ВОДЫ «ЧЁРНОГО ДРАКОНА»:
Евангельские истины на фоне потопа

Осада! приступ! злые волны,
Как воры, лезут в окна. Чёлны
С разбега стёкла бьют кормой.
Лотки под мокрой пеленой,
Обломки хижин, брёвны, кровли,
Товар запасливой торговли,
Пожитки бледной нищеты,
Грозой снесённые мосты…
       (А.С.Пушкин. «Медный всадник»)

Знакомые со школьной скамьи пушкинские строки всегда живо рисовали картину «сражения» мощной стихии и немощного в этой ситуации человека. Несколько месяцев назад картинки из прошлого на уроках литературы неожиданно ожили, переместившись со страниц томика пушкинских произведений на дальневосточную землю.

Амур – великая река России, входящая в десятку самых крупных рек мира. На языке нивхов она называется Да-мур – «большая река», маньчжуры называют её Сахалян-Ула – «чёрная река», а китайцы Хэйлунцзян – «река чёрного дракона». Кажется, что этим летом о Дальнем Востоке заговорили все: а как иначе, три региона оказались затоплены мощными водами того самого «дракона», напоминавшего уже не реку, а море. Федеральные каналы тут же сделали рубрику в новостных блоках, сопровождающуюся грозной картинкой и тревожной музыкой, словно это не новости, а трейлер к очередному блокбастеру. Только героем стал не популярный киноактёр и не мифический дракон с примесью инопланетного разума: в центр трагедии попал обычный человек.

Извечные вопросы «Что делать?» и «Кто виноват?» стали снова актуальными, только прибавился к ним ещё один: «А за что?» Действительно, восприятие любой трагедии как кары, как наказания Божия всегда имеет место быть в сознании людей. Потеряв способность объединяться в радости (за исключением, пожалуй, спортивных побед), мы сплачиваемся в период бед и трагедий, вспоминаем о ближнем, о Боге, о вечных ценностях, которые в сумасшедшем ритме неоновых городов почти затёрлись в людских душах, как мелкие цифры на пожелтевшем автобусном билете, долгое время пролежавшем в кармане.

Многие в дни потопа пришли в храмы, крестились, другие же, никогда не задумывавшиеся о заповедях Христовых, поступали по Евангелию. В одном из эвакуационных пунктов, в котором мне удалось побывать, стала свидетелем такого разговора: «Да нет, нам хватит четырёх яблок, вы лучше в 18-ю комнату передайте, там мама с двумя детьми, их сейчас дома нет».

Что есть человек перед лицом неумолимой стихии? Экстремальные ситуации выявляют и обнажают лучшие и худшие качества, которые есть в каждом из нас…

Мощные амурские воды размыли не только берега, фундаменты домов, плохенький городской асфальт и сельские дороги, но и на время социальные и иные барьеры, когда митрополит и чиновник, подполковник и рядовой, директор и школьник вставали плечом к плечу, чтобы укрепить дамбы. Не для пиара, не для галочки, а действительно по зову души.

Естественно, что на одного человека с лопатой было два, а то и три с фотокамерой, что в пункты по выдаче гуманитарной помощи многие приходили по три, а то и по шесть раз, перепродавая потом вещи, что в эвакуационных пунктах сотрудниками полиции составлялись протоколы за распитие алкогольных напитков, за хулиганство и даже кражи... Но были и иные примеры, когда простые пенсионерки приносили банки с огурцами-помидорами «мальчикам», державшим дамбу близ Комсомольска-на-Амуре собственными телами, отстоявшим город от затопления, когда тринадцатилетние школьники орудовали лопатой, насыпая песок в мешки наравне со взрослыми мужчинами. На одном из таких укрепрайонов (терминология вполне себе военная) я встретила паренька, усердно волочащего мешок с песком – из таких сооружали дамбу на центральной набережной Амура. Тащил он его одной рукой, вторая висела – она была, что называется, «сухой», то есть неразвитой.

Непривычно видеть митрополита Хабаровского «в штатском»

В числе «рабочих-волонтёров» побывал даже митрополит Хабаровский и Приамурский Игнатий, которого не сразу можно было признать из-за непривычного вида «в штатском»: так удобнее орудовать лопатой. Каждый вносил свой посильный вклад: после коленопреклонённой молитвы в главном храме Хабаровска верующие и священно­служители устремлялись на укрепление берегов. Итак, инвентарь выдан, фронт работы оговорён – и все приступали к выполнению задания. Песок, лопаты, мешки… Через пару часов я ловила себя на мысли, что выполняю работу почти механически. «Перерыв, и все в тень!» – командовал отец Владимир. Окидываю взглядом набережную: излюбленное место горожан сейчас похоже на стройку – горы песка, спецтехника, даже расписной паровозик, что катает детишек и взрослых в «обычные», не чрезвычайные дни, сейчас приспособлен под перевозку мешков с песком. 

Картина, в которой явно вырисовался дальневосточный характер во всей его полноте, складывалась у меня из эпизодов, мелких деталей и осколочков, как мозаика.

Затопленный остров Большой Уссурийский: не просто дальневосточная Венеция, а жуткая иллюстрация к некрасовскому произведению про дедушку Мазая, только на лодках – спасатели и добровольцы, женщины из поселковой школы. Их помощь незаменима, поскольку лучше учителя жителей небольшого населённого пункта никто не знает. Подавленные и напуганные люди с трудом называют рост и размеры собственных детей и других членов семьи – списки составляются индивидуально для каждого. Проплывая мимо затопленных сараев, замечаем пару кошек. «Саша, – обращается завуч школы к спасателю, – завершим обход – надо будет приехать покормить кошек». Спасатель Саша, молодой парень из Новосибирска, не возражает, между делом рассказывая о том, как на днях спасли зайца со сломанной лапой, отчаянно пытавшегося залезть на забор. Милость к братьям наши меньшим – ещё вопрос, для кого она более спасительна: для зверей или душ человеческих…

Конечно, в этот сложный период большое количество людей пришло в храмы, пожелало креститься и крестило своих детей. Многие переосмыслили прошлую жизнь, сетуя, что, поглощённым суетой или рутиной, им некогда было остановиться, оценить важные вещи, подумать о духовном. Многие в эти дни, потеряв материальное, вспоминали именно о душе, но не все… «А Маше вы микроволновку дали, а мне – нет! Я на вас в прокуратуру заявление напишу!» Что только не выслушивали священники, терпеливо объясняя, что у той самой Маши семеро детей и дом снесло течением, поэтому и помощь ей немного больше, чем иным… Впрочем, стоит ли удивляться – с благодарностью зачастую было именно по Евангелию: из десяти прокажённых возвращался отблагодарить один.

Пригород Хабаровска: пожилая пара приглашает в затопленный частный дом, показывая кур на чердаке и утонувший подвал. На прощание получаем выращенный на собственных пятнадцати сотках, которые ушли под воду, арбуз. Отказываться бесполезно: люди, потерявшие почти всё, делятся последним.

А вот национальное нанайское село Дада. Амур, кормивший местное население, затопил большую часть населённого пункта. Во дворе одной из семей умные лайки, одна из которых трётся о мои ноги, оставляя шерсть. Вдоль дома – юкола – сушёно-вяленое мясо рыб, традиционная пища местного населения. «Наших друзей, семью из Еврейской области, затопило. Они фермеры, и у них погиб урожай, – рассказывает Бальжин Зангеев, местный житель, хозяин умных лаек и юколы. – Мы поделились с ними и рыбой, и даже картошкой, хотя обычно картофель растёт именно у них. Надо помогать друг другу, разве бывает иначе?»

Глядя на добрые глаза Бальжина, внутренне соглашаюсь с ним, несмотря ни на что. Пусть иначе никогда и не будет.

Этот дальневосточный паводок 2013 года, в общем-то, ужасная драма для многих людей, притом не закончившаяся с отступлением воды, и эти маленькие штрихи из жизни маленьких людей никогда не станут основой кассового фильма. Хотя как знать… В коммерческий оборот нынче пускается абсолютно всё. Но не это важно. Большую картину того, что происходило в эти дни, нам увидеть пока не дано – слишком мало прошло времени. Но ясно одно: эта большая картина преодоления большой общей беды писалась небольшими мазками, и мазки этой кисти были сильными, яркими… разными. Как и все мы. Я видела это и могу подтвердить.