ВРАЧЕВАНИЕ ДУШИ

В начале сентября на Московской международной книжной выставке, что ежегодно проходит во Всероссийском выставочном центре, среди океана книг можно было встретить и такую, с необычным для светской публики названием: «Очерки православной психотерапии. В помощь страждущей душе». Эта очередная книга московского психотерапевта Дмитрия Александровича Авдеева. Там же были представлены и другие его труды: «Душевные болезни: православный взгляд», «Уныние и депрессия: сходства, различия, врачевание», а также книга «Мысли о женской душе», написанная в соавторстве с Яной Бесединой. Всего же за два последних года вышло 14 его книг, в том числе в переводах на английский, сербский, румынский и болгарский языки, и все они тоже посвящены православной психотерапии. Неужели в мире сейчас такой интерес к этой теме? С этим вопросом к автору обратился наш корреспондент.

– Дмитрий Александрович, то, что ваши книги переводят на иностранные языки, означает ли, что православная психотерапия в мире всё ещё мало известна и не развита?

– Можно сказать и так. Если бы люди жили по заповедям Божиим, исправляли свою жизнь согласно Евангелию, то и нужды бы не было в психотерапии. Но, увы, мы живём в секулярном мире. Общество захлёбывается от бездуховности. И душа скорбит и болит. Человеку нужно утешение. В храм он пойти ещё не готов, а пытается врачевать душу как-то иначе. Кто-то обращается за помощью к психотерапевту. И если специалист – православный человек, то он может, с Божией помощью, как-то помочь обратившемуся на приём пациенту. Его советы и рекомендации могут указать путь ко Христу. В качестве первого и главного принципа православной психотерапии я всегда называю такой: исповедание православной веры самим врачом или психологом и привнесение её истины в лечебный процесс.

– Кто стоял у истоков этого направления в психотерапии?

– В первую очередь святые отцы. В их творениях мы черпаем ценнейший опыт истинного преображения души, борьбы с греховными страстями. Это святители Феофан Затворник, Игнатий (Брянчанинов), Тихон Задонский, праведник Иоанн Кронштадтский и многие-многие другие угодники Божии. Православная психотерапия и психология уходят своими корнями и к дореволюционным авторам – профессору В. А. Снегирёву, В. С. Серебренникову, М. И. Вержболовичу, И. М. Гобчанскому и другим, кто читал курсы лекций по психологии в духовных академиях Москвы, Санкт-Петербурга и Казани. С начала 1990-х годов многие верующие психологи, психиатры и психотерапевты много потрудились в этом направлении. В 2004 году Троице-Сергиева лавра выпустила книгу митрополита Иерофея (Влахоса) «Православная психотерапия». Прежде книг с подобным названием не издавалось. Сам этот факт способствовал признанию этого термина – «православная психотерапия». Я и некоторые мои коллеги теперь используем его в своей практике. Он простой и понятный. Прежде предлагались разные термины: «духовно-нравственная психотерапия», «святоотеческая психотерапия», «христианская психотерапия». Но правильнее всего – «православная психотерапия». Несколько лет назад на конференции в Румынии я встречался с владыкой Иерофеем и поблагодарил его за то, что он способствовал признанию этого термина.

– Насколько знаю, владыка Иерофей в Греции почитается как один из современных подвижников благочестия, он много времени проводит на Афоне, также известен как специалист по богословию святой Григория Паламы и других святых отцов-исихастов. Но медицинского образования у него нет...

– Знаете, греческое слово «сотериа», которое у нас переводится как «спасение», на самом деле имеет два значения: «спасение» и «исцеление». В этой связи святое православие, если так можно сказать, в высшей степени психотерапевтично. Это главный вывод книги митрополита Иерофея. Вообще же своей публикацией он сделал попытку привлечь внимание психологов, философов, врачей к этой теме. И его слово дошло до многих. Что касается лично меня, то православной психотерапией я заинтересовался в 90-е годы. В 2003–2004 годах мне довелось участвовать в организации Реабилитационного центра русского прихода святого Стиллиана на Кипре, где владыку Иерофея хорошо знают. А год спустя я уже проходил докторантуру по специализации «Формирование христианского отношения к психическим заболеваниям» – на богословском факультете Университета имени Лучиана Благи в Румынии. Учился я заочно, поскольку дела навалились – тогда же, в 2004 году, мы создали в Москве Институт проблем формирования христианского отношения к психическим заболеваниям.

