Здравствуйте, дорогая редакция! Вот прочитал статью И. В. Иванова «Какою мерою меряете». И с радостью удивился Божьему Промыслу о себе, рабе Божием Иоанне. Никогда не писал про дивные дела Божии, но сейчас хочу дополнить ваш рассказ, Игорь Владимирович, своим.

Однажды, по весне, решил съездить в Богоявленский монастырь п. Верхняя Курья Пермского края, чтобы помолиться о сыне – убиенном семь лет назад отроке Алексее. 10 апреля у него день рождения, к этому дню я и собирался прибыть в монастырь.

Утром так не хотелось вставать, но с помощью Божией встал и уехал в Пермь, где стал ждать автобуса до Верхней Курьи. Там-то, на остановке, и произошла потрясшая меня до глубины души встреча.

Подошла вдруг ко мне небольшая девчонка, избитая... Хотя и был всего восьмой час утра, народу было уже человек десять, но ни к кому она не подошла, а именно ко мне. Было у меня, что дать больше, но дал только два яблока. Как и вы, Игорь, я сокрушался и до сих пор сокрушаюсь – ведь Господу дал то немногое, что оставил на всякий случай для себя. Дал так – лишь бы дать. Почему так, думаю?.. Получив эти два немытых яблока, девушка прижала их к себе, как драгоценность, обернула ко мне лицо и перекрестилась.

Такого я не ожидал. Меня как током ударило. Перекрестившись, она убежала на другую сторону улицы. Что же я так нерадиво поступил! Я только успел сказать, чтобы помянула моего сына, убиенного отрока Алексея. Девушка была хорошо одета, но избита. Так же, как и вы, сейчас я прошу: «Помоги ей, Господи!»

А каково было моё удивление, когда приехал вечером и получил газету «Вера» с вашей, Игорь, историей! Ведь девчушку эту мне Господь не зря посылал, да ещё подтвердил вашей газетой, а главное – крестным знамением девушки! И вот так же, как у вас, было скверно, нехорошо на душе. Ко мне стучался Сам Господь, а я лишь форточку приоткрыл, и то нехотя, с натугой.

Так прошу и я: «Прости меня, безымянная девочка, что я ради сына своего не сделал большего для тебя. Прости меня, Господи!»

В пути я даже не вспомнил про неё, только прочитав в газете о вашем случае, Игорь, вспомнил и сильно удивился. Точь-в-точь описан мой случай!

Истины Божией всем нам, ныне живущим на земле!

И ещё очень благодарен вам, Игорь Владимирович, за статью «Повелитель пчёл» о диаконе отце Александре Сенникове. Помню его, как он служил. Вам всем доброго здравия, а всем усопшим православным христианам Царствия Небесного.

Обращаюсь к читателям с просьбой: помолитесь о прихожанах церкви Архистратига Михаила в п. Дивья – никак не можем начать строительство нового храма.

В одной телепередаче – называлась она «Право на встречу» – было рассказано о девочке, которая в 12 лет, узнав, что она удочерена, решила приёмной маме не говорить об этом, чтобы не расстраивать её. Нечто подобное произошло и со мной. Только с точностью до наоборот.

Год 1956-й. Осень. Я жила в г. Новоалтайске, работала корреспондентом и диктором городского радио. Однажды, приехав в Барнаул, я по своим делам зашла в детский дом. И там 4-летняя девочка, словно котёнок, запрыгнула ко мне на колени. Обнимает меня, целует и восклицает: «Милая моя мамочка! Где же ты была? Почему так долго ко мне не приезжала! Я тебе тавонила, тавонила...» (То есть звонила по игрушечному телефону.) Воспитательница её останавливает: «Нина, это не твоя мама!» А я: «Не надо, я её возьму».

Только не так просто оказалось это сделать. Жили мы с мамой, мужа у меня не было, а вот вторая группа инвалидности была: тяжёлая болезнь позвоночника после перелома ещё в далёком младенческом возрасте. Но за моё дело взялся наш горисполком, где меня знали. А я тем временем каждое воскресенье по утрам ездила в Барнаул, везла деткам гостинцы – печенье, пряники, конфеты... Они ждали меня. Детдом был под горкой, как бы в яме, обнесённый высоким забором, с узенькой калиточкой. В неё я сначала просовывала сумку с гостинцами. Завидев её, дети кричали: «К Нине Чудаковой мама приехала!» – и бежали в помещение.

Пока я пробиралась через калитку, спускалась по обледеневшим ступенькам, они успевали снять пальто, валенки. И вот я сижу у стола, словно на распятии: руки мои разведены, на каждом пальце «висит» по ребёнку, а иные ручками ухватились за мою одежду... Как же им всем нужна была мама! А один мальчик до сей поры у меня перед глазами. Положит ручки на стол, на них – подбородок, смотрит на меня умоляюще и всегда спрашивает: «Тётя, а когда моя мама приедет? Вы ей там скажите, пожалуйста, что я её очень жду». Что я могла ему ответить? Мысли были предложить ему, чтобы я стала его мамой, но понимала, что не смогу поднять обоих детей.

Дочку мою отдали весной. Мы с мамой полюбили её как родную, ведь незадолго до этого умерла моя доченька. И она пришла, приросла к нашим душам, как к открытой ране. Всё было для неё. Приходя с работы, я вышивала, шила, вязала людям на заказ. Хотелось больше дать радости ребёнку, а для этого нужны деньги. Зарплаты ведь тогда были невелики.

