ВОЗЛЕ СВЕЧИ

Разговор наш с батюшкой как-то сам собой прервался – машина повернула в Свечу и, неспешно покачиваясь на выбоинах, въехала в посёлок. Отец Владимир показывал, куда сворачивать. Сумерки сгущались, однако, когда мы остановились, храм был ещё виден. Необычный, он состоял как бы из двух совершенно независимых, но впритык стоящих друг к другу частей: трёхъярусной бревенчатой колокольни с золотистым куполом и крохотными окошечками с наличниками, похожими на бойницы – в древнерусском стиле, а рядом – большое кирпичное здание с двускатной крышей, покрытой оцинковкой. Из оцинковки же был сделан и купол, возвышающийся над гребнем.

Я было решил, что это приспособленное здание какой-нибудь бывшей столовой или сельмага – похожее я видел в городе Пикалёво Ленобласти: тоже приземистое, с тремя куполами и крылечком. «Там оно было переделано из кинотеатра, а здесь из чего?» – подумалось мне. Но тут в глаза бросились кресты из красного кирпича, вмонтированные в стену: значит, ни из чего не переделывали, а строили под храм... В самом деле, традиционно в округе – от Котельнича до соседней Юмы – такие храмы: разлапистая трапезная, вмещающая уйму прихожан, а рядом колокольня. Ну вот, а начни спрашивать – задел бы, может, батюшку своим вопросом...

Отец Владимир продолжил прерванную мысль:

– Может быть, вы подумали, что я против строительства храмов. Вовсе нет! Патриарх говорил, что если в Москве построить ещё 500 новых храмов, то она выйдет лишь на 28-е место в стране по обеспеченности ими. Если у нас в посёлке один храм на пять тысяч населения, то в областном центре – на 50... Но сейчас ум-то появляется. Зачем строить огромные церкви, купола золотом крыть? Ведь можно небольшие, уютные...

За 90-летнюю историю посёлка в нём никогда не было церкви. Правда, в начале века, когда тут строилась Транссибирская магистраль, при депо в бараке дорожного мастера приезжим священником время от времени совершались службы. Но это не в счёт. Настоящий храм был освящён только 29 декабря 1995 года. Отец Владимир рассказывает, в общем-то, типичную историю про то, как он собирался построить в Свече церковь, но грянула перестройка, и плиты, завезённые в советское время, оказались просто ненужным хламом во времена российского безденежья. Но историю строительства я и так знаю – её нашему корреспонденту уже рассказывала Нина Ивановна Мочалова, одна из первых прихожанок. Говорила и о предпринимателе, который помогал строить.

– Где он сейчас, кстати? – интересуюсь у отца Владимира.

– Один обеспеченный человек занимался. Храм построил, первое время помогал, а потом сам стал нуждаться в помощи, в том числе и материальной. Почему Господь послал скорби? А для того, чтоб через терпение стать ещё лучше...

Историй, подобных рассказанной батюшкой, я знаю во множестве, так что не удивляюсь.

– Деньги испарились, зато храм стоит, хоть какой-то добрый след на земле останется... – дежурно говорю, чтобы что-то сказать, а сам думаю: вот жил себе человек, зарабатывал деньги и в ус не дул, а как решил Церкви помогать, так проблемы со всех сторон обступили. То есть я, конечно, понимаю, что, пока человек Богу не начнёт служить, он лукавому просто не интересен. Но всё же отчего Господь так часто испытывает Своих служек, лишая их материального достатка, и много ли среди наших современников найдётся таких, как Иов?

Батюшка ведёт меня в храм. Действительно – вместительный.

– И как, ходят люди? – спрашиваю.

– Здесь взрослые посещают службы исправно. Начинали с пятнадцати, а теперь 68 человек в храме. Многие уже выросли и родили детей, причащают их...

Подумалось: все ли они, приходящие в этот храм, понимают, что они – на прицеле, что ими уже заинтересовался лукавый и только ждёт случая ущемить? И чем дальше, тем опасней путь... Если бы спросили прямо, в лицо: а готов ли ты предоставить своё сердце в качестве поля для битвы Бога и дьявола – каждый ли бы согласился? Ведь всяк на этом поле растит свои дорогие цветы, а они могут быть вытоптаны...