– Целый институт?

– Он небольшой, постоянно у нас трудится только 10 человек. А возник он, вообще-то, как ответ на зов времени. Уже давно очевидна необходимость с христианских позиций оценивать причины душевных болезней и расстройств, а также методы их лечения. Возьмём статистику. Более 20 миллионов россиян имеют в той или иной выраженности психические расстройства. При этом подавляющее число психических болезней (до 80%) имеет духовно-нравственную индикацию, а многие из них можно просто именовать «греховные недуги». Это алкоголизм, наркомания, многие формы депрессий, суицидальное поведение, гомосексуализм и так далее. Мы предметно этим занимаемся – ежедневно ведём приём людей, помогаем им. Кроме того, много ездим, читаем лекции, выступаем в СМИ, издаём книги, есть у нас своё Интернет-издание «В помощь страждущей душе».

– Как можно заметить, у вас остаётся время писать книги и на «непрофильные» темы – о поездках в святые места...

– Почему же непрофильные? Вот вышла книга о святынях Греции и Кипра. Как богата наша вера и как хочется поделиться с людьми её сокровищами! Кроме того, эти паломничества нам, психотерапевтам, весьма полезны – по принципу «врачу, исцелися сам». Ведь приходится иметь дело с душевными недугами и грехами других людей, а это определённый груз. Если священников при этом укрепляет благодать священства, совершение литургии, сугубая молитва, то нам, мирянам, очень нужна духовная поддержка, укрепление, помимо участия в Таинствах. И паломничества в святые места очень помогают. Обычно я езжу в Троице-Сергиеву лавру, Оптину пустынь, Дивеево, посещал и Святую Гору. Несколько раз бывал у мощей своего небесного покровителя, великомученика Димитрия Солунского, и привозил капельки благоуханного мира с его мощей. Возвращаешься каждый раз из паломничества обновлённым, окрылённым.

– Не получается так, что психотерапевт как бы подменяет священника?

– Ни в коем случае! Тут разница в чём. Цель православного пастырства – спасение души. А цель православной психотерапии, психологии – исцеление души. Психолог – он соработник священника, он предшествует священнику, помогает ему. Об этом, кстати, говорится и в «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви». Важно именно соработничество при разграничении компетенций. Конечно, было бы хорошо, если бы пастырь обладал ещё и соответствующими знаниями по психиатрии, психологии. Но сегодня нагрузка на священников огромная, поэтому мы, верующие специалисты, должны помогать нашим батюшкам.

Таинств мы, естественно, не совершаем, а побеседовать с человеком, подготовить его к исповеди, дать дельный совет, поставить некоторый «заслон», чтобы наш собрат не впал в ещё большие искушения и грехи, – это очень важно. Чтобы страждущий имел возможность выговориться. И помощь эта оказывается очень востребованной. К нам поступает много писем, звонков, обращений на приём.

– Вы сказали, что православной психотерапией заинтересовались ещё в 90-е годы. Как это было?

– Однажды мне попалась тоненькая книжечка профессора-психиатра Дмитрия Евгеньевича Мелехова «Психиатрия и проблемы духовной жизни». Она произвела неизгладимое впечатление. Профессор Мелехов – выдающийся учёный советского времени, но при этом он из священнической семьи, его отец служил в одном из храмов Рязанской епархии. Всю жизнь Дмитрий Евгеньевич был глубоко верующим человеком и не скрывал этого. Легенды ходят о том, как он любил своих пациентов. А как они его любили! Вот этот пример мне многое дал.

– А как Вы стали медиком?

