СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ

5 декабря 2008 года скончался Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II

У нас с женой много фотографий, но одна кажется мне лучшей. В конце 80-х мы решили венчаться, а регистрации особого значения не придавали. В загс отправились, не предупредив никого из друзей, одетые просто. Дама, которая нас расписывала, глядела неодобрительно: «Ещё один брак-однодневка. Что хорошего ждать от этих студентов!» Она ошиблась – почти четверть века мы с Еленой вместе. День был солнечный, но какой-то непраздничный. Мы перелезали через трубы на разрытой улице, рискуя рухнуть в один из рвов, и в конце концов пожалели, что всё прошло в таком – рабочем – порядке. Однако на обратном пути судьба преподнесла нам подарок. Навстречу – Володька Лютов, наш однокурсник-фотограф. Забыл сказать, что учились мы на факультете журналистики Ленинградского университета.

– Ты что здесь делаешь? – спрашиваем. – Откуда узнал, что мы сегодня женимся?!

Володька смеётся в ответ, ставит нас рядом, чтобы свет падал правильно, и делает прекрасный снимок. Сколько лет прошло с тех пор... Лютова мы давно потеряли из виду – что с ним, как?.. Слышал, что он занимается дайвингом – подводным спортом, даже издаёт журнал со снимками аквалангистов и обитателей моря. Но этой осенью в Петербурге он снова появился в моей жизни со словами:

– А ведь ты, Григорян, был прав. Бог есть!

И начал рассказывать о встречах со Святейшим Патриархом Алексием, который очень на него повлиял, помог прийти к вере. Я собрался слушать, а Лютов уже достаёт фотографии, иллюстрирующие его рассказ. И тут я понял, что это будет интересно не только мне.

– Стоп, – говорю я, – Володя, давай-ка всё снова, под запись.

– Ну, слушай снова! – смеётся Лютов.

Улыбка у него за минувшие десятилетия совершенно не изменилась.

На этих страницах – фотографии, сделанные им во время посещения Патриархом Алексием Новгорода и Николо-Вяжищского монастыря 30 июня – 2 июля 1990 года, всего через три недели после избрания Святейшего на Патриарший престол. Они имеют не только художественную, но и историческую ценность. Давно выросла та девочка, которую вы видите на одном из снимков, едва ли кто жив из тех старушек, которых сфотографировал Володя, ещё год остаётся до крушения СССР. Думается, для многих из нас дорога эта возможность – вернуться в то время, вспомнить, быть может, что-то своё.

– Летом 1990-го я поехал на практику в газету «Новгородский комсомолец», – начинает Лютов рассказ. – У нас, вятских, предки, наверное, вышли откуда-то из этих мест, с Волхова может, это и повлияло на мой выбор. Работать было интересно ещё и потому, что владела мною тогда мечта-идея: доказать, что художник-фотограф способен создать новую реальность – подобно Богу. Так что, узнав о приезде Патриарха, обрадовался: теперь точно что-нибудь придумаю. Встретил Святейшего, когда он сходил с поезда, а на следующий день отправился снимать в Николо-Вяжищский монастырь. Так как идея моя имела своего рода духовную подоплёку, отправился не просто пешком – а пройти нужно было с десяток километров, – но ещё и босиком. Такой неверующий паломник, разумеется, с чувством собственной значимости. Не кто-то там идёт – творец! Прибыл минут за десять до Патриарха, по строительным лесам забрался наверх, окончательно определившись с планом: сфотографировать Святейшего так, чтобы в фокусе была моя босая нога, а Патриарх где-то там – внизу. Мысль была такой: рассказать фотографическим языком, что создающий новую реальность творец находится выше всех и в этом смысле «подобен Богу».

Что задумал – сделал. На журфаке этот снимок отобрали потом для фотовыставки, но деликатно дали понять, что шедевра у меня не получилось. У нас были замечательные преподаватели, настоящие мастера – Александр Николаевич Пирожков, Владимир Анатольевич Никитин. Они умели, ничего не навязывая, подвести к какой-то правильной мысли. Показали фотографию, сделанную примерно тогда же, но в Ватикане. Снято было тоже сверху: в центре – Папа Римский, видны его макушка и руки, тянущиеся вверх. Фотограф видит это словно бы глазами Господа.

Но, наверное, уже тогда, в Вяжищах, я начал догадываться, что сделал что-то не то. Слез с крыши, вошёл в храм, простоял всю Патриаршую службу, во время которой сделал ещё несколько фотографий. Но желания оригинальничать больше не было. После службы вышел на просторный луг рядом с монастырём, лёг на спину и долго-долго смотрел на небо, на облака, и было так хорошо...

