Давно и с большим интересом читаю газету "Вера", многое из неё узнаю о жизни Церкви. Я прихожанин Свято-Успенской Киево-Печерской Лавры, и хотелось бы рассказать читателям об одном из подвижников благочестия, который принял постриг, а затем и схиму в Киево-Печерской Лавре, - об иеросхимонахе Амфилохии (Трубчанинове). Батюшка оставил нам интересные, спасительно-поучительные рассказы-воспоминания, названные им «Сила Креста Христова». В Интернете эту книгу можно прочитать только на сайте www.amfilohi.org/ru, но создатели его предоставили несколько рассказов для печати в "Вере". Пользуясь имевшейся у них информацией, а также рассказами людей, которые много лет знали батюшку, я составил небольшое предисловие к публикации.

Все, кого я расспрашивал (в том числе духовных детей батюшки, знавших его много лет), отмечают самые главные качества старца - это жертвенность в отношении исполнения заповедей Христовых, правдолюбие и детское смирение, искреннюю любовь к людям. Все, кто приходил к батюшке, получали утешение, совет и поддержку в своих жизненных проблемах. Старец длительное время болел, но никогда не роптал, оставаясь верным Богу и Его Святой Церкви.

Отец Амфилохий (в миру Трубчанинов Николай Фёдорович) родился в день памяти преподобного Феодосия Печерского 16 мая 1917 года в селе Борисовка Никопольского района Днепропетровской области. В 1941 году он был призван в армию, службу проходил в Персии (Иране). В связи с болезнью в 1944 году уволен с военной службы. В 1978 году в Киеве рукоположён в сан диакона и направлен в церковную общину г. Василькова Киевской области. Через два года в связи с болезнью зачислен за штат Киевской епархии. В 2000 году пострижен в монашество с именем Николай, спустя два года в Спасо-Преображенском кафедральном соборе г. Белая Церковь рукоположён в сан иеромонаха, а ещё через год духовником Киево-Печерской Лавры пострижен в великую схиму с именем Амфилохий, в честь преподобного Амфилохия Почаевского. Почил о Господе 23 января 2011 года. Могила батюшки находится возле стен Спасо-Преображенского собора г. Белая Церковь Киевской области.

За этими скупыми строками 93 года жизни батюшки, большую часть которой старец прожил в богоборческом государстве. И с момента своего обращения к вере (описывается в рассказе "Крестик"), когда Господь, явив чудо, даровал ему жизнь, и до последнего вздоха он был воином Христовым и защитником веры православной, исповедником, своей жизнью засвидетельствовавшим свою веру в Господа нашего Иисуса Христа.

Терпение его было безконечно. Когда его убивали грабители (рассказ "Не умру, но жив буду"), он зная их, выжив, не сообщил в правоохранительные органы, оставив всё на суд Божий, который со временем и свершился над грабителями. Но когда вопрос касался интересов Православной Церкви, он смело (рассказ "Красная тушь") её защищал, как сын защищает свою мать, не думая о последствиях - "Кто не защищает Церковь, тот и не сын её". Именно за свою ревность и веру батюшка получил пятилетний срок заключения.

На духовное и жизненное мужество батюшки оказали благое влияния подвижники православия, которые встречались ему в жизни. Это конечно священник борисовской церкви в честь Святителя Николая Чудотворца отец Николай, за сорок лет своего настоятельства не имевший ни одной жалобы за своё служение. Раздавая бедным, вдовам с детьми, старикам и старушкам, всё, что собиралось в церкви, он говорил - "Это наша кладовая, мы ТАМ получим". "Батюшка наш отец Николай, был истинный служитель Церкви. От того ему многое было дано" (из воспоминаний старца Амфилохия). По его молитве, больные исцелялись - "Сколько вокруг Борисовки было церквей, а больных к нам везли, к отцу Николаю". Это и те, которых он встречал в заключении. Такие как священник-исповедник, который за сорок лет до падения богоборческой власти говорил батюшке: "Ты доживёшь до времён, когда детям будут преподавать Закон Божий". Это и Аннушка прозорливица, которая будущему старцу Амфилохию и его родителям предсказывала события, помогая делать правильный выбор. И конечно же старец архимандрит Серафим (Тяпочкин), духовным чадом которого был батюшка Амфилохий. Тихий свет старчества эти священники и миряне донесли с тех времён, когда православная вера была уважаема и любима большинством наших земляков, получив его от Киево-Печерских, оптинских, глинских и валаамских старцев.

