ОНЕЖЬЕ НА ВЫМИ

Небольшое село Онежье в Республике Коми с величественным храмом Рождества Пресвятой Богородицы в последнее время стало излюбленным местом паломничества. Сюда едут православные христиане из Сыктывкара, Ухты, Емвы и других городов, в том числе и отдалённых – из Петербурга, Казани. В основном это представители творческой интеллигенции: писатели, художники, артисты. И не для того лишь стремятся сюда, чтобы полюбоваться живописной церковью на высоком берегу Выми, красотой этих мест, но, главным образом, ради встречи с сельским священником – игуменом Антонием (Головиным). В этих прекрасных местах живут они под окормлением батюшки – кто неделю-другую, а кто-то задерживается надолго, избавляясь от страшных грехов, таких как наркомания и пьянство. Сам настоятель – человек разносторонне образованный. Закончив Ленинградский институт культуры, прошёл большую школу жизни. Работал не только по специальности, преподавая баян, аккордеон и гитару, но и укладывал асфальт на дорогах, был токарем, фотографом, поменял ещё несколько специальностей, пока Господь не привёл его к священству. Случилось это 4 ноября 1996 года, когда владыка Питирим рукоположил его в сан дьякона, а спустя год – в иереи. В том же году, Великим постом, в Ульяновском Троице-Стефановском монастыре состоялся его постриг в мантию в честь Антония Великого.

Отец Антоний (Головин)

Первоначально отец Антоний служил в Ухте на многолюдном приходе. Но, пожелав более уединённой жизни, напросился у владыки восстанавливать храм и налаживать приходскую жизнь в умирающем Онежье. В некогда процветавшем старинном селе, в котором и в советское время проживало до полутора тысяч человек, осталась горсть сельчан, в основном преклонного возраста.

Мы приехали в Онежье вместе с о. Дмитрием Хрусталёвым, настоятелем храма с. Вильгорт, на престольный праздник Афанасия Великого соседней, уже не существующей деревни Катыдпом – это верхний конец Онежья. Отец Антоний служил праздничную литургию, как делает это каждый год, с тех пор как был переведён в это село. Традиция сложилась по просьбе самих катыдпомцев, которые традиционно в этот день, даже после того как деревню покинул последний житель, продолжают собираться на высоком берегу Выми – на месте, где осталось всего два полуразрушенных дома.

В Катыдпоме раньше была старинная часовня Афанасия и Кирилла, патриархов Александрийских. По преданию, в старину на берегу Выми была явлена икона этих святителей. Старинный образ, долгое время оберегавший Катыдпом от несчастий, чудесным образом сохранился в советский период. После закрытия и разрушения часовни его перенесли в онежский храм. Когда и его закрыли в 1936-м, икона снова оказалась в реке, каким образом – неизвестно. Как-то шла по берегу одна женщина и услышала голос: «Помогите!» Подумала, кто-то тонет, подошла к воде. Смотрит – никого, но крик повторился. И только тогда она увидела плывущий образ. Хранила его всё советское время, а когда открылся храм, передала отцу Антонию. Сейчас эта икона – одна из самых почитаемых храмовых святынь. Тщанием Дмитрия Алексеева, прихожанина одного из храмов Ухты, недавно она была отреставрирована. В дни памяти святых с ней ходят крестным ходом по Онежью.

После литургии батюшка пригласил нас к столу.

Живёт священник вместе с небольшой общинкой спасающихся около него людей в расположенном рядом с храмом старинном, ещё дореволюционной постройки, деревянном здании бывшей сельской больницы. В келье настоятеля раньше принимали роды.

– Батюшка, а почему так мало людей ходит в храм? – спрашиваю его.

– Так у нас в селе всего сорок человек живёт. Это меньше, чем в городе в одном подъезде пятиэтажного дома. Я вот вам такую статистику приведу. По моим подсчётам, в храмы на воскресную службу ходят не больше полпроцента населения. Это повсеместно – по крайней мере, так у нас в Коми.

