«МОЛИТЬСЯ ХОЧЕТСЯ И ПЛАКАТЬ...»

В начале нынешнего года наш автор, восстанавливающий церковь в новгородской глубинке, рассказывал, как близ деревни Заручевье смог найти место, воспетое Ольгой Берггольц (Ольгина полянка, № 676 «Веры»). Эту полянку поэтесса видела наяву в детстве и затем в своём любимом сне, который сопровождал её всю жизнь: «С полянки настежь распахивается могучий, светлый, тихий-тихий простор... Необъятно стелются чуть обозначенные, мягкие холмы, луга, луга на них, синие толпы лесов видны вдали, узкая голубая речка вьётся и мерцает внизу, избушечка стоит над нею, простор и свет, русский, мудрый, добрый». А нынче здесь прошли первые Ольгинские чтения. Андрей сообщает...

Прошлое заручевское лето выдалось у меня по-всегдашнему непростым: рабочий день не вписывался даже в безразмерные сутки июня, и силёнок хватало едва ли на треть от потребности. Огород, в мае безупречно обихоженный, вскорости забила буйная трава, воды для его полива в непосредственной близости не имелось; я хоть и трудник при церкви, но махнул рукой, предоставив луку-севку произрастать как Бог даст, а он вымахал на удивление и «в луковицу», и «в перо». В этом воспоминании хочу отразить немалое преимущество «глубинки», в каком не единожды убеждался: здешняя «некультивированная дикость» нередко ещё приносит гораздо более здоровые плоды, нежели столичная «ухоженность».

Следует признать, что не так мы умны, какими порой кажемся себе в служебном кабинете на фоне стеночки с квалификационными аттестатами в рамочках, и не лучше ли иногда оставлять жизни её свободный ход, хоть тем пониманием, разумеется, злобоупотреблять никак не след.

Накануне уже давнего визита в районный комитет культуры на предмет увековечения многострадальной памяти Ольги Берггольц в уже родном мне Высоком Острове я испытывал серьёзные опасения: а не насупят ли свои руководящие лбы продвинутые деятели от местной «культур-мультур», едва речь зайдёт про наши «сугубо церковные планы» – православный крест в качестве мемориала, заупокойная панихида... Не вдаваясь в те сердцу приятные частности, припомню лишь, что страхи мои не подтвердились совершенно – мы обрели, по-светски выражаясь, новых хороших друзей, а коль по-нашенски – братьев и сестёр из райадминистрации и окуловских библиотечных структур. Не было формализма, суеты, показухи: все участники СО-БЫТИЯ вели себя – как тут обойдусь без заглавных букв – ЗАДУШЕВНО и даже СОБОРНО! Культура – в кои-то веки! – проявилась, как ей по-хорошему надлежало бы быть всегда, национальной духовной традицией.

В таком воистину праздничном для всех откровении велика оказалась заслуга угловского священника Игоря Пузрякова, ну и, конечно, не последнюю роль сыграла сама природная ОБСТАНОВКА. Только представьте: осанистая фигура батюшки, кадильный дым, торжественные возглашения: «Со святыми упокой...», «Во блаженном успении..»; вокруг вольная, просторная, русская ширь! – не урезанная городской застройкой, не отравленная шумом и выхлопными газами, непричастная суматохе. И мы вдруг сделались безмятежны, будто дети, только дети какие-то такие... дерзновенно русские! И способные понимать, что за великую и многотрудную судьбу мы здесь собрались почтить. Причём, что очень важно, праздничная радость передалась и здешнему малолюдству, печально усвоившему недоверчивую насмешливость к любой, даже самой доброй, инициативе.

Что же касается события, о котором пишу... Почти год минул с той ноябрьской встречи, когда кто-то впервые обмолвился про Ольгинские чтения. Промыслительно обронённое слово воплотилось Божьей милостью к не всегда строго церковной, но горячо любящей весь окружающий мир Олюшке, ещё в тринадцатилетнем возрасте записавшей в дневник: «Я замечаю теперь, что во всякую минуту могу что-нибудь сочинить и подобрать рифму: это нехорошо! Это может загубить, затушить ту искру, которую я, может быть, в себе ношу. А мне надо раздуть её, непременно надо! Я хочу, чтобы звуки моих песен носились повсюду, чтобы они, эти скромные песни, врачевали разбитых, усталых людей, чтобы всякий, кто бы ни прочёл их, мог снова смотреть на жизнь с хорошей стороны. Нет, я не хочу быть классическим, гениальным поэтом, то есть очень хочу, но... как бы мне выразиться... Ну, я стремлюсь большей частью не к славе, а к помощи, душевной помощи людям...»

И другие замечательные строки написаны ею же примерно тогда же, в 23-м году:

«Итак, свершилось!!! Свершилось это кощунство, это злодеяние, этот поступок, который во всей вселенной, во всём безграничии не свершался ещё... И мы, русские люди, мы, гордящиеся своей любовью к родине, своим патриотизмом, мы, отразившие и низложившие Наполеона, мы, сильный, смелый народ, – мы могли допустить этот позор, это поругательство над нашими святынями! Мы допустили, чтобы наши святые церкви ограбили, разорили, поругались над святыми мощами, мы потерпели всё это! Мы молчали и молча помогали обирать святые храмы, мы отдавали всё это сами, мы – православные христиане, славящиеся своим благочестием!!! И теперь... наших царей вскрывают, поругивают, а мы... молчим. Что же?! Мы, вероятно, будем молчать до тех пор, пока нас не будут расстреливать, так, за здорово живёшь!»

Увы, и это она тоже – Ольга Фёдоровна Берггольц – в своих знаменитых «Дневных звёздах»:

«– Валя, я должна тебе открыть страшную тайну. Я уже довольно давно не верю в Бога. Знаешь, его нет.

– Знаю, – ответила Валя. – Я тоже не верю в Бога и вступлю в комсомол.

– Валя, – сказала я, почти задыхаясь от странного, нового счастья, – я вступлю в комсомол и буду профессиональным революционером. Я всю жизнь буду профессиональным революционером. Как Ленин...»

Да, следует признать, в жизни Ольги было всякое, о чём походя заговорив, рискуешь недообъяснить, оклеветать славного человечка; кому и впрямь интересно, пусть сами потрудятся узнать больше про «всякую» Берггольц. Самому мне, надеюсь, чуточку умудрённому жизнью, гораздо более людей «совершенных» сделались симпатичны люди пусть с явными погрешностями, но искренно, иногда даже безуспешно-отчаянно, стремящиеся СДЕЛАТЬСЯ ЛУЧШЕ и готовые больше отдавать, чем брать. Ольга же всегда работала над собой, и она всегда работала – для людей! Сколько труда, поиска, муки, испытаний! Сколько перемолото, перелопачено!

...Очень ожидаемо и всё же очень неожиданно для меня воплощался в реальность тот поздне-осенний замысел про Ольгинские чтения. Нынче, 16-го мая, уже сто три года минуло со дня рождения девочки-женщины из Северной столицы, в судьбе и текстах которой хранилось что-то такое, что надёжно проросло в наших, не совсем ещё бесплодных, сердцах. И благословение на проведение Чтений мы получили архиерейское – владыки Боровичского и Пестовского Ефрема. Панихиду на сей раз у креста служили аж два священника – наш окуловский благочинный о. Илия Стрелков и настоятель высокоостровской церкви отец Александр (Ефимов). Наверное, оттого майские грозы в этот день почтительно обходили Высокий Остров, про которое один здешний православный насельник выразился, что «мы живём на ладошке у Бога». Однако о самих Чтениях чуточку подробнее...

Итак, младенец Ольга родилась в 1910 году, 16-го числа огородного месяца мая, каждый день которого, как известно, год кормит; и приготовление к Чтениям само по себе было несложным, но малость не ко времени. Однако больше всего напрягало совершенное непонимание: что же это такое – литературные Чтения в нашем конкретно взятом Окуловском районе? Я доверяю Елене Николаевне Тумановой, председателю здешнего профильного комитета, но вдруг это всё-таки на современный лад что-нибудь устроится... Ведь должны приехать не только уже знакомые нам культработники, но ещё и дети, обещают даже много детей из посёлка Боровенка; работники тамошнего дома культуры взялись провести Чтения по своему сценарию... что за сценарий?.. И меня просили выступить... Короче, всякие неспокойные мысли посещали, пока я прибирался на месте предстоящего действа: сгребал и жёг скопившийся за зиму хлам, косил уже вымахавшую траву, одновременно восторгаясь главным нашим козырем – природной красотой; уж тут, ребятушки, никто не поспорит! – ни в какой Мариинке вам этакую декорацию не выстроят! Вот только бетонные глыбы, остатки разрушенного какого-то фундамента на углу кладбища убрать мне было уже не по силам, да всё новые и новые водочные бутылки, последки поминальных тризн нью-язычников, выкатывались из-под грабель.

________

Труднее труда, как известно, только ждать. «Мы приедем пораньше и всё приготовим...» В эпоху мобильных телефонов как-то мы постоянно ухитряемся что-то недоговорить. Что бы мне сразу уточнить про «пораньше» – что это такое? Так-то вроде всё готово. Электроудлинитель протянут из дома Паши-дачника, что напротив через дорогу (сам Паша сечёт ситуацию из своего палисадника, окашивая там покуда траву). «Пионерский» костёр, как заказывали, горит ровным и жарким огнём – мы с Федей на его чудо-тачке специально наво­зили чурбачков от «дома дьячка». Коротко стриженная мотокосой лужайка, вся в свежих царапинах от железных грабель, резко отличается по стилю от остальных лохматых лугов и придорожных... написал бы – канав: раньше в деревнях обязательно вдоль дорог копались канавы и содержались в безусловном порядке, но теперь этот обычай ушёл в область предания, так же как умение деревенского мужичка выполнить любую – без исключения! – работу. Деликатная, притом неловкая грозовая туча всё же самым своим краем, который трещит и, кажется, чуточку рвётся, цепляет нашу живописную возвышенность. Как раз в это время холм начинает штурмовать серебристая «Газель», уже с избытком «хватившая искушений» на наших замечательных дорогах, которые «полностью за нас...» (цитата из Игоря Растеряева).

– Христос воскресе! Нормально добрались?

– Воистину воскресе! Как сказать!..

Впрочем, на лицах прибывших – отчётливо читаемое благодушие: они рады встрече и чувствуют себя уже уверенно в знакомом месте, пускай даже на лобовом стекле «Газели» расползаются крупные капли, но дело, пожалуй, всё-таки обойдётся без серьёзного дождя!

Водитель открывает заднюю дверь: машинка забита под завязку – звуковые колонки, столы, скамейки, электрогенератор. Чувствуется основательность! Разгружаемся. Директор окуловского библиоцентра Мария Кукина раскладывает стопки книг – конечно, «Дневные звёзды», ещё «Говорит Ленинград», «Февральский дневник», «Ленинградская поэма» и другие, добросовестно зачитанные провинциальными читателями. Накрывает своё богатство плёнкой, её тут же уносит прилагающийся к грозовой прорехе ветер; наконец, он стихает, и до самого конца праздника нас ничто уже больше не беспокоит.

Я притаскиваю от нечуждого православию, нежадного Паши электрочайник, втыкаю его в тройник удлинителя с гостеприимной целью – напоить прибывших чаем, но водитель заполняет из привезённой канистры водой большой котелок и устанавливает его на наш костёр. Действительно, у здешней «культуры» всё «по-взрослому»! Ребята и впрямь знают своё дело... Из мощных колонок на всю изумлённую округу разносится: «Летят перелётные птицы...», когда к нашему бивуаку причаливает оранжевый автобус с надписью: «Дети». Из автобуса один за другим десантируются «ребятишки» – каждый ростом на голову выше меня и шире в плечах, за ними – девушки, словно со сталинских плакатов. Они сразу целеустремлённо направились куда-то в поля, за мясниковскую баню.

– Это... дети? – изумлённо осведомляюсь у вышедших за ними женщин, боровенковских педагогов Елены Николаевны и Натальи Сергеевны.

– Да, – улыбаются они, – десятый класс.

– А куда это они? Курить, что ли?

– Не! Наши не курят! Спортсмены! Ольгину полянку пошли смотреть.

________

Я, в своей глуши поотвыкший от «племени молодого, незнакомого», запуганный всякими газетными ужасами про современную молодёжь, честно говоря, даже ожидал какого-нибудь подвоха от такой, будто стихийной, активности. Однако молодёжь, быстренько оглядевшись на местности, дисциплинированно собралась у креста. На первых (!!) Ольгинских чтениях реализовывать сценарий должны тоже две Ольги (!) – директор Боровенковского дома культуры Ольга Сергеевна Синявина и его художественный руководитель Ольга Викторовна Христофорова. Одни восклицательные знаки и… столько волнения! Кажется, Ольги тоже волнуются, несколько раз спрашивают, можно ли начинать. Я растерянно развожу руками: что-то запаздывают наши батюшки. Впрочем, почему запаздывают? – до назначенного времени ещё пара минут. Ровно в полдень рядом с «детским» жёлтым автобусом лихо тормозит пропылённый «Москвич»: отец Александр, похоже, опять поменял шило на мыло, напомнив мне эпизод из фильма «В бой идут одни старики»: «Максимыч, принимай аппарат! Во! Махнул не глядя!»

Сами отцы сияли золотыми нагрудными крестами и вообще смотрелись на «ять»! Я канонически склонился под благословение (к сожалению, единственный) – сначала к благочинному, потом к «своему» батюшке, после чего не мог удержать доброй улыбки. Дело в том, что в Окуловке почти все друг дружку знают. И сейчас, судя по всему, не шибко церковный, но весьма расположенный к благочинному звукооператор Алексей хватанул его за руку, и отец Илия, нимало не чинясь, поприветствовал земляка, хотя у него с правой руки только сняли швы после недавнего автоискушения.

– Батюшка, благословите начинать? – спросил я.

Священник кивнул головой, негромко указав: «Мы гости, проводите всё, как запланировали, а когда будет можно, мы с отцом Александром отслужим панихиду». Если честно, то мне в конкретном случае такая подсказка-благословение существенно облегчала задачу «гармонии властей», и отец Илия это тонко почувствовал.

И вот над Высоким Островом звучит лирическая мелодия, на фоне которой такой же задушевный голос Ольги (пусть и не Берггольц) раздумчиво произносит:

«Сижу на пригорочке среди сосен, и такой простор кругом, такой голубой, пологий, русский, добрый – такой только снился, да и то давно...»

Мне батюшка доверил фотоаппарат своего сына – профессиональный, «скорострельный»; таким снимать нашу красоту – одно удовольствие. Старательно выбираю ракурс в надежде, что этим снимкам суждено войти в историю – да, мы, грешные, пишем, точнее, продолжаем писать Историю нашего края, в которую, Бог даст, пропишемся и сами...

«Господи, люблю Тебя и верю радости Твоей, без которой нельзя жить и быть». Господи! Господи... И правда – молиться хочется и плакать...

________

Бывает, все события дня выстраиваются в некий гармонический ряд и ты понимаешь, что делаешь именно то, что нужно, и люди рядом попадают в тот же негромкий, но многозвучный лад, и стараешься тогда вести себя тихо и чутко, чтобы не испортить запев... Да! – простейшая логика подсказывает нам, что коль на свете существует Гармония, непременно должен наличествовать и Её Творец. А существование Гармонии подтвердит любой художник, музыкант, поэт, просто вдумчивый человек. И здесь не пропагандистское «доказательство Бога», но личное откровение, светло укрепляющее в Вере. Только так можно радостно жить, даже в земных скорбях – с Верой и Надеждой. Так жила Ольга в раннем своём детстве, затем, сколько-то победовав «на стране далече», обратно вернулась к началу.

Боровенковская школьница Владислава Спиридонова тихо, простенько, без нарочитой декламации – очень подходяще случаю и моим мыслям – читает стихотворение «В лицо пахнуло земляникой...» А я думаю: с точки зрения «академического» литературного критика, Ольга Берггольц, наверное, и впрямь не относится к «классическим, гениальным поэтам». Анализируя её тексты, и сам я поражался: как будто бы «неправильно», но честно и необходимо применённое слово прочно находило себе место в строю других. И понимал промыслительность её житейской, отнюдь не прямой линии, которую она всё же вела решительно, которую не бросила, в которой – как не все ли мы грешные? – где-то сбивалась на печальные частности, какие ей можно поставить в укор, но это будет нечестно, нехорошо. И кажется... да нет! – я уверен, что Ольга в результате пришла окончательно к пониманию бесполезности революционного передела мира снаружи и необходимости передела внутреннего, к осознанию того, что только не умеющий любить хватается за химеру справедливости, в лжеутешении, в которой нет и быть не может покоя.

В жизни Ольги состоялось очень много боли. Эта самая нелёгкая «занесла» её в революционерки. Но она искала и нашла: если открываешь в себе грех, то можешь и любую боль принять – как искупление! И записать, как главный вывод собственной жизни:

________

Май 2013 года. Первые Ольгинские чтения завершены. Школьники, нагулявшись по Высокому Острову и Заручевью, после чая с пирожками весело грузятся в автобус, чтобы вернуться в свою озёрную Боровенку. Мы, взрослые, конечно, все порядком устали, но Елена Николаевна Туманова, председатель окуловского комитета культуры, непременно хочет побывать на местном святом источнике Петра и Павла. Я честно предупреждаю, что путь туда, через поля, будет нелёгкий и что на источнике в этом году ещё не было возможности навести порядок. Чиновница настаивает на своём, и мне сладко такое её упорство. Великая радость – видеть в людях человеческое. Великая милость от Бога – способность видеть Его. Это не похвальба, но глубокая признательность. Жив Господь!