ОТКЛИК

ДОБРО БЫВАЕТ И С КУЛАКАМИ

Предлагаем вниманию отклик нашего читателя, друга редакции Геннадия ШОСТАЦКОГО из города Опочка Псковской области, на статью В. Григоряна «Пощёчина» (№ 672) о том, как далеко может заходить противление злу силой.

Здравствуйте, Владимир! Прочитал вашу статью «Пощёчина». По поводу «добра с кулаками» сразу же вспомнил одного литературного героя, который, начав свои размышления с вышеупомянутой формулы, пришёл в итоге к мысли о том, что «добро должно быть злым». А ещё вспоминаются слова свт. Игнатия (Брянчанинова) о том, что «дурная ревность, будучи порождением крови, требует пролития крови», то есть о том, что в основе всякой ложной религиозности таится мечта о человеческом жертвоприношении.

Тем не менее истинное «добро с кулаками» всё-таки существует – как особый благодатный дар, обретаемый чистыми и по-настоящему добрыми душами, как в описанном вами случае со свт. Николаем. Впрочем, едва ли тут можно говорить о «случае», и я не совсем согласен с вашей интерпретацией образа святителя. Я воспринимаю его иначе. Мне он представляется одновременно и самым добрым, и самым грозным из всех известных мне святых, и это грозное добро лежит в самой сердцевине личности свт. Николая, оно вовсе не исчерпывается «единственной пощёчиной в жизни».

В акафисте мы называем свт. Николая «страшным наказателем обидящих», изображаем его с мечом (он вырвал этот меч из рук палача – но с тех пор меч так при нём и остался). От святителя Николая доставалось не только Арию, но и самому равноапостольному Константину – вспомним, как «самый добрый из всех людей» грозил императору мятежом, требуя освободить опальных воевод. И на небесах Николай Чудотворец остался носителем всё того же грозного добра, с ним и по сей день шутки плохи. Православные знают, что никакое другое кощунство не влечёт за собой столь немедленного и неотвратимого возмездия, как оскорбление свт. Николая.

Что же касается «добра с кулаками» в нашей повседневной околоцерковной жизни, то это, мне кажется, в принципе неразрешимый «проклятый вопрос». Какую стройную теорию тут ни сочини – в духе ли Ивана Ильина, в духе ли Льва Толстого, – всё равно сядешь в лужу. И в каждой конкретной ситуации надо будет решать всё от нуля, причём мгновенно. Ситуации же могут быть самые разные. Иногда и в самом деле надо противостоять злу «оружием более сильным, чем кулак или автомат, – духовным». А иногда прав оказывается Виктор Цой: «Что будет стоить тысяча слов, когда важна будет крепость руки?» – и тогда любые благоглупости насчёт «духовного оружия» окажутся прикрытием обыкновенной трусости. Тут на каждом шагу лукавые подмены – то болезненное самоутверждение, пыжащееся выглядеть всезаушающим геройством, то трусливое саможаление, прячущееся под маской смирения и кротости.

Из всех христианских мыслителей, кто когда-либо писал на эту тему, я более всего ценю К. С. Льюиса. Особенно великолепна 11-я глава «Переландры», разговор Рэнсома с Голосом во тьме, – было бы здорово её в «Вертограде» опубликовать; и вообще, побольше бы «Вера» публиковала Льюиса, он ведь мистический «северянин» (см. его биографию). Ещё у Льюиса есть замечательная статья «О рыцарстве»:

«Средневековые люди свели воедино два свойства, которые ничуть не связаны. Потому они и свели их. Мужа брани они учили терпению и милости. От человека учтивого и тихого они требовали смелости. Так родилась единственная наша надежда. Я не знаю, можно ли сочетать эти качества; но если нельзя, нечего и говорить о мало-мальски пристойной и достойной жизни».

Вот и я вижу нашу надежду в «новом средневековье», в формировании православной рыцарской культуры.

Стихию «заушательства» не унять увещаньями кота Леопольда. И хуже того – чем навязчивей нас будут учить любви и смирению, забалтывая и опошляя эти высокие слова (как известно, Бог есть Любовь – а имя Божие нельзя произносить всуе), тем во всё более и более диких и уродливых формах будет прорываться наружу наш нерастраченный боевой потенциал. Единственный выход – приручить зверя, преобразить стихию в культуру, в «пристойную и достойную» культуру сопротивления. Тогда всякий «заушатель» должен будет превратиться из уличной шпаны либо в подчинённого строгому уставу солдата, либо во всеми отверженного маньяка-одиночку (или члена такой же, всеми отверженной, маргинальной группы), который уже никак не сможет выступать от лица православного народа и по которому уже никто не будет судить о Церкви.