Согласно канонам воцерковлённый человек – это тот, кто воскресный день почитает, а не тот, что крещён, считает себя христианином, а в церковь не ходит. А теперь подсчитайте: один процент от сорока – это всего 4/10 от одного человека, а ещё полпроцента убавить – получится одна рука или нога. Так что у нас в храм ходят больше, чем в среднем по городу. Вот сегодня Нина Николаевна Бойцова пришла, слава Богу. В другой день ещё кто-то придёт.

– Огурцы, помидоры вы сами выращиваете? – смотрю на нехитрое деревенское угощение на столе.

– Есть у нас небольшое хозяйство. Огород, две теплицы, корова. Раньше кроликов, кур держали. Всех съели.

– А рыбу сами ловите?

– Это нам, я считаю, Афанасий Великий в честь праздника послал. Вчера рыбак мимо проплывал – видимо, много наловил – и нам дал щук свежих.

– На храме у вас, я смотрю, купола новые?

– Храм мы мало-мальски восстановили. Сейчас самое главное – колокольню отремонтировать, потому что она разрушается очень активно. Всё там старое, прогнившее, перекрытия уже не держат. А чтобы спасти колокольню, надо постоянно на ней работать. Силами одного-двух человек ничего не сделаешь. У меня тут старики, инвалиды, дети живут. Только два работоспособных человека: Женя – животными занимается, а Юра за всё остальное отвечает. Они же помогают мне служить, храм поддерживать, дрова заготовлять. Нам, чтобы дом и храм протопить, дров 150 кубов надо. А доходов – никаких.

– Администрация вам разве не помогает?

– В прошлом году вот сертификат на 50 тысяч выделили – на скважину, в это время как раз избирательная кампания проходила. За 12 лет – вся помощь.

– У вас ведь, кроме Онежья, ещё приходы есть? – спрашиваю о. Антония.

– В Синдоре ещё служу, там приход побольше – три с половиной тысячи населения. Церковь у них пока ещё строится. И две зоны окормляю – в Чернореченске и в Ракпасе. Храмы есть – нашлось кому строить.

Отец Антоний особо не рассказывает о своих проблемах. Поначалу, когда храм в Онежье был еще только передан Церкви, он не отапливался, поэтому о. Антонию зимой иногда приходилось служить при минус 20 градусах – и никакие шубы не помогали, руки прилипали к Чаше. Я слышал от его прихожан, с какими трудностями приходится сталкиваться батюшке у себя на приходе, особенно в зонах, где осуждённые пытаются устанавливать при храмах свои тюремные порядки.

– А вот в городах ещё такая тревожная тенденция наблюдается, – вступает в разговор о. Дмитрий. – Мало того что многие формально воцерковлены, в то же время у них нет никакого огня внутренней ревности по вере. Даже у детей священников и в семьях воцерковлённых людей существует такое. Многие старцы пророчествуют о духовном расцвете Руси. А откуда этот расцвет возьмётся, если даже в церковной среде такое охлаждение?

– Так всегда было, – утешает о. Антоний. – Число мучеников, шедших на смерть за Христа, было несоизмеримо меньше общего числа верующих. В предреволюционные годы практически стопроцентная христианизация была. А что из этого получилось?! Сами знаете. И раньше именно в семьях священников атеисты вырастали, потому что соблазнов было больше. Как Господь говорит: «Не бойся, малое стадо». Он же не говорит: «Не бойся, великое стадо!» – о большем стаде и речи нет. Надо быть готовым пойти за Христом. Если мы не будем сильно стараться служить как следует Христу в современном мире, то наше место в аду. Надо очень постараться пойти поперёк этому всеобщему отступлению... А священники – они и раньше-то были разные, а сегодняшние искушения намного серьёзней. Если прежде только в Вавилоне были собраны все искушения, то сейчас Вавилоном можно назвать любой, даже самый маленький городок, такой как Емва...