– Первым местом моего служения был город Слободской, вторая кафедра епископа; исторически там было несколько монастырей и храмов. Сразу начал вести в библиотеке занятия по основам веры. Сначала пришли бабушки, которые и без того «всё знали». На второй раз их уже не было, потому что им было сказано, что если вы начали учиться, то нечего от себя выдумывать. А потом пришли те, кому действительно нужны были знания, и через год библиотека не вмещала всех желающих слушать. Люди стали креститься и венчаться. Появилось несколько кандидатов в Вятское духовное училище.

Приехав сюда, в Свечу, с тем же подходом я пять лет пытался работать со взрослыми, однако не получил никакого результата. Зато когда началась работа с детьми, то всё на глазах изменилось. То есть в одной ситуации плод принесла работа со взрослыми, а в другой – с детьми. Но зато здесь взрослые ходят на службы исправно, слушают Слово Божие на проповеди. И я вижу – люди стали другими. Если раньше по часу приходилось говорить, то сейчас 10-минутной проповеди достаточно.

– В этом отличие городского прихожанина от сельского?

– Из таких, не основных, заповедей Господних есть эта: будьте как дети. Будьте взрослыми по уму, а по характеру, по душе будьте как дети. Мне с детьми интересно, я с детьми и шучу, и играю. То плохо, что сейчас взрослых опять заморочивают: вы обязаны и то, и другое, и третье... Никто никому ничего не обязан, мы свободные люди! Всё только по любви! Вот прихожане возмущались, что епископ установил высокие расценки. Но я им отвечал: «Вы имеете полное право в церковь не ходить. Или не покупайте, а сами свечкой стойте перед Богом. А есть возможность пожертвовать – бросьте любую копейку. Поймите, что Церковь – это не богадельня и не дом торговли».

– И проняло?

– Да ничего. Раза три поговорил и... успокоились.

– А священник? Он чем-то обязан пастве?

– Пастырь должен ограждать своих. У нас в епархии объявился один «старец» – настоящий артист. За ним шли толпы людей, а как он их дурачил? Каждого в головку поцелует, предскажет каждому, присоветует, причём такую белиберду! Хотите, говорил, я вас научу, как причащаться без священника? Несите хлеб и вино. Прочту сейчас молитву «Отче наш», перекрещу вас, вот и будет вам причастие. И люди ведь верят! И деньги жертвуют: кто пятьсот даст, кто тысячу – как же, на беспризорников собирает! Так на квартиру в Москве ему и насобирали.

– На квартиру в Москве надо много...

– Ну, может, и не всю сумму, но всё-таки это, конечно, укор духовенству, которое ведь рядом, видит всё это. Пастыри должны вмешиваться. Я не имею в виду архиереев, но всё равно символический посох дан овец от волков ограждать...

– Наверняка они народ-то предупреждали.

– Предупреждали! Если бы овец-то только предупреждали, то, я думаю, волки бы их всех сожрали. Собак спускают на волков и загоны строят, а всё равно нет-нет да овцу умыкнут... Такие вещи решаются не только на духовном уровне, а в большей степени на общежительском, человеческом. Год назад я был на Великорецком крестном ходе – архиерей тогда благословил меня работать с миссией, чтоб это дело было под контролем. Смотрю: явился какой-то дедуля – иконы там у него мироточивые. Народ молиться перестал, бежит к нему. Подошёл и я. «А что, – говорит, – я никому не мешаю». – «Нет, ты мешаешь, обманываешь людей!» Какие тут аргументы подействуют? Говорю: «Дедушка, у тебя есть документы? – «Нету». – «А должен быть такой (показываю). Так что сейчас вот вызову милицию и тебя заберут в кутузку. Ты трое суток там отсидишь, пока ход кончится. Убирай свои игрушечки и иди как человек, перестань людей обманывать». Смех смехом, но есть вопросы принципиальные. И всё, он пошёл как паломник, а не как старец-чудотворец.

_______

Мы выходим из храма: на улице в темноте он выглядит ещё массивнее, величественнее.

– Всё-таки вы в счастливом положении: стройка закончена, можно заниматься вещами, более свойственными сану.

– Я на самом деле не очень хороший строитель, у меня нет прилежания к этому. У каждого своё дарование. Священник, если апостола Павла вспомнить, тоже имеет дары различные. У одного есть и любовь, и желание строить, но он не может, допустим, работать с детьми. А другой не строитель, а учитель... Ведь можно по кирпичику здание складывать, а можно возводить храм души человеческой. Неправильно думать, что священник должен быть семи пядей во лбу.