Всё-таки есть для нас в богослужениях что-то родное, даже когда не веруем. Наверное, это идёт от дорогих нам людей. В одном доме с моими родителями жила сестра бабушки – Лариса, которую в посёлке звали крёстной за набожность. В юности к ней сваталось много женихов, но замуж она так и не вышла. В войну ходила с подругой к святому Матфею Яранскому. Подруга спросила, жив ли муж, ушедший на войну. Оказалось, жив, отец Матфей верно предсказал, а Ларисе, не успевшей спросить о замужестве, ответил: «А ты чего пришла? На тебе крест золотой. Замуж не выйдешь». Не ошибся. Всю жизнь она нянчила чужих детей. Последние её слова, сказанные перед смертью осенью 1969 года, были: «А теперь – на Афон!»

Я родился в июле 1970-го. Мама моя, Лидия Сергеевна, очень верующая, а вот папа, Иннокентий Михайлович, просто светлый человек. Вместе они живут в любви уже 58 лет. Папа проработал лет 20 киномехаником, ездил с кинопередвижкой на лошадях по деревням и сёлам и в лютую стужу, и в дожди. Можно сказать, настоящий «человек с Бульвара Капуцинов», русский подвижник. Он-то и привил мне любовь к фотографии, подарив когда-то фотоаппарат «Зоркий-С» и попытавшись вложить мысль, что «фотография – светопись; фотографы пишут светом».

Среди других людей, повлиявших на меня, был мой любимый дядя Боря – Борис Васильевич Заводовский. Мы жили вместе в одном доме, практически одной семьёй. Дядя Боря искренне верил в светлое будущее, был настоящим коммунистом. В 1942 году воевал на Невской Дубровке, в 44-м под Кенигсбергом лично подбил танк «Тигр», а войну закончил 11 мая 1945 года в Восточной Пруссии. Там даже после Дня Победы ещё шли бои. Какое-то сияние исходило от дяди; не помню, чтобы хоть раз кого-то обидел. А на памятнике у него и пятиконечная звезда, и христианский крест. Я где-то читал, что в православной традиции те, кто воевал за родную землю, считаются крещёными – пролитой кровью.

Всё у нас так. Перемешано. И распутать непросто.

...Снимок с Патриархом Алексием II провисел на фотовыставке недолго. Я сам его снял, а в Книге отзывов написал, что не получилось у меня с Богом сравниться, ерунда какая-то вышла.

Следующая моя встреча с Патриархом произошла на Валааме, в 2000 году. Мы плыли туда на теплоходе в соседних каютах. Он был такой – очень-очень добрый, святой. Окружение его было не очень, а сам он – свет. Снимать я начал ещё на корабле, потом в крестном ходе.

Патриарх шёл с палочкой, пешком. А следом тянулись дорогие машины – чиновники привезли их с собой, чтобы проехать километр на автомобиле. Что они хотели этим выразить, не знаю. Но иные из сильных мира сего всё-таки сошли на время на грешную землю. Шли вперемежку с простыми монахами, старушками. Кажется, это было единственное место, где они могли пересечься. Помню одного – крупного московского воротилу из сферы туризма. Многих обманул, много всего натворил, но тут что-то с ним всё-таки произошло. Я был знаком с его коллегами, которые думали, что он по возвращении со святого острова начнёт, как прежде, ругаться, кричать, но нет – вернулся тихим, задумчивым таким. Не знаю, надолго ли хватило, но что-то с ним точно произошло.

В этот раз я во время службы уже не снимал. Понял, что не нужно этого делать. Не для того она – служба.

Помню, когда умерла моя родная бабушка Таня, то я, бросив на время учёбу в университете, поехал на поезде на её похороны... Я боялся зайти в дом, где она лежала мёртвая. Было очень страшно. Захожу в дом и слышу как бы в уме: «А я знала, что ты приедешь». И стало так тепло, хорошо. День был такой же пасмурный и в то же время светлый, как и тогда, когда умер Святейший Патриарх Алексий. Расскажу, как состоялась третья наша встреча.

О его смерти услышал по радио. В тот день я отправился к друзьям на машине. Когда проезжал через пустырь, вижу: идёт монах, а поблизости ни одной автобусной остановки и дорога совершенно пустая. Удивился, притормозил. «Садитесь, – говорю, – батюшка». «Вы же не знаете, куда мне ехать», – удивился он. «Куда бы вы ни шли, нам по дороге», – отвечаю. Откуда-то пришли ко мне эти слова.

Оказалось, ему нужно на подворье Оптиной пустыни на Васильевском острове. По дороге он сказал, обращаясь явно не ко мне: «Такое горе! Что же читать сегодня на службе?» В этот момент зазвонил мобильный – ему объяснили, что читать. Потом батюшка снова спросил о чём-то. И опять звонок, и снова он получил ответ.

Доехали. Я уже было попрощался, а священник спрашивает: «Вы никуда не торопитесь? Были когда-нибудь за алтарём? Погодите». Он сходил за ключами, открыл алтарь, прочитал молитву. Потом подозвал меня и благословил приложиться к мощам оптинских старцев, которые из алтаря никогда не выносятся.

У меня не было сомнений, чей это подарок.