ДОМ В СУСАНИНО

Раннее утро, пустынный перрон. Питерская электричка, схлопнув двери в вагонах, покатилась дальше, в сторону Вырицы, а мы с Татьяной Николаевной в числе немногочисленных вышедших направляемся к турникету.

Татьяна Сарычева – руководитель межрегиональной общественной благотворительной организации «Время Семьи» – взялась познакомить меня с людьми, которые спасают детей в одном из отделений её организации. Есть в Сусанино Центр социальной адаптации с вроде бы ничего не значащим названием «Выбор». Лично я знаю несколько предприятий, точно так же именующихся, – например, сеть строительных магазинов «Выбор». Но здесь выбор посерьёзней – между жизнью и смертью.

Когда мы углубились в посёлок, Татьяна показала на аккуратный оранжевый домик: «А вон в этом доме блаженная Любушка жила». Рядом возвышается островерхий трёхэтажный коттедж. Нам – туда. За калиткой встречает рычание огромного пса на цепи. Как понимаю, предосторожность для реабилитационного центра не лишняя, ведь здесь содержатся наркоманы. Никто из их «друзей», пожелавших доставить «дозу», дальше калитки не пройдёт. На крылечке появляется директор центра Екатерина Болеславовна и берёт монстра за ошейник: «Проходите, я подержу».

Скинув верхнюю одежду, поднимаемся на второй этаж. Из окна открывается вид на соседские участки, крыша оранжевого домика ближе всех.

– А вы специально свой центр бок о бок с домом Любушки устроили? – спрашиваю Екатерину Болеславовну.

– Нет, конечно! – улыбается она. – Тут как получилось. Давно уж надоело мне жить в городе, и я ездила в Вырицу к преподобному Серафиму, просила молитвенной помощи, чтобы устроил мне жительство поближе к нему. Почему-то мне так хорошо с ним, с Серафимом Вырицким. Просила, просила, потом случайно заглянула в газету, а там объявление о продаже дома в Сусанино. Думаю: это ж рядом с Вырицей, через две остановки на электричке! Там дорогие дома, а здесь подешевле. И мы с мужем продали питерскую квартиру, переехали сюда. Тут и выяснилось, что оказались рядом с домом Лукии Ивановны Мироновой, где Любушка жила тринадцать лет. Любушку называют блаженной Ксенией XX века, так что, наверное, всё это неслучайно.

Поселились мы, значит, здесь, а дом оказался очень большим. Зачем нам столько комнат? И решили принять к себе срывников.

– Срывников?

– Есть такая поговорка: «Героин умеет ждать». Наркоман, в принципе, может отказаться колоться и терпеть год, два – а потом опять срыв. Это неизлечимая болезнь. Победить её можно только чем-то сверхъестественным, только с Божьей помощью. И мы решили помочь людям, взяв на вооружение американскую программу для анонимных алкоголиков «12 шагов», адаптированную к православию. Духовный момент тут очень важен. Если человек откажется от порока, а духовно не развивается, то на освобождённое место сразу семь новых бесов набежит. Это я сама много раз видела: бывший наркоман начинает играть в азартные игры, появляется половая распущенность, то да сё, алкоголь появляется, и в конце – снова употребление. Замкнутый круг.

– А где вы это видели?

– Как где? В нарколожке. Я сама там лечилась, а потом работала.

– Мы с Катей познакомились в реабилитационном центре для алкоголиков, – поясняет её муж Сергей. – Я уже тогда прошёл курс, а Катя только поступила. Центр находится в деревне Перекюля, это в Горской волости Ломоносовского района, и называется «Дом Надежды на Горе». Он благотворительный, говорят, что таких в России больше нет. Там мы и узнали о программе «12 шагов». Она чем хороша – не только помогает вылечиться, но даёт знания, как другим зависимым помочь.

– После «Дома на Горе» мы в Питер вернулись, – продолжает Екатерина Болеславовна, – и я долго работала консультантом по химической зависимости в 1-м отделении городской наркологической больницы. И больно было смотреть на молодых ребят, у которых никаких шансов. В нарколожке их держали недолго, а реабилитация должна длиться минимум полтора года, только тогда преодолевается синдром и трезвость может считаться стабильной. Кроме того, там все как бы в куче, а со срывниками нужно заниматься индивидуально. У нас в «Выборе», например, по штату всего шестеро подопечных – больше мы и не потянем.