Здесь у нас всё начиналось с нуля, так что требовалось быть всем: и священником, и строителем, и водителем, и преподавателем. Сейчас, в принципе, всё так же. Только у меня теперь есть помощники.

На следующий год после открытия храма мы запустили воскресную школу. Тогда они были редкостью, внутрицерковная жизнь только зарождалась. Делали упор не на учёбу, потому что дети и в школе устают от сидения на уроках, а на общение между собой, на практическую деятельность. Это разные рукоделия, походы... И до сих пор у нас работает кружок по кройке и шитью, отдельно со старшими – по патриотической работе. А молитва была как бы вкраплениями в общую жизнь. Что каждый из нас должен уметь делать? Например, готовить еду. И до сих пор у нас одно из обязательных занятий – приготовление какого-то блюда.

– Прямо здесь, при воскресной школе, сами готовят?

– Да, в настоящее время здесь. А поначалу – в храме... Я помню эту картину: приходит 40 человек детей воскресной школы, и мы садимся рядом с печкой в храме, прямо на печке готовится еда, а они слушают уроки Закона Божия, какие-то рассказы о жизни святых и едят суп. Вроде бы – храм, всё канонически строго, а вместо этого тут и дом Божий, и трапезная. Жизнь была интересная.

– Эти ребята ведь уже выросли. Где они теперь?

– Одна девочка закончила медицинскую академию, работает хирургом. В 12 лет она стала регентом у нас в храме и до окончания школы пела – службы вела и на приходе помогала. Сейчас она практикующий хирург...

– Я к чему... Тогда были зёрна в души засыпаны. Они дали те всходы, которых вы ожидали?

– Крайне малые всходы. Из тех сорока, что сюда пришли, через 2-3 месяца осталась половина, потом 10 человек, потом четверо. Именно тогда мы поняли, что детям сразу надо давать и практическую работу. Это ошибка современной школы на уровне страны. Сейчас в школе – одна учёба. Дети за 11 лет не получают никакой профессии, выходят из школы совершенно не готовыми к жизни. А как было в советское время? Окончив учёбу, они могли получить права тракториста, токаря; был учебно-производственный комбинат, где ребята могли выбрать любую понравившуюся специальность.

То же самое в плане церковном: если мы будем давать только уроки Закона Божьего (а они за послушание до 12-13 лет ещё могут учиться), то, повзрослев, если дети не найдут здесь практических навыков, уйдут в чуждую Церкви жизнь, которая им это даст.

– И всё же почему именно те четверо остались, а остальные ушли? У них какие-то семьи особые? Родители верующие?

– Посещение Божье зависит не от нас. Господь смотрит на сердце. Если оно готово принять Бога – посещает.

А с родителями – тут непросто. Можно говорить про закон причинно-следственной связи. Понятие кармы в буддизме – это закон. Но восточные религии не знали Нового закона. Вот в чём отличие христианства – у нас Господь Иисус Христос освобождал по благодати, не учитывал родовые связи. Да, если родители пьянствовали, грешили, наследственные болезни могут передаваться даже через несколько поколений. Тут – генетика. Но в Боге, в крещении мы становимся новыми абсолютно. Человек, как ветка, прививается к духовному дереву. Теперь и питайся от этих корней – живой-то воды родители твои не пили, не причащались, не ходили в баню духовную на исповедь. Ты сам изменись!

_______

Мы заходим в приходской дом, такой же обширный, как храм. Здесь и большая трапезная, и кухня, и какие-то мастерские, но первое, что привлекает, – это помещения воскресной школы с музейной экспозицией. На стене – благодарственные письма и фотографии с мест работы поискового отряда, фугасные снаряды и каски времён войны, сапёрные лопатки и фляжки. На стенде под стеклом – экспонаты поменьше: солдатские медальоны, монеты, зубные щётки, ложки, расчёски – многочисленные атрибуты солдатского быта, добытые во время экспедиций на места боёв Великой Отечественной. Улыбку вызвал экспонат с поэтичным названием «зеркало русского солдата» – маленькое пошкрябанное зеркальце.

В августе 2003 года трое юных прихожан вместе с отцом Владимиром отправились в Новгородскую область, чтоб принять участие в поисках останков погибших воинов.