– В целом медицина меня с детства привлекала. С раннего моего детства мы жили на Урале, можно сказать, на самой границе Европы и Азии – в Челябинске. Мама была главным терапевтом города, а до этого клиническим ординатором, ассистентом кафедры госпитальной терапии Челябинского мединститута. Мамина научная работа, исследования, статьи, тяжёлые случаи, её студенты, занятия, зачёты – в этом я жил. Напротив моей кроватки находилась книжная полка, а на корешках названия: «Инфаркт миокарда», «Электрокардиография» и так далее. Среди игрушек моих были баночки от лекарств, которые мама приносила мне с работы. Я в раннем детстве нередко болел и сам себе ставил диагноз, сообщал родителям: «У меня аспаление», – воспаление то есть. У нас в семье всегда были открытые отношения, и за столом мама рассказывала, с какими тяжёлыми случаями она сталкивалась на работе. Даже мой отец, инженер по профессии, сопереживал этому и помогал ей – мама шутила, что ему уже можно присвоить фельдшерскую квалификацию. Такая была атмосфера, и, конечно, я и не представлял себя никем другим – только медиком. Ещё до поступления в институт я перечитал, наверное, всё, что было издано по практической психологии в нашей стране, учебники и монографии.

По окончании мединститута и ординатуры на кафедре психиатрии Казанского мединститута я защитил диссертацию, занимаясь неврозами и неврозоподобными состояниями. Потом обучался у ведущих российских и западных психотерапевтов, ездил в Германию. А дальше случился кризис. В 1991 году стал воцерковляться и осознал, что классическая психотерапия порой диаметрально отличается от христианского подхода к душепопечению. Даже хотел оставить психотерапию. Но один близко знакомый мне священник успокоил: «"Психотерапия" – хорошее слово. "Психея" – "душа", "терапия" – "лечение". Давай попробуем наполнить это понятие православным содержанием. А если ты уйдёшь со своего места, то твой кабинет займёт адепт какой-нибудь трансцендентальной медитации. И кто от этого выиграет?» В ту пору я работал в Чебоксарах в кардиоклинике, занимался вопросами психологической реабилитации больных после инфаркта. И действительно, стал понимать, что православная психотерапия – это вполне возможно. В этом меня поддержал и владыка Варнава, митрополит Чебоксарский и Чувашский, чья резиденция, как и кафедральный собор, были в нескольких метрах от места моей работы.

Ещё мне в моём решении помогла мама. Она встречалась с архимандритом Иоанном (Крестьянкиным), и через неё старец передал для меня очень важные советы. В 1994 году я написал первую небольшую книжечку, называлась она «Через страдания – к свету православия». Издал за свой счёт, ходил по храмам, больницам, аптекам, просил разрешения оставить где-то в уголочке десяток экземпляров – чтобы люди могли почитать, ознакомиться. Следующая книжечка была о духовной сущности невроза, за ней обобщающая – «Из дневника православного психиатра». Вот так всё это происходило.

– На Западе мода на психотерапию уже давно существует, обращение к психоаналитику – норма. Сейчас это и у нас входит в моду?

– Да, есть такое явление. Но это не только мода, но и потребность. В советское время понятие «душа» игнорировалось, и, когда «железный занавес» упал, даже люди нецерковные стали обращать внимание на то, что человек – это не только и не столько плоть. Появился интерес к душе, душевной жизни. Это отрадно. Но вот что плохо: одновременно у людей возникло убеждение, что психиатрия решит все их проблемы. То есть пришёл человек к специалисту, заплатил деньги – и, мол, давайте лечите мои неврозы. И при этом уповает на медицину – раз доктор с дипломом, то обязательно вылечит.

– А разве не так?

– Для начала пациенту надо бы поинтересоваться, что за специалист перед ним, какой методики он придерживается. Вот Вы удивитесь: в современной психотерапии насчитывается до 1000 разных методов и направлений. Какого-то единого понимания, как «лечить душу», там нет. Эту тысячу методов условно можно разделить на три направления, и все они далеки от христианства.