– Вообще-то, сейчас у нас не полный состав, один из подопечных сбежал, – снова поясняет Сергей. – Он из трудной семьи, мама прямо на его глазах от алкоголя умерла, и бабушка такая же. У нас он был четыре месяца, отпросился домой на выходные, да там и остался. Органы опеки бабушка на порог не пустила, мол, мне не нужно, чтобы мальчик трудился там, в Сусанино, да ещё молился. Прошло два месяца, и мальчик попал в психиатрию. Теперь уж бабушка согласная: ладно, забирайте. В четверг поедем за ним в психбольницу Скворцова-Степанова.

– А при чём здесь психиатрия?

– Мы берём ребят только после детоксикации, когда всю гадость выведут из организма. А детских наркологических клиник у нас в России не существует, поэтому запихивают детей во взрослую психиатрию, что, кстати, сильно ломает психику. Ещё один наш мальчик тоже на детоксе, в Ярославле – он из новичков, скоро примем к себе. Пока же у нас трое подопечных: Ксюша и Витя из Питера и Александра из Северодвинска.

В комнату заглянула женщина с младенцем на руках:

– Катя, мы начинаем?

– Вот, познакомьтесь, это Алёна, одна из наших консультантов, – представила директор женщину и обратилась к ней: – А это корреспондент, ему можно поучаствовать?

Оказалось, что сейчас должен состояться «разбор полётов» на тему сексуальной агрессии. Накануне было замечено, что девочки устроили соревнование, кто первый вскружит голову мальчику. И теперь вот надо совместно проанализировать это дело, чтобы избежать психологического срыва, который, в свою очередь, может привести к усилению «тяги», то есть к желанию «употребления». Так это здесь называется, причём слово «наркотики» стараются вообще не произносить вслух.

Мы сидим в просторном зале. Витя, Ксюша и Саша посажены подальше друг от друга. Алёна объявляет, что «среди нас есть корреспондент, но он ничего записывать не будет, так что не бойтесь говорить всю правду». Но ребята вообще не замечают меня, настроены сосредоточенно, ведь дело касается непосредственно их жизни. Изгнание из центра за плохое поведение – это снова наркотики, дорога в небытие. Сеанс начинается с опроса по кругу: «Кто что чувствует в данный момент?» Этакая предварительная настройка на исповедальность. Очередь доходит до меня, и со всем возможным прямодушием отвечаю: «Честно говоря, хочу спать. Чувствую отрешённость от происходящего и понимание, что всё вокруг делается правильно». Алёна кивает, мол, откровенность засчитана...

После «разборок», во время которых консультант разложила конфликт по косточкам, много чего объяснив на своём жизненном опыте, подопечные уходят, и я наконец-то могу включить диктофон:

– Алёна, в чём заключаются ваши обязанности как консультанта?

– Первая обязанность – следить, чтобы никто тут друг друга не поубивал. Мы работаем посменно, заступая на сутки. Распорядок такой: подъём в 7 утра, зарядка, утреннее молитвенное правило. После завтрака – утреннее сообщество. Просто садимся в кружок, и каждый рассказывает о наболевшем. И моя задача – привести ребят в чувство, так настроить на будущий день, чтобы не гоняли тягу. В течение получаса с Божьей помощью пытаюсь убедить, что они находятся «здесь и сейчас», а не в своих иллюзорных мирках. Потом начинаются занятия – лекции и опрос домашних письменных заданий. Это очень хорошая терапия, когда наркозависимый пишет сочинения на определённые темы – он внутренне собирается, начинает контролировать и осознавать своё реальное «я». Затем трудотерапия: уборка помещений, стирка, приготовление обеда.

– Готовить они умеют?