В последние годы жизни к старцу Амфилохию приезжали сотни людей, он открывал им волю Божию, давал советы, как жить и спасаться. Среди них, были и люди, которых не интересовала духовная жизнь, и приезжали исключительно для разрешения своих материальных вопросов. Но старец, если позволяло здоровье, принимал всех. Получив у Бога Благодать, он щедро изливал её на всех приходящих, стараясь открыть людям духовные очи.

Никто лучше о человеке не расскажет, чем он сам. Публикуемые рассказы из книги "Сила Креста Христова" записаны духовными детьми старца с его слов, это советы и наставления всем нам. В этих рассказах чувствуется его дух - глубоковерующего православного христианина, избранника Божия, который своей жизнью подтвердил указанный самим Господом путь в Царствие Небесное.

Вспоминая о православном подвижнике благочестия иеросхимонахе Амфилохии (Трубчанинове) на душе становится радостно особенной радостью, той, которая чувствуется возле мощей Киево-Печерских святых, которых батюшка очень любил, многократно приезжая в Киево-Печерскую Лавру на поклонение, проживая в помещении при Дальних пещерах. Все кто знал старца Амфилохия и чтит его память, чувствую его молитвенное предстательство, верят, что Господь упокоил его душу со святыми и что он молитвенно ходатайствует о нас пред Господом, так, как молился о нас во время своей земной жизни. Ведь он любил нас и передал нам ту Небесную радость, которая жила в нём.

Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитвами старца Амфилохия, помилуй и спаси нас грешных!

Из Персии, где я служил, нас перевели на Кавказ. Воскресенье у нас выходной. И вот я услышал колокольный звон… Как он растревожил и восхитил моё сердце! Не передать словами это чувство. Я ведь давно его не слышал. Как разорили храмы, где ты его услышишь? В войну только открыли церкви. Это Господь такую милость оказал.

Иду до старшины и прошу:

– Отпусти меня в церковь.

– Ты что, надумал молиться?

– Не молиться, а хоть посмотрю…

Сам думаю: «Какие сейчас священники, когда их почти всех уничтожили?»

– Я тебе дам увольнительную, но если тебе встретится кто-нибудь из старших военных, скажи, что ты не в церковь идёшь, а на базар.

– Сбрехать легче, чем правду сказать.

Ну, он усмехнулся:

– Ладно, иди, да мне скажешь, кто в неё ходит.

Я выхожу. Сейчас я не удивлюсь тому, что люди не хотят идти в церковь. Сам на себе испытал.

Когда стал подходить ближе к церкви, слышу свист, крики страшные: «Куда идёшь?! Туда военные не ходят». Люди идут, ноль внимания, а во мне другое. Неможно мне идти. Возвращаюсь. Потом вспомнил наказ старшины. Что я ему расскажу? Иду снова. Повернул на улицу, где церковь, и снова свист, голоса и будто скрежет зубов. Пойду, думаю, на базар. А люди будут идти мимо со службы, я на них посмотрю и доложу старшине. Свист прекратился. Пришёл на базар. Там шум такой. Денег у меня нет, заняться нечем. И когда служба кончится? Пойду в церковь.

Подхожу. И снова: «Сюда военные не ходят. В погонах не стоят. Не заходи». Около ворот сидят нищие. У меня была мелочь, я подал им по копейке. Они спрашивают:

– Так вы хотите в церковь?

– А туда военные ходят?

– Все туда ходят. Иди, иди.