– Это наши находки, – поясняет отец Владимир. – Вот, например, немецкая каска. Они плохо сохраняются, а русские – хорошо. Гильзы – наоборот. Видимо, у них цветной металл лучше... «Взвод» – так мы назвали наш отряд, – рассказывает батюшка. – Иногда раз в год, иногда трижды в год ездим копать. 10 лет мы работали в Парфинском, Старорусском райо­нах Новгородчины. В августе 2012-го­­ впервые мы искали в Туапсинском районе на Кавказе. За это время побывали с нами в этих экспедициях полторы сотни человек. Нашли больше 400 останков солдат, 30 медальонов. Были у нас и удачи: по медальонам установили имена десяти воинов, а у погибшего младшего сержанта Печерина из Костромской области даже нашлись родственники, прислали и фотографию этого солдата… Целая судьба человеческая детям открылась… Да за одну такую «вахту» пацан узнает больше, чем за год учёбы за партой.

Мы разглядываем витрину.

– Правда, здесь выложена лишь половина того, что накопал наш поисковый отряд. Я уже горьким опытом научен, не выкладываю стрелковое оружие. Когда проходит экскурсия, мы оружие вытаскиваем, показываем, а со стендов убрали, ТТ-шки например…

– Опасаетесь, что украдут?

– Нет, проверяльщики из МВД хотели конфисковать, не имея никакого права. У нас всё оформлено, есть документы. Я специально ездил оформлять в Киров, получил все подписи, что у нас оружие не стреляет и старое: пропилено-просверлено.

– Ох уж эти контролёры, и здесь не оставляют в покое. Да ведь взять-то с вас нечего!

– Как-то явился ко мне один, корочки достал. «Почему вы, священник, так активно работаете с молодёжью?» – спрашивает подозрительно. Я ведь единственный среди священников командир поискового отряда. «Потому что государство, правители, которых вы защищаете и представляете сейчас, с молодёжью обращаются хуже, чем с врагами», – ответил я. В общем, жёстко поговорили. После его посещения меня всего трясло. Но потом так устал от всех этих проверяющих, что решил: надо учиться как-то обходиться с ними. И теперь, когда меня «ловят» на каком-то мероприятии для детей (ведь получается, что у нас нельзя ничего проводить, кроме пьянок да вечеринок), я говорю, что это у нас встреча друзей, пикник на природе. «Ну а дети?» – «Куда девать-то их? С собой вот приволокли»… Так и отвечаю. Восприняли – хорошо, а нет – и наплевать.

Как-то раз, после проведения очередного лагеря (я заранее информировал администрацию, что он у нас передвижной), меня вызвали в прокуратуру. «Как вы работаете! В отделе образования о вас ничего не знают. Программа есть? Она кем-то утверждена?» – «Отделом по молодёжной политике правительства Кировской области». – «А почему мне не доложили?» – «Простите, но это ваша работа – всё знать, а я не обязан перед вами отчитываться. Или, может быть, вы чем-нибудь нам помогли? Топливо дали, машину?» – «А почему мы вам должны давать? У вас всего полно». – «Да у нас вообще ничего нет, деньги – только на питание!.. Это моя земля, мои дети. Я тут живу. Вы здесь временно: сегодня здесь, а завтра переведут в другое место. Если вы не готовы помогать, то хотя бы не мешайте».

Так мы на повышенных тонах долго общались, а потом я подумал: он ведь власть имущий, делает свою работу как может. Какое человеческое право я имею голос повышать? И попросил прощения.

– И что дальше? Он не озлобился?

– Нет, он молодец, перестал нас трогать, и всё. С тех пор мы больше не встречались.

Так постепенно разговор наш подошёл к теме молодёжных лагерей, которыми уже много лет вплотную занимается протоиерей Владимир Неганов.