Кое-что в этом направлении делается, причём давно: казачество, всевозможные военно-патриотические клубы под православным окормлением и т. п. Но это ещё пока не культура, это кружки по интересам. Для создания культуры необходимо «усложнение системы». Должен родиться единый организм, в котором клубы кулачного боя и казачьи сообщества стали бы плотью, органами тела, а сверх всего этого сформировалась бы душа, сгустилось бы, наконец, то Нечто, что уже четверть века носится в воздухе, но всё никак не может найти себя, всё время раздирается в клочья противными православию ветрами.

«Заушательство», равно как и все прочие формы агрессивной ревнительской дури, – это всего лишь симптомы общей нашей православно-патриотической расщеплённости и невоплощённости соборного сознания, отсутствия в этом сознании единого «я». Если вместо нынешнего без-образного копошения множества околоцерковных субкультур, каждая из которых мнит себя «столпом и утверждением истины», будет создана единая культура со своим лицом, с чётким самосознанием, с чёткой внутренней иерархией духа, души и плоти – тогда всё встанет на свои места. Тогда естественным образом, без всяких слащавых благоглаголаний, явят себя и любовь, и смирение. Любая субкультура, даже самая пацифистская, неизбежно воспитывает в своих адептах гордость и злобу; и напротив, любая культура, даже самая воинственная, воспитывает любовь и смирение. Можно это назвать законом «малого» и «большого» народа, злобного горбатого карлика и добродушного, хотя и вовсе не склонного к политкорректности, великана. Кроме всего прочего, любая культура всегда притягательна, любая субкультура всегда отвратительна. Поэтому одна и та же вещь – в данном случае «добро с кулаками» – может работать, в зависимости от своего культурного или субкультурного исполнения, как за, так и против образа Церкви в глазах нынешнего мира.

Мысль вдогонку. Следует разграничить понятия Церкви и национальной православной культуры (в том числе и того, что я назвал «православной рыцарской культурой»). Церковь – от Неба, культура – от земли. Культура всегда национальна, а история любой нации начинается с воинов. Поэтому любая молодая культура – это по преимуществу воинская культура.

Мы все надеемся на возрождение русского православного народа. Не Русской Церкви – с ней всё в порядке и врата адовы не одолеют её, – а именно русского православного народа, как земного явления. Причём очевидно, что мы сейчас отброшены не в XVII, а, скорее, в XIII, во многом языческий, век, что нам нужно не исцеление, а рождение заново.

И вот любопытное явление. Любые нынешние миссионерские эксперименты рассыпаются в прах, любые, кроме тех, что, так или иначе, связаны с военным делом, с возможными зародышами будущей православной рыцарской культуры. На днях моя питерская духовная сестра рассказывала мне про юношу бледного со взором горящим, жаждущего общения со своими православными сверстниками. Он обошёл все приходы Северной столицы, но везде лишь клубы кулачного боя (как у Высоцкого: «и кроме мордобитья – никаких чудес»). Жалко, конечно, рафинированного парня, но, с точки зрения русского национального возрождения, это обнадёживающее явление. Если и в самом деле рождается новая нация, первыми должны появиться на свет воины. Культура – от земли, от гумуса. Не будем судить землю по небесным законам, не будем забывать и любимое присловье всё того же Клайва Льюиса: «Высшее не стоит без низшего».

Если мы верим в возрождение России, тогда нас даже нынешнее без-образное копошение должно радовать. Если есть брожение, значит, закваска 1990-х годов не пропала втуне. Другое дело, если мы не верим в возрождение, если единственное, на что мы надеемся, это продлить нашу спокойную и мудрую старость. Тогда, конечно, нам не нужно никакого бурления-брожения, тогда это всё для нас досадная помеха, не дающая насладиться последними деньками «золотой осени», грозящая превратить нашу мудрую старость в хаос. За такой точкой зрения тоже есть своя правда. В конце концов, национальное возрождение – это пока всего лишь мечта, а старости нам уже точно не избежать.

Но, может быть, правы и те, и другие – и мудрые печальные старики Руси Уходящей, и юные зигфриды Руси Грядущей. Такой конфликт между Русью Уходящей и Русью Грядущей уже был однажды в нашей истории – во времена возвышения Москвы. Тогда в старых русских княжествах даже легенду о Китеже рассказывали не в антитатарской, а в антимосковской редакции – якобы не от татар, а от московитов спрятался Китеж на дне Светлояра.