Я пошёл дальше. И как напал на меня страх в ограде! А подниматься по порожкам надо. Высоко. Я снял головной убор, на паперти тоже много нищих. Только я поднял правую ногу на ступеньку, как меня какая-то сила откинула назад. Мне стало неловко. И чтобы не было заметно для нищих, я стал обходить церковь кругом. Как бы рассматривая её снаружи. Потом снова пытаюсь подняться по ступенькам. А меня снова откидывает. Нет хода. Нищие заметили и говорят:

– Перекреститесь, перекреститесь…

А я не могу, у меня в правой руке фуражка.

– Возьмите в левую руку, в левую…

Я сделал, как они сказали. Пытаюсь перекреститься, а рука дальше середины груди не поднимается.

– Вы что, раненый?

– Да нет, я ж только головной убор снимал.

– Перекреститесь… Помогайте другой рукой.

Как только я поднял ногу на порожек, в меня какой-то удар, сам себя будто ударил. Я назад. Нищие как заплачут:

– Матерь Божия, помоги ему, помоги…

Только после этого я перекрестился и вошёл в церковь. Там много молодёжи было. Стою, а мысль такая, и очень настойчивая: уходи отсюда, посмотрел и уходи, тебе здесь делать нечего. Но я не вижу, какой священник, молодой или старый. Мне ж рассказать старшине всё надо, как я обещал. Это Господь меня так удерживал.

Вышел священник, лет средних, сделал каждение. Открываются Царские врата. Хор запел. А я зарыдал. Рыдаю на всю церковь. Все обратили на меня внимание. Некоторые подходят ко мне:

– Что у вас такое?

А я ничего сказать не могу, рыдаю и не слышу. Что поют? И успокоиться нет сил. Военных не было, один я. Хоть бы плакал потихонечку, а то навзрыд, будто я кого похоронил. Одна женщина подходит, другая, третья, служителя два. Стали по бокам. Я перестал рыдать. Слёзы льются, но тихо. Вижу, пришли в церковь майор и капитан, перекрестились. Поцеловали иконы. И стали впереди нас. Погоны у них такие сияющие. Я опять как разрыдался. Думаю: «Кто я такой? Негодяй! Стыжусь перекреститься. Вон какие начальники, у них столько негодных, как я, в подчинении, и они не стыдятся. И на меня не оглядываются. Божьим заняты». Вижу, причащаются… А как бы мне исповедаться и причаститься?

А у нас такая часть была, что из гражданских в ней никто не работал и не бывал. Часовой же стоит. Вдруг, на другой день, заходит к нам в мастерскую старичок, с седой бородой, поздоровался и спрашивает:

– А кто из вас старший?

Ему показали.

– Нет, не по годам, а по работе?

А я как раз жене начальника туфли делал. И смотрит на меня этот дедушка:

– Хорошую работу делаешь, а отделочного инструмента у тебя нет?

– Конечно, нет, откуда он возьмётся.

– А я тут живу, через два дома, приди ко мне, я тебе дам.

И сам на выход. Ребята говорят:

– Что за старик? Сходи.

Я бросаю эти туфли и иду к нему. Пришёл, он колет дрова, попиленные.

– Дедушка, давайте я вам поколю.

Взял топор и говорю:

– А вы знаете, какой мне нужен инструмент? Туфли я заканчиваю.

– Я знаю, – и улыбнулся в бороду.

Я поколол дрова, он выходит.

– Куда снести дрова? – спрашиваю.

– А вон сарайчик.

Я сложил дрова, и он пригласил меня за стол. А тут иконы. Надо перекреститься, а я стыжусь. И ему:

– Вы садитесь, а потом я.

Он прочитал молитву, перекрестился, я за ним. Сели за стол. Он стал расспрашивать. И говорит:

– Какой-то военный так плакал, так плакал… Священник в догадках был: какое у него горе?

Тут я его спрашиваю:

– Вот, мне надо исповедаться и причаститься, как это сделать?

– Я староста церковный. С батюшкой договорюсь, только не завтракай.

– Надо ж увольнительную взять. Это ж не так, что выдумал и пошёл.

