МЕЗЕНСКИЕ ОБЕТЫ

(Продолжение. Начало в №№ 648, 649, 650, 652, 653, 654, 655, 656, 658, 659, 660)

Из дневника Михаила Сизова:

На следующий день отправились мы к своим коллегам – в районную газету «Север». Шёл я туда с щемящим чувством: вроде бы знакомая улица, узнаётся и домик с типографией... Сюда в 1985 году, будучи студентом Ленинградского журфака, приезжал я на учебную практику. Прежнего редактора, с которым пару лет потом обменивались праздничными открытками, конечно, не застал.

Сидим в кабинете, чаи гоняем. Ветеран газетного фронта Евгения Андреевна Лихачёва пытается вспомнить меня, что-то в уме подсчитывает:

– Восемьдесят пятый, сентябрь... Так я же в отпуске была.

– Ага, вот почему редактор меня по командировкам гонял! – смеюсь. – Редакция пустая, за вас студент отдувался!

Листаю старую подшивку, выискивая свои заметки – о Клубе иностранных моряков, районной фильмотеке, мезенском морском порте... Помнится, писал ещё о штабелях ящиков с водкой, что скопились тогда на пирсе и, укрытые брезентом, находились под строгой охраной. Вырезал ли это редактор? Горбачёв как раз начал борьбу с пьянством, и я защищал это начинание, поскольку мезенские женщины рады были: «Наконец-то мы свет в окошке увидали!» Эх... как потом всё обернулось.

А вот заметка «Далёкое-близкое» – из поморского села Койда. Туда, на пустынный берег Белого моря, как сейчас помню, доставили меня на «АН-2» бесплатно – за то, что помог лётчикам мешки с картошкой погрузить. В Койде сразу же зашёл в радиопункт. «Щёлкает тумблер: "Я "Вершок", я "Вершок", приём..." И доносится в ответ с далёких Гагарьих озёр голос ненца Аркадия Витальевича Вылки: "Все здоровы. Соль есть..." Затем к радиостанции садятся родственники Станислава Правилова, которого уж месяц как забросили на мыс Воронов, где он дежурит на морском маяке. Станислав расспрашивает, как здоровье его детей, как учатся... Шуршит динамик радиостанции. Студёными километрами отделены друг от друга рыболовы, оленеводы. Но никто в одиночестве себя не чувствует».

Склонившись над газетной подшивкой, ностальгически декламирую последние строки. Корреспондентка Рита Ковалёва комментирует:

– А я двадцать лет в «Севере» работаю и ни разу в Койде не бывала. С начала 90-х в Койду и в другие дальние деревни регулярных рейсов из Мезени нет. Приземлили нашу авиацию. Так что заголовок заметки надо переделать на «Далёкое и неблизкое».

Листаю дальше. О, шедевр журналистики нашёл! Помню, вернулся я из командировки, и редактор: «Срочно! Десять строк – дырку заткнуть!» Невыспавшийся, сажусь за телефон и через пять минут выдаю. Заголовок: «Новый дом». Текст: «На Первомайском проспекте появился новый двенадцатиквартирный дом. Мезенские строители сдали его в срок и с оценкой "хорошо". Сейчас рабочие РСУ закладывают в городе новый многоквартирный дом». Вместе с подписью – 10 строк.

Игорь подтрунивает, а Евгения Андреевна защищает моё художество:

– Сейчас такая заметка на ура бы пошла. Ведь ничего не строят! А в восемьдесят пятом этим «дырку затыкали», считалась банальной новостью... Хотя, к сожалению, упадок уже тогда начинался. Вот смотрите, – обратилась она ко мне, указуя в газету, – здесь вы пишете: «Закончился спортивный праздник, разошлись участники и зрители, но стадион не опустел: по-прежнему гоняли по нему резиновый мячик мальчишки». Тридцать лет прошло, а там только резиновым мячом и играть – одни кочки. Так и не достроили у нас стадион. Перестройка началась – и всё прикрылось, воистину «закончился праздник»...

Душевно мы посидели, старое вспомянули. Коллеги позвонили краеведу Дранникову, главному знатоку Мезени, но тот уехал с предпринимателем Забежинским в Лешуконское.