– Откуда уметь-то? Что приготовят, то и едим. У меня ведь то же самое было. До того как стать консультантом, я ничем от них не отличалась – употребляла и долго от этого отходила. Когда меня Катя взяла к себе и первый раз поставила за плиту, то я не знала, за что взяться. Откуда-то из подсознания пришла мысль: если пельмени варить, то надо взять кастрюлю и налить туда воду... А что дальше? Эти наркотики... как сказать-то... извините, нервничаю... В общем, употребление вытесняет всё. Я ведь тогда опустилась до самого дна – оказалась в подвале Дыбенко, по помойкам еду собирала.

– А подвал Дыбенко – это что?

– Самое последнее в Питере место, откуда уже уносят на кладбище. В том подвале, на улице Дыбенко, оседают сиженные-пересиженные наркоманы. Помню, на моих глазах одному мальчику принесли дозу, он употребил и умер. И лежал в этом подвале десять дней – через него перешагивали, не обращая внимания. Когда уж совсем завонял, то соседи по подъезду почувствовали, вызвали машину, и его в морг увезли.

– И что же, никто на умершего совсем не реагировал?

– Лично меня ничто не волновало, тем более когда употребишь, то «постороннего» запаха не чувствуешь. Голова занята только одной мыслью: добыть и употребить. Мне потом сестрёнки рассказывали, что когда они меня на улицах искали, чтобы домой забрать, то наткнулись у магазинной витрины: «Ты стоишь такая худая, грязная вся, с немытыми волосами, в витрину глядишься и пытаешься помадой накраситься. И видно, что уже пять раз накрасилась, но снова помадой водишь... такая вся уже разрисованная, безумная». А сама я в тот момент считала, что у меня всё замечательно.

Как только я сюда попала, Катя мне говорит: «Ты вообще понимаешь, где до этого жила?» Отвечаю: «А что? Там у меня были белые чистые простыни». То есть я видела мир совсем другим. Было нормально пойти украсть или встать на дорогу, обмануть, убить – только бы дозу добыть. А потом всё замечательно, ты хозяин жизни!

– Вы помните тех, кто приучил к... этому, употреблению?

– Никого из них я не виню, это был мой выбор. Думаю, есть небольшая вина на воспитании, какое мне дали. Бабушка мне разрешала всё – я была как бог и царь в семье. С детства думала, что всё для меня, а когда попала в социум, там не оказалось любящей бабушки. Помню, первый раз увидела настоящих наркоманов: «Нет, это отстой, я так не буду!» Но почему бы просто травкой не побаловаться? В 17 лет закурила, потом перешла на алкоголь, но со временем кайф показался слишком слабым, и в 25 лет села на иглу. Однажды решила остановиться, месяц продержалась, а потом всё снова... Через четыре месяца попала в больницу.

– Наркология помогла?

– Там только организм очищают. Да и вообще проблема тут не только физическая, но и духовная. Обретая трезвость, очень трудно переживать неприятные чувства – боль, обиду, жалость к себе, зависть, неуверенность в своих силах, страх оценки. Если нет никакого вещества, которое глушит это, то просто жить невозможно. И вот здесь, в «Выборе», я этому научилась. Ещё сложно было перебороть въевшиеся установки прежнего своего круга – «не верь, не бойся, не проси». Такой кодекс чести: никому не помогай, но и сам помощи не проси. А как же без помощи Божьей? Своих-то силёнок не хватит, чтобы выбраться из ямы, это ж надо прыгать выше собственной головы.

Без помощи хороших людей тоже никак. Мне вот Катя много дала, а я сейчас ребятам передаю. Они знают, что мы «свои». Психологи в нарколожке ведь никогда не употребляли и многого не понимают, поэтому наркоманы им не доверяют, всячески «разводят» и потешаются. А здесь такой номер не пройдёт. Всё вижу и сама могу им рассказать в три раза больше, чем они пережили. Хотя у всех истории-то схожие. У наркомана три пути: тюрьма, больница или смерть. Тюрьма – это потому что не у всех есть родители, из которых можно тянуть деньги на «дозу», поэтому идут на преступления. Когда мы с мужем познакомились, он говорил: «Алён, ты ещё неплохо торчала, у твоих родителей остались машина и квартира». А некоторые всё продают за долги, чтобы снять детей со «счётчика».