Первое направление – гуманистическая психология, которая делает упор на раскрытие внутренних способностей человека. Казалось бы, замечательный подход! Но в центре его – крупная буква «Я», эгоизм. В результате такой психотерапии у человека ещё больше укрепляется страсть гордыни, из-за которой очень часто неврозы и прочие психические проблемы появляются.

Второе направление – психоанализ. Как известно, отцом этой психиатрической школы был Зигмунд Фрейд. Здесь личность воспринимается как особь, которой движут сексуальность и агрессивность – и только. Реализовать, «проговорить» эти инстинкты – значит решить все проблемы. Метод его можно сравнить с исповедью, но без Бога и без покаяния. Греховные страсти не избываются, а, наоборот, осознаются как собственное естество.

И третье направление – поведенческая терапия, всевозможные тренинги. Зачастую это тоже последовательный атеизм и материализм.

Направлений психологии и психотерапии становится всё больше и больше, и многие не только чужды христианству, но выступают даже с антихристианских позиций. Если зайти в какой-нибудь книжный магазин и посмотреть раздел «Психология», то можно ужаснуться: чего там только нет! Кармическая медицина, медитативные тренинги, трансперсональная психотерапия… В 1974 году один тибетский гуру говорил, что буддизм придёт на Запад через психологию. И вот, увы, мы видим это: в России, растлевая души людей, практикуют триста тысяч оккультных «целителей».

– То есть православная психотерапия – это единственный правильный метод?

– Дело тут не только в методе. А в личности психотерапевта. Психология, психотерапия – это вид душепопечения. И совсем не всё равно, в какую сторону психолог поведёт душу, какие он будет давать советы. Во спасение эти советы будут, или они только умножат страсти в душе человека, что приведёт к множеству других проблем.

Какого-то специфического метода у нас нет. Есть методология, мировоззренческая платформа. Православный психотерапевт, конечно, должен обладать медицинскими знаниями, разбираться в психической патологии. Но этого мало. Ещё он должен быть в Церкви, чтобы святое православие открыло для него учение о силах души, о расщеплённости души человека греховными страстями.

Как я уже говорил, если взять все психические болезни за 100 процентов, то 20 процентов – это шизофрения и другие серьёзные психозы, которые лечатся в клиниках, в том числе медикаментозными средствами. А 80 процентов – это «пограничные состояния»: на грани нормы и патологии. Подавляющее число болезней этой группы связано с грехом: совершаясь в глубине человеческого духа, он возбуждает страсти, дезорганизует волю, выводит из-под контроля сознания эмоции и воображение. По словам святителя Феофана Затворника, «внутренний мир человека-грешника исполнен самоуправства, беспорядка и разрушения». Глубокий невроз – показатель нравственного нездоровья, духовно-душевного разлада. По словам святых отцов, чем человек грешит, тем он и страждет. К примеру, вот что говорит о гневливом человеке преподобный Ефрем Сирин: «Гневливый убивает и губит душу свою, потому что всю жизнь проводит он в смятениях и далёк от спокойствия. Он чужд мира, далёк и от здравия; потому что и тело у него непрестанно истаивает, и душа скорбит, и плоть увядает, и лицо покрыто бледностью, и мысль изменяет, и разум изнемогает, и помыслы льются рекою».

– Вообще-то, это вещь очевидная. Почему же медицина этого не видит?

– Видит. Ещё 200 лет назад в науке появился такой термин – «психосоматика». Медики установили, что в происхождении ряда соматических, то есть телесных, заболеваний лидирующее место принадлежит психоэмоциональным факторам. Таким образом, психосоматическая патология – это своеобразная реакция тела на психические процессы, которые, в свою очередь, выводятся из процессов духовных. Вообще это отдельное направление в медицине. В 30-х годах ХХ века учёные стали говорить о личностных особенностях людей, которые страдают теми или иными заболеваниями. Появились понятия «артритическая личность», «язвенная личность», «коронарная личность». То есть болезнь связали с характером человека.

