«ОБВЕНЧАЛИ, ОБВЕНЧАЛИ – НАША ДЕВА!»

О последней игуменье Ферапонтова Богородице-Рождественского монастыря Мартиниане (Цветковой)

Каждый раз, когда во время всенощной открываются Царские врата и клирос начинает петь «Хвалите имя Господне», раба Божия Антонина мысленно кается Богу в своих грехах и просит у Него прощения. Так ей советовала делать последняя игумения Ферапонтова монастыря матушка Мартиниана. А ещё она советовала никого не осуждать, особенно священство.

Как давно это было! Более полувека назад. И самой-то Антонине Александровне Волковой, жительнице Кириллова и певчей старинного Покровского храма, в марте нынешнего года исполнился 91 год.

Она благодарит Бога за каждый прожитый день. За то, что Господь даёт ей силы быть на ногах и вести домашнее хозяйство. Что может ездить в храм и молиться Богу. За память и здравый ум в такие-то годы.

– Сердечко вот только что-то стало сдавать, – посетовала в разговоре Антонина Александровна, – да бессонница мучает.

Раньше от бессонницы помогала молитва. А теперь, может оттого, что ей скоро держать ответ перед Господом, всё чаще бередят душу воспоминания. Перед глазами встают встречи с дорогими сердцу людьми – духовными наставниками, через которых она пришла к Богу и стала радеть о спасении души. Это кирилловский старец-мирянин Фёдор Степанович Соколов (воспоминаниям о нём был посвящён специальный выпуск «Веры» в 1998 году (№ 316). – Ред.) и матушка игумения Мартиниана (Цветкова). Их портреты висят рядышком над кроватью Антонины Александровны. Она ежедневно поминает этих истинных подвижников благочестия в своих молитвах, просит у них небесной помощи и получает её.

До сих пор жалеет о своей нерешительности в пору их знакомства. Теперешним умом многое могла бы спросить у матушки Мартинианы на пользу души, а тогда стеснялась. Да и старца Фёдора по молодости и по духовной неопытности не всегда слушалась. А вот матушка Мартиниана после закрытия монастыря послушно выполняла наставления старца и с Божией помощью выжила в богоборческое время. Послушание, пишут святые отцы, выше поста и молитвы.

С Антониной Александровной мы знакомы с 1995 года, со времени моего приезда в Горицы. Вместе молились на Покрове (так верующие называют место, где стоит старинный Покровский храм); тогда она пела на клиросе, более чем полвека неся певческое послушание. Много раз я бывала у неё дома, где за чашкой чая велись неспешные разговоры о земном и духовном.

Угощать Антонина и её сестра Екатерина умеют отменно.

– Мать Кирилла, ещё чашечку чая? Медок попробуй, душистый, сестра из Махры привезла.

Сестёр опекают монахини Илария и Даниила из Свято-Троицкого Махрицкого монастыря – бывшие насельницы Воскресенской Горицкой обители близ Кириллова. Звонят старушкам и справляются о здоровье, молятся за них. Весной по благословению игуменьи Елисаветы приезжают копать огород. Одной из монахинь Антонина Александровна подарила дорогую для неё вещь – одеяло, выстеганное руками матушки Мартинианы.

– С матушкой я познакомилась в Кириллове в 1952 году, – рассказывает Антонина Александровна Волкова. – От знакомой верующей узнала, что живёт у нас в городе игумения Ферапонтова монастыря, стегает одеяла на заказ. И адрес дала: улица Симановская, в доме Марии Михайловны Майоровой.

Я тогда работала патронажной сестрой в детском отделении поликлиники и часто ходила на вызовы мимо домика, где жила матушка. Однажды, помолившись, дерзнула зайти. Хотелось услышать от матушки слова назидания: как спасать душу, как молиться. Официальный повод к знакомству придумала такой: заказать ей одеяло. Время тогда было непростое, о вере открыто говорить боялись.

Одетая во всё чёрное, ещё статная и высокая, несмотря на преклонный возраст, матушка Мартиниана встретила меня приветливо. Запомнился её пронзительный взгляд – прямо в душу глядела. Работу матушка взяла, но скоро выполнить не обещала по причине обилия заказов. Пригласила заходить и справляться. Так мы и познакомились.