– Вот что, зайдите к Коле Окулову, он много чего знает, – предложила Евгения Андреевна. – Тем более вы вместе работали.

Действительно, в подшивке под одной из статей значится: «М. Сизов, корр. "Севера". Фото Н. Окулова». Но вспомнить его не получается... Что ж, пойду заново знакомиться. На улице прощаемся с Игорем – ему надо успеть до завтра машину починить.

Николая Федотовича, к счастью, я застал дома. Пройти в гости отказался – мол, будет блиц-интервью, можно и во дворике посидеть.

– Вы сам мезенский? – спрашиваю Окулова.

– Родом из Сафоново, что на реке Пёза. Слышали про такую?

– Да, переправлялись через неё по пути сюда. Широкая река.

– 60–80 метров, а где и до 100 доходит. По размеру это второй после Вашки приток Мезени. Воды Пёза собирает c Тиманского кряжа, длина её 360 километров. А Сафоново моё – в верхнем течении, на самом краю обитаемых мест. Каждый год туда езжу, и вот только что вернулся... Поездка, правда, необычная получилась, под прицелом видеокамер.

Окулов смеётся, поясняет:

– Приехали к нам в Мезень киношники, которые по гранту Русского Географического общества делают документальный цикл «Счастливые люди». Снимают таёжных людей – охотников и рыболовов. Видели по телевизору? Года три назад этот их сериал занял первое место на российском фестивале неигрового кино. Вот они и приступили ко мне: проведи нас по Пёзе до волока, ведущего на Печору и за Урал. Отвечаю: «Ребята, я бы, конечно, отвёз вас и всё показал, но у меня свои там дела – крест поставить, родственников навестить, дом родительский отремонтировать». Они сразу: «Какой дом? На подвалах, поморского типа? Подсчитай, сколько будет стоить ремонт, мы в долю войдём». Решили они заснять для фильма это дело. Ладно, раз так, то поехали.

Отправились в середине июня. Жара, гнус страшный, но москвичи терпят. С нами и батюшка Алексей поехал, чтобы народ крестить, исповедовать и причащать. Сначала на машине докатились до деревни Бычье, что в нижнем течении Пёзы, а дальше дороги уже нет – пересели в лодку, в местный вариант «космической конверсии». Мужик пёзский склепал её из листов от упавших в тайгу ступеней ракет, ну а я купил. А что, лодка лёгкая и прочная, а главное, не гептиловая – я проверял. Вот, поднимаемся вверх по Пёзе. Значит, там выше деревни какие...

Николай Федотович стал перечислять, но я перебил:

– Подождите. Эти деревни в тайге – они что, все обитаемы?

– Только одна Вирюга пустует сейчас. В Бычье вообще не убывает народ, человек 500 стабильно держится. Есть там средняя школа, единственная на Пёзе. Прежде в Бычье и храм был, в нём до 30-х годов священник Андрей Варфоломеев служил и ездил по всей Пёзе, посещая деревенские часовенки. Его потом выслали по постановлению «тройки», а храм превратили в клуб... Судьба батюшки так и осталась неизвестной, а потомки его до сих пор есть в Бычье.

Но поедем дальше. За Бычьем в 30 километрах – деревня Лобан. Тут только один человек постоянно живёт, Яковлев Юрий Борисович. Я его называю президентом Лобана. Он там и за дизелиста, и за связиста, и за хозяина «кушной избы», которая приветит и обогреет любого путника. В деревне есть импортная дизельная электростанция и ветряк, который тоже электричество вырабатывает. И ещё стоит таксофон с солнечной батареей.

– А зачем таксофон, кому звонить? – не понимаю.

– Была такая президентская программа – поставить таксофоны во всех деревнях, даже если там один житель. Вот в Лобане поставили. И деревня пока живёт. Зимой «президент Лобана» одинёшенек, а летом народ наезжает, и телефон очень даже им пригождается. В прошлом году на день деревни собралось 111 человек, со всех концов страны съехались. Каждый дом обошли, повспоминали, кто построил, кто и как жил, где теперь потомки, чем заняты. Потом за длинным столом сидели, чествовали тех, кто остался в районе. Это первый раз так было, а обычно летом набирается человек 10–15.