Неспешно течёт праздничная трапеза. Батюшки нарочно разговаривают между собой громко, чтобы собравшиеся в этот день за длинным обеденным столом могли слышать духовный разговор и поучаствовать в беседе.

– А какие, на ваш взгляд, самые сильные искушения современного священника? – спрашивает отца Антония отец Дмитрий.

– Каждый человек по-своему искушается. Это могут быть какие-то распространённые «крючочки» современного мира. Вот недавно я читал о том, что нескольких десятков молодых людей в качестве опыта изолировали от современных средств связи на сутки. Из них только двое смогли восемь часов обойтись без мобильных телефонов.

– К сожалению, – продолжает онежский настоятель, – сейчас время такое, когда у людей нет взамен ничего хорошего, чем бы можно было занять себя. Люди привязываются к так называемым благам современной цивилизации. Вот те же компьютерные игры. Я как-то попытался посмотреть одну компьютерную игру, вторую – и не нашёл там ничего интересного. Стал потом размышлять, почему дети и взрослые играют в них, и пришёл к выводу, что это всё ухищрения тёмных сил.

Мне бы и в детстве такая игра не понравилась, потому что там нет творчества. Оно возникает только тогда, когда ты сам сочиняешь, когда сам что-то делаешь или когда с кем-то в игре совершаешь живое творческое соделание. Железо – оно не может творить. Могут выпадать разные комбинации, но творческого начала нет, и потому это неинтересно. Всё, что без творчества, – это и без благодати, потому что творческая сила только у Бога. У бесов нет творческой силы, а у человека – есть. Компьютерная машина запрограммирована, в ней творить невозможно, потому что все варианты действий уже предусмотрены и «проиграны» программистом. Не рождает она и творческую энергию. Соответственно, благодати нет, удовольствия нет, радости нет. Есть только азарт и безумие. Мне, по крайней мере, так кажется. Неслучайно потом от этих игр наступает компьютерная зависимость, и человек на самом деле впадает в беснование.

– Батюшка, маленькие дети не выдерживают долгой службы, балуются. А с какого возраста можно приводить детей на литургию? – раздаётся вопрос.

– Знаете, мне кажется, детей до 10 лет лучше приводить только ко причастию. Служить для них небольшие молебны, чтобы им действительно было интересно, потребно и насущно. Чтобы они видели плод от этого молебна. Чтобы у них появлялась живая вера. Ну, например, дети собираются в поход. Давайте отслужим по этому случаю молебен о путешествующих. Потом заболел мальчик Серёжа – давайте соберёмся, отслужим молебен о его здравии. И когда каждую неделю такие молебны служить, ребёнок будет привыкать, у него появится живая вера. Он тогда будет понимать, чего ради он пришёл в храм.

Привить живую веру – это самое сложное. А вот если бы ребёнку ещё объяснить, что такое причастие, что такое грех, чтобы он это понял на своём опыте... Но тут нужен личный пример, чтобы ребёнок видел, что ты, как родитель, не просто молишься напоказ, а имеешь живую веру. Если же он увидит, что в храме ты один, а дома совсем другой... Дети очень чутко всё это видят и делают соответствующие выводы. Если в кадиле есть хотя бы один горящий уголёк, то и всё кадило можно разжечь. Так и огонь живой веры можно передать от одного человека всей семье. Поэтому очень важно, чтобы пример живой веры ребёнок видел со стороны родителей или хотя бы тех людей, которых он очень любит и уважает.

Нужно организовывать для ребят какие-то игры, встречи, занятия – всё это объединяет и даёт возможность помолиться детям вместе со взрослыми.