К нам в зал заглянула Екатерина Болеславовна и передала с рук на руки младенца. Теперь у нас появился ещё один собеседник, который всё время тянул ручки к диктофону и смешно гукал, пытаясь присоединиться к разговору.

– С мужем вы здесь познакомились? – спрашиваю Алёну.

– У нас точно такая же история, как у Кати с Сергеем: в наркологии повстречались, потом поженились, венчались. Муж мой ослеп, первая группа инвалидности, но тоже здесь консультантом работает. Ещё учится на массажиста. Я тоже учусь, хочу поступать на детского психолога. Диплом-то надо получать. У нас в России в реестре медицинских профессий нет «консультанта по химической зависимости», это только за рубежом бывших наркоманов обучают на консультантов и диплом выдают. Мы же идём по линии «социальный работник», что не совсем соответствует действительности.

– А в Церковь вы как пришли? – продолжаю расспрашивать.

– Крестили ещё в детстве. Помню, школьницей заходила в храм: «Боженька, помоги мне экзамены сдать!» А когда начала употреблять, то так просила: «Боженька, помоги мне найти денег на кайф!» То есть вера была несерьёзная. Но однажды оказалась я в ситуации, когда другие люди решали мою судьбу, причём один из вариантов выбора был очень тяжёлый… И я попросила Бога честно: «Вот как Ты считаешь нужным, так и сделай». И выпало то, чего я больше всего боялась. Но в итоге судьба забросила в такое место, где не было наркотиков вообще. И полгода я их не видела.

А к настоящему пониманию, что Бог – это не Дед Мороз, который желания выполняет, я пришла уже здесь, в центре «Выбор». Мы ездили по святым местам, потом было первое причастие – когда не просто причастилась, а серьёзно готовилась, даже не курила. Ощущение сильное, аж захватывало... Много мне дало и общение с духовником центра иеромонахом Нектарием, который служит в Питере на подворье Оптиной пустыни, и с нашим батюшкой Виталием.

– Что самое сложное в вашей работе?

– Самое-самое? Это установка – не привязываться душой к ребятам. Я здесь уже два года в консультантах. И всё время тяжело с подопечными расставаться, особенно когда они сами уходят, не выдержав ломки. Я же точно, во всех подробностях знаю, куда они уходят и что с ними будет... Это как хоронить живого человека. Ещё трудно жалость внутри держать. Каждый, кто сюда приходит, рассказывает свою историю, и я вижу в нём саму себя. И так жалко... хочется и обнять, и прижать, пожалеть и поплакать... Но этого нельзя делать, потому что подобная жалость повышает их самооценку, они только утверждаются в слабостях. Мы же, наркоманы, такие: ага, пожалели, значит, можно пойти отжаться.

– То есть?

– Ну, например, праздновали мы день рождения Саши. Ей мама позвонила, поздравила. Один из наших подопечных услышал это и стал горевать: никого-то у него нету, никто не звонит. Стала я его успокаивать: мол, если есть семья, это ещё не значит, что там любят, привела пример «нежеланной дочки»... И вот так его пожалела, а после отбоя подопечный подходит ко мне: «Алён, можно я выйду на крылечко покурю?»

Если вы пообщаетесь с ребятами, то сами увидите, какие они все милашки. У наркоманов это вторая натура – уметь понравиться. Ведь от этого тоже зависит, получишь ты «дозу» или нет.

Вскоре представилась возможность проверить слова Алёны на практике. Она понесла кормить младенца, а я с разрешения директора заглянул в комнату девочек. И вправду милые девчушки, не скажешь, что прошли «огонь и воду». И говорят очень складно, Ксюша сразу выдала тираду:

– Я здесь второй уже раз. Сначала была восемь с половиной месяцев. Это помогает, но главное, чтобы не уходить обратно в отрицание. Я первый раз когда лежала, то была против выздоровления и сорвалась. Вот. Если не понимать и лежать здесь для кого-то, как я раньше здесь лежала: мол, я лежу здесь для мамы, для центра, – то не выздоравливаешь. И вот, блин... теперь я не хочу ни для кого выздоравливать, кроме себя. Я когда самовольно отсюда ушла, обвиняя директора этого центра, что она меня выгнала, что она такая пахан, меня не любит, не уважает, то на самом деле было не так. Я собрала вещи и ушла, а меня пытались остановить, давали шанс и так далее.