– Отпустят, – твёрдо сказал дедушка. – В следующее воскресенье придёшь.

Я не выдержал и за столом расплакался. Он подставляет мне чай:

– Пей, пей, всё будет хорошо, всё уладится.

И я успокоился. Поблагодарил за угощение, за инструмент. Давал деньги. А он говорит:

– Не надо. Придёшь в церковь, нужны будут свечи, сам будешь покупать.

В воскресенье я отправился в церковь. Подхожу к батюшке. Ничего не говорю. Слёзы льются опять, но только что не навзрыд.

Как причастился, я всех обнимал, целовал, все мне родственники. Такой радости на сердце у меня не было никогда. И всё оттого, что дух мой обновился.

В сорок седьмом году был голод, а у жены старшего брата в Западной Украине жил двоюродный брат. Он пишет: «Что вы будете морить голодом детей и себя. Я даю гарантию, что на свои средства буду содержать вашу семью. Только приезжайте. Если у вас нет денег на дорогу, я вышлю. По получению вашего согласия».

Стали думать: ехать или не ехать?

С этим вопросом я пошёл к болящей, парализованной, Аннушке. Она жила в восемнадцати километрах от нашего села. На посёлке. Она видела любого человека. Строго поддерживала Церковь, всё учение Христа, направляла нас к спасению.

По приходу к ней я ещё и слова не сказал, а она и говорит:

– С вашего дома Господь не благословляет никому выезжать.

Только после этого я открылся. Она дальше:

– Пусть они жалеют деток. Через них Господь пошлёт им блага. А туда пусть не едут. Если не послушают, то и деток и их не будет.

Дома я всё пересказал. Ну, они так и решили, не ехать.

Козочка у нас была. Всё молочко – деткам. Мы тогда с братом вдвоём сапожничали. И кое-как перебивались, только что не опухали от голода. А брат – механизатор, кузнец хороший, но работы нет. Зимой приезжает мой друг по школе. А он какой-то начальник в воинской части. У них подсобное хозяйство. Им специалист нужен.

– Как живёшь? – спрашивает он брата, а сам так жалостливо посматривает на худеньких деток.

– Да вот, за баночку кукурузы делаем новые сапоги.

– Если согласен работать у нас, то на этой неделе пришлю две машины для переезда.

– Зачем две. И одну нечем будет загрузить.

Вскоре брат с семьёй переехал. И сразу им кабанчика дали, тёлку стельную, муку выписали. Как Аннушка сказала, Господь пошлёт милость ради деток, так оно и случилось. Потом что оказалось… На тех, кто из Советского Союза поехал в Западную Украину, наскочили бандеровцы и вырезали всех.

И скажу за себя, один маленький случай… Я прислуживал в церкви пономарём. Отец Николай освятил маленькую пасочку и два или три яичка. Собрались домой. Регент говорит:

– Возьми их себе.

Я взял подношение в платочек и пошёл до Аннушки.

Я только зашёл к ней в хату, а она и говорит:

– В церкви служишь, а воруешь.

– Я ничего не воровал… – и смотрю на неё удивлённо.

– А пасочку кто тебе разрешал брать?

– Регент.

– А регент – хозяин? Без благословения батюшки – воровство.

Довожу это до отца Николая.

– Да, она права, – подтвердил он.

Это как же она видит и слышит за столько километров? Только по милости Божией. Как одному старцу задали вопрос:

– Как же Господь может видеть столько мира?

– Что ты удивляешься? Он в любую погоду видит самую маленькую мурашку и слышит её топот, – ответил старец.

Тогда я прислуживал в церкви, в Запорожье. При моём духовном отце Серафиме (Тяпочкине). Помню, была первая неделя поста. Снега было ещё много. Днём он взялся водой, а вечером стало подмерзать. Уже смеркло. Я готовился отдыхать. Прибегает ко мне наша сторожиха:

– К нам человек какой-то пришёл, можно его пустить?

– Обязательно.