– Такая связь между характером человека и болезнью вправду есть?

– Есть. Но характер ведь не на пустом месте появляется. Исходя из своего опыта я бы эту схему так дополнил: греховная страсть – характер – болезнь.

– Мы все не без греха. Означает ли это, что мы все больны?

– Это можно сравнить с болезнетворными микробами. В каждом человеке они есть, но проявляют себя, лишь когда организм ослаблен. Так и с неврозами. У каждого есть предрасположенность к каким-то неврозам, и они выходят наружу в определённых ситуациях, например стрессовых. Это я говорю об относительно здоровых людях. А есть ещё ярко выраженные невротики. Как заметили профессора Киселёв и Сочнева, у таких людей часто один вид невроза уходит, а на его место приходит другой вид. То есть если человек склонен к тому, чтобы реагировать на жизнь невротично, то он почти всегда и пребывает в состоянии невроза.

– Получается, что от неврозов никто из нас не застрахован. А как становятся невротиками?

– Возьмём, например, ипохондрию. Ипохондрик всегда переоценивает тяжесть своих телесных недомоганий. Он прислушивается к каждому своему вздоху, к работе внутренних органов – к покалываниям, пощипываниям и так далее. Ипохондричный человек занят только собой, его мысли обращены исключительно к своему здоровью. Часто врачи не знают, что делать с такими пациентами. Вот откуда это взялось? Понятно, что этот невроз произрастает из самовлюблённости, эгоизма. Или, скажем, истеричность. Черты истеричности есть в каждом из нас. Откуда они попали в нас? Да всё оттуда же – из эгоизма. А эгоизм откуда? Ребёнок просит у мамы игрушку в магазине. Мама отказывает. Малыш начинает плакать, падает на пол, сучит ножками и кричит. Напуганная мамаша покупает игрушку – лишь бы дитя успокоилось. Малыш видит, что прихоти его удовлетворяются, начинает считать это своим исконным правом, его самооценка взлетает до небес – и вот перед вами будущий эгоист.

– А когда этот ребёнок вырастет, он же не будет вот так скандалить, нормы взрослого поведения не позволят.

– Истеричность – это не обязательно визги и скандальность. Истерия – это выставление себя напоказ, когда каждый поступок, жест, движение рассчитаны на зрителя, на эффект. При этом способы привлечения внимания могут быть и не «громкими». В компании людей истерик может эдак загадочно молчать – и уже этим добиваться особого к себе отношения. Обычно его можно отличить по неестественному и фальшивому поведению. Это самовлюблённые, нарциссические личности. Гордость и тщеславие, лживость и позёрство – вот духовная сущность истерии. В той или иной степени, но каждый из нас подвержен этому, каждый не прочь покрасоваться перед кем-то. У одного это в зачаточном состоянии, у другого развивается и цветёт пышным цветом, а третий выкорчёвывает самовлюблённость из своей души.

К сожалению, весь уклад современной жизни предрасполагает человека к проявлению истеричности. И начинается это с раннего детства. Мы очень любим, чтобы наши детки перед гостями прочитали стихотворение или спели песенку. Вот он выступил, а дяди и тёти хлопают в ладоши, нахваливают, дают конфетку. После двух-трёх таких «концертов» ребёнка уже не надо уговаривать выступать, поведение его становится показным. Вот он уже и во взрослые разговоры вмешивается, чтобы показать, какой он умный. Так развиваются черты демонстративности, и личность становится «центром вселенной». А потом мы удивляемся, откуда в ребёнке столько эгоизма и неуважительного отношения к старшим. Проходят годы, и эта черта демонстративности становится образом жизни. Казалось бы, что общего между юношей-панком, который расхаживает по улицам с «ирокезом» на голове, и солидным политиком-популистом? Им обоим важно привлечь к своей особе внимание. Причём у политика это может получаться даже ярче, чем у панка с синими волосами, его истерию некоторые могут принять за харизму.

– Мне доводилось бывать на разных политических митингах, вот уж где истерия в прямом смысле!