– И что потом случилось, когда ушла? – сумел я вставить слово.

– Месяц я была трезвая, не употребляя ничего, но соблазнов было много в Питере. Мне говорил спонсор: постарайся проживать этот день, чувствуй его. Я пыталась проживать, но на второй раз, когда у меня получилась ситуация, я не могла уже выдержать и даже спонсору не позвонила.

– Спонсор – это кто?

– Это тот, кто в Питере помогал по «12 шагам». Надо всё время проживать эти шаги. Например, к 9-му мы здесь подходим, прощения просим, составляем список должников, у кого украл или кого обидел, чтобы потом возместить, и так далее. Но я даже 1-й не закончила, сорвалась – мне было кайфово торчать. Когда я поговорила со своим центром, я поняла... поняла, что хочу нормальную жизнь, жить, а не умереть где-нибудь на помойке с иглой в руке, где друзья меня не вытащат. Для меня это уже не друзья, а просто так – употребляющие, с которыми я употребляла. Вот. Здесь я больше стала слушать, но всё равно моё мнение для меня важно, и никак с этим не могу справиться. Самое важное – слушать консультанта, даже если слова его нелепые. Например, идти под холодный душ и что моё слово – это уже в последнюю очередь. Но я не хочу отсюда уходить, хочу жить и выздоравливать. Вот.

Ксюша смотрит на меня, как Чингачгук, мол, «я всё сказал».

– Да ладно, я ж не прошу с речугой выступать, просто поговорим, – пытаюсь настроить девочку на иной лад. – А через какое время пришло решение вернуться сюда?

– Через полгода. Я поговорила с разными людьми, там есть брат Стефан. Я там училась в мобильной школе для тех, кто отстаёт. Он помог решиться.

– А ты в каком классе?

– Я в 7-м, в свои 17 лет. Вот и он мне голову прочистил, что надо позвонить Кате и спросить, возьмёт ли она меня обратно. Я позвонила, Катя согласилась, но с одним условием: если ты кумаришь, то сначала полежишь в больнице. Меня не кумарило, и я сразу поехала в Сусанино, слава Богу.

– Батюшка у вас здесь хороший?

– Батюшка Виталий замечательный человек. Я хожу к нему исповедуюсь. Если бы я употребляла, то его советы были бы нелепые такие. Как можно убрать свою гордыню, больше любить своих анонимных сестёр и братьев. Сейчас понимаю, что мы все едины, а не так: я одна такая выздоравка, а они все наркоманы…

Договорить с Ксюшей не удалось, её позвали на кухню, на дежурство. Обращаюсь к Саше, мол, давно ли она здесь. В отличие от подруги, речь её спокойная, не рваная:

– Я здесь почти месяц. В принципе, моментами даже очень нравится, а моментами нет. Тут не сразу начинают тебя любить, уважать и понимать. Но что меня поразило с первого дня: здесь относятся не как к конченному наркоману – фу, кто ты такой, – а реально как к душевно- и физически больному, ну, в плане сердце, почки, вся фигня. Но всё равно уже дважды я хотела уйти отсюда.

– Дважды за месяц? Почему?

– Во-первых, тут немного сложные условия. Анонимы, которые здесь со мной живут. Я не хочу их оскорбить. Или ещё что-то. Вот Ксюша, например, как она рассказывает, она уличная девочка, Витя тоже не домашний ребёнок. А я – не хочу хвастаться – всегда была под крылом мамы, я её ребёнок, мне вчера 15 лет исполнилось. И я не могу без поддержки. А здесь любви такой особой, как дома, нету. В общем, мне не дают позвонить, не дают зайти на страницу ВКонтакте, не дают ничего!