Матушка Мартиниана жила в отдельной маленькой комнатке. Рассказывала, что Михайловна (так она называла свою хозяйку) не хотела брать её на квартиру. Видимо, боялась власти. Но матушка предложила ей помощь по уходу за парализованными родителями. И Михайловна согласилась.

После закрытия Ферапонтова монастыря матушка жила в соседней деревне Щёлково с монахиней Валерией, регентшей. А когда та умерла, перебралась в Кириллов. Вполне возможно, что это было благословение старца Фёдора – он любил бывать в Ферапонтовом монастыре, молился там и причащался. С ним всегда приходило до ста богомольцев. Однажды он примирил матушку со служащим там священником. Вышло у них какое-то искушение… В Кириллове старец бывал на квартире у матушки, их молитвенное и духовное общение не прекращалось.

Хозяйка квартиры Мария Михайловна была сурового и ворчливого нрава, частенько без причины поругивала матушку, смиряла её. А матушка в ответ только улыбалась, не перечила ей и всегда с Христовой любовью относилась к своей благодетельнице. Михайловна по хозяйству старалась управляться сама, поэтому матушке зачастую приходилось помогать ей тайком. Прихожу я однажды, а матушка Мартиниана самовар чистит.

– Вот, Михайловны дома нет, решила потрудиться...

Пока она была в силе, работала в колхозе огородницей, а когда сил не стало, стегала на продажу одеяла. На вырученные деньги они с Марией Михайловной и жили. Матушкины одеяла были тёплыми и красивыми. Когда-то она считалась одной из лучших мастериц в Леушинском монастыре. Сшитые и вышитые её руками церковные облачения носил сам Иоанн Кронштадтский. (Удивительно, но именно на Покрове в начале 90-х годов была обнаружена епитрахиль отца Иоанна Кронштадтского. Вполне возможно, что её вышивала матушка Мартиниана. Сейчас эта святыня находится в надвратном храме Ферапонтова монастыря. – М. К.)

Близкие к Марии Михайловне люди говорили, что она по-своему любила свою квартирантку и очень за неё переживала. Ведь матушку в любой момент могли забрать без суда и следствия, как поступали тогда со многими монашествующими.

Игумения Мартиниана обладала редким даром общения, умением расположить к себе собеседника. Она рассказывала, что и среди партийных работников были порядочные, отзывчивые люди, которые помогали ей, чем могли, и чаще всего – тайно. Единственное, о чём просили: чтобы матушка при посторонних людях не выказывала знакомства и добрых отношений, а держала бы себя с ними строго официально.

Матушка Мартиниана собралась уйти в монастырь ещё в детстве, о чём и объявила матери. Родители Маши – так звали будущую игумению в миру – были людьми из купеческого сословия. В их богатом доме в центре Череповца часто останавливались насельницы Леушинского Иоанно-Предтеченского монастыря и, очевидно, сама матушка Таисия, игумения обители.

Родители Маши Цветковой не противились стремлению дочери. Только маменька время от времени говорила Маше: «Ты должна научиться всему: и рукоделию, и грамоте, и послушанию. Иначе тебя не возьмут в монастырь». Машу отдали в гимназию. Она была способной и послушной ученицей, но продолжала стремиться к монашеской жизни. На полях и обложках своих тетрадей Маша рисовала храмы и монастыри.

Как-то летом её тётя собралась на богомолье в Леушинский монастырь. Путь предстоял неблизкий – около 40 километров пешком. Засобиралась в дорогу и 12-летняя Маша. Маменька переживала, что дочь устанет, будет тёте обузой, поэтому отпускать дочь на богомолье не хотела. Еле уговорили. Радостная Маша не шла, а бежала впереди тёти. Садилась на пенёк, отдыхала и снова бежала. И они по материнским молитвам благополучно дошли до обители. Пришли по жаре уставшие, очень хотелось пить. Для паломников был поставлен большой чан с водой. Не успела Маша всласть напиться воды из деревянного ковша, как откуда-то появилась монастырская блаженная. Она выхватила у девочки ковш и окатила её водой со словами: «Обвенчали, обвенчали – наша дева, наша дева!..»