Дальше вверх – Мосеево. Восемь десятков человек, из них 18 школьников. В Мосеево тоже школа есть, но неполная, там директором мой племянник. Пока что ребятишек в Мосеево не убывает, поэтому деревня живёт. За ней – Калино, там человек 30, Баковская, Езевец – и ещё через сотню километров попадаем в Ёлкино, там человек 15.

– А чем люди-то в тайге занимаются?

– Как чем? Своим хозяйством, рыбалкой, охотой. Большинство-то уже пенсионеры, правда. Ну вот, за Ёлкино – в 300 километрах от устья Пёзы – и стоит моё Сафоново. Дальше только выселки были, но они давным-давно исчезли. Деревня у нас большая, в лучшие годы было около 400 человек, а сейчас – только 120. Дома стояли двухэтажные, поморские, с высокими взвозами, по которым раньше прямо на лошадях с санями въезжали – выгружали на повети сено и рыбу.

– Неужто рыбу санями возили?

– А то! – вскидывает брови хозяин. – Рыбы много было. На повети её, бывало, и разделывали. Сено и рыбий клёцк (чешуйки) на старых деревянных половицах – с детства это помню. Ну, отправимся дальше. Поднимаемся вверх ещё 60 километров – там сливаются вместе речки Блудная и Рочуга, они-то и образуют Пёзу. Сворачиваем в Рочугу. Через 90 километров слева есть место, где раньше стояли избы. В старину там по царскому указу держали не менее восьми лошадей. Запряжённые гуськом, они тащили лодки волоком до Волоковых озёр. Из тех озёр вытекает речка Рубиха – назвали так потому, что она постоянно зарастала ивняком и приходилось путь прорубать. Рубиха впадает в Чирку, та – в Цильму, а из неё путники попадали на Печору – великую северную реку. А там – вверх до речки Усы и далее за Камень, за Уральские горы.

Таким вот образом проникали в Сибирь царские люди с дружинами и ушкуйники, а также и крестьяне, искавшие жизнь повольнее. Мезенские тоже туда ходили. Неслучайно в Сибири можно встретить наши местные фамилии и даже просто Мезенцевых. Есть там и мои однофамильцы – Окуловы, только почему-то с ударением на первый слог.

– Этим Пёзским маршрутом, наверное, и старообрядцы на Печору двигались?

– Разумеется, их же всё дальше на восток вытесняли. У нас, на Пёзе, есть место их самосожжения, на погосте деревни Езевец в память об этом крест стоит – весь укрыт пеленами, аж самого креста не видно. А те, кто не спрятался от «антихристова войска» в «огненной смерти», те как раз туда к вам, на Печору, бежали.

Вспомнилось, как двадцать лет назад мы с Игорем отправлялись в противоположном направлении – «из печорцев в мезенцы». Начали путь от деревни Скитской, от такого же креста на месте самосожжения русских людей, бежавших от «антихриста». Только вот Скитская находится не на Цильме, а на другом притоке Печоры – на Пижме. И оттуда шёл совсем другой тракт в мезенские пределы. Получается, был ещё один путь?

Странное чувство вдруг посетило: этим рассказом пёзского уроженца словно бы замкнулось кольцо нашего с Игорем многолетнего путешествия. А чуть позже выяснилось, что Пёза и вправду замыкает избранный маршрут. Мы ведь как по Мезени двигались? – этапами: к таёжному скиту Аникия, затем к Юде, к Якову Горелому, оттуда в Ущелье, где подвизался их духовный отец Иов Ущельский. Везде нас встречали кресты. Но есть ещё один крест – последняя точка на длинной ленте памяти о преподобном Иове. И этот крест за неделю до нашего приезда установил как раз мой собеседник – Николай Федотович Окулов.

Но всё по порядку...

– Здесь не слишком жарит? Может, пойдём в тенёчек? – предлагает хозяин. В обширном дворе сельского дома тенёчка нигде не нашли и зашли в хозпостройку – мастерская и баня под одною крышей.

