ДАЖЕ БОЛЬНОЙ ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН БЫТЬ СЧАСТЛИВЫМ

Беседа со священником Алексием Потокиным

Протоиерей Алексий Потокин – помощник настоятеля храма иконы Божией Матери «Живоносный Источник» в московском районе Царицыно. Родился в 1956 году в Москве, окончил МФТИ в 1979 году, затем аспирантуру института им. Жуковского. Крестился в зрелом возрасте, в 1991 г. был рукоположен. Окончил семинарию в 1993 году. Отец четверых детей. Супруга – профессиональный музыкант и композитор.

– Все мы понимаем, что телесное страдание действует не прямо, а при участии сознания. Страдание может ослабевать и усиливаться в зависимости от нашего отношения к нему. Но что на самом деле нас мучает? Сама болезнь или какие-то мысли по поводу этой болезни? Что усугубляет боль?

– Жизнь испытывает человека со всех сторон. Она может мучить душевно, а может непосредственно болью тела. Для любого человека (верующий он или неверующий) чувствительней то, что происходит в материальном мире.

Хотя можно слышать, что нравственные переживания самые тяжёлые. Я в это не очень верю. Если на такое страдание наложить ещё и физическое – поковырять булавочкой в кости, то душевная боль заглушится. Раз мы плотские, то и страдания плотские для нас заметнее и намного тяжелее.

Да, есть путь, в конце которого дух будет животворить, а состояние души будет покрывать все страдания плоти. Человек, даже страдая, будет счастлив. Ему не нужно станет прикладывать какие-то особые усилия для того, чтобы заглушить физическую боль. Такие примеры встречаются в литературе и в жизни. Но для большинства из нас телесные страдания – главное.

Состояние боли для человека противоестественно, потому что он не был задуман страдающим, а должен был стать человеком счастливым. Страдание воспринимается существом человека как нечто невозможное, нечестное. И это усиливает трагедию.

Я могу описать спутников физической боли. Один из первых – обида на жизнь, на Бога и самого себя. Когда к физической муке добавляется ещё и душевная, боль начинает расти и может довести человека до самого края. У многих бывали такие вспышки: «Когда же это закончится?! Сколько мне терпеть? Хоть бы умереть поскорее…» Душа и тело крепко-накрепко связаны, и если телу даётся приказ «не жить», то даже врачам бывает трудно помочь такому человеку.

– Насколько облегчение нашей боли зависит от близких?

– Если я в болезни чувствую себя одиноким: «Я никому не нужен», – боль усугубляется именно потому, что это чувство обманывает нас. При сильном страдании я не могу оценить, как вы ко мне относитесь, я становлюсь несправедлив, резко требователен, скандален. Приступы боли сопровождаются клеветой на тех, кто рядом. Да, близкие не могут исцелить, но это не значит, что они не сочувствуют или не трудятся. Когда человек допускает такое отношение, то одиночество и боль усиливаются.

Мы облегчим свои страдания, если будем вести себя противоположным образом. Я стараюсь давать окружающим небольшой отдых, тогда им становится легче. Помощь больному человеку – ведь это тоже страдание, а его облегчение придаёт силы и мне. Оказывается, это взаимность.

Да, есть болезни, которые почти совсем не дают передышки. Но когда боль на секунду отступает, пусть даже с человеческой помощью, – мой труд терпения, когда я не кричал, не капризничал, делает общение совершенно счастливым: мы чувствуем, как мы близки друг другу. Болезнь тогда перестаёт быть могильной плитой, трагедией. Мы вместе.

Я сейчас скажу вещь, которая, может быть, кого-то обидит: даже больной человек должен быть счастливым. Человек может так достойно умирать, что многие скажут: «Я так не живу, как он умирает».

– Что значит «должен»? Кому он должен быть счастливым?

– Это не приказ – он должен быть счастливым по природе своей. Для человека естественное состояние – это состояние блаженства, счастья. И если я выпадаю из него, я уже начинаю страдать, даже когда ещё не болит тело. Поэтому нужно считать боль помехой, но не считать её природой. Да, с одной стороны – я болею, но с другой стороны – состояние болезни остаётся глубоко чуждым для меня, его не должно быть.

– А разве согласиться с болью не значит согласиться с тем, что я грешный человек?

– Нет, не обязательно. Есть в Евангелии одно глубокое место, когда спрашивают у Христа о слепорождённом: «Кто согрешил – он или родители его?» Ответ такой: «Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нём явились дела Божии».