– Многие истеричные персоны – завсегдатаи различных манифестаций, демонстраций. Им, по сути, не важно, за что выступать, лишь бы находиться, так сказать, в свете софитов. В этом смысле современная поп-культура – вообще истерический апофеоз. И вот в такой атмосфере люди живут, формируются как личности.

– Уныние, депрессия – это тоже связано с истерией?

– Тут надо различать: уныние – это грех, а депрессия – болезнь. Депрессия может быть следствием истерии, например, когда самовлюблённую личность не оценили по достоинству. Точно так же уныние может быть оборотной стороной гордыни.

– Часто человек, которого посетила беда, рыдает, ведёт себя истерично. И в одной из своих статей на вопрос, как правильно поминать усопших, Вы ответили словами святителя Иоанна Златоуста: «Постараемся, сколько возможно, помогать усопшим – вместо слёз, вместо рыданий, вместо пышных гробниц – нашими о них молитвами, милостынями и приношениями, дабы таким образом и им, и нам получить обетованные блага». Но считается, что слёзы снимают психологический стресс, разве не «здоровее» для несчастного будет поплакать вместе с ним, разделив его боль?

– Поплакать с плачущим, порадоваться с радующимся – это правильно и по-христиански. Слова святителя Иоанна Златоуста вовсе не умаляют простое человеческое участие, неравнодушие. Каждый знает по опыту, что горе делится пополам, когда тебя поддерживает друг, близкий человек. Церковь считает грехом только отчаяние, безудержную тоску по умершему человеку. В этом случае человек являет таким поведением маловерие. Не верит в спасительный Промысл Божий об умершем.

– У нас на Севере в некоторых деревнях до сих пор сохранились «плакальщицы», которых приглашают на похороны. Как Вы относитесь к старым народным обычаям? Ведь они, наверное, снимали стрессы и в горе, и в радости?

– Народ наш богат своими обычаями, и в целом я отношусь к ним положительно. Но всё в меру. К молитве нужны и слёзы, а к слезам – молитва. Плохо, если плачут по найму, а не от души. Где деньги, безысходность и пьянка – вот это плохо. А те традиции, в основе которых любовь и сострадание, очень хороши, их, конечно, надо не забывать, передавать молодым.

– К вам на приём, наверное, часто приходят люди не только с проблемами психического плана, но и с житейскими бедами?

– Часто одно с другим связано. Скажем, приходит женщина, потерявшая единственного сына в чеченской войне. Или пожилая женщина, которая лишилась своего жилища. Или 17-летняя девушка, которая после блудной связи заразилась СПИДом. Всем требуется живое участие в их судьбах... Некоторые случаи просто ставили в тупик. Помню, ещё во времена Советского Союза занимался я психологической реабилитацией больного после пересадки сердца. Это была одна из первых пересадок сердца у нас в стране. Больному пересадили сердце человека другой национальности, который к тому же был в два раза младше его. После операции этот спасённый человек никак не мог принять факт, что у него «чужое сердце». Сложный случай, мы даже написали статью «Синдром чужого сердца: уникальный случай или клиническая закономерность». Человек перестал ощущать себя тем, кем был раньше. Со временем удалось пациента привести в норму. Психотерапия – это искусство и это всегда взаимодействие душ: одна душа лечит другую. Это требует открытости, христианского милосердия, любви, сострадания – и без Божией помощи здесь никак.

– У вас много было пациентов?

– За всё время – более 30 тысяч.

– Можно сказать, что православная психотерапия состоялась как отдельное направление в медицине?

– Да, вполне. Не так давно в Америке прошёл международный конгресс по православной психотерапии. Знаю, что при многих храмах священникам помогают психотерапевты и этот опыт признан удачным. Ещё в 90-е годы по благословению архимандрита Кирилла (Павлова) в Московской духовной семинарии начались занятия по пастырской психиатрии. Наш институт также пытается приблизить эти знания православным.

– Божией помощи Вам в трудах!