Это важнее, нежели заставлять ребёнка стоять на литургии, если он не понимает зачем. Взрослый может заставить себя из какого-то страха это делать, то есть у него пусть не духовная, но житейская мотивация появляется. А у ребёнка какая? Когда папа в приказном порядке да ещё с наказаниями просит вставать ребёнка на утреннюю и вечернюю молитву, то от этого принуждения вряд ли родится живая вера.

Читали об опыте протоиерея Владимира Воробьёва? Он вспоминает, как одна многодетная мать приводила своих детей в храм, внушая им примерно такие мысли: вот люди, стоящие в храме, покаялись в грехах, они святые, а вы – ни на что не годные грешники. Сейчас тихонечко, на цыпочках, зайдёте в храм, тихонечко причаститесь и тихонечко из храма выйдете. Она говорила, что без причастия жить невозможно, и её детки (их человек восемь было) так и делали: тихонечко заходили в храм, тихонечко, со страхом Божьим и верою, приступали к Святым Таинствам и, потребив их, тихонечко уходили.

Протоиерей Владимир говорит, что, может быть, в этом случае мать поступала даже лучше, чем если бы заставляла стоять детей всю литургию в храме. Так они выросли с верой в Бога, с благоговением к храму, Святым Таинствам и священству, хотя и не были воцерковлены как подобает.

Главное, они получали Святое Тело и Кровь Христовы – тот необходимый дар, который их очищал, освящал и делал способными к восприятию всего хорошего, к творческой жизни и добродетели. А когда они подросли, то могли уже и сами с благоговением прийти в храм и войти в жизнь Церкви.

– В наш храм в Вильгорт взрослые приезжают из города вместе с детьми. А детям чем заниматься во время литургии? В воскресную школу, что ли, идти? – спрашивает отец Дмитрий.

– Нет, конечно. Когда я служил в Ухте, там как раз воскресная школа работала во время службы, и я всё время выговаривал её организаторам по этому поводу, ведь это абсурд. Слава Богу, её потом сделали после литургии. Для детей в это время можно придумать детскую площадку, оборудовать какую-то игровую комнату для маленьких.

– Элемент принуждения всё равно нужен в воспитании? – говорит о. Дмитрий.

– Элемент принуждения, конечно, нужен, – соглашается о. Антоний, – но родители должны наблюдать, что ребёнок может, а что нет. Вот у каждого стаканчика своя мера. Один столько-то может вместить, другой – меньше. Нальёшь больше, и вода переливается через край. И мера, которую может вместить и вынести ребёнок, у каждого своя. Главное, надо воспитывать в детях страх Божий, обязательно регулярно причащать, приобщать к молитве. Хорошо, например, родителям вместе с детьми петь несколько молитв утром и вечером: «Символ веры», «Богородицу» – самые простые. Придумывать молитвы на какие-то их нужды. Учитывая, что у детей душа чище, а дерзновения намного превышают дерзновение взрослых, они будут от Господа получать просимое, если, конечно, это не будет им вредить. И таким образом у них образуется живой источник веры.

Вспоминая о славном прошлом Онежья, местные жители обязательно расскажут о своём земляке – купце Никит Паше, который владел магазинами в Санкт-Петербурге и двумя пароходами, много потрудился для благоустройства родного края.

Нина Николаевна Бойцова – директор клуба в Онежье, жившая раньше в Катыдпоме, – рассказывает, как к ним в деревню со всей округи на престольный праздник Афанасия стекался народ, как гостей встречали хлебом-солью около каждого дома, где стояли скамеечки и уже накрытые столы, и как потом весёлый праздник, с танцами и песнями под деревенские гармошки, не умолкал над привольными водами Выми до поздней ночи.

Характерно, что многие жители сейчас даже не знают, кто такой Афанасий Великий, но день памяти его почитают. И в других деревнях были свои праздники, которые отмечались в престольный день часовни, и на них также стекался народ со всей округи.

