Вот и всё. Сойдя на ночную платформу, Сергей окинул вокзал безразличным взглядом и, немного постояв, бесцельно побрёл в сторону лавки в самом её конце – туда, где почти начиналась дорога. Дойдя, он присел, поставив рядом чемодан, и закурил. «Рождественская ночь», – с тоской подумал мужчина и саркастически улыбнулся. Умиротворяюще горели огоньки вдоль путей, толпа почти иссякла, и через какое-то время воцарилась тишина. «Вот и всё… Что теперь? Где же Твоя путеводная звезда?» Сергей обхватил голову руками и сидел так какое-то время, потом его плечи содрогнулись, затем ещё… и ещё… Вдруг кто-то похлопал его по плечу.

– Дядя, не плачь.

Сергей поднял голову. Перед ним стоял ребёнок лет семи, одет он был плохо и не по погоде. Его детские чистые и по-взрослому печальные глаза выражали… понимание.

– Садись, – тихо сказал мужчина, быстрым движением вытерев слёзы.

Когда мальчик уселся рядом, мужчина спросил:

– Кто ты?

– Мишка.

– Я – Серёжа.

Мужчина протянул ему руку, грустно улыбнувшись:

– Что ты делаешь здесь один?

– Живу, – тихо сказал ребёнок.

– А твои родители где?

– Нету.

Мужчина снова посмотрел на мальчика: почти совсем замёрз. Сергей достал из чемодана свитер и протянул Мишке.

– Это мне? – так же тихо спросил Мишка, недоверчиво, боясь, что сейчас же отберут.

– Тебе, тебе. Забирай, не отниму, – потрепал пацана по голове Серёжа и сам надел на него свой подарок.

– Спасибо, – еле слышно прошептал тот.

– С кем же ты живёшь? – задумчиво спросил Сергей спустя некоторое время.

– С дядями на вокзале. Они пьют. А я погулять пошёл. А чего ты домой не идёшь?

– Мне некуда… Ездил мать хоронить… Жена бросила… Я один.

– И я один… Мама умерла. От рака. Папу не помню.

Мужчина посмотрел на ребёнка, тот опустил глаза. Посидели. Помолчали.

– Смотри, смотри! – воскликнул вдруг Мишка с детским восторгом.

– Что? – вздрогнул Сергей.

– Смотри! Звезда! Видишь?

Мужчина посмотрел туда, куда показывал пальцем мальчонка. В вокзальном небе прямо над их головами горела яркая рождественская звезда. Сергей улыбнулся, в глазах стояли слёзы…

– А знаешь что, Мишка… а ведь мы не одни.

Вокруг стояла ночь и тишина, тёплым светом горели фонарики вдоль путей. На заснеженной платформе, обнявшись, сидели двое – казалось, в целом свете только двое и смотрели в небо, а небо – на них.

Пятничным вечером Катеринина дня я сидел в избушке и, пригорюнясь, загибал пальцы.

– Вот смотрите, дедушка, – говорил Юрию Николаевичу. – День кончается – раз! Неделя кончается – два! Год кончается – три! Жизнь кончается – четыре!

Я думал, что 75-летний дедушка меня легко поймёт и согласится. Но дед дёснами дотирал фасоль с грибами и улыбчиво не соглашался.

– Сколько пальцев загнули, Андрей Владимирович? – спросил.

– Четыре.

– А завтра с утра сколько останется?

Я подумал и ответил:

– Три.

– А в понедельник?

– Два, – я приободрился, смекнув, куда старый клонит.

– А на Рождество?

– Один! – тут уже я вовсе расцвёл.

– Не так! – возразил дедушка. – Ни одного!

– Почему?

– Потому что на Рождество родился Христос! Который смертию смерть попрал! И жизнь, Андрей Владимирович, не кончится. Никогда!