– Эту банечку я в 2000 году собрал, – уведомляет Николай Федотович.

– В честь миллениума?

– Получается, так! Двадцать первый век наступил, а ничего лучше русской бани не придумано... Вот сюда садитесь, на порожек. Кстати, как вас по батюшке-то?

– Да по имени можно, ведь в одной газете работали, – шучу. – Ну и как, киношникам понравилась поездка на Пёзу?

– Думаю, да. Наснимали много. В каждой деревне знакомил: вот это мой племянник двоюродный, это моя сестренница, это тётушка... они уж заблудились, кто кому кем приходится. У меня ж по всей Пёзе родственники. Да и где их только нету!

– Священник ваш говорил: вот дорогу из Архангельска в Мезень построили, чтобы людям лучше жилось, а получилось, что по этой дороге теперь в Архангельск уезжают. На Пёзе другая ситуация? Ведь там дороги нет.

– Знаете, я удивляюсь порой, как быстро хиреют деревни, что оказались рядом с дорогой. Наверное, люди там приспособились к готовому, что идёт от города, вот их дальше и затянуло. А те, кто живёт ближе к тайге, в бездорожной глубинке, и ни на кого не надеются, – умеют обустроить свою жизнь и больше ценят самостоятельность. Но с Пёзы всё равно уезжают, чтобы детишек дальше учить – и после этого не возвращаются.

– Но вот вы же вернулись. Что в городе заканчивали?

– Я-то? Да ничего я не заканчивал, – Николай Федотович пожимает плечами. – После Мезенской средней школы учился только в «кульке» – Архангельском культпросветучилище. Да и то заочно. И не жалею: дурью не маялся, муть всякую в себя не вбирал.

– Но вы же журналист, писатель – этому же учиться надо.

– Есть такая хорошая вещь – самообразование. Книги, общение. Если труда не боишься, то всё можно освоить. Бывает, слышу: «Я начал работать с 11-12 лет». Ух как рано! Да мы на Пёзе начинали работать уже с 5-6 лет. Нас отец готовил к этому заранее – мастерил грабельки специальные, под детскую руку. Такие же миниатюрные стоечки делал.

– Стоечки?

– У нас косы-литовки стойками называют, потому что стоя косить можно, не сгибаясь. В пять лет я уже ездил на сенных кучах, а потом сам эти кучи возил, и подгребал, и на подкоске пожен был. А в восьмом классе как начал вилами зароды метать, так и метал до армии. Из армии вернулся в родное Сафоново, тут вскоре отец умер, надо было дом содержать, матери помогать...

– Семья большая была?

– Родители – Федот Власович и Марина Трофимовна – да нас, детей, восьмеро – Людмила, Василий, Светлана, Роза, Анастасия, Николай, Галина и Анна. Ещё с нами жили бабушка и тётушка, всего в доме помещалось 12 человек. Двоих забрала река: старший брат Василий, он с 1943 года, погиб на рыбалке, а самая младшая – с 1960 года, Аннушка – утонула в Пёзе во время купания.

– Из шестерых сколько осталось в Мезенском районе?

– Две сестры живут в Плесецком районе. Анастасия – в Кишинёве. Светлана – везде пожила, а сейчас она здесь, в Мезени. Галина – в Сафоново. То есть в районе осталась половина, и в крупный город только одна сестра перебралась.

– А дети ваши как?

– У меня трое сыновей. Двое в Архангельске учатся, один здесь живёт и работает. Вроде уезжать не собирается.

В проёме дверей нашей баньки показалась супруга Николая Федотовича: «Здравствуйте! А что в дом не идёте? Коля, дай воды, телёнка напоить надо». Пока хозяин наполнял ведро, Людмила принесла нам чашки и морс. Видать, уже привыкла к таким интеллигентским посиделкам мужа под крышей бани.

– А мне в редакции говорили, что вы поэму написали, которая в Москве, в Госдуме, популярностью пользовалась, – перевожу тему.