– У меня бабушка с дедушкой пели на клиросе в церкви, – рассказывает Нина Николаевна, – так мать говорила, что в нижнем конце села праздновали день Архангела Михаила, потому что там стояла часовня в честь архистратига. А в Пасху служба вначале начиналась в нижнем храме Рождества Богородицы, потом люди шли крестным ходом вокруг храма и в праздничных одеждах уже поднимались на второй этаж, в храм Воскресения Христова, на торжественную литургию.

– А вот мне ещё рассказывали, что здесь почитали Кирика и Иулиту, – говорю директору клуба, которая, кажется, знает всё про историю села.

– В этот день, 28 июля, сгорело всё Онежье. Больше ста лет тому назад это было. Летом ездили на сенокос в верховья Выми. Вернулись – а села нет. Жили потом кто где: в землянках, банях. Бани и сарайки всегда около реки строили, потому их огонь не достал. Потом заново отстроились. Но если раньше дома ставили впритык друг к другу, то после пожара приняли решение, чтобы 20-30 метров было между постройками. А ещё после пожара жители решили в день, когда сгорело село, не ходить на работу, чтобы таким образом почтить Кирика и Иулиту.

– А вы слышали о старинном предании, что первый храм в Онежье основал Стефан Пермский?

– Этого не слышали. Может, во времена Стефана церкви были построены в Турье на той стороне реки. Там церковь Параскевы Пятницы сохранилась, тоже старинная, заброшенная. Первое упоминание о Турье как раз относится ко времени миссионерских подвигов Стефана Пермского. До этого села от Онежья рукой подать. Как знать, не заходил ли он и в Онежье...

Первое письменное упоминание об Онежье относится к 1608 году. Оно оставлено переписчиками того времени в Дозорной переписной книге. Тогда в селе было два храма: «...на погосте церковь Рождества Пресвятой Богородицы древяна... да церковь собор Архангела Михаила древяна». Возле церквей жили поп, дьячок, пономарь и проскурница. Рядом – 15 крестьянских дворов. Но если к этому времени Онежье уже существовало, то, может, и при святителе Стефане стояло.

Подробнее о жизни Онежья в советское время нам рассказала 90-летняя жительница Козловки – небольшой деревеньки, что через овраг от Онежья, – Лидия Павловна Клюева. Дом её стоит на самом краю деревни. В красном углу – старинные иконы. Видно, что люди живут верующие.

Путая коми и русские слова, Лидия Павловна говорит:

– Здесь, в Козловке, школа была, купеческий дом двухэтажный, он потом сгорел. В нашей школе учеников много было, из соседних деревень приходили. И я тоже в ней училась. Мой жених, Александр Иванович, звал меня после войны в город жить. Он мне очень нравился, но я не хотела из деревни уезжать. У меня две сестры работали на лесозаготовках. Он предлагал дом наш продать. А как я его продам? Ведь сёстры с лесозаготовок придут, им негде жить станет.

– Как вы в войну тут жили?

– Постоянно работали, так и жили. Что растили в колхозе, на фронт отдавали, себе ничего не оставалось. По граммам на каждого человека давали овса, чтоб только с голоду не умерли, а что картошку, что рожь, что семена озимых – всё на фронт. Лён молотили, делали пряжу, как шёлк, и тоже сдавали. Работали стар и млад. Утром в восемь часов уйдём в поле, весь день трудимся, только в 10-11 часов ночи домой возвращаемся. Мы пашем, а уполномоченный смотрит.

Молодые были: хоть и уставали, а после работы ещё на лодки сядем да песни поём. У некоторых мужей убило, по пятеро детей осталось. Они плачут, а всё жить надо – поревели и снова пахать идут. Так мы всю войну работали и песни пели. Уполномоченный нам рассказывал, как на фронте дела обстоят, и о конце войны он сообщил.

– Из Онежья с прилегающими деревнями уехало более 133 человек, – дополняет Лидию Павловну директор Онежского сельского клуба. – На памятнике погибшим воинам имена 65 человек увековечены. Остальные хоть и вернулись, но кто без руки, кто без ноги, кто ещё как изувеченный, да и душа у них была вся изранена.