– Я боюсь. Я таких людей ещё не видела. Он пришёл босый. По такому снегу. Ноги такие красные. Он сейчас у меня в сторожке.

Я иду туда. Поприветствовал. Смотрю, что он босый, и говорю:

– У меня есть сапоги, но они на меня большие. Я вам их отдам.

– Если бы я был в сапогах, так меня бы никто не видел, – отвечает он. – А так схожу я с какого транспорта или в вокзал захожу, тут милиция: «Почему босый? Кто ты такой?» Я отвечаю: «Раб Божий».

А в то время везде был карантин. Он спрашивает:

– У вас в селе как, причащают?

– Нет.

– И крест, и иконы не дают целовать?

– Нет.

– Ну вот, сколько я проехал, всё одно. Один только отец Серафим держит: и причащает, и крест и иконы даёт целовать. Я у вас побуду.

Покушал цыбульку с хлебом, чайку попил и лёг отдыхать. Каждому даётся своё. Какой-то подвиг нести. Не сам человек себе определяет. Пойди, прославь Меня. Разве вот так просто человек надумал и пошёл по снегу? Попробуй пойди. Сколько он церквей и мест обошёл. В мороз и в ледяную слякоть.

Потом он, где-то через год, вторично пришёл до отца Серафима (Тяпочкина). Тут он ему говорит:

– Ну, теперь ты уже обувайся. Ты уже прошёл своё.

Он же шёл таким образом по благословению – так утверждал веру.

А я у него спросил:

– Как ваше имя?

Он сразу не ответил. Помолчав, сказал:

– Александр Невский!

И больше мы не виделись.

В нашу Никольскую церковь приезжали и из других мест. Отец Николай при всех привечал:

– Кто желает петь на клиросе, почитать, милости просим, своих мы всегда услышим.

Помню, приехал мужчина средних лет. Батюшка благословил его читать из «Апостола». Он стал возле амвона, где священник читает молитвы после причастия. Отец Николай вышел из алтаря, взял его тихонько за руку (тот не перестаёт читать) и поставил его посередине церкви. Около праздничной иконы. Когда он закончил чтение, отец Николай спрашивает:

– Почему вы стали читать «Апостол» около амвона?

– Я не знал.

– А что ты не спросил? Значит, у тебя такая гордость? Я слышал твоё чтение. Тебе не нужна книга, ты и на память можешь прочитать. Ну и что из этого, что ты всё это знаешь? Пустое. Покайся. Отбрось гордость, что ты такой грамотный. Смирись. Почитай иконы. Святого, который празднуется. У тебя же икона оказалась сзади. Ты уже выше этого?

И приезжает к нам молодой человек, по имени Виталий. Охотник до чтения. И попросил у батюшки тоже почитать «Апостол». Так книгу он держал со страхом и трепетом. Вышел на середину церкви, перекрестился, поцеловал икону. Хор закончил пение, и он начал читать. Каждое слово вливалось в сердце. Потому что от сердца и шло. Прочитал, перекрестился, поклонился иконам и пошёл в алтарь. Отец Николай встретил его и говорит:

– Держи то, что у тебя есть: страх Божий и почитание икон. Будешь священником и для многих примером.

Через несколько лет он действительно стал священником, получил приход. А тут стало такое время, что крест стали ставить в ногах покойника. Так он говорил:

– Я готов принять любые, самые жестокие, муки, но только чтоб из моих уст не сошли слова: ставить крест в ногах. И не дай Бог, чтоб мне поставили крест в ногах, я и оттуда приду и покажу тогда, где крест ставится.

Кончина у него получилась такая… Келейка его топилась углём, вставал он всегда раньше всех и говорил сторожам: открывайте церковь. А тут люди идут в церковь, а батюшки нет. Потревожить боятся. Любили его очень. Ну, ждали-пождали, подошли к дверям, а оттуда какая-то гарь доносится. Сломали дверь. Да, был пожар. У него обгорели руки, борода, одежда. Книга раскрыта, для правила, читать.

Врачи дали такое заключение: он угорел от угля. Сознание терялось. Он, видно, взял свечу, хотел почитать и упал с нею. Горящей.

Хоронили на пятые сутки. Исследования были. Может, он пьяный был? А он никогда никаких напитков не употреблял. И когда служил, всегда принимал только постную пищу.

Перед похоронами сыновья пригласили специалиста, пожилую женщину, – он долго лежал, и до него ведь не подойдёшь. Женщина повела себя при этом как-то странно. Сюда заглянет, туда, будто что-то ищет. Потом кругом осмотрелась. И говорит:

– Этого покойника я умащивать не буду. Вы чувствуете, какой аромат? Сколько работаю, такое не встречала.

И ушла. Все подивились. Лазарь евангельский четырёхдневный смердел, а тут пятые сутки пошли.

И что было дальше? Когда опустили гроб, начали ставить крест, и матушку будто что-то толкнуло: «Он же говорил крест ставить в головах. А вы что делаете? Дайте хоть покойнику успокоиться. А то он придёт и задаст нам всем».

Ну и поставили крест в головах.

Ехали поездом с Киевской лавры. Спутники смотрели на купленные крестики, открытки, иконки. А рядом сидела девушка. Она, как увидела Архистратига Михаила, так возрадовалась:

– Этот крылатый – живой!..

– Они все живые, – говорит ей женщина.

– Ну, я не знаю… – замялась девушка. – Я знаю, что этот живой.

И рассказала.

– Моя сестра верующая. А муж коммунист. Подходил день его рождения. А у них икона Архистратига Михаила во весь рост. Он говорит, что мы должны пригласить таких-то людей и таких людей. И икону, которая стояла в зале, надо убрать. Я человек партийный, и это будет для меня неприлично. «На что мне такие гости, чтоб мне указывали», – ответила сестра. «А я тебе говорю – убери!» – «Не буду убирать, и готовить не буду». – «Ну готовить – готовься, а икону надо завесить». – «И завешивать не буду», – стояла на своём сестра. «Тогда я выброшу её!»

Сестра осталась на кухне. С родственниками, которые ей помогали. А он пошёл в зал. И было слышно, что он с кем-то разговаривает. Сначала тихо, потом громче, на крике: «Выйди из моего дома! Выйди!» А никто ж не заходил. И несколько раз было его появление. С кем он разговаривает, того не слышно. Только его голос.

Потом вдруг как он закричит, будто его режут. Мы – в зал. А он лежит на полу. «Что с тобой?» – спрашивает сестра. «Я хотел выбросить, а он сошёл с иконы и коснулся мечом носа». И действительно, нос у него стал красным и воспалённым. «А где же он сейчас?» – спрашивают его. «Он обратно зашёл в икону. Давайте “скорую”».

На второй день стали съезжаться гости на день рождения, а он скончался. И приехали они на похороны.

Слёзы – это кровь души. Они бывают ей на пользу или во вред. Они неодинаковы, хоть и исходят из одного источника.

Есть слёзы обиды. Обидели человека, он плачет. Эти слёзы для души неполезны. При обиде мы должны набираться терпения. А его нет.

Есть слёзы радости. Радость бывает разная. Допустим, мы получили какую-то земную радость, прибыль, – и радуемся. Это тоже для души непо­лезно.

А какие слёзы полезные? Слёзы покаяния. Они приносят душе великую пользу, и душа умывается этими слезами.

Покойный отец Серафим (Тяпочкин) как станет проповедь говорить, так у него становилось два носовых платочка выкрученных, столько было слёз. Он плакал потому, что мы только приезжали к нему, а исправления не было. Он видел каждого и оплакивал. Так его даже уполномоченный вызывал:

– Что вы там говорите, что все плачут?!

– Я говорю то, что написано в Евангелии. Я своего не добавляю.

– А что ж люди плачут?

– Откуда я знаю? Может, их касается благодать Божия.

назад

вперед

---

На глав. страницу | Оглавление выпуска | О свт.Стефане | О редакции | Архив | Форум | Гостевая книга