Человек, защищая другого, получил тяжёлую травму. Он дал возможность жить другому, принял удар смерти и страдания до конца жизни. Разве это наказание за грех?

Есть много страданий, в которых не видно нашего греха. Любая мать знает, что рождение ребёнка болезненно. Поэтому, если я соглашаюсь жить – я соглашаюсь на мучения. Так что боль в нашем умирающем мире не только от греха – это согласие жить.

– Некоторые люди от тяжёлых страданий в болезни жаждут их прекращения, хотя бы и вместе с жизнью…

– Я считаю, что терпение в ожидании скорейшего конца – это, скорее, малодушие и трусость. А есть терпение жизни, как у воинов в Брестской крепости: окружены, сопротивление безнадёжно – и всё-таки сражались. И вот если человек ощутит себя такой Брестской крепостью, скажет: «Я не буду сдаваться наступающей тьме, я не буду ей подчиняться», то он возьмёт на себя великий труд. Как только мы сдадимся и скажем: «Всё, я больше не могу терпеть, и согласен умереть», – боль этого мира хлынет на меня и на других.

Я убеждён в глубоком единстве людей и уверен, что человек, который не сдаётся, а сопротивляется даже самыми слабыми своими усилиями, оказывает мне неоценимую услугу – защищает от той тяжести, которая обязательно ляжет и на меня.

Многие люди замечали, насколько легче им жилось, пока у них были живы родители, особенно отец. Пусть с отцом они поругались, пусть один живёт на северном полюсе, а другой на южном, но умирает отец – и детям становится тяжелее. То, чему он сопротивлялся, теперь ложится и на них. Есть главная тяжесть – несение ответственности перед жизнью. Одно дело, когда есть те, кто тебя покрывает, – хотят они того или нет, и другое дело, когда ты остаёшься с нею один на один.

То же самое и с болезнью. Если человек сопротивляется – он делает мне великое одолжение, он мою жизнь избавляет от страданий. Там, где есть борьба, обязательно есть Бог. Человек, соглашающийся терпеть болезнь и не умереть сразу, стоит на стороне Бога и трудится ради света.

Часто мы связываем прекращение боли с полным исцелением. Мы думаем, что с нами только исцеляющий Христос, а Он всегда рядом и говорит: «Я с тобой, с твоими язвами. Я сам страдаю»…

Страдание может помочь достичь блаженства не только в единении с Богом, но и с близкими людьми. Владыка Антоний Сурожский пишет, что, когда его мать умирала, не было счастливей времени. Потому что это были единственные годы, когда они по-настоящему были вместе. Он её болезнь, умирание и смерть воспринимает как один из самых светлых периодов в своей жизни.

– Я сам, слава Богу, никогда не испытывал очень сильной боли. Но всегда боялся зубной боли и просил обезболивать. А однажды провёл эксперимент и с тех пор пользуюсь этим способом. Нужно вспоминать свои грехи и представлять, что этой болью искупается грех. На физическом уровне боль, может быть, остаётся такой же, но терпеть её гораздо легче.

– Да, безусловно, грех – это уже страдание. Вспомнить в болезни свои грехи, попросить прощение – очень полезно. Сразу будет легче.

Если человек неожиданно для себя заболел – вспомни, скольких ты обидел, как ты был равнодушен, презирал больных и прятался от них. Сколько выплёскивал раздражения, сколько яда было, зависти… Есть ещё ужасное чувство – ревность, когда человек требует от другого любви к себе. Ревность сжигает всё хорошее, и сколько ни дай, оказывается мало. Ревность – это душа не сытая, алчная, жадная. Конечно, за это потом будет расплата страданием.

Ну, и зависть. В чём патология этой болезни? А в том, что я мучаюсь от чужого добра. Это действительно уже раковая опухоль в душе, когда счастье другого для меня становится злом.

Боль связана с какой-то неправдой, которую я совершал в жизни. Поэтому в большинстве случаев можно увидеть тот путь, которым мы наши болезни усиливаем. И то, что ты желаешь другому, обязательно вернётся к тебе.

– Чтобы освободиться от этих грехов, нужно перестать их делать и раскаяться в них?

