ семьями, с грудными детьми. Благо платить обязаловки нет – сколько дашь.

Бэла оглядела критически поле деятельности:

– Да, негусто... – и сразу подвела безнадёжный итог: – На сто баб один прораб.

Но тут же наметила объект:

– Вахо, тот лысый справа – чем дышит?

– Оставь его, пьёт часто. Теперь тсс: уже Евангелие читают.

Бэла зажгла метровую канделябру и нацепила на свои обесцвеченные кудри полотно с верблюдами. Через пять минут из-под её маскировки донёсся шёпот:

– А тот, впереди, борода как у неандертальца?

– Его не тронь, – зашипел я углом рта. – В монахи готовится.

– Серьёзно, что ли? – и тут же «диагноз» поставила: – Мне с поехавшей крышей не надо.

Тут к ней поворачивается впереди стоящая Ольга и шамкает, грозно вращая глазами:

– У-у, блудница вавилонская! Давай уматывай отсюда! Совсем стыд потеряли... Уже в церкви клеются...

Я от греха подальше спешно вывел Бэлу во двор. Знаю, она если разозлится – совсем без тормозов...

Какое-то время мы не общались. Потом Бэла первая позвонила. Восторг бил фонтаном из трубки:

– Вахо, поздравь меня, я к лютеранам втёрлась!

Я будто лимоном подавился.

– Зачем тебе это? Опять варианты ищешь?

– Ты совсем от жизни отстал! – Бэла прямо соловьём заливается. – Я гигантское дело пробила. Теперь мою дочку, если воскресную школу не пропускать, в Германию бесплатно пошлют. Я там ещё в дьякониссы пролезла.

– Куда?! – окосел я. Чего-чего, а такой прыти точно не ожидал.

– Уши прочисти! В дьякониссы. Обо мне в их церковном вестнике написали. Известная личность я теперь. Усёк, Вахо?

– А с дьяконисс ты что будешь иметь?

– Всё просчитано, Вахунхула. Для особо почётных прихожан у них богадельня имеется и пайки дают приличные. Я уже всё продумала. Дочку в Германию пошлю задарма, за это время она как раз немецкий подучит в этой воскресной школе. Она замуж выскочит. А у меня, на худой конец, будет там своя тёплая гавань на старости лет в их богадельне. Так, на всякий случай. Ну что? Всё гениальное просто! – торжествующе заключила Бэла свой бизнес-план с лютеранским уклоном. А потом ещё и подвела неожиданный итог: – Это мне Николай Чудотворец помогает.

Я невольно возмутился:

– Тебе? Николай Чудотворец?! Ну, знаешь, всему есть свой предел.

На том конце последовал взрыв возмущения:

– Уж не вы ли, ортодоксы, везде свои рамки устанавливаете?..

(«Ого, уже лютеране потрудились», – отметил я про себя.)

– Ишь, оборзели вконец, – понесла Бэла в своём обычном тоне, – уже на святых монополию объявили. Кто болтал, что ему даже мусульмане молятся и всё, что надо, он исполняет? А я что, рыжая, что ли?

Я стал в тупик и заткнулся. Бэла тоже слегка поутихла:

– Цель у меня, понимаешь, Вахо. Из долбанного Тбилиси вырваться. А то совсем я здесь загнила... – в её голосе послышались лирические нотки. – Опять же, мечта у меня. Жить в Германии или Италии, иметь свою ферму с розовым забором и свинюшек разводить. Свои цветы сажать...

– Заведи всё это здесь. Подумаешь, мечта.

– О, что ты понимаешь. То Европа, а это Грузия. Одно слово чего стоит. В лом мне всё здесь, понял? Потому и прусь я к этим лютеранам каждое воскресение в 9 утра, как на работу, и уукаю.

– Чего делаешь?

– Уукаю. Там поют какие-то гимны, а я подвываю – фон создаю. Там активность надо проявлять, а то попрут.

В общем, поговорили мы так, распрощались. Через некоторое время произошло нечто такое, что и я в заступничество святителя поверил.

– Вахо, ты там стоишь? – звонит Бэла через неделю. – Ты сядь, сядь. А то рухнешь.

Я сел, так как понял, что предстоит длинный пересказ последних новостей.

– Мне Линка из Италии звонила, – выпалила Бэла и замолчала, наслаждаясь эффектом.

– Чё хотела?

– Извинялась и в трубку ревела. Чуть, говорит, в Италии в ящик не сыграла. И от страха Богу клятву дала, что мне деньги вернёт. Потому и звонила.

– Ну, тогда с тебя бутылка, – говорю.

– Это ещё что! – Бэла приберегла основой шок напоследок. – Она ведь знает мою головную боль. Обещала мне там жениха найти. «На наших баб там большой спрос», – говорит. Ну, как, Вахо, не зря я свечки ставлю?

– И правда найдёт? – не поверил я таким совпадениям.

– Сердцем чувствую, найдёт! – Бэла дышала в трубку, как лошадь на финишной прямой. – Я ей уже и свою фотку на фоне соседской крутой мебели выслала, чтоб марку поднять...