И ещё... Я такая – страстная девушка. Где-то на неделе, короче, разговаривала с Витей, своим анонимным братом, и, короче, разводила его, если так, честно говоря, на интимные отношения, а он такой у нас выздораст, сказал: «Нет-нет, Саша, ни в коем случае». Я, короче, пошла, порезала себе вены: всё, думаю. А мне руки просто забинтовали, никто меня не пожалел, не сказал, какая бедная-несчастная, жизнь не удалась, вся фигня. Мне сказали: всё, иди трудотерапией занимайся. Оф-фигеть! Меня тут должны были в попу расцеловать, извините за выражение, а тут – трудотерапия. Вот из-за этого и хотела отсюда уйти. Ну вот. Спасибо.

– Да вам спасибо! Что-то вы с Ксюшей будто для радио выступаете, – ободряю девочку. – Я вот разговариваю с тобой – и вроде обычная девочка, не поверил бы...

– Я тоже так всегда думала. Катю как-то спрашивала: «Кать, по мне же вроде не скажешь, что я наркоманка, да?» А она: «Саш, это видно изнутри. Мне-то видно». Я на самом деле люблю ухаживать за собой, каблуки там, иду по улице обычная такая – а в сумочке шприцы и всякая прочая фигня. Поэтому хочу поблагодарить Катю, что меня тут удержала. Говорила мне: «Саш, подумай, реально переспи эту мысль, а утром расскажешь». И мне это помогло. А когда уходила отсюда во второй раз, то сорвала у Кати телефон свой, ну, из её комнаты. Звоню в Северодвинск: «Мамочка, я ухожу отсюда, не могу без тебя, здесь меня не любят, и я хочу уколоться». Она: «Саш, пойми, сейчас у тебя жизнь решается – сможешь перешагнуть к выздоровлению или нет». Мама нервничает на самом деле, я же лежала в психушке в Северодвинске, ну, там нарколожка и психушка – это одно и то же, у нас город небольшой. Меня там целый месяц так закалывали, ходила с глазами в кучку, как вмазанная была. В психушке лежала уже девятый раз за два года. И мама говорит: «Тебе не надоело всё это, не хочешь поехать в реабцентр?» А я такая: «Да, хочу». Хотя снаружи совсем не хочу, а хочу торчать, употреблять. Но внутри что-то сказало: «Едь». И я сюда приехала. Вот и всё.

До обеда удалось поговорить ещё и с местным старожилом Витей. Он детдомовский, сбежал, два года бродяжничал, занимаясь щипачеством – кошельки из карманов тягал, чтобы купить наркотики. А потом в лесу жил.

– От воровства и прочего захотел я избавиться, – рассказывает он, – а в Питере никак не получалось. И я убежал из города, поселился в лесу, в районе Токсово. В каком смысле «поселился»: костёр там, под деревьями спал. На себя ветки натягивал, которые от сосны упали. Шалаш-то долго делать, да и специальных инструментов не было. Траву там ел, как-то выживать надо. Ну и терпел без употребления.

– Знать, сила воли есть, раз смог сам вырваться? – спрашиваю.

– Не моя сила. Думаю, это кто-то извне на меня повлиял, сам-то бы не смог. Но я только неделю выдержал. Поехал в город, там шпана из малышей повстречалась, короче, они на улице живут. И я пошёл в магазин «О'Кей», своровал «сникерсы», сыр, хлеб, и меня менты накрыли. И с того момента всё так повернулось, что я здесь оказался. Уже четыре месяца и один день.

– Укрепление чувствуется?

– Пока не могу принять решение, куда мне дальше идти. Потому что теперь знаю, как нормальные люди живут, и знаю, как уголовники. Из-за этого у меня сейчас сбой внутренний. Если выбрать эту сторону, то придётся отказаться полностью от той. А там приманки очень хорошие.

– Так на этой же стороне лучше! – удивляюсь.

– Да, хорошо. Мы и в церковь ходим, несколько раз мне даже описывали биографии святых. Но тут за меня никто не решит, даже Сам Господь. Я вообще не люблю подчиняться. Если кто-то пытался командовать, я всегда сразу же уходил.

– А интересы есть у тебя – читать там, играть?

– Да, я люблю в нарды, в шахматы играть. Читать что люблю? Аристотеля, Омара Хаяма, вот такое.

– Это ты для красоты мне говоришь?