Дома Маша рассказала об этом случае. Мать только вздохнула, перекрестившись: «Воля Божия, но ещё подождём». В том же году в семье Цветковых умер отец. А через год маменька всё же благословила её в монастырь, чему предшествовало небесное знамение. Однажды в летний полдень Маша задремала в беседке в саду и увидела во сне Пресвятую Богородицу, от которой исходил дивный свет, ярче солнца освещавший беседку.

Разбудил девочку голос няни: «Машенька, ты где? Маменька звала: срочно ступай домой».

Оказалось, приехали дорогие и желанные монахини Леушинского монастыря. И маменька, благословив, наконец, отпустила с ними радостную Машу.

14 марта 1897 года Мария Цветкова была определена в число послушниц. Послушания проходила разные, но преимущественно в рукодельной – шила и вышивала церковные облачения. Как искусная мастерица, она вышивала облачения для отца Иоанна Кронштадтского.

Когда открылось монастырское подворье в Санкт-Петербурге, послушницу Марию благословили трудиться там. Там в разное время она несла послушание алтарницы, заведовала ризницей и была помощницей старшей сестры подворья.

В 1905 году послушница Мария вместе с монахиней Серафимой (Сулимовой), будущей игуменией и преподобномученицей, переводится в Ферапонтов монастырь, вновь открытый трудами игумении Таисии.

В этом монастыре 13 января 1906 года она была пострижена в мантию с именем Мартинианы (в честь преподобного Мартиниана Белозерского, ученика преподобного Ферапонта). Монашеский постриг совершил настоятель Нило-Сорской пустыни архимандрит (в ту пору – игумен) Илларион. Вскоре после этого монахиню Мартиниану благословили быть казначеем монастыря.

Однажды мать Мартиниана обиделась на строгую схимницу Ферапонту, родную сестру игумении Серафимы. Мартиниана, не выдержав очередного искушения, сбежала в Леушино, хотя и предполагала, что её там строго накажут. Но матушка Таисия никаких мер принимать к беглянке не стала. Подошла, обняла её и посмотрела в глаза. И обиды – как не бывало. Мать Мартиниана вернулась в Ферапонтово. Было ей в ту пору ещё и небесное утешение: она увидела во сне, что стоит у Креста, а на нём – живой Спаситель.

– Видишь, – говорит, – как Я страдаю, а ты не хочешь страданий терпеть.

Это видение, по словам матушки, ободряло её в самые трудные моменты жизни.

Вспоминается мне октябрь 1996 года. В то время я была на послушании при храме Покрова Пресвятой Богородицы. Первые заморозки начались тогда после храмового престольного праздника. Помню, как прихватило морозцем землю и последние цветы, все до единого. Замёрзли анютины глазки на матушкиной могилке, которую я навещала каждый день. 20 октября, в день памяти преподобного Мартиниана Белозерского, небесного покровителя матушки, подошла к её могиле и глазам не верю: у игуменского надгробного креста ожил голубой цветочек, под цвет глаз почившей. Старейшие покровские прихожанки говорили, что глаза у матушки Мартинианы были небесно-голубые. Тогда мне, помню, казалось, что это был некий небесный знак от неё самой, утешение в нахлынувших скорбях.

Показала цветочек старосте Покровского храма Анне Ивановне Виноградовой.

Анна Ивановна, помню, тогда расчувствовалась. Вспомнила, как приехала из Белозерска в Кириллов в 50-е годы. Была у неё заветная мечта – уйти в монастырь. Знакомые верующие подсказали, что надо ехать на Украину или в Эстонию – в Пюхтицу, и посоветовали взять благословение у матушки Мартинианы. Матушка, к удивлению и огорчению Нюры, не одобрила её выбора:

– Что ты, деточка, какие сейчас монастыри? Всё разрушено, – сказала она Нюре. – Вместо насельниц вороны на деревьях сидят. Нерадиво жили, вот и закрыли монастырь, Господь попустил. А в Пюхтицу тебя не возьмут – взнос ты не сможешь собрать. Трудись здесь и молись.

Нюра послушалась и стала искать работу в Кириллове. И Господь привёл её в монастырь, только в бывший мужской – на территорию древней Кирилло-Белоезерской обители, где размещалась тогда школа для глухонемых детей. С Божьей помощью разрешились и трудности с жильём: Нюру пустила к себе жить Мария Михайловна Майорова. Так они все трое стали жить под одной крышей.

Именно Анну Виноградову Господь сподобил быть при матушкиной кончине.