– Знаете, всякое дело должно вырастать из малого, а не сразу рождаться как нечто грандиозное. Воскресная школа с маленькими детишками постепенно переросла в мероприятия средней сложности и продолжительности – походы. А они переросли в детско-подростковые лагеря: сначала трёхдневные, потом семидневные, затем это были уже двухнедельные сборы. Первый лагерь в 2001 году назвали «Возрождение». Вначале только 16 человек принимали участие. Принцип был такой: прежде ребята поработают при храме, а потом – двух-трёхдневная экспедиция по району. Постепенно до сорока человек стало участвовать, а в 2007 году – уже 80. Сумели выиграть областной грант…

– Хорошее подспорье! Но небось программу пришлось назвать как-нибудь «по-партизански»? – сказал я, вспомнив, как разнообразно в других регионах священники исхитрялись называть подобные мероприятия, подчёркивая их светский характер, – лишь бы чиновники не чинили препятствия выделению грантов. Да и нам с газетой наше православное направление предпочтительнее не выпячивать – обычно в бумагах мы именуем себя «духовно-просветительской» газетой.

– У нас грант назывался так: «Организация отдыха проблемных детей и подростков с девиантным поведением, детей из многодетных и малообеспеченных семей»… Но, конечно, были там дети самые разные. Притом это лишь вначале были только наши, из прихода, а в последние три-четыре года – дети из пяти регионов. Когда они повзрослели – перешли в разряд «молодёжи», – название лагеря поменялось, стали они «Ратниками». Мы меняли и места проведения, и тематику. Например, в 2010-м программу назвали «Поветлужье». Посвящена она была истории заселения окрестных земель в XV–XVII веках. Через игры, соревнования, реконструкции изучали быт и традиции наших предков. А в 2012 году это был межрегиональный молодёжный фестиваль исторической реконструкции…

Отец Владимир показывает снимки, сделанные в лагере.

– Обычно фотографии из лагеря показываешь – и сразу вопросы: почему грязь, сам такой-сякой, не в соответствующей сану протоиерея одежде… Просто не понимают, что командир в лагере не директор, который только командует да красиво говорит. Я с ребятишками бегаю, прыгаю… Это лучшая проповедь.

Передо мной оказалась серия снимков: юноши в старинных одеждах, с оружием, девушки в сарафанах…

– Это ролевая игра, – пояснил отец Владимир. – Вот те – черемисы, язычники, а эти, в красных повязках, – новгородцы. Задача черемисов – священную рощу защищать, новгородцев – напасть на рощу черемисов, защитив своё городище. Вот новгородцы идут в атаку…

– Кто в конце концов победил?

– Черемисы. Но сражались все бескомпромиссно, к финалу те и другие – все в синяках и царапинах – готовы были головы поотрывать друг дружке. Приходилось учить отсекать ненависть, не видеть в сопернике врага…

– Бывают травмы серьёзнее, чем царапины? Вон вижу – с копьями острыми бегают. Не дай Бог ткнут в глаз!

– Пока подобного не случалось. Молимся. Был один случай. Паренёк прыгнул с парашюта, хотя я его не благословлял. И разбился немного…

– Как это – немного?

– Дул сильный ветер. Всех таскало-полоскало, а этого паренька просто развернуло спиной, понесло и об землю бабахнуло копчиком, аж позвоночник затрещал, едва не парализовало. Выпросили у Бога милости, чтоб исцелил, – за два причащения поднялся. Но зачем такое геройство нам?..

– А вот полоса препятствий такая мощнейшая, – показывает батюшка очередную серию снимков, на которой видны перепачканные с головы до ног ребятишки. – Трудная, а участвовали все: и маленькие дети, и девчонки.

Пока я разглядывал фотографии, отец Владимир настраивал видео:

– К малышам один подход нужен: с ними нужно играть, какие-то интересные предметы показывать. А с теми, кто постарше, в работе обязательно должен быть творческий элемент: душа у них растёт, её надо развивать. И вот у нас на приходе для этого и существует фотодело, ребята учатся видеомастерству. Мы создали детскую киностудию, называлась она «Фавор». А в 2009 году получили грант на проект по созданию детско-юношеской студии «Свеча». Там цель – не только про наши мероприятия снимать кино, но и научить детей самих придумывать сценарии, снимать и монтировать…

Я вам диск подарю, на нём пять фильмов. Мы его ещё в 2009-м записали, в тот год мы сняли 16 картин, а эти – лучшие. Короткометражки, фильмы-призёры разных конкурсов. Например, 6-минутная картина «Калачики» – лауреат фестиваля туристских фильмов; а детям, снимавшимся в 12-минутном фильме «Самовар», вручили на конкурсе короткометражек приз «За актёрское мастерство»… На «Оскар» мы не претендуем, но детям приятно: их идея, работа оценены…