– Так то при Ельцине было, – откликается Окулов, разливая морс по чашкам. – Поэма называется «Сны деда Трофима». Начинается так:

Дед Трофим сидел на лавке,
Самокруточкой чадил
И тихонько Дарье, бабке,
Языком своим чудил:
«Вот житуха дак житуха,
Три холеры, две чумы, –
Уж к хребту прильнуло брюхо
И в кишках одни шумы.
Ох уж эти демократы,
Подвели под монастырь...»

Ну и дальше дед сетует: вот бы Ельцина к нам в деревню, чтобы пожил на крестьянскую «пензию».

Бабка Дарья, слыша это,
Упредила: «Дед, окстись!
Худо ль Ельцину в Кремле-то,
Чтоб сюда ему плестись!»
«Дак уж так оно, старуха!» –
Дед задумчиво вздохнул,
Почесал, поскрёб за ухом,
Лёг на лавку и заснул...

И вот снится нашему северному жителю Трофиму, будто Борис Николаевич, выйдя на пенсию, и вправду приехал на село. Поселили его в брошенный дом обезлюдевшей деревни, и на своей шкуре испытал он последствия своих «реформ». Распечатал я «Сны деда Трофима», и пошли они по рукам. Вскоре в коммунальной нашей мезенской бане подходит ко мне прокурор – в бане же все равны, можно запросто. Говорит: «Слушай, на тебя телега пришла. Мужик из деревни пишет, что ты поэму сочинил, в которой над самим Президентом издеваешься. Надо бы принять какие-то меры к тебе... Я когда уезжать буду, это письмо потом тебе подарю». Уехал, не подарил. Но мер тоже не принял, хороший прокурор оказался.

– А кто письмо-то написал?

– Знал я этого человека, но ничего ему не говорил. Теперь его уж нет – Бог ему судья. А потом как получилось: из Москвы запрос пришёл, из Государственной Думы, чтобы несколько экземпляров поэмы им послать. Говорят, что депутаты её читали, но не знаю, какое она воздействие произвела... У меня есть и другие стихи, в том числе духовные. Недавно в лешуконской газете «Звезда» опубликовали поэму «Но есть духовный меч».

– А ведь из мезенских мест много талантов вышло, – вспомнил я. – Писатели-самородки Виталий Маслов, Владимир Личутин...

– Да, Виталий Семёнович наш был великолепный мастер слова, да ещё общественный деятель. Во многом благодаря ему возродился сначала на Севере, а потом и вообще в России День славянской письменности и культуры. С его подачи не только в Церкви, но и в миру стали почитать просветителей Кирилла и Мефодия.

А Личутин, до того как стать признанным мастером русской деревенской прозы, работал корреспондентом нашей газеты «Север». Больше всего мне нравится его книга «Душа неизъяснимая». Не так давно в Мезени его 70-летие отмечали, Владимир Владимирович приезжал. В бане мылся, в сенцах которой мы сейчас сидим.

Смеюсь:

– Да, литературная у вас банька!

– Род Личутиных вообще талантливый, – продолжает хозяин. – У Владимира Личутина брат Василий – своеобычный художник. И это, наверное, неслучайно. Помните у Шергина рассказ «Для увеселенья»?

– Так сразу не вспомнить...

– Ну, мультфильм-то «Смех и горе у Бела моря» точно смотрели.

– Да, там ещё про «морожены песни».

– А заканчивается он историей про братьев Личутиных. Как вспоминал Шергин, в Белом море есть одна небольшая корга, где они погибли. Однажды в бурю их карбас со всеми припасами унесло, и остались они на этом удалённом от судоходства островке. Кусок доски, на которой чистили рыбу, два ножика при поясах – и ничего больше с собой. Это была смерть. И что мезенцы наши Личутины стали делать? Стенать и плакать? Нет, дожидаясь смертного часа, стихи стали сочинять и вырезать их на доске, украшая узорами. Первым умер Ондреян, о чём осталась пометка на обратной стороне доски, потом настала очередь Ивана. В конце послания значилось:

Ондреян ухитрил раму резьбой для увеселенья,
Иван летопись писал для уведомленья,
Что родом мы Личутины, Григорьевы дети,
Мезенские мещана.
И помяните нас, все плывущие
В сих концах моря-океана.