– ...Я старалась как можно чаще бывать у матушки, – продолжает свой рассказ Антонина Александровна. – Чем могла, помогала, делала уколы, когда она слегла от гриппа. Ей очень хотелось поскорее поправиться и причаститься Святых Христовых Тайн на праздник великомученицы Варвары, которую она особо почитала.

На Леушинском подворье в Санкт-Петербурге, где матушка Мартиниана много потрудилась в алтаре, в ризнице и рукодельной, освящён престол в честь этой святой. В то время в Кириллове была одна действующая церковь – Покрова Божией Матери, в нескольких километрах от города.

Причаститься в любимый праздник матушке Мартиниане не удалось. Накануне праздника конюх, обещавший отвезти её в храм, отказал в поездке – слишком мало было снега тогда. Я предложила отвезти матушку на санках, но она отказалась. Она стала заметно слабеть, уколы ей уже не помогали. 29 декабря 1955 года матушка согласилась вызвать на дом священника из Покровского храма – отца Павла Никитина, он раньше тоже в Ферапонтовом монастыре служил. Я побежала на Покров за батюшкой. Он обещал прийти только на следующий день. Когда сказали об этом матушке, было видно, что она расстроилась.

Я дежурила у постели больной весь вечер. Казалось, что матушке полегчало. Она была в полном сознании. Сёстры вместе помолились, матушка попросила пропеть тропарь предпразднству Рождества Христова, которое уже приближалось. Вскоре она задремала. Когда на смену пришла Нюра, я стала собираться домой. Вдруг матушка проснулась и говорит:

– Михайловна, это ты напоила меня вкусным морсом? Я такого в жизни не пила, до сих пор аромат во рту.

Мы, все трое, переглянулись – её никто не поил. Может, великомученица Варвара причастила нашу матушку Мартиниану? Матушка предложила мне остаться, подозвала к себе, обняла и поцеловала. Она попросила у нас прощения, поблагодарила за помощь. Потом снова уснула и больше уже не просыпалась. По словам её квартирной хозяйки, игумения Мартиниана почила 30 декабря в 12 часов дня.

На следующую ночь я читала псалтирь над усопшей. Около трёх часов ночи почувствовала исходящее от гроба дивное благоухание, какого прежде никогда не чувствовала.

Хоронили нашу дорогую матушку 1 января. Монашеского облачения у неё не оказалось; одели, как простую послушницу. Но отпевал её отец Павел по монашескому чину, и помогали ему певчие монахини Горицкого монастыря, прислуживающие в Покровском храме. Они же и читали псалтирь. Могилка матушки слева от алтаря, где похоронены горицкие монахини. Там же, у Покровского храма, в 1973 году был похоронен и старец Фёдор Степанович Соколов.

Это случилось в то время, когда мать Мартиниана несла послушание алтарницы в храме святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова на монастырском подворье. Служил тогда протоиерей Николай Гронский. Матушка, подавая кадило, поцеловала руку священника, как положено по чину. Неожиданно батюшка тоже поцеловал ей руку, чем привёл монахиню в большое смущение. После службы она поделилась своим искушением с одной духовно близкой монастырской сестрой. Та сказала ей, что батюшка прозорливый, быть ей когда-нибудь игуменьей. И действительно, после расстрела в 1918 году игуменьи Серафимы настоятельницей была назначена монахиня Мартиниана.

Что пришлось пережить матушке Мартиниане за десять лет игуменства, знает один Господь. Когда-то игумения Таисия (Солопова), богомудрая настоятельница Леушинского монастыря, писала в своих «Келейных записках»: «Нет тяжелей скорбей начальнических, но подчинённым как-то не верится этому, им кажется, что настоятельская жизнь легка и безбедна, между тем как на самом деле она есть тягчайший крест из всех иноческих крестов». В страшное богоборческое время этот крест был во много раз тяжелее. Но Господь не оставлял Свою верную рабу.

…Вот уже более чем полвека нет с нами матушки Мартинианы. Но каждый раз, когда во время всенощной клирос начинает петь «Хвалите имя Господне», я вспоминаю о ней, о её наставлении каяться в грехах и просить у Бога прощения. По примеру Антонины Александровны Волковой я тоже стараюсь следовать этому мудрому совету.