– Не, в натуре! У меня даже книга есть, периодически читаю, могу показать. Я вообще в жизни книг не читал, а потом подумал: ты мыслишь себя великим и умным человеком, а как же так, что книг не читаешь? Вот и занялся.

Подошла Катя: «Ой, наш-то брат заболтает кого угодно! Пойдёмте кушать». Виктор махнул мне рукой, мол, ладно, иди.

Помолились, сели трапезничать. Макароны, сваренные Ксюшей, оказались съедобными. Кто-то за столом вспомнил, как девочка первый раз их готовила: засыпала в воду и поставила на огонь.

Разговор сам собой перешёл на хозяйственные дела. Сергей рассказал, как прошлой зимой замерзали в огромном коттедже, но сейчас с помощью благотворителей утеплили дом, да и угольного котла хватит для обогрева. Хорошо бы и газ иметь, но власти пятый год лишь обещают... Денег постоянно не хватает. Екатерина и Сергей с батюшкой ходили по организациям, просили, но у большинства отношение к наркоманам пренебрежительное: мол, всё равно конченные люди, зачем на них тратиться.

– Поначалу у нас был платный центр, для взрослых, и мы легко сводили концы с концами, – вспоминает Екатерина. – При этом одного-двух присоединяли к группе без платы, поскольку обидно было – чем хуже те, у кого нет родственников с деньгами? А потом посоветовались мы с духовником и решили брать совсем бесплатно, и только детей. Они же сгорают как свечки, в отличие от взрослых, которые с наркотиками могут жить дольше. Я видела наркоманов, которые доживали до 40 лет, хотя, по статистике, зависимые живут примерно 6 лет после начала употребления. С детьми, конечно, сложнее работать. Когда они пропадают в подвалах, то никому не нужны, а как только возьмёшься их содержать и от тяги отваживать, так сразу появляется армия надсмотрщиков, комиссия по правам ребёнка и так далее. У нас государство любит не столько помогать, сколько контролировать. Да и не хотят они помогать в мелких масштабах, возиться с такими центрами, как наш.

– Вообще нужна комплексная государственная программа, – дополняет Сергей. – С упором на духовное воспитание. Ведь кто обычно становится наркоманом? Духовно недужный. Вот родители часто сетуют: «Мой мальчик стал наркоманом из-за друзей, если б не дружился с ними, то не пристала бы зараза!» Но дело в том, что среди «нормальных друзей» этот мальчик уже тогда был белой вороной и он сам подружился с теми, кто ему подходит. Героин – он притягивает к себе тех, кто расположен к нему, а не просто так.

– Да уж, винить кого-то сложно, – вздыхает Екатерина. – Например, моя мама выходила замуж за инженера, а не за алкоголика, кто ж знал-то? И никто не думал, что я тоже по этому пути пойду, ведь в семье у нас хорошее воспитание было – и консерватория, и много чего. Думаю, на наследственность тоже надо обращать внимание, можно даже брать на особый учёт тех, кто в зоне риска. Для этого, да, нужна большая госпрограмма, с подключением медиков, Церкви и всей общественности.

* * *

Перед уходом мне показали фотоальбомы центра «Выбор». Костюмированные праздники, дни рождения, купание в ледяной Крещенской иордани, паломничества по монастырям... Поразили два снимка с подписями: «Витя до крещения» и «Витя после крещения». На фото совершенно разные люди!

– Это мы ехали в Крым через монастырь Тихона Задонского, а потом остановились на ночёвку на Таманском полуострове, – поясняет Сергей. – И там Витя вдруг сказал, что хотел бы на обратном пути у Тихона Задонского принять крещение. Так его святая обитель впечатлила! А вот, смотрите, здесь мы купаемся в святых источниках – во время паломничеств ни один не пропускаем. И знаете, реально помогает от зависимости, словно заново рождаешься...

Прощаюсь с девочками, жму руки Сергею и Виктору. Екатерина Болеславовна вышла проводить и придержать собаку за ошейник. Последняя, оставшаяся в памяти, картинка: зверюга тянется к калитке и чуть ли не волочит за собой женщину, та едва-едва удерживает.

Как мы, люди, всё-таки слабы... И сильны – если соберёмся вместе во имя Божье.