Этот рассказ известен (читайте в рубрике «Вертоград» в № 607 «Веры». – Ред.). Но в Белом море есть ещё один остров, который на картах обозначен так: о. Михаила Личутина. Где-то в XVIII веке наши мезенские зверобойщики отправились к Новой Земле, и не все вернулись. Спустя 44 года русский путешественник Пётр Пахтусов обнаружил на острове промысловую избу, староверческий крест и гурий (пирамиду из камней), выложенный над могилой. Погибло там тридцать четыре помора, среди которых было пятеро Личутиных и сам Михайло Личутин – полярный кормщик, судовладелец и ратман (выборный член магистрата) города Мезени. Вот такой очень достойный род.

У нас и другие славные роды есть. И писатели тоже не переводятся. Например, Александр Антипин. В «Новом мире» была подборка его рассказов «Белое море, чёрная изба». Сюжеты у него незамысловатые, написаны хорошим северным языком и адресованы чуткой человеческой душе. Он, кстати, никуда не уехал, живёт в Мезени, и первую свою книжку посвятил родителям.

– Да... Мезень – край талантов.

– Здесь такая глубинка, где человек с малолетства познаёт то, до чего другие могут всю жизнь доходить. И если это накладывается на грамотность – а мезенские испокон веков образованные были в связи с мореходством, – то интересное получалось. Талант в здешних условиях – это норма: ведь здесь и мебель делали (не с Большой же земли завозить), и карбасы сами шили, и гончарным делом занимались, и церковные книги переписывали, рисунками украшали, в кожаные обложки переплетали. Да много чего... Осознание, что должен сам всё сделать, – оно же потомкам передаётся. Вместе с упованием на Бога, чтобы умения даровал.

Морс (брусничный, ядрёный!) мы уже допили, а вопросы не иссякли. Да и не хотелось из берёзово-душистого полумрака банных сеней вылезать на жарящее солнце.

– По Пёзе народ верующий? – спрашиваю.

– Там в основном старообрядцы жили, вот они были истовые в вере. А в советское время повыветрилось. Но кресты старинные, которым по сто и больше лет, народ не переставал почитать. Хотя в моём Сафоново, когда кресты подгнили и упали, их восстанавливать не стали, а где-то похоронили. Большие кресты были, с резьбой, как положено. Несколько лет назад мы с зятем решили их найти, нам и место указали, но там их не оказалось. Тогда мы новый крест сработали и поставили в деревне. Немного времени прошло, и крест перестал быть «нашим». Люди ходят туда, молятся, пелены вешают. Кто-то уже баночку прибил, денежку кладут – жертву для нуждающихся. Ну, по-народному так... А потом под водительством главы деревни Василия Разумовича Елукова сафоновцы построили часовню. Вот мы только что на Пёзу ездили – так батюшка Алексей и освятил эту часовню во имя Ильи Пророка. Заодно народ крестил, ребятишек и взрослых.

Кстати, в эту же поездку мы ещё один крест поставили. Тут уж если рассказывать...

Предыстория такова. На средней Пёзе, как уже говорил, есть деревня Мосеево. Не доплывая до неё, с реки можно увидать высоченные щели, называемые в народе Зажёгиными холмами. В XVII веке был такой разбойник, поляк. После изгнания из Москвы в Смутное время основал он банду и, грабя население, забрался аж на самый Север. Разорял селения, зажигал дома, из-за чего Зажёгой и прозвали. Вот он спустился до Усть-Вашки, нынешнего Лешуконского, а там в семи километрах есть местечко Ущелье, где стоял монастырёк преподобного Иова... слышали про него?

– Конечно! Несколько дней назад ночевали на месте монастыря.

– Так вот. Зажёга требовал от Иова золота, его подельники мучили преподобного, таскали его по сучковатым деревьям, а потом скинули вниз с щельи... видели, какая высокая?

– Да, страшно вниз глядеть.

– Там, лёжа на берегу Мезени, Иов и умер. Но не один. Того человека, предателя из местных, который подсказал, как монаха казнить, с щельи тоже сбросили. Едва живой, иуда подполз к преподобному, обнял его, и так они остались лежать вместе.

– Это легенда такая?