– Есть одно Таинство в Церкви, которое признаёт болезнь и телесную, и духовную, – исповедь. Если бы я умел исповедоваться до конца, честно, то Бог бы меня на этом месте исцелил. Но я душу свою не могу открыть. Понимаю, что многих грехов в своей жизни я не помню и даже не могу высказать, что я творил. Тогда иду на Таинство елеопомазания, где мы просим многократно, чтобы ведомое и неведомое из моей жизни ушло, забытые грехи простил Бог. Но здесь опять есть камень преткновения – взаимность. Я должен просить и для других, уметь прощать их. Мы же обычно в этих просьбах бываем односторонни: «Мне-то подай, а про остальных я думать не хочу». Милость даётся только тем, кто сам постоянно оказывает милость.

– Если боль напоминает человеку о его грехах, зачем нужно рассматривать эту боль как какую-то злую силу?

– К боли нужно двояко относиться. С одной стороны, знать, что она противоестественна, а с другой стороны, сказать: «Спасибо. Если бы не было тебя, я бы никогда не вспомнил, что бывал подлецом». Ей даже можно поклониться. Если в секунду облегчения сказать: «Боль, спасибо тебе», – это очень сильно помогает в дальнейшей жизни.

– Вы, отец Алексий, живёте с тяжёлой болезнью, наверняка у вас есть какие-то вещи, приёмы, которые вы внутри себя делаете, когда бывает особенно плохо...

– Я не могу это каждому порекомендовать – не все это смогут, и я в своё время не мог, – но я всегда стараюсь молиться. Если есть молитва, это совсем другая жизнь. Мне жалко людей, с которыми не происходит того, что сейчас происходит со мной. Потому что в моей боли Бог со мной.

Когда теряется молитва, то надо признать это, сказать: «Господи, забыл про Тебя».

Вы спрашиваете о практике. Сейчас для меня самый действенный, самый счастливый приём – это Причастие. Оно мне очень помогает.

– Молиться ведь тоже можно по-разному, например: «Господи, избави меня от этой боли», а можно, наверно, и как-то по-другому.

– Да. Обратите внимание, что, когда просили исцеления люди, о которых нам рассказывает Евангелие, они просили так: «Помилуй меня». Исцеляя, Он отвечал не просто, что ты будешь прощён, исцелён, а: «Вера твоя спасла тебя». То есть оказывается, что с исцелением человек может получить спасение. Само Евангелие говорит о том, что просьба должна содержать признание человека, что это не обязанность Бога. Это милость, это настоящее снисхождение, когда Он нас исцеляет, умиряет нашу боль. Поэтому первая просьба – не на устах даже, а где-то в сердце: «Помилуй мя». И в этом есть признание и своей неправоты, и всего остального.

Есть такая притча о бревне и соломинке, когда Христос говорит: «Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего». Я думаю, что «бревно», которое нужно «вынуть», – это непонимание милости Бога.

Если ты увидишь, что Он милостив, – Он и тебе поможет, и ты сможешь помочь другим. Приятие человеком исцеления или какого-то ослабления от болезни – это личная встреча с милующим Богом.

– Как же увидеть Его милость в этой болезни?

– Если вы способны видеть милость от людей, то и от Него увидите.

– Но люди мне не посылают такой болезни, а вот Бог…

– Ну, не скажите. Если мы говорим о Боге – мы говорим и о людях, это всё едино, никогда не разделить.

– Как увидеть Его милость?

– Нужно посмотреть сначала на себя – миловал ты кого-то или нет, прощал ли. И потом посмотреть – догадались люди, что ты их помиловал, или нет. Если ты за свою жизнь ни разу никого не помиловал, я думаю, что ты милость от другого не заметишь. Пожалей кого-нибудь сейчас – нет такого положения, когда ты не мог бы помиловать.

Есть крайнее средство для жёстких сердец – это подаяние милостыни. Что оно означает? Я подаю мелочь, свидетельствуя о том, что я прошу милости от Господа ко мне – такой же, какую я, не рассуждая, даю этому незнакомому человеку. Помилуй меня, недостойного.

Почему нужно подавать милостыню? А потому, что я сам немилостив. Я требую снисхождения к себе, жуткому бандиту. Иоанн Кронштадтский призывал к этому: иди, подай. Вот ты лежишь, а есть какие-то копейки – раздай этим несчастным (а лучше хлебом или ещё чем-то – не нужно их на выпивку соблазнять).

Именно взаимность помогает Богу действовать в нас. И если вы никогда не соглашались, не хотели дружбы, то вы не заметите, что Бог с вами дружил. Если вы никогда не хотели быть отцом – вы никогда не заметите, что к вам относились по-отечески. О чём в Евангелии сказано: смерть – это одиночество, жизнь – это принятие единства. Если хочешь жизни – будь взаимен. Без взаимности ты останешься в смерти.