Через месяц Бэла позвала меня «на шампанское» и гордо выложила на стол итальянскую визу от какого-то пенсионера Джованни.

– А где живёт твой суженый? – поинтересовался я, листая формуляр.

– На «Б» городишко какой-то, – безразлично дёрнула могучим плечом Бэла. – Да мне плевать. Тут главное, он деньги на дорогу уже выслал.

Тем временем я нашёл точный адрес и не поверил глазам. Там значилось: Бари.

– Э-э, ты что замер? – встревожилась без пяти минут невеста. – Жуткая дыра, да?

– Там рака с мощами святого Николая.

Бэла восприняла это как само собой разумеющееся.

– Ну как, утёрся, монополист православный?

Я напрягал своё серое вещество, пытаясь осознать такие фантастические совпадения. Потом спохватился:

– Марику ты куда денешь?

(Марика – это Бэлина дочка-двенадцатилетка.)

– Всё схвачено, Вахо! Её Гоча везёт в Хони, к своей третьей жене.

(А Гоча – это Бэлин четвёртый гражданский муж.)

– А ему эта обуза зачем?

– Я ему отцовский парашют обещала. Лет двадцать назад отец его из аэропорта потихоньку вынес. В подвале у меня гнил.

Я взвыл от таких переключений:

– Зачем ему, шофёру, дохлый парашют?

– Да ни к чему. Для понта. Я ему сказала: «Ни у кого в Грузии личного парашюта нет, даже у президента, а у тебя будет». Вот он и клюнул. Обещал: «За Марикой как за царицей Тамарой будут смотреть».

Весть о том, что Бэла с Плеханова-94 едет в Бари, быстро облетела общих знакомых и соседей. Было удивление с нескрываемой завистью:

– На ней печати негде ставить, а такое счастье. Тут люди как монахи живут и во Мцхета лишний раз не могут съездить – денег нет, а этой (нелестный отзыв) всё как на заказ! – ораторствовала Бэлина заклятая врагиня Этери во дворе.

Свечей ей нанесли – кучу. И у всех одна просьба:

– Зажги там Николаю Чудотворцу за нас!

Короче говоря, Бэла за месяц вызубрила от корки до корки итальянский разговорник и отбыла в Италию устраивать свою личную жизнь.

*    *    *

Вот такая была предыстория.

Узнав, что моя боевая подруга уже на родине предков, я бросил все дела и помчался к ней.

Бэла встретила меня в своей крошечной балконной кухне. На подоконнике по ту сторону окна виднелся её «огород» в старых кастрюлях – лук, укроп и жёлтая роза.

Покорительница Италии явно сбросила 20 кило.

– Вау, ты классно выглядишь, – успел я вставить, пока на меня сыпался град поцелуев вперемежку со слезами. – Когда свадьба?

Я тут же был отпихнут из объятий на колченогую табуретку и услышал:

– Не будет никакой свадьбы. Я вернулась домой, Вахо. Понимаешь? Домой! Хочешь верь, хочешь нет, я когда из аэропорта нашего вышла, бухнулась на колени и наш заплёванный асфальт поцеловала.

– Неужели тебе там было так отвратно?

– Как тебе сказать, – Бэла задумалась, пытаясь поточнее сформулировать свои мысли. – Джованни ничего мужик. Конечно, и хуже бывает. И понравилась я ему, и замуж меня звал. Официально, всё честь по чести. Я там изощрялась, грузинскую кухню ему готовила. Сациви, чахохбили, хачапури аджарские пекла. Он чуть тарелку следом не съедал. Короче, всё тип-топ. Сам, правда, жмот редкий. Меня кактусами кормил, на постном масле поджаренными. К спагетти, говорит, очень подходит. А сам бекон наворачивал. Но не в этом дело. После Гочи-афериста меня вообще ничем не удивишь. Смогла бы я и с Джованни поладить.

– Что, итальянцы не понравились?

– Не, – вздохнула Бэла, – макаронники вроде наших грузин. Такие же шумные и шикануть любят. На всю Италию только Джованни экстражмот. Его же братья мне кучу подарков надарили. Нормально всё. Пожила я там и поняла: хоть и хорошо там у них, а не моё это. Не буду я там счастлива. Кстати, была я у Николая Чудотворца, поклонилась ему. Свечки ваши в той церкви оставила. У католиков их перед иконами не жгут – наверное, пожарная безопасность или ещё чего. Не принято, короче. Постояла я там у мощей и сама себе говорю: «Неужели святой Николай сюда меня привёл, чтоб я поняла, где моё счастье?»

– И где же оно, Бэл? Колись!

– Вот оно, – она повела рукой на маленький дворик за окном с бельём на верёвках и краном 19-го века, по бокам заросшим мхом.

– Всё, что мне в жизни надо, – это дочь Марика, мой садик с луком, пыльный воздух Тбилиси, Мтацминда с телебашней, мои друзья и, конечно, ты, Вахо!

Что говорить, тут и меня прошибло:

- Бэл, я всегда знал, что у тебя золотое сердце.

- Да иди ты! - она пихнула меня округлым локтем в бок и, отвернувшись, заплакала от избытка чувств...