– Она подтверждается письменным сказом об Иове и Зажёге (литературный пересказ его читайте в рубрике «Вертоград». – Ред.). Но это ещё не вся история – есть и эпилог. Тот самый предатель, который умер в обнимку с преподобным, зло на преподобного держал с самого начала. Когда Иов поселился в Ущелье, он подговорил Пашко – мужика богатырского роста из Юромы – пойти и прогнать монаха из лесного урочища. Тот пришёл, увидел, что монашек своими руками храм строит, – достал из-за пояса топор и стал помогать. Поражённый святостью монашеской жизни, он стал часто приходить к Иову, молиться в его храме. И вот когда Пашко узнал, что старца убили, он бросился в погоню за бандитами...

Тем временем Зажёга со своей ватагой двигался вниз по реке на Окладникову Слободу (будущий г. Мезень), чтобы там пограбить. Но в последний момент испугался, поскольку здесь стрельцы имелись, и решил свернуть в Пёзу, посчитав тамошние деревни более лёгкой добычей. Вот там их Пашко и нагнал – в среднем течении реки, между Лобаном и Мосеево. У них привал был, стали они кашу есть, вдруг услышали громкий клич: «Иов!» И полетели стрелы. Вся банда нашла там конец. Что Пашко сделал с самим Зажёгой, точно не известно, но надо понимать, его не просто стрелой поразил, а ещё и сбросил с высокой щельи – как тот поступил с Иовом.

И вот каждый раз, проезжая на лодке эти Зажёгины холмы, под которыми течёт ещё Зажёгин ручей, я думал: «Как же так? Прозвище убийцы и нелюдя память человеческая увековечила, а имя Пашко нигде не запечатлелось. Где справедливость?» И появилась мысль поставить там памятник. А какой у нас, русских, может быть памятник? Православный крест.

Поделился я с батюшкой, он меня поддержал. И вот нынче приехали мы туда, полезли на Зажёгин холм. Крутизна страшная – высота 50-60 метров. Забрался я, сбросил с горба бензопилу и упал – долго отпыхивался. А батюшка поотложе путь нашёл, но долго взбирался. Выбрали мы сосну, сделал я крест – простой, из кругляша, только лицевую часть окантовал пилой, чтобы белым светилось издалёка. И поставили. Батюшка отслужил молебен, освятил. Очень волнительно было... Крест оказался прямо над излучиной реки, на мыске, вид оттуда изумительный.

– Пелены на этот крест вряд ли станут вешать, на кручу-то людям не вскарабкаться, – говорю.

– Вы наш народ не знаете, – ответил пёзский уроженец. – Молва о кресте сразу пошла. Когда обратно в Мезень мы плыли, встречные мужики спрашивали: «Не знаете, кто на Зажёгиных холмах крест поставил? Наверно, большой грешник, чтобы отмолить большие грехи – эко ведь, на самую кручу поднял...» Понимаете? Это у нас, русских, в сознании сидит: чтобы Бог твою молитву заметил, надо прежде потрудиться. Земные поклоны бить, или в пешее паломничество отправиться, или там на гору забраться. Вы ведь тоже не просто так по Мезени путешествовали, от одного креста к другому? Трудились для чего-то. Так и здесь. Не удивлюсь, если скоро на Пашковом кресте первые пелены появятся...

На этом бы и закончить беседу, да и всё наше путешествие, – вроде как точка поставлена. Но, прощаясь с Окуловым, спросил я про его работу. История оказалась настолько необычная, что приведу её дословно:

– Работал я в «Севере», был директором типографии, радиожурналистом. А потом решили мы в Мезени сделать телевидение. Мы здесь живём – и почему у нас не должно быть своего ТВ?

И вот начал я вести «Мезенские вести» – это телепрограмма по 30, потом по 20 минут. Сам снимал, монтировал, потом врубались в канал «Россия» и показывали. Ответственность на себя брал руководитель наших связистов Александр Кириллович Житов. Сигнал устойчиво принимался в Мезени, в Каменке, в Лампожне, Заакакурье и Заозерье. А в другие деревни я просто отправлял кассеты – там тоже врубались в телевизионный канал, транслируя через простой видеомагнитофон. Даже на дальнюю Пёзу кассеты возил и крутил передачу. Так продолжалось три с половиной года.