Читаю аннотацию на коробке кассеты: «В связи со сложной политической обстановкой в воинской части приказано проверить оружие и боеприпасы, а неподалёку играют дети и ставится самовар…»

_______

Наконец, батюшка наладил технику. Замелькали кадры первого фильма: ребята в форме солдат Великой Отечественной, появляются другие – в форме немецкой армии. Вспоминаю, что отец Владимир рассказывал про какой-то реконструкторский немецкий клуб из Кирова. Наверно, они. Батюшка комментирует:

– Я исследование провёл и обнаружил, что на всех мероприятиях желательна максимальная костюмизация, причём с параллельным изучением предмета…

– Здесь каждый сам шьёт? – пытаюсь я перекричать шум взрывов, звуки команд и крики «Ура!» на экране.

– Да, каждый отряд делает себе сам. Но требуется, чтобы штаны шились одинаковые…

Дальше я не разобрал. Воинов Великой Отечественной сменили русские богатыри с мечами и в шлемах, потом девушки закружились в хороводе, явились наши современницы в какой-то военно-спортивной игре, и в голове всё перемешалось: «Всё, всё, достаточно, я понял!»

– Как вы эту коллективную детскую энергетику воспринимаете? Вот, например, я не выдерживаю и получаса школьного гомона, а учителя работают и как-то даже подпитываются от детей.

– Здесь элементарно: если отдаёшь искренне тепло души, то всё тебе благодатью возвращается – ведь от них тоже добро идёт. Так бывает тяжело, устаёшь от мероприятий, но видишь пользу и плюс это добро – и восстанавливаешься.

– Взаимообмен энергиями…

– Всё по-разному тут. Кто-то с детьми, а кто-то у реки посидел или в крестный ход сходил, помолился, пообщался… Это ж тоже энергия, которая питает.

– Из ваших фильмов наиболее известны те, что сняты были про Великорецкий ход…

– В первый раз я для себя поснимал ход в 2001-м. На следующий год сделал второй фильм под названием «Великорецкое чудо», который неожиданно для меня широко разошёлся по России. Многие из него узнавали о Великорецком ходе и приезжали участвовать в нём. До сих пор люди подходят и благодарят… Сейчас на Великую идут десятки тысяч, а когда я 20 лет назад в крестный ход пошёл впервые, шло около 500 человек, а обратно – 200. Все мы знали друг друга в лицо. Тогда шли старушки в основном, младенцев с собой не брали. Из молодых семей я единственный шёл с годовалой дочкой. С тех пор она ни одного крестного хода не пропустила.

А фильмы мы постепенно совершенствовали, насколько это возможно для непрофессионалов. Последний, фильм 2009 года «Великорецкий крестный ход», был представлен на кинофестивале «Встреча» в Обнинске и среди 50 работ стал лауреатом, а на фестивале «Православный паломник» картина получила приз зрительских симпатий…

Я видеокамеру купил в 2000 году, и меня только на первое время хватило сразу снимать и монтировать. А теперь вот необработанного материала лежит часов на 30 – думаешь, когда это всё успеть?! Даже чисто технически. Чистка всего отснятого, а еще монтаж да озвучка… Сядешь иной раз, поработаешь интенсивно, а потом месяц к монтажному столу приблизиться не можешь – тошнит. Всё-таки, слава Богу, хватило сил хоть что-то сделать. Хотя усталость такая… Иной раз думаешь уже: кому-то передавать надо. Хочется, чтоб после меня дело продолжилось, повертелось колесо ещё какое-то время… Ух ты, уже как поздно! – спохватился отец Владимир. – Пойдёмте поужинаем, вам ещё ехать далеко.

За полночной трапезой батюшка снова вспоминал Великорецкий ход:

– Один раз у нас был случай… Прошли мы половину пути только в одну сторону. Ребёнок двухгодовалый на руках – а тут вдруг мокрый снег в июне повалил. Промокли, замёрзли… И мы решили уезжать – причина-то уважительная. Уехали – и погода переменилась, снег прекратился, выглянуло солнце. Не надо было сходить с пути! Два дня, пока крестный ход шёл обратно, умом и сердцем я был вместе с крестоходцами. А потом приехал из Свечи в Киров встречать их. Я понял, что это была моя ошибка, надо было идти дальше. С тех пор мы идём в Великорецкий ход ежегодно, несмотря ни на что. И так будет, пока хватит сил.