– Значит, ваш ответ на вопрос, какими словами молиться, – это «Господи, помилуй»?

– «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Или просто: «Господи, помилуй». Если нет сил на полную молитву – говори кратко.

Мне нравится одна молитва, которой молился Иоанн Златоуст. Она меня просто до небес поднимает, но сам я ею молиться не могу. Мне такое не дано, но я знаю, что это счастье – говорить: «Слава Богу за всё!» И он добавлял ещё очень важное слово, которое мы никогда не добавляем: «Аминь» – то есть «истина». А вы знаете, какая у него жизнь была? Это страдания. Я всем рекомендую прочитать книгу «Крестный путь Иоанна Златоуста». Вы прочитаете, и вам станет легче. Он будет с вами.

– «Слава Богу» – это очень сильное средство против ропота, который нас мучает.

– Я согласен. Но это средство годится тем, кто уже сделал первый шажок – сказал: «Помилуй!»

– Лично мне, прежде чем просить «помилуй», приходится сначала сказать «слава Богу», чтобы снять ропот. Ведь ропотливая молитва не принимается, и это ясно чувствуется.

– Знаете, я про себя скажу. Может быть, вы так можете, но я – человек лукавый и хитрый – могу сказать «слава Богу», когда мне больно, только притворяясь. А сердцем – не могу.

– Что можете ещё сказать по поводу работы над собой для ослабления страданий?

– Не нужно ограничивать всю свою жизнь болью. Скажем, болит зуб. Днём, пока ты работаешь, он болит не так сильно, но стоит тебе лечь спать – боль вдруг возрастает. Это простой, но ясный пример того, что если сосредоточиться только на своей боли, она тебя убьёт.

Поэтому я советую даже в болезни искать какого-то дела. Ищите всё, что возможно, старайтесь трудиться. Хоть вяжите. Используйте любое здоровое занятие, которое занимает ваше внимание. Боль напомнит о себе, но вы всё равно упорно возвращайтесь в работу. Сама эта привычка научит вас отвлекаться от страданий, она многое даст.

Ещё простые советы. Когда болит у вас, старайтесь попросить милости сначала к другим болящим. Потому что боль как бы замыкает человека на себе.

Ещё одиночество разрывается благодарностью за тех, кто ещё не болеет: «Господи, слава Тебе, что есть ещё здоровые люди. Как хорошо!»

– Расскажите подробнее о Таинстве Причащения, которое вам так помогает.

– Я могу вот чем обнадёжить людей, которые никогда с верой не встречались: начало веры – это как первая любовь, самая благодатная, когда совершается много удивительного.

– Чем «начало веры» похоже на первую любовь?

– Понимаете, у нас люди разделяют веру и любовь. Первая вера – это есть первая влюблённость. И упрёк одного из ангелов к одной церкви был: «Имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою» – вот эту остроту ощущений… Собственно, мы все это теряем. Человек приходит в храм – он потрясён и силой, и глубиной, и широтой того, что с ним происходит. А потом проходит время – год, два – и всё становится пресным, обыденным. И нужно от предательства этого своего говорить: «Господи, я опять Тебя забыл, я к Тебе привык. Прости меня». То есть идёт возвращение первой любви.

Если ещё не было каких-то острых переживаний в вере, то первый приход в храм многое может открыть. А обращение к Таинству Причащения – особенно. Подойти с доверием, как ребёнок: «Господи, я не знаю даже, поможешь Ты или нет, я иду соединиться с Тобою, как дитя, которое ещё не испытало жизни», – никаких обетов, обещаний, ничего лишнего добавлять не нужно.

Больному проще. Когда человек здоров – ему нужно поститься, а болезнь сама есть пост. Если больной просто доберётся до Причастия – я считаю, что всё необходимое выполнено и он уже может причаститься без всяких особых подготовок.

Я считаю Причастие величайшим средством, но, опять-таки, могу рекомендовать его всем. Знаю людей, которые говорят: «А я брезгливый». Много чего есть в душе. Всё-таки здесь должен быть приложен определённый труд человека. Какой? Я не должен его подталкивать, приманивать, он сам должен переступить через препятствия и впустить в свою жизнь Христа. Сильнее ничего быть не может. Всё остальное, о чём я говорил в плане ослабления боли, – намного слабее.