Затем Россвязьнадзор стал предупреждать: чего, мол, творите. Сначала мы на это плевали – у нас тут своя жизнь, а когда сменился руководитель у связистов, ко мне пришли: «Николай Федотович, всё! Нам сказали прекратить». И ещё три года после этого мы пытались своё ТВ оформить официально, чтобы и разрешение было, и оборудование современное. Чего только не делали, но никак не пробить эти инстанции. Даже зампредседателя Госдумы Артура Чилингарова (однажды он приезжал в Мезень) привлекли. Тот всерьёз взялся, и был звонок из Москвы, с ВГТРК, какая-то дама выговорила нам: «Что вы там затеяли? Какие там у вас можно делать передачи?!» Отвечаю: «У нас есть что снимать и показывать, народу это нужно». Ну, пообещала нам... Проходит время – ни звука. Ждал, ждал, звоню. Отвечают: «Знаете, мы посмотрели документы, оказывается, мы не имеем права кому-то разрешать, чтобы эфирное время региональное ТВ передавало третьей стороне».

Не захотела «пятая власть» народу эфир давать. Но мы не отступились. Решили установить в Мезени своё телевизионное передающее устройство. Но опять бюрократия, волокита.

Так что осталось у нас только радио. Сейчас я веду радиопередачи раз в неделю по 20 минут. Но и это на волоске висит. Ещё лет пять назад у нас в районе собирались закрыть девять радиоузлов – там, где менее 100 радиоточек. Я был тогда депутатом районного Собрания, и удалось поднять шум, чтобы их не трогали. А сейчас даже не знаю, в каких деревнях нас слушают, а где уже отсоединили радиопровода. Радиоточки-то втихаря отключают. Ещё мы по FM выходим, но опять же беспроводный эфир у нас не согласован. Скоро так получится, что у нас в стране смотреть и слушать будут только Москву, – к этому идёт.

А народ до сих пор спрашивает меня, вернётся ли к нам мезенское телевидение, – людей-то это поддерживало. Но кому в центре это надо?

– Такое впечатление, что в Москве специально добиваются, чтобы люди с Севера уезжали, – отвечаю.

– Если людей здесь не будет, то все богатства легче будет из земли выковыривать, кому-то передавать и что хочешь делать. Вот у нас «Лукойл» собирается алмазы добывать на месторождении имени В. Гриба. Специалисты пишут, что по качеству они сопоставимы с якутскими алмазами. Смотрел я презентацию проекта горно-обогатительного комбината. Карьер будущий – этакая космическая дыра в земле; что просто жутко – как преисподняя. А рядом Соянский биологический заказник: богатый, сохранившийся животный мир, редкие растения, чистейшие речки, куда сёмга нереститься заходит. Если что-то просочится из так называемых хвостохранилищ алмазного месторождения, всё может погибнуть. Да и без того на природу влияние будет.

И что получается? От местных жителей горнодобытчикам ничего не нужно – там вахтовики работать будут. А вот с экологическими протестами местные могут много проблем создать – у нас народ-то не особо замороженный, молчать не станет. И социалкой ещё придётся откупаться. Вот из последних новостей: «"Лукойл" примет долевое участие в финансировании строительства мезенской школы на 440 мест». Сорок c лишним лет новую школу ждали от государства, наконец-то опять обещают. И уже не за просто так... Вообще же, Мезенский край – это такое явление, о котором в одной беседе и не сказать.

– И пером не описать, – поддерживаю коллегу.

Прощаюсь с Николаем Федотовичем. Свидимся ли ещё? Хотя чего загадывать? В 85-м году, почти три десятилетия назад, я ведь тоже думал, что на этот край земли уж никогда не попаду.

Иду искать Игоря. Осталось нам только в храм зайти, помолиться – и в обратный путь.

(Окончание в следующем выпуске)

назад

вперед

---

На глав. страницу | Оглавление выпуска | О свт.Стефане | О редакции | Архив | Форум | Гостевая книга