– У меня оба брата пропали без вести, – говорит Лидия Павловна, – а будущий муж, с 1938-го в армии, всю войну прошёл и жив остался.

Спрашиваю Лидию Павловну про церковную жизнь деревни.

– В 1922 году, когда я родилась, церковь стали закрывать. Трижды её закрывали. Первый раз все подписи поставили в защиту. Тогда стали требовать с подписавшихся, чтобы платили налог за храм. Отец наш два раза подписывался – и всё у нас отняли, даже стаканы. Потом дед Вань и ещё один Вань заявление писали, в Москву послали, чтобы церковь не закрывали, и как-то отстали от нас, но ненадолго.

– Сами же местные и разрушали церковь, и колокола сбрасывали, – вздыхает старушка. – Было так: если в храм пойдёшь, так про тебя в стенгазете пропишут, нарисуют да высмеют. В одном храме у нас клуб открыли, второй оставили. В клубе мы танцевали, и я туда ходила. Однажды спектакль поставили, как раз на Первомай, который пришёлся на Пасху. И мы пошли сперва в церковь, а потом – в клуб. Нам пожилые женщины говорят: «Если вы идёте на танцы, зачем в церковь-то заходите?» А мы – дети, и ум детский ещё. Не понимали, что это грех. Потом клуб в церкви закрыли, потому что один человек заболел, второй, никто не стал в него ходить.

– Вы, наверное, всю жизнь Богу молились – столько икон в доме...

– В этом доме я родилась и 90 лет здесь живу. А иконы ещё от родителей. И в советское время хоть церковь и закрыли, а всё равно люди молились, даже самые верные коммунисты в кармане носили крестики.

– Скажите, вы жизнь счастливую прожили?

– Да, счастливую! Хоть и из деревни никуда не выезжали, плохо кушали, а всё равно счастливо жили. Коров держали. Лепёшки из картошки делали и с молоком ели.

– А ещё раз прожили бы такую жизнь?

– А хватит, нажилась. Сейчас хоть и хорошо кушаю, да не могу ходить, ноги уже не слушаются. Такая судьба. Голодали, да всё равно крепкие были, не то что сейчас. Сейчас мясо да шоколод едят, а работать не могут, а мы – картошку гнилую да лебеду ели, а работали от зари до зари. А домой придём и ещё домашнюю работу ночью делаем, за скотиной ухаживаем. И на веселье силы оставались.

*    *    *

Старожилы Онежья вспоминают о пророчестве Стефана Пермского, что на 600-летие его успения деревни Катыдпом не будет. Так и вышло. Буквально за два десятка лет до памятной даты это была ещё процветающая деревня, а в 1996 году её покинул последний человек. Однако жители Онежья верят и в другое пророчество – охотницы бабы Мани, до глубокой старости промышлявшей в тайге и убившей 12 медведей. Так вот, баба Маня на стремительный отъезд деревенских в город говорила: «Пусть уезжают, всё равно тут потом город будет». Быть может, Господь ей открыл славное будущее этих мест, когда вновь люди будут возвращаться в родные места и снова опустевшие деревни и сёла наполнятся жизнью?..

Буквально два года назад в Катыдпом вернулись из города две семьи – это дети уехавших родителей. Срубили из строевого леса, как их предки, на самой горе два добротных дома, разработали рядом участки, поставили теплицы, стали выращивать картошку, капусту, огурцы, помидоры. Возможно, это только первые ласточки, вернувшиеся в родные гнездовья? Не зря же старцы говорят, что, для того чтобы спастись, люди должны жить в своих домах, трудиться на земле и кормиться от своих огородов. Бог весть, какие катаклизмы ждут наш мир. А своя земля – она прокормит. Божья Матерь и все святые не дадут погибнуть.