Потом, чтобы скрыть тайну удочерения, мы переехали в Барнаул, сменив квартиру. Казалось бы, всё прекрасно! Но... сплетни проклятые! У соседки на квартире жила женщина из Рубцовска, лечилась в краевой больнице. Я сказала ей, что там работает санитаркой моя хорошая знакомая. Та и объяснила, что у меня не может быть ребёнка, так как дочка моя умерла, муж погиб в авиакатастрофе, значит, эта девочка из детдома.

Только мы с мамой не знали, что все соседи оповещены о нашей тайне. Если эти сплетницы узнают себя (например, та санитарка из с. Озерки), пусть покаются в церкви, что искалечили столько жизней.

Нина росла, и любили мы её, наверно, чересчур сильно, ведь у нас никогда не возникало мысли попросить её помочь в какой-нибудь домашней работе, для нас она была принцессой. Вот и вырастили эгоистку. Она в 14 лет стала курить, а когда исполнилось ей 16, соседская девочка сказала ей, что мы чужие. И она возненавидела нас. Бросила школу, пошла работать на хлопчатобумажный комбинат, стала пить... Зарплату пропивала, а питалась с нами. Ведь мы её по-прежнему любили и жалели.

В ту пору я работала в аэропорту контролёром регламентного бюро, затем – в студии телевидения фонотекарем.

Нине исполнилось 17 лет, и я сказала ей: «Теперь пойдём, я буду тебя на работу устраивать». Пришли мы в НИИ дорожного строительства. Оставив её в коридоре, я вошла в кабинет директора – там находились также секретарь парторганизации и председатель профкома – и сказала: «Я бы хотела устроить к вам ученицей копировальщицы свою дочь». «Хорошо, приводите её», – ответили мне. На мои слова, что она бросила школу в 9-м классе, пообещали заставить её пойти в вечернюю школу. Так и вышло.

В этом институте она получила специальность геолога. Работу свою знала, любила, была даже маркшейдером – специалистом по геодезическим измерениям. Но пила... Уехала из Барнаула, несколько раз переезжала в разные города. Везде было то же самое. На мои уговоры одуматься отвечала: «Не пить – так и жить неинтересно».

Наконец, после очередного увольнения, приехала ко мне. Жили на мою пенсию и за счёт моего шитья-вязанья. Теперь это тяжелобольной, страдающий алкоголизмом человек; хотя физически довольно здорова, но душевно...

Сейчас Нина живёт далеко от меня, получает хорошую пенсию и пьёт сколько хочет. Что такое пьющий человек в семье, знают многие. Дошло до того, что я боюсь её звонков. Она же сама не знает, на что способна. Иной раз такое скажет... Не раз я оказывалась на грани третьего инсульта. Я жалею её, молю Господа: «Боже великий, милостивый, не наказуй дочь мою, рабу Твою Нину, мене ради грешной! Умоляю, исцели её от недуга неверия, алкоголизма, злобы, лжеглаголания, курения, не дай душе ея погибнуть, спаси от воздушных мытарств и вечного мучения!» Когда могла, читала акафист иконе Пресвятой Богородицы «Неупиваемая Чаша». Одно время она пила поменьше. Я радовалась, надеялась, что перестанет совсем.

Писать мне очень трудно, но, превозмогая боль и усталость, пишу это письмо в надежде, что кто-нибудь из читателей захочет помочь нам и помолится о спасении души болящей рабы Божией Нины (святое крещение она приняла в нашей церкви, когда жила у меня) и обо мне, чтобы Господь укрепил меня в терпении и защитил от её словесных нападок.

А я каждый день прошу Спасителя: «Господи! Умоляю Тебя, будь милостив ко всем рабам Твоим, тем, кто молится обо мне, с их сродниками и близкими, чьи имена Ты знаешь. Прости вся их согрешения вольная и невольная, даруй им доброго здоровья, семейного благополучия, мирная Твоя и премирная благая».

Недавно услышала очень глубокие по смыслу слова: «Раньше (в советские времена) многие люди были втайне верующие, а сегодня большинство втайне неверующие». Мы переживаем время, когда стираются границы между добром и злом, между правдой и ложью. Когда «соль теряет силу».

24 мая я посетила православную выставку, где мне пришлось наблюдать духовно нездоровую обстановку. Своими впечатлениями мне хотелось бы поделиться с читателями газеты «Вера».

Проходя по рядам выставки, я чувствовала, что нахожусь на рынке. Каждый представитель стенда (как правило, это были люди, представлявшие монастыри или храмы, которые зачем-то на выставку привозят с собой чтимые святыни) зазывали: «Помазывайтесь, покупайте, жертвуйте!..»

На просьбу пожилой женщины пожертвовать на детский приют я опустила в кружку мелочь. Вслед услышала откровенно недовольную фразу: «Жертвовать надо бумажными деньгами».

Но самое яркое впечатление было впереди. В очередной раз услышав: «Подходите, при­кладывайтесь, помазывайтесь, жертвуйте – у нас чудотворный крест с мощами», – я подошла. Завязался разговор с бородатым мужчиной. Я спросила: «Зачем вы везёте святыни в место, где идёт торговля?» В ответ услышала шаблонную фразу: «Чтобы вам было удобно, чтобы вам не нужно было далеко ездить». Я возразила, что святыня должна находиться в подобающем для неё месте, что к ней нельзя относиться как к предмету для привлечения покупателей. В этом случае происходит потеря благоговения и десакрализация святыни. В ответ услышала: «Как вы разговариваете со священником!» Я удивилась: «По вашей одежде очень трудно определить, священник вы или нет». В ответ прозвучало: «А что же вы думаете, я с крестом на выставку поеду?!»

Это не православная выставка, а ярмарка лицемерия – с таким ощущением покидала я выставку. Невольно вспоминались мне слова преподобного Лаврентия Черниговского: «Купола будут